Игорь Сотников
Все пишут книги на коленках
А какой простор для своих умозаключений получили различные очень важные арт-критики, которые с глубокомысленным выражением лица, глядя на очередную композицию заявляют: «Это глубоко реалистично» – чем приводят в восторг окружающих зрителей и самого художника. Но стоит ему заявить: «Это реализм какой-то» – как всё, художник уже готов привязать висящий на его шее шарф к какому-нибудь фонарному столбу, чтобы качающийся фонарь время от времени освещал ещё одну жертву искусства, так и оставшуюся недопонятой. Но раз вы говорите реализм, то значит, так тому и быть. Вот и получайте. И это вам не какие-нибудь неработающие причиндалы к брусчатке экспрессивно прибивать, а это и есть реализм.
Ну и, конечно, главная похвала для художника, если кто-то заметит, что, как оказывается, в его работах прослеживается ранний Шагал. А вот где и когда он сумел проследить, так и остается тайной. Но, для художника это не важно, хотя, он очень чутко следил за своей картиной, и не мог бы не заметить этого неуловимого, как его там, любителя пошагать. Но всё равно, он преисполнен восторга, и уже раздулся от своей значительности, для которой уже не так важно, шагал ли или не шагал этот самый Шагал. Теперь он будет ориентиром для всяких там юнцов, в картинах которых ещё никто не шагал.
Что же касается писательской братии, то здесь тоже приходится прибегать к премудростям дипломатического языка, дабы в будущем не стать посрамленным, и самим быть достойно оцененным своими собратьями по перу.
– Ну, и что скажешь? – серьезно и, как показалось Алексу, очень нервно повторил свой вопрос Грег.
– Знаешь, скажу прямо, мне понравилось, – заявил Алекс достаточно прямо. Правда, вот эти заявления о прямоте пути, почему-то всегда не внушают доверия, заставляя нас искать эту вторую непрямую дорогу. Но эта подозрительность возникает позже. Первым же охватывающим тебя чувством, является внезапная радость и благодарность другу за такой отзыв, после чего тебе даже хочется отбросить все условности и обнять его. Но вот, первое радостное смятение проходит, и вас начинают одолевать смутные сомнения, и вы начинаете через наводящие вопросы, испытывать своего первого читателя на предмет знания своей работы, вопрошая, что именно ему понравилось, и что, если такое возможно, не очень (не забывая при этом хмурить брови).
– В техническом плане, слог не вызывает нареканий, кроме нескольких проблемных мест, но это исправимо при редактировании. Что же касается внутренней начинки, знаешь, ты прям в точку попал, описывая вчерашнего типа. И, знаешь, я заинтригован началом, которое раскрывает нам широкое поле для развития сюжета. В твоем вступлении чувствуется влияние раннего Диккенса, при этом ты привнес философский оттенок в смысловую составляющую текста, в результате чего получилась неплохая оКантовка Диккенса. Так что, я вижу еще много точек соприкосновения, не только для заимствований, но и для нашей дальнейшей благотворной работы. Но я бы не был твоим другом, если бы не добавил свою ложку дегтя в твою бочку меда. Да, есть моменты, которые вызывают у меня озабоченность, а именно, этот нелицеприятный кондуктор, которая, по моему мнению, своей неустроенностью жизни, совершенно не придает оптимизма работникам, трудящимся в сфере общественного транспорта, – на одном дыхании произнес эту тираду Алекс, чем вызвал улыбку у Грега, и ответное:
– Да хорош, мне голову морочить. Говори же, что пойдет, а что нет?
– И ничего я, не морочу голову. Мне и вправду понравилось. Кстати, и чего такого ужасного, твой герой мог увидеть в паспорте? – задал вопрос Алекс.
– А разве не ясно? Ну, сам подумай, ведь для читателя существует не так много вариантов развития действия. – ответил Грег.
– Неужели фотографию кондуктора? – с деланным ужасом предположил Алекс.
