Игорь Шумов
Год Крысы
1.
Очнулся я в неописуемой легкости. Каждая частичка тела благодарила меня и боялась, что когда-нибудь подобное может повториться. Я разделял их страх – еще несколько таких ночей, когда мир и связанное с ним исчезало, и я бы забыл о том, что он существовал. Казалось – идиллия, то, о чем можно только мечтать. Но достигнув желаемого, остается только страх и сомнения. Вот и сейчас – стоило радоваться моменту, а не дрожать и смотреть по сторонам в поисках ложки для обуви.
Она вышла из комнаты при наряде: бежевый кардиган, черная юбка до щиколоток, кроссовки и белое ожерелье на шее. Точно такой же я встретил ее вчера в метро. Красную, веселую, погрязшую взглядом в собственные мысли. Мы не то чтобы были знакомы. Пару раз виделись от силы; я знал, с кем она встречалась и кому изменяла, но не более. Смешно, что о незнакомце знаешь тайное. Сомневаюсь, что еще кто-то этого не знал. Она мне мило улыбнулась, завязался разговор короткий. Попросила меня ее обнять. Отказаться было бы глупо. Теплая щека на моей щетине мягкой, мурашки пробежали по рукам, я прижал ее сильней.
– Ты не хочешь съездить выпить?
– А на Курской есть что-нибудь поблизости?
– Нет, – с сожалением ответил я.
– Тогда нет.
– Я не хочу домой.
– Почему?
– Там тяжело. Дом новый, но состарился быстро; ветер об него романсы поет. В ванной завелась какая-то живность, оранжевые многоножки, даже в мои сны пробрались. Квартира стонет по ночам, стены покрывают трещины и пятна. Будто бы у квартиры рак, стоило семье оставить меня одного…
Столько жалости, будто напущенная, я не хотел такого. Но ответу обрадовался:
– Ладно, поехали ко мне. На матрасе тебя положу.
Мы прикасались друг к другу ногами, не более. Говорили о чем-то важном по пути, не вспомнить уже. Пугало, что жила она так далеко… Несколько раз переспросил: «Какая станция?»
– Такая-то, – отвечала она.
Все равно не знаю такой. Вышли из метро, я попросил подождать. Забежал в темноту между деревьями, за входом в подземку. Половина луны на небе плыла к счастливым людям, а могла бы на меня упасть. Несколько метров вдоль пустой дороги, бывшее общежитие. Остановились около продуктового, в народе кликаемого «хачмагаз».
– Останься тут, – радостно сказала она, – чужих здесь не любят.
Скольким она такое говорила? Вышла из магазина довольная, чуть ли не прыгала – в руках блестели два черных пакета, в каждом по несколько бутылок пива. Дверь открылась с трудом, в нос ударил резкий запах застоявшегося мусора. Ржавый велосипед закрывал вход в лифт, естественно, сломанный. Из коридоров доносился смех, продолжалось воскресное застолье. Очень хотелось, чтобы никто нас не увидел, чтобы никто на мое короткое счастье не покосился. Не хотелось им делиться.
Смешно это, потому что неправда. Я ни на что не рассчитывал, кроме крепкого алкогольного сна.
– Предупреждаю, – она бегала руками по карманам в поисках ключей, – я громко храплю.
– А я говорю во сне. Может, сговоримся.
Это была маленькая квартира, с низким потолком, отвратительным ремонтом; спасали ее рукотворный уют и мелкие детали вокруг. На стенах детские рисунки, немного жутковатые, вышивка, порезы на обоях в форме животных. Полки, заставленные фотографиями, фигурками, кольца, побрякушки и другая мишура. Перечислять замучаешься! Но глаза мои охотно все оглядели, все запомнили и на каждое нашли вопрос, ведь известно, как необходимо женщине внимание: особенно если она подбирает тебя посреди ночи на улице и тащит к себе.