– Эта тема для тебя, я смотрю, стала близка после твоего безбилетного проезда, – засмеялся Грег.
– Нет, я серьезно. Мне твоя история с кондуктором определенно нравится. Ведь от того, кого он увидит в паспорте, зависит вся последующая сюжетная линия. Вот представь, он открывает паспорт, в ожидании всего чего угодно, но, как это всегда бывает в жизни, она преподносит вам такой сюрприз, которого вы уж точно не ожидали увидеть. Со страницы паспорта на, кажется Олега, смотрело чем-то удивлённое лицо кондуктора с Мерканта, отчего кажется Олег, сначала поразился увиденным, и уже после этого пришел в ужас от осознания странности происходящего. Но, когда на его плечо сзади легла чья-то рука, то в тот момент он уже не мог точно осознавать принадлежность окружающей материальности. После чего сопровождающий движение руки, незнакомый ласковый голос спросил его… – со сверкающими глазами продекламировал свое продолжение Алекс и, заметив удивление Грега, спросил:
– Ну как?
Тот же, в свою очередь, хмыкнул и сказал.
– Слушай, я даже не ожидал такого. Блин, а здесь и вправду существует точка разворота, после чего сюжетная линия меняет своё направление.
– А я что говорил! – самодовольно заявил Алекс.
– Ну, так что же дальше? Что там его этот голос спросил, и почему он вдруг незнакомый? – спросил Грег у Алекса.
– Ну, я ещё не знаю. Может, спросил, что, как хорошо, что вы мой паспорт отыскали, а то я его уже устала искать, – полный иронией, начал фантазировать Алекс.
– Ну, так мы далеко не уйдем, – заявил Грег, тем самым сбил смешливость у Алекса, заставив его, во-первых, принять серьезный вид, и во-вторых, кажется, над чем-то задуматься. После чего Алекс очень серьезно спросил у Грега.
– А сам то, что задумал? Может, посвятишь меня?
– Ну, ты и сам, наверное, догадался. Нам важно сейчас другое, как найти обоснование провалу памяти нашего героя. Да и вообще, надо выработать для него легенду, кем он явится для нашего читателя, – начал размышлять Грег.
– Ну, я как понимаю из предыстории, этот Олег, кстати, почему именно Олег? – поинтересовался Алекс.
– Ну, знаешь, придётся, наверное, часто вести диалог от первого лица, и мне показалось, так удобнее, – ответил Грег.
– Понятно. Ну, значит, он у нас, по всей видимости, имеет пристрастие к алкоголю, раз у него появляются проблески памяти, в которой он, уже оказывался в подобной ситуации при употреблении спиртного. Но здесь ситуация осложняется своей необычностью, с какой-то новой спецификой, потерей идентификации себя. Знаешь, нам надо с тобой поосновательней разобраться в этой теме, когда, почему, и тому подобное. А лучше, и вовсе сходить проконсультироваться у врачебного специалиста, – предложил Алекс.
– Знаешь, а эта идея с врачом, мне определенно нравится, – согласился Грег.
– Ну, ладно, это мы решим. Что же касается самого героя, то в качестве эскизного варианта можно предположить, что он какой-нибудь нейрохирург, что даст нам возможность зацепиться за тему провала в памяти, которая может быть вызвана как искусственно, так и случайно. Также, тут существуют варианты: сам ли он был инициатором этого действия, либо же какие-то внешние силы поспособствовали этому в своих целях. Короче, очень широка вилка возможностей, от выбора которых и будет зависеть то русло, куда потечет наше действие сюжета, – выдал свое видение Алекс.
– Идея с нейрохирургом мне понравилась, но мне кажется, что лучше его сделать пластическим хирургом. Это дает нам куда более широкие возможности. Тут и деньги, тут и светский, и криминальный мир, да кто там только не вертится, – предложил свою версию Грег.
– Точно, – заявил Алекс. – И он, после какой-нибудь операционной ошибки, вызванной дрожанием рук после очередного загула, делает операционную ошибку. Правда, какую, трудно выбрать из подходящих вариантов, то ли добавил туда, где надо было убавить, то ли наоборот, убавил там, где надо было добавить. В результате чего, все остались недовольны, и нашему врачу, дабы ему не отрезали там чего-нибудь того, без чего он не смыслит своей жизни, срочно необходимо уже самому делать пластическую операцию.
Во, точно, он делает себе операцию по смене лица и затем, выходя из наркоза, теряет вместе со своим прежним лицом и память о себе. И затем, пытаясь вспомнить себя, прибегает, как ему помнится, к не раз испытанному верному средству – алкоголю, чем ещё больше усугубляет свое положение, и оказывается унесенным автобусом куда-то на окраину города. Ну, а после того, как он садится обратно в автобус и открывает свой новый паспорт, он видит перед собой, то лицо, на кого он стал похож, что и приводит его в ужас. И знаешь, чьё это лицо? – зловеще проговорил Алекс. На что, так же таинственно, полушёпотом, как заговорённый спросил Грег.
– Чьё?
– Кондуктора, – заржал Алекс, чем свалил с ног от смеха Грега, не ожидавшего такого зловещего исхода дела.
– И над чем это мы, смеемся? – вдруг неожиданно, послышался голос вошедшего ведущего редактора Германа.
– Над кондуктором, – изнемогая от смеха, с секундным разрывом ответили эти двое работников издательства, сжимая свои животы. Чья судорожность конвульсий, приобрела над ними такую власть, что, казалось, отпусти они сейчас животы, то они начнут свою самостоятельную жизнь, строя незнакомым прохожим рожицы из своих телодвижений, которые, возможно, заставят вас задуматься над бренностью своего никчемного существования, и бросят вас в объятия учителя танца живота. Где вы, умоляя его, на коленях будете просить научить вас таким фантасмагорическим движениям, и пусть он клянется и заверяет, что этому причудливому танцу он учит только девушек, вы все равно будете требовать от него посодействовать вам. И лишь только после многочисленных заверений знатоков искусства этого танца, вы отстанете от него, уже ища для себя покоя в обществе йогов, которые, как вам сказали, обладают достаточными знаниями, чтобы обречь вас на покой. Но наши друзья, будучи информированы о подобного рода последствиях, дабы не искушать неподготовленного зрителя, крепко держаться за животы, так и не выпуская их из-под своего контроля.
Но облеченный властью Герман, не видит перед собой никого и ничего такого, над чем можно смеяться. Тем более, шутит не он, или тот же издатель, что весьма существенно при определении твоей реакции на рассказанную шутку, да, к тому же, у него есть основания считать, что этот смех плачет по нему, что не может его не возмущать. Но зацепится ему не за что, да и смеху с его-то неудержимостью, разве можно что-то противопоставить и поэтому Германи-ку ничего другого не остаётся делать, как по скорей перевести разговор в плоскости насущного.
– Не знаю, что вам там опять привиделось, но у меня для вас есть объявление. Значит, в пятницу, в ВВЦ будет проводиться книжная ярмарка. Так вот, издательство для своего представительства выбрала ряд работников для участия в ней (я бы вас не выбрал), но издатель требует присутствия всех работников для участия в панорамной съемке и поэтому… (Герман-ик внимательно посмотрел на них) Так что, найдите себе приличные костюмы и будьте готовы к десяти часам быть там, – заявил Герман-ик и, бросив на них презрительный взгляд, покинул помещение. Ведь рабочий день подходил к концу, и надо было уже собираться домой.
Но нормированию дня подвержены только натуры посредственные, занятые в основном физическим трудом. Для творчески же настроенных людей, или же для работников умственного труда, день не поддается упорядочиванию, и даже сон не является для них отдыхом от блуждающей мысли, которая, если захочет, и там вас достанет. Они бы и рады отдохнуть, но это самая неспокойная мысль все тревожит их, не давая успокоиться. И приходится им все чаще прибегать к стимулирующим средствам, дабы хоть на время нейтрализовать свою мысль, тем самым приводя свои души в смятенье. Конечно, это дает только временный эффект и, пожалуй, после этого временного отдыха, ваша мысль вновь вас побеспокоит, но уже с двойным напором, напоминая вам обо всех тех ваших бессмысленных поступках, на которые вы оказались способны в таком очень отстраненном от осмысленности состоянии.