Спала она на сломанном диване. Мне не составило труда привести его в порядок. Если честно, шансов у меня было около нуля: хозяйство никогда мне не давалось, потому и дома бывал редко. Но поломка оказалась проста, пара движений, и все встало на место. Посыпались благодарности, я не заметил, как смутился. Выпили пива, сели за стол в прихожей, ибо места лучше не нашлось. Личный бардак, кто я такой, чтобы возмущаться? Выпили по одной, выпили по другой. Глаза начали закрываться…
Что мы только не подняли и не разобрали! О доверии спросил – как она рискует и верит людям, ведь вокруг столько тварей водится. Перестрелять бы их всех, на шампуры пустить, а некоторых не постыдиться и на кресты. На это гордо заявила: «А кто тогда останется?». Про работу рассказала, как ученики к ней обращаются на вы, так еще и на английском:
– Missis, – сказала она, – каждый раз умиляюсь, гордо спину выпрямляю. Ха!
– Я думал, ты miss, – растерялся я.
– Формально я замужем, но брак сложился иначе.
– Баракнулся?
– Типа того, – и мы засмеялись.
В соседней комнате, в свободное от работы время, она делала ремонт. Мы сели на рулон новых обоев, смотрели в стену напротив, искали в ней знакомые нам образы. Спину обдувал холодный ветер, такой завистливый да злой. Человек держит за голову человека, вместо глаз – куски штукатурки; контуры – это застывшие капли клея. Она неловко положила голову мне на плечо. И приятно было от того, что со стороны моей все честно: ничего не попрошу, ибо не смогу дать взамен. Курили прямо там, под ногами заросла окурками пепельница. После мы вернулись в прихожую. Она села на пол, стала уговаривать перекусить чем-нибудь, но вместо этого я схватился за губку и бросился к горе немытой посуды; хотелось искренне показать благодарность, а не на словах. Мы взяли по бутылке пива, чокнулись, и я не смог замолчать:
– И никому доверять нельзя.
Как бы ни хотелось и как бы ни старался – оно все впустую. Вот ты начинаешь говорить, со стороннего переходишь напрямую, пытаясь ангела увидеть в сути. Много лишнего, за что при деле бы ухватиться, и тебя бы как личности не стало.
Они помнят ее, пока их не напоишь. Забудут, можешь спать спокойно. Готовлю вторую встречу, чтобы прикрыть новой информацией старую. Никакой правды на этом поприще. О доверии не может быть и речи. Но о какой близости вообще можно говорить с таким подходом? Никаким – это подход машины. Алгоритм лишен риска, в нем свинг выкручен в ноль. Он не обучен работать с теми ходами, которые не пробовал, а потому их сразу же отсеивает. Погоня за безопасностью, поиски безболезненности приводит к тотальной доминанте одиночества.
Универсальное решение – принять боль.
Человек же в своей сути стремится к крайностям, потому что у края находиться комфортнее, чем в центре на свету. Ибо человек один.
И никому доверять нельзя.
Если ты боишься отказа или боли, все твои лажи кто-нибудь запомнит. Вот ты сказал, что вместе хочешь быть, а выглядишь будто собака пьяная скулит. Услышал отказ, боль ударила в плечо. Возвращается самоконтроль. Организм защищается, ибо повода для жизни больше нет. Какая там любовь, если про все один ответ.
И так обретается одиночество.
Как и любая темная магия или тема, она не без плюсов. Они обманывают, заставляют принимать себя за основу и истину, как единственные способы выживания. Это не так.
Мир полон людей, оттого он и плох. Живые комфортные ловушки, но с недостатками и нюансами. На одну затрат больше, чем выгоды, на другую – травма, требующая предательства и обмана. Найти верного подельника необъяснимо тяжело, особенно когда плюсы выше стали символами собственной церкви одиночества.
Надеюсь, подобные слова не выдержат испытания временем, иначе остается только умирать да страдать красиво. Не забывайте улыбки близких и тех, кто радует вас – всегда будет последняя.
Она лениво открыла глаза и сказала:
– Не обосритесь.
Полусонная, она забрела в комнату, надула матрас, разделась, меня не стесняясь, и легла спать. Я попросился лечь с ней рядом, но она сказала нет. На матрасе было жарко и неудобно. Через несколько часов она начала храпеть, и я крепко уснул. Только утром стало понятно, какой у нее нежный, без пошлостей за этим словом, голос. Чарующий, и обмана в нем найти, только если выдумать. Мы крепко обнялись и пообещали друг другу увидеться снова. И не было мне никогда так спокойно на душе и легко, что ночь я провел с кем-то далеким, во внешнем круге; смог высказать все, что накопилось, без боязни осуждения или каких-либо последствий. Теперь тело пустое, я был готов выдвигаться.