Но что ж поделать, раз природа распорядилась в жизни так, что кому-то все-таки надо внимать, а кто-то должен быть внимаемым. Так и приходится мысли внимать своему носителю, работнику умственного труда, которому приходится быть внимаемым. Ну, а если он забудется, то на помощь мысли придет работник физического труда, и проконтролирует процесс принятия решений или внимаемость уже работника умственного труда. Вот такая она, мысль, со своим материалистическим видом на жизнь. И попробуй оспорить ее, мигом потом не уснешь.
Так что, Алекс с Грегом, переглянулись безмолвно, сказав друг другу: «ну-ну», и принялись приводить в порядок свои рабочие столы.
– Слушай, я тут что подумал, – сказал Алекс, складывая в сумку какие-то бумаги.
– Ну? – последовал ответ Грега.
– Я думаю, что на каждый административный рычаг воздействия всегда найдется свое творческое оружие возмездия. В связи с чем, предлагаю взять нам шефство над Гармаником и провести его по страницам нашей повести, дав ему соответствующую оценку. После которой, можно там же и привести приговор к исполнению. Как ты к этому относишься? – спросил Алекс у Грега.
– Ну, и кем же ты его видишь? – присев на стул, спросил Грег.
– Ну, пока действующих героев у нас не так уж много, но я уже вижу среди них перспективных для этого персонажей. Так, у нас еще не задействованы водитель автобуса, насчёт которого, я имею как причины, сопутствующие моему предложению, так и наоборот, не отвечающие ему. Также, есть вторая половина кондуктора, которая наиболее подходяще встраивается в картину развития нашего сюжета, – размышляя, озвучил свои мысли Алекс.
– Тут и находится ответ на вопрос, почему кажется Олег, слышит незнакомый нежный голос за своей спиной. Паспорт, это своего рода ларец, открыв который, ты выпускаешь из него, спрятанное в нем под семью государственными печатями твое настоящее я. Правда при этом, открыть его всё же может не всякий. Для этого, ты должен обладать невинностью и чистотой помыслов. А так как кажется Олег, в данный момент, представляет из себя табулу расу, то он, в принципе, и обладает этими качествами.
И как только он раскрыл ларец, личина кондуктора спала, оголив спрятанную под ней, естественно, прекрасную девушку, которая совершенно не мечтала стать кондуктором, а жила грезами о большой любви. Но она, попав в руки Кощея, облачившегося в прекрасного принца и соблазнившего её мечтами о прекрасном будущем, была заключена в самые страшные из известнейших миру, кандалы быта, которые не знают пощады, и превращают всех прекраснейших созданий, появившихся на этот свет, в стервозных и жирных жаб.
А ведь она бы еще могла справиться с этими кандалами, но волшебную силу им придает незримый взгляд Кощея, который уже не видит в ней то, самое любимое создание, так легко порхающее с цветка на цветок. Да, он убил в ней все чувства, свозив её на планету Мерканта, и превратив в жирную бабу-ягу, сам же при этом всё чахнет, сидя у окна, вдыхая едкий дым табака. И так изо дня в день, он не видя в ней женщину, своим ненавидящим взглядом убивает её, а она, превратившись в бабу-ягу, всё пилит и пилит его, уже забыв про свое девичье обличье.
Но вот ларец открыт, и на тебя смотрит девичье лицо шестнадцати лет, которое она ещё не знает, что не все сбывается в этой жизни. но она всё же ждёт и мечтает о своем принце. И вот кондуктор, заметив, как пассажир смотрит на фотографию, где изображено её девичье лицо, вдруг вспоминает себя такой, как когда-то она была, и боль в сердце преображает её. Так в один момент эта её лягушачья личина спадает с неё, и она вновь становится той веселой Марусей, с кем было за счастье погулять всем ребятам с их двора. Маруся протягивает свою руку вперёд, пытаясь дотянуться до своего счастья, которое зависит от этого незнакомца, так внимательно рассматривающего ее фотографию. Ведь если он увидит в ней Марусю, то лягушачья шкура будет скинута навсегда, и она навсегда станет для него верной царевной-лягушкой, которая пироги испечет, и рубашку сошьет для него, стоит ему только об этом попросить. И… – но тут Алекс, вдруг замолчал, и с какой-то грустью посмотрел в окно напротив.
– Ну, и чего замолчал-то? – окрикнул его Грег, видя, что пауза затягивается.
– Знаешь, что-то сказка, больно грустная получается, – ответил Алекс, размышляя о чем-то неизвестном.
– Здесь-то я, как раз, и не согласен с тобой. Если же это сказка, то, как раз, всё должно получиться. Ведь если вспомнить оригинальную сказку, то Кощей, царевну-лягушку должен был продержать в заточении 33 года и 33 дня. Так что она ещё в самом соку, и у нее ещё есть время для того, чтобы всё исправить в своей жизни. А если есть время, значит, всё ещё есть шанс. Так вот, кажется Олег, ужасается тому, что увидел на фотографии свою первую любовь. Да, вот так, и нечему тут удивляться, – последняя фраза уже относилась к Алексу, лицо которого вытянулось в причудливую гримасу, вызванную удивлением.
– Первая любовь, знаешь ли, навсегда останется в твоём сердце. И если даже память вычистит у тебя из головы всё что можно, то только дай ей зацепку, и она непременно найдет отражение в твоем сердце, которое имеет свои вечные ячейки памятливости.
Так вот, увидев фотографию Маруси, кажется Олег, вдруг вспомнил её, и себя, еще тем молодым Олежкой. Ему припомнились те их вечерние прогулки под Луной, те ожоги губ от страстных поцелуев, отчего его сердце, вдруг сжавшись, поведало ему ту часть его прошлого, в которой он повел себя не столь хорошо по отношению к ней.
И вот кондуктор, увидев себя не только на фотографии, но и в своих глазах, чувствуя боль, пронизывающую её сердце, протянула к нему свою руку и, тронув пассажира за плечо, тем своим девичьим голосом попросила назад паспорт, который она могла как-то обронить на сиденье… (Грег сделал паузу). Но, это уже технические моменты. Олег же, поняв, кого из себя представляет этот ненавистный кондуктор, испугался того, что она его узнает и, не поворачивая головы, протянул ей паспорт, сказав: «Возьмите, я его случайно нашёл».
Теперь уже замолчал Грег, обдумывая что-то своё. Что на этот раз привело в нетерпение Алекса, который в свою очередь повторил слова Грега.
– Ну, и что дальше?
– А что дальше? Ну, тут есть разные варианты развития, которые зависят от твоего, как автора рассказа, ответственного взгляда на жизнь. Ты можешь быть большим реалистом и показать всю серость жизни с ее яркими красками, которые еще больше серят эту жизнь, или же быть большим оптимистом и нарисовать сказку в стиле Золушки. В результате чего можешь спасти эту кондукторшу, правда, при этом ложными представлениями о жизни можешь загубить не одну впечатлительную девичью душу, – заявил Грег.
– А ты, значит, реалист? – жестко заявил Алекс.
– Скажу так, циничный оптимист. Ну а ты, я как понимаю, у нас неисправимый сказочник? – не менее жестко заявил Грег.