– Я все хотел это… – бормотал я на пороге, – сказать спасибо. У тебя прекрасный голос, от него… просто хорошо.
Она закрыла лицо руками, и имя ее я упоминать не стану. Только мое. По пути к метро я думал о новом дне и как же сильно опаздываю на встречу. Важную очень.
2.
Мы встретились на белой площади около огромного бизнес-центра, из которого то выходил, то заходил обратно рабочий люд нового времени. Вместо синих комбезов – костюмы-тройки; вместо прокуренных голосочков – истошный вопль. На лицах не прослеживается усталость тел, только слабость психики. Здание кушало людей, давилось ими и выплевывало кости обратно.
Рядом со мной на перекрестке остановилась машина. Вышел из нее недовольный мужчина средних лет, со шрамами на щеках, легкой небритостью и уставшим взглядом. Он шел, прихрамывая на правую ногу. Мы пожали друг другу руки.
– Есть сигарета? – спросил Сергей.
– Держи, – я протянул ему пачку. – Так, какой у нас план?
– В смысле?
– Что мы будем им предлагать?
– Мы уже все отправили через Пашу, – отстраненно ответил он.
– Какого Пашу?
– Блять, Федя. Паша – глава агентства, которое выиграло тендер. Мы все общение ведем через него и предлагаем только ему. Помнишь, мы список артистов писали? Вот мы писали ему, сегодня он показывает заказчику, а мы идем подкреплять авторитетом его мнение.
– Типа: «Эй, это крутые группы, давайте денег»?
– Ага.
Мы уселись напротив входа, около рассады из безымянных цветов. Гремели рельсы у Белорусского вокзала, машины кричали друг на друга не от злости, а от суеты. Не было ни одного человека вокруг без занятости, в руках каждого болтался стаканчик кофе. Нам обоим казалось, что этот проект – легкие деньги, возможность реализовать наши самые грязные фантазии: позвать артистов, которых мы всегда хотели, только за чужой счет и без каких-то ограничений; поселить не в хостел, а в настоящий отель; позволить достойно отстроить звук, а не как обычно происходит, за двадцать-тридцать минут; привезти дорогие ламповые усилители, а не транзисторные комбики на пятьдесят ватт. Плюс помочь нашим друзьям, разумеется. Таких денег за выступления они никогда не получали и вряд ли когда-либо получат. Какие мы, оказывается, добрые души.
Нам нечасто приходят такие предложения, потому отказываться мы не научились. Но что нам париться? Если есть деньги – все решаемо. Отчеты, откаты, обнал – мы способны на все, если есть потребность у клиента. А если артисту нужен вес, то мы и на это способны, но придется доплатить за риски. Для наших друзей и коллег мы способны на многое. Для крупных проектов должен быть и крупный ценник – такому меня научили. Конечно, поначалу меня волновал тот факт, что мы идем на сделку с дьяволом и нам пришлось бы связываться с таким мусором, как Моргенштерн, Jah Khalib, Элджей, вся эта мишура без чувства вкуса… Но нас быстро успокоили – клиент абсолютно ничего не знает о современной музыке и ставит главную цель показаться «актуальными» и «модными», что вкус – это не показуха, а совокупность знаний, которые глубже ряби на воде или брошенных поверх мусорки стаканчиков. Нет-нет, мы эксперты по бычкам, что заставляют все в момент зажечься и закипишиться… Лучше нас для этого не найти – таков был наш месседж. За последние полгода хорошо стало заметно, как всевозможные бренды рвутся в музыку – KFC, Delivery Club и другие непричастные к святому, все считают своим долгом устроить свой музыкальный фестиваль. Очевидно, что людям этим глубоко срать на музыку и волнуют их, в первую очередь, деньги и бренд. Это естественно. Открывается новая дверь, новый рынок, и сотня предпринимателей зажаты в дверном проеме, пытаясь оказаться первыми. Наш хлеб – вытащить их из этого казуса.
Путь мы держали на восьмой этаж, где за стеклянными дверями горел логотип имперской летучей мыши, что раскинула свои крылья над продуктовыми и винными магазинами, ее тень падает на подростков, жаждущих поскорее взрослой жизни, в клубах, на вечеринках, во многих квартирах остался ее след. Она меня по-настоящему пугала. Немногие могут похвастаться таким офисом: целый этаж огромного бизнес-центра, собственный бесплатный бар, пять или шесть закрытых переговорных, дорогие диваны, название бренда на каждой стене, кроме туалета. С другой стороны – чему я удивляюсь? Это же многомиллиардная международная корпорация, представленная где только можно. Странно, что у них на стенах не написано: «Злобные планы на сегодня».
– Добрый день! – обратился Сергей к одной из сотрудниц. – Мы пришли на встречу по поводу фестиваля в декабре.
– А… – девушка задумалась. – Вам в третью комнату, давайте я вас провожу.
– Ага, спасибо, – и мы послушно пошли за ней.
В белом боксе сидели несколько важных людей. Две девушки в легких сорочках, со стервозными лицами и тяжелыми глазами, которые нельзя пускать в душу. Между ними молодой парень моего возраста, с ухмылкой зазнайки. Мы вошли в самый неподходящий момент, когда заказчик раскатывал предложения нашего друга Паши, а значит, и нас. Паша нервно тер лоб, разбрасывая по собравшимся блестящие капли.
– Отлично, вот и наши г-г-генераторы идей пришли, – обрадовался Паша. – Итак, коллеги, познакомьтесь. Это С-сергей Канаев, предложенный нами арт-директор музыкальной составляющей фестиваля. Вы о нем, конечно же, наслышаны. А это Федор, его персональный ассистент.
– Очень приятно наконец-то с вами познакомиться, – из кресла между девушками поднялся молодой парень и протянул маленькую руку. – Павел, директор проекта. Мы посмотрели презентацию, выслушали мнение Паши, а теперь было бы честно узнать ваш взгляд на то, как это должно все происходить.
– Д-да, – продолжал запинаться Паша, – Сергей Альбертович на таких мероприятиях с-с-собаку съел, и кому как не ему знать, как прививать вкус молодежи, да?
И тут Сергей загорелся. Он всегда делал ставку на харизму и что бы ни сказал – всегда в это верил. Серьезные женщины и Павел не отрывали от него глаз, пытались скрывать эмоции. Но проскальзывали через маски профессионализма и объективности ярые лучи доверия. Им хотелось, чтобы все было именно так, как говорил Сергей. Что и людей будет много, и группы перспективные, и с должным продвижением без труда за один день соберется больше пятнадцати тысяч человек; что достигнутым KPI можно будет хвастаться и выставлять это как кейс слаженной работы и продуманной досконально концепции. Я свой взгляд прятал в презентации. Как же она была плохо сделана! Ужасные цвета бренда резали глаза, крупные буквы кричали о том, что писал их человек далекий от настоящего. Жаргонизмы и приколы прошлого десятилетия. Хотелось спать, валяться где-то далеко отсюда за кольцом, с человеком, которому индустрия чужда. Паша пытался угнаться за мыслью Сергея, попутно перелистывая слайды. Его агентство, видимо, представляло из себя приют для отсталых и далеких, потому что кто еще мог придумать такой маскот бренда: Дед Мороз или Санта Клаус на унитазе с бутылкой крепкого в руках. Бушевала буря из тысячи слов по переговорной, а я ее не чувствовал, будто бы смотрел издалека, как тучи разрываются от радости.
Когда Сергей закончил свою речь, не было никого, кто смог бы четко и аргументированно не согласиться. Павел перешептался со своими коллегами и отстраненно сказал:
– Да, это все очень здорово, но, к сожалению, мы вынуждены отказаться от этой вариации проекта.
У Паши и Сергея перехватило дыхание.
– Поймите, – продолжал Павел, – предложенный вами вариант, он… Очень нишевый. Какие-то неизвестные группы, о которых даже я ничего не слышал. А уж поверьте, я слежу за современными течениями пристально. Пока Сергей говорил, я вот, смотрел свой плейлист в Apple Music и никого из них там не нашел, кроме парочки. И то, потому что они крупные, на слуху. Мы хотим фестиваль сегодняшнего дня, а не вчерашнего. Именно сегодняшнего. Может, добавить в этот список блогеров, которые начали заниматься музыкой? Или вот, – Павел поводил пальцем по телефону, – Big Baby Tape.
– У него слишком большой гонорар для вашего руководства будет, – улыбнулся Сергей.
– Насколько?
– Восьмизначная.