– Знаешь, что? – многозначительно заявил Алекс, который, может быть, и не хотел так говорить, да и в принципе не совсем знал, что он такого особенного знал, но инерция разговора затянула его, и ему автоматически пришлось выступить с таким угрожающим заявлением. После которого, оппоненты, очевидно, должны были бы с ужасом припасть к ногам того высшего существа, обладающего неким высшим знанием, которым они, по всей видимости, не обладают. А разве кому-то хочется прослыть невеждой? И ведь попробуй ответить на это «знаешь, что?». Правда, находятся весьма информированные особы, которые, к твоему изумлению, находят, что ответить на этот многозначительный вопрос, встречно вопрошая тебя: «ну, и что?», а это, в свою очередь, уже своей многогранностью ставит тебя в тупик. После чего тебе ничего не остается делать, как обратится за помощью к более существенным доказательствам своего исключительного положения, а именно, к кулакам, которые иногда имеют более существенную доказательную базу, аргументируя свои ответы изящными хуками и апперкотами.
– Слушай, так Герман-ик у нас получается, тоже стал своего рода жертвой, – сказал Грег, всегда умевший разрядить обстановку.
– А разве злые люди, не жертвы своих страстей? – с облегчением ответил Алекс.
– Неужели злоба первична? Да ни в какой степени. Ведь это всего лишь сигнал для тебя, что у тебя в душе не все в порядке. Это как физическая боль, служащая для твоего организма определителем заболевания. Так и злоба действует по тому же принципу, требуя твоего вмешательства для разрешения душевных проблем.
– Ну, Герман-ик скорее не злобен, а просто несколько усерден при достижении своих целей, – предположил Грег.
– Ну, и флаг ему в руки, – заявил Алекс, показывая своим видом, что он, в принципе, готов идти домой. Грег собрался было идти, но тут, что-то вспомнив, заговорил.
– Слушай, я хотел ещё сказать насчёт развития сюжета, – произнес Грег, беря за локоть Алекса, чем заставил того немного поколебаться в решении идти на выход.
– Что ты имеешь в виду? – спросил Алекс.
– Я ведь не прочь, чтобы история развивалась по другому сюжету, и Олег вдруг оказался владельцем какого-нибудь самого навороченного фитнесс центра. Ну, а предысторией этой ситуации можно будет придумать то, как они с Марусей с десяток лет тому назад, влюбленные друг в друга, намереваясь покорить этот город, приехали сюда из какого-нибудь захолустья. Но судьба, посчитав по-своему, взяла и раскидала их по жизни. Так, его она подняла к высотам бизнеса. Для нее же она уготовила участь кондуктора на маршрутном автобусе.
И вот, кажется Олег, распираемый собственной значимостью, в комплект которой входит приём различных медикаментов, которые он жрёт пачками, ведь здоровый образ жизни, который он ведет, предписывает ему их иметь в своем рационе. Так вот, в тот очередной раз, он, с упоением занимаясь в спортзале собственного фитнесс клуба, как это было не однажды, принял, правда, экспериментальную, порцию медикаментозной поддержки организма, и начал рвать железо, удовлетворенно наблюдая за своим отражением в зеркале. Но, то ли на этот раз его организм был ослаблен, то ли в состав медикаментов залез контрафакт, но кажется Олег почувствовал себя настолько странно, что его поплывшее отражение в зеркале заставило прекратить занятия. После чего он, дабы привести себя в порядок, пошёл под горячий душ, после которого он уже ничего не помнил.
Сколько продолжалась эта его беспамятная прострация, наверное, так никто и не скажет. Но тем не менее, он, покатавшись на автобусе, всё же немного проветрился, и вот здесь-то, случайность и вступила в свои права, столкнув, когда-то так любивших друг друга, Олега и Марусю. Вот тебе и хеппи-энд. Так Олег вспоминает свою первую любовь, Марусю, которая, конечно, уже не та, и приросла годами и лишними килограммами, но Олег-то владелец наикрутейшего фитнесс центра. И, надо полагать, что для него это пустяк, и он готов вновь вылепить из нее свою Галатею. Что, такая концовка, тебя устраивает? – выдал Грег.
– Да, я всё понял. Но, знаешь, всегда хочется надеяться на лучшее, – начал оправдываться Алекс.