– А у вас тут суммы… Паша, переключи на тот слайд. Ага, спасибо. Вот. С каких пор у группы «Деревянные киты» гонорар шестизначный?
– Ну, тут удивляться нечему, – засуетился Сергей, – группа развивается семимильными шагами, скоро окажется у Урганта. Критикам они очень нравятся. Вы не хотите признавать тот факт, что эти группы – будущие звезды. Как Агузарова или, простите за сравнение, «Кино». И представьте, что ваш бренд в итоге становится первопроходцем в открытии для масс новых впечатлений. Новой музыки!
– Сергей, ну не за такие же деньги!
– Вы, кажется, считаете, что музыканты недальновидны и тупы. Спешу вас расстроить – за несколько лет они не только поумнели, но еще и научились понимать, где и сколько денег вертится. Никто не станет за так выступать на фоне камина с огромным баннером…
– В общем, если у вас нет иных предложений – мы вынуждены отказаться от этого списка артистов. Мы обеспокоены, что людям они могут попросту быть неинтересны. Вот этих и этих оставим, а остальных – нет. Это пустая трата времени.
– Не может быть мало людей, – злился Сергей. – Это мероприятие хоть и зимой на открытом воздухе, но раз – бесплатное бухло, два – бесплатный вход, хоть и по регистрации. Это будет единственное событие выходных. С таким лайн-апом вся Москва будет у вас. Ужратая в дрова, с огромными очередями, но вы же этого и хотите?
– Сергей, с такой логикой, – сопротивлялся Павел, – мы можем вас поставить за диджейский пульт на шестнадцать часов, и все равно все придут. А заплатим вам одному.
– Я бы согласился на такое предложение, – смеялся Сергей, – жалко диджеем меня сложно назвать. Я, скорее, «селектер». И все-таки развлекать толпу одному на протяжении шестнадцати часов – это сложно, тем более для не-артиста.
– Ну, у нас будет ведущий, который именно этим и занимается.
– Мезенцев? – оживился Паша. Он радовался, что хотя бы одна его идея получила отклик у серьезных людей.
– Да, – холодно ответил Павел.
– А эти ребята, – продолжал Сергей, – у них же на лице написано «сцена». Им нравится развлекать народ, получать от него энергию. Я – человек простой, мне и за кулисами неплохо. Но я не могу не заметить, вы в очередной раз подчеркиваете – «деньги». Если дело в этом, то Паша должен был отметить – цифры предварительные, с учетом налогов. Конечно они завышены! Как я и говорил ранее, у музыканта губа не дура, мы не будем сразу именно эти цифры предлагать.
– Сергей, я понимаю… – сказал Павел, пытаясь остановить жалобную речь.
– А совмещение сторонних активностей, как блогеры, инфлюенсеры, всякие там…
– Пьяный тир и колесо обострения, – сказал гордо Паша.
– Да, вот это все в сумме создает резонанс между будущей высокой и неизведанной прежде культурой и массовостью. Как у Ортега-и-Гассета и Гиббона.
– Я и Ортегу, и Гассета, и Гиббона читал, Сергей. Но, – Павел оглянул своих коллег, трясущих головами, как на батарейках, – ваши слова не могут убедить нас в данный момент. Давайте мы подумаем пару дней и отпишем Паше по поводу нашего окончательного решения.
Паша дернул меня за руку, наклоняя мою голову к своим губам:
– Это конец, сделайте что-нибудь! – прошипел он.
Сергей Альбертович как никто знал веяние приближающегося отказа. Необходимо было решать без промедлений. Сам я добавить ничего не мог, ибо был неподготовлен, да и что таить – боялся облажаться, выставиться дураком перед важными людьми, а главное – перед Сергеем. Вряд ли бы он простил моему языку такую сорванную сделку. Когда важные люди подходили к выходу из переговорки, потирая руки от воображаемого тепла, что раскинется в скором времени по их глоткам вместе с сигаретным дымом, Сергей загорелся от радости. Он вскочил со стула, выпрямился и сказал следующие слова так тихо, будто знал, что они навсегда влезут в душу:
– Знаете, коллеги, я думаю в наших силах позвать «Год Крысы».
Павел и важные женщины остановились. Он обернулся, чтобы проверить, не показалось ли ему.
– Вы сказали: «Год Крысы»?