– А кому не хочется-то? Конечно, если мы собираемся работать в твоем любимом жанре сказки, фентези, или же одного из их ответвлений, любовного женского романа, то, пожалуй, такой расклад дела нам очень подойдет. Хотя, знаешь, мне всегда было интересно, почему существует такой жанр как любовный женский роман, тогда как мужского любовного романа нет. Что за дискриминация. Конечно, женская литература, начиная с писательниц, кончая придуманными ими самими жанрами, это нечто совершенно особенное. Так по мне-то, чего бы даже очень талантливо не написала женщина, у неё всё равно на выходе получиться одно, а именно женский роман с его специфическими особенностями, от которых никуда вашим глазам и мыслям не деться, – начал размышлять Грег.
– Ну, ты потише, а то не ровен час заклюют, – предостерег Грега Алекс, указывая на невидимого наблюдателя.
– Да и Муза ведь тоже может обидеться, за такое мнение на её счёт.
– Так, может, её ревнивость и есть виной тому, что выходит из-под их пера? – начал как-то неубедительно оправдываться Грег. Но для Алекса уже ясна позиция Грега по этому вопросу, так что не повезло тем, чья жизненная история попала под его глаз цензора. Ведь там, где стоит стена предвзятости, всегда сложно достучаться до его объективности.
– Что же касается моей циничности, то это скорее сценичность, необходимая нам для нашей профессиональной деятельности, которая, к слову сказать, и у тебя присутствует. К тому же она, это всего лишь защитная функция организма, приобретенная в борьбе с этим неистовым городом, – продолжил Грег, но последняя произнесённая им фраза, вдруг всполошила Алекса, и он с горячностью спросил у Грега.
– Так ты всё-таки прочитал?
– Я ведь сказал же, что прочту, – бесстрастно ответил Грег, чем весьма помучил Алекса.
– Ну, чего тянешь-то? Мне нужна бесстрастная оценка, – заявил Алекс. Впрочем, в душе считавшего, что бесстрастность была бы неплоха, если бы она при этом немного склонялась в сторону похвалы.
– Мне понятно, – начал Грег, двигаясь к выходу из кабинета, ведя словно завороженного за собой Алекса, – что сложно под кого-то подстраиваться, и приходится идти в фарватере чужих мыслей. Но… – но дверь за ними закрылась, и нам не удалось услышать, что же значило это «но».
Не спрашивайте меня, почему он не остался в кабинете. Возможно, он посчитал, что не стесненность пространства, которое предоставляет улица, в случае возникновения тех обстоятельств, которые иногда возникают после нелицеприятной критики какого-нибудь особенно невыдержанного автора, сможет его выручить. А возможно, он решил, что все-таки, наконец-то, настала пора идти домой. Не знаю. Но вот подстраховаться всегда не помешает, даже если объект критики ваш друг, который в случае благожелательного исхода может вас зацеловать и заобнимать, а в обратном случае, поступит так же, но только с большим усердием. Исходя из чего, Грег и решил, что Алекс, вполне возможно, на улице не осмелится столь бурно выражать свои эмоции. В общем, так или иначе, но улица защитит вас от проявления бурных выражений, которые могли бы возникнуть, в том или ином случае.
И если в одном случае, при бурном выражении эмоций, это вам грозило неприятностями в области вашего фаса и анфаса (очень уж любят некоторые индивидуумы таким образом выражать свой темперамент, вбивая в это место свою ногу), то в другом случае, неприятности ждут ваши бока, которые будут подвержены клещевым захватам восторженного товарища.
ГЛава.6
(Из записной тетради Алекса)
No Mean on City, расширенная версия
Город и человек, кто они и что они значат друг для друга? Город, тот же ли ты защитник для человека или же человеку приближаясь к тебе, всё же надо во всё горло кричать:
– Кто из нас победит, ты или я?
На что город, только и ответит перекрестным миганием своих ярким огней, где основным цветом будет упреждающий красный. Вот и я, в очередной раз выйдя в него. В стопор впал, светит красный сигнал и в очередной раз Светофор меня ослепил. И я снова вспомнил этот цвет гнева, стоящий в его глазах, когда он застав нас вместе, посмотрел на нас, сквозь омытые дождем стекла окон. И когда настоящее подмигнуло мне своей удачей, ошеломив меня одним сказанным ею словом:
– Да!
Оказалось, что мне в тот момент, уже не столь важно, каким будет мое будущее. И какое мне дело до этого, да и любого другого города, когда призрак рая в шалаше уже брезжит пред до мной.
Но она знала, что путь до нашего с ней шалаша, всё-таки лежит через дебри этого многоэтажного города. Твоя жизненная нить в котором, уже давно перезамоталась в противоречивый клубок обязанностей, сомнений и своих желаний, истинность которых, вперемешку с другими взаимообязывающих отношениями, уже с трудом представляется определить для себя. Она ведь не одинокая принцесса, а всего лишь, вылепленная этим городом, совсем уже не маленькое дитя своего времени, в которое, он уже давно заложил свои жизненные основы и принципы, тем самым дав ей жизненные силы для борьбы за место под своими сверкающими огнями.
Но раз за разом, вечерами, Странные чувства, когда вечер настал, тревожат тебя. Но зачем тебе это всё, когда твоя одинокая постель, хоть и стоящая в двухуровневой за двухнулевую отметку квадратов квартире, всё также холодна и своими атласными цветами, так и не греет. И даже твой Свинкс, скорее дань моде, чем твоему желанию обладать близким, безмолвным существом. Но каждое утро, при свете лучей ты спрашиваешь себя:
– Что это было, не сообразил?
И махнув рукой, решаешь, что это просто скучный вечер навеял неудобные мысли или может быть, ты просто съела что-то не то.
Ну а ты, только грозно машешь кулаком этому городу, не имея против него и за неё, ничего за душой. Ну, а любящее сердце, разве оно когда-нибудь принимается в расчёт в деле, где ему места нет. Так что, будь готов и Крутое алиби себе прокачай и знай На сохранение не будет минут. И знай, что хоть для монолита города, необходимы крепкие материалы, но, тем не менее и вода камень точит, так что шанс есть у всех.
– Но знай только одно, – говорит держащая твою руку на вокзале цыганка.– Если ты жулик, тебя прижмут, ты знай и если что, Катком по дороге тебя разотрут.
Но разве эти слова тебя волнуют, разве ты можешь сомневаться в своем сердце, которое никогда тебя не обманет и так крепко стучит в подтверждение всего этого.
Но вот опять вечер и с каждой зажжённой на вечернем небосклоне звездой, в тебе растет неуверенность в своих силах и страх перед этим временем суток, который своим одиночеством так гложет тебя. И она, больше не в силах бороться с ним, открывает этот, такой яркий экран, окна в виртуальный мир, где все живут в сладкой сказке фантазии и иллюзии мира, пытаясь найти в нём ответ на свой вопрос. Ну а он, так и спешит, предложить тебе миллионы ответов на него.
Здесь все красивы и каждый, через одного, принц и принцесса, успевай только выбирать. Но тебе кажется, что На сайте ты для расстрела мишень и ты услышав после первого своего вопроса, Хруст сырой индейки, словно стон, начинаешь догадываться, что не всё то сладко, что видится и пожалуй, тобой не прочь поживиться многочисленные хищники, живущие под личиной овечек. Но время играет свою благовидную роль и ты уже не столь безобидна и невинна, и Иммунитет отбросит всю дребедень, лезущую своими липкими пальцами тебе в душу через дезинфицирующий свет твоего экрана. И вот ты опять, с красными глазами, то ли от экрана, то ли от подступающей комом безнадеги, опускаешь руки и нажимая выкл., получаешь свой приговор. И экран, гаснув на твоих глазах, посылает тебе прощальное до скорой встречи и ты понимаешь, что еще не всё потеряно и Всё на места, расставит сон.