– Оу, – Сергей шлепнулся обратно в кресло и победно вытянул ноги, – вы знаете их, да?
– Сергей, вы что, смеетесь? – лицо Павла изменилось, давно оно не ощущало искреннего счастья. – Откуда вы…
– Я и мои коллеги считаем, что это вполне возможно. На это уйдет какое-то время, но…
– «Год Крысы»? – важные женщины переглянулись между собой; эти два слова заставили их задрожать. – Тот самый «Год Крысы»?
– Тот самый, – ухмылялся Сергей.
– Д-да, коллеги, – Паша поправил прическу, – наше агентство и дружеские нам организации располагают достаточным количеством контактов, даже для букинга такого артиста.
– Это невозможно! – не верил Павел своим ушам. – Они же распались давным-давно. Пропали! Будто бы сквозь землю провалились. С чего вы решили, что они вообще живы? А самое главное – что захотят выступать на фестивале?
– Поверьте мне, Павел, – прозвучал саркастичный голосок Сергея, торжествующий на разбитом скепсисе важных людей, – мы способны находить общий язык с такими артистами. Но нам понадобится время на подписание договора, переговоры еще… Вы знаете этих музыкантов нелюдимых. По сто лет от них ответа ждешь и не дождешься. Они как раз прекрасно вписываются в концепцию фестиваля, которую описал Паша.
– Разумеется, – улыбнулся Паша. – Они могут стать секретным хедлайнером. И-или еще лучше. М-мы пустим слух о том, что они возвращаются. Уже вижу заголовки, многочисленные посты. Не удивлюсь, если и-и-из других стран приедут люди.
Важные люди переглянулись между собой и даже шептаться не стали, Павел сказал за троих и за компанию:
– Ладно. Если вы гарантируете участие «Года Крысы», то тогда, коллеги, – Павлу тяжело давалась это обращение к нам, устал он от наших обликов ехидных, – давайте заключать договор.
– П-павел, у нас нет времени на гарантии. П-п-переговоры могут идти достаточно долго. Все-таки артист не из простых. От себя могу сказать, что Сергей и Федор сделают все возможное, чтобы «Год Крысы» стал главным гвоздем программы.
– Главное не в гроб, – засмеялся я. К счастью, никто не услышал.
– Девочки вышлют документы вам на почту, Паша. Сергей, – Павел протянул ему дрожащую руку, – был рад познакомиться с вами лично. И надеюсь, что наше сотрудничество будет плодотворным.
– Никаким другим оно быть и не может, – они пожали друг другу руки. – Паша, мы еще нужны с Федей?
– Нет-нет, дальше я справлюсь, – Паша светился от счастья и не скрывал этого. – Спишемся позднее, хорошо?
– Ага, – ответили мы ему и вышли из переговорки.
До тех пор, пока наши тела не оказались за пределами бизнес-центра, мы молчали. Я не хотел развеять магию, витающую вокруг нас. Поразительно, как спустя столько лет у Сергея получается оказывать влияние даже на людей, специально выращенных для отказа или обмана. На мгновение мне показалось, что шансов нет и следующие три месяца мы будем сводить концы с концами; придется жить на подработках, у друзей на кухне или съемках. Или еще хуже – занимать у родителей, чтобы хоть как-то прокормиться. Но нет, ситуация перевернулась, и Сергей, как матерый боец, положил соперника на лопатки. На то потребовалась пара заветных слов.
– А что такое «Год Крысы»? – решился спросить я.
– Ты не знаешь их? – удивился Сергей. – Е-мае, ты такое пропустил. Разве не помнишь ту песню, которая, ну… Блин, забыл, как напевается. Ну, та самая. Пам-пам… Ладно, неважно. Узнаешь.
– Что теперь делать-то? – строил я из себя дурака или не строил.
– Надо выйти на «Год Крысы», – мы закурили около метро, не боясь полицейских или вездесущих цыган, защищали нас наши серьезные физиономии. – Есть у меня знакомый, кто делал им концерт в Питере. Спрошу у него. Ты сам пока поищи – группа Вконтакте, статьи, интервью. Что угодно. Нам сейчас необходимо хоть как-нибудь, но выйти на них. От этого, как ты мог понять, зависит наше трудоустройство на ближайшие несколько месяцев.
– Свечку поставить нужно, – сказал я и тяжело выдохнул.
