Игорь Валерьевич Мерцалов
Три дня без чародея
– Ну, они не показались мне слишком молодыми, – неуверенно протянул Невдогад.
– Потому я сразу и не подумал об этих чарах. Но, видимо, тот, кто их заколдовывал, вернул им не саму молодость, а возраст, в котором они были лучшими воинами.
– Так что же мы имеем? Кто-то нанял отряд престарелых орков. чтобы они прошли через полмира и напали на дивнинского чародея, – подытожил Невдогад. – Ясно, что не сами орки до этого додумались, и не готландцы их отправили. У первых в Тверди никаких дел нет и быть не может, а у вторых вся надежда на дружбу со славянами. Ясно и то, что это не кто-то из ближайших наших соседей – глупо было бы звать для нападения иноземную нелюдь. Кто же это мог быть? Какие дела Наума и каких врагов подвигли на такой нелепый замысел? Нет, тут крепко подумать надо…
* * *
Ветерка Упрям распряг еще перед тем, как трупы таскать, только откатил телегу в сторону. Теперь вспомнил о ней и решил, что работа руками ничуть не помешает работе мысли.
Невдогад придерживался прямо противоположного мнения и заявил, что удаляется наверх, дабы в тишине и спокойствии предаться размышлениям. Ученик чародея махнул рукой и пошел разгружать телегу.
Он перетащил в кладовую продукты, попутно вновь пообещав Буяну чуть попозже непременно вникнуть в его собачьи заботы, связанные с зельехранилищем. Оставалось доставить в чаровальню котел. Докатив его на боку до порога, Упрям призадумался: на всходе так легко уже не будет. Позвать Невдогада? Да нет, бесполезно, паренек силен умом, но отнюдь не телом. Прикинув так и этак, ученик чародея решил перенести котел по воздуху.
Двигать вещи, не прикасаясь к ним, можно либо заклинаниями, либо сосредоточением и усилием воли. Первый способ, при отсутствии мощного источника силы, может отнять немало времени, и больших скоростей с ним добиться трудно, зато он относительно надежен и широко распространен. Второй куда приятнее, проще, стремительнее – но находится под запретом. Владению им обучают немногих боевых магов по особому разрешению Совета, потому что он считается грозным оружием – и в большинстве случаев не вполне честным.
Упрям почти владел обоими способами. А по уму, то есть в полной мере, пожалуй, ни одним.
Дело было уже под осень. Ученик чародея замыслил дать крапиве очередной последний бой и завалить ее камнями. Камение собирал по всей округе, одна беда – в укрытом лесами сердце Тверди его много не наберешь, что есть, давно на постройки пошло. За два дня, обливаясь потом, Упрям стаскал совершенно ничтожную, сравнительно с размахом замысла, кучку. Хорошо еще, Наум, заметив, как хищно поглядывает его ученик на каменные блоки башни, посоветовал использовать лесной мусор, пни да поваленные стволы.
Окрыленный надеждой, Упрям взялся за подготовку и в одну неделю добился многого. Преуспел в общении с Духами земли и упросил их не держать корни пней. Потратив лишний день, добился встречи с нелюдимым лешим из Старинской чащобы и ошеломил его предложением добровольной помощи в расчистке бурелома (как раз в конце того лета отгремела страшная буря, стоившая лесу десятков деревьев). И, конечно, изучил нужные чары.
Умозрительно он представлял себе все хороша. В урочный день обошел намеченные пни и стволы, в каждом оставляя по птичьему перу, над каждым произнося заветные слова. Потом, уже за полдень, вернулся на задний двор и призвал весь свой хлам. И вознеслись над землей, рассыпая сучья и труху, тела поваленных бурей лесных исполинов, с окраинных полей взлетели пни, вырывая на свободу змеящиеся корни, до икоты пугая крестьян, которые как раз пришли их корчевать…
Упрям, от макушки до пят охваченный мыслью о победе, не думал о том, что совершает, деяние, которым многие маги по праву гордились бы. Приблизительно так в седой древности жрецы далекого Египта, потрясая воображение фараонов, перемещали немыслимые гранитные блоки для постройки пирамид. Приблизительно так на современном Востоке кудесники обирают доверчивых султанов, за одну ночь строя свои дворцы (по сути дела – перенося с места на место один и тот же дворец). Правда, такое надувательство требует все же неимоверно много сил, поэтому зарабатывающая на нем шайка магов «строит» по одному дворцу в десять лет, в остальное время шарлатаны кормятся у ими же обделенных султанов – своих прежних заказчиков, – воюя с несуществующими ифритами, которые якобы ненавидят всякого рода дворцы и где ни увидят их – тотчас уносят за тридевять земель. Понятно, чтобы вытворять подобное, нужны источники силы, тончайший расчет и опыт. Но начало было положено. Упрям, сам того не замечая, превращался в могущественного чародея…
Для первого раза Наум помог ученику. Постоял рядом, напрямую подпитывая волшебной силой, подсказывал слова. Сразу же сбрасывать приплывший по воздуху хлам на крапиву строго запретил, велел сложить все за оградой и переносить стволы и пни по одному. Так он, с одной стороны, избавил внутренние постройки от опасности случайного разрушения, а с другой – наставил Упряма на путь закрепления обретенных навыков. Повторенье – мать ученья. Поможет ли все это против крапивы – другой вопрос, зато сотню раз подряд сотворенные чары войдут в плоть и кровь ученика и уж никогда не забудутся.
С тем чародей и удалился в башню, занялся своими делами, как бы ненароком поминутно проходя мимо окна. То есть он собирался так сделать, но, первый же раз глянув на задний двор из светлицы, прирос к месту. И если б не был уже седым как лунь, поседел бы в тот миг…
Упрям прошелся вдоль крапивы, разминая пальцы. Заросли настороженно ждали, чуя неладное. Ни росточек не качнется, ни листок не шелохнется.
– Красота, – сказал Упрям.
Собранных им булыжников было мало, чтобы возвести над крапивой курган, а вот чтобы вымостить участок заднего двора – хватало. Потом придавить сверху бревнами…
– Прощай, крапива, – сказал, уже не сдерживая улыбки, ученик чародея и прочел заклинание.
…Ну что ему стоило не торопиться? Лень руками булыжники кидать, хоть бы по одному в воздух поднимал, как было сказано. Нет же, он сразу пяток захватил, да самых увесистых. Без надежного источника силы в виде учителя за спиной это было нелегко, но Упрям не был бы Упрямом, если бы отступил. Собрался, прицелился и метнул камни по навесной дуге…
Это уже потом чародей дознался, в чем дело, и сообщил своему ученику, что, раз за разом противостоя чарам, непокорная крапива впитала в себя большое количество магии и обрела надежную защиту. В каком источнике она черпала силы, даже для Наума оставалось загадкой, но в итоге везучее растение выставило против Упряма самый верный магический щит – отражение заклятий.
А сила отраженного заклятия, как известно, удваивается.
Все пять булыжников, так и не коснувшись зарослей, полетели в голову Упряма – по гораздо более пологой дуге и с большей скоростью.
Вот тут ученик чародея и обучился запретному искусству передвижения предметов силой духа. Может, и проще было просто пригнуться, но случилось то, что случилось, и другого быть не могло.
Осознать он, разумеется, ничего не успел, только вскинул руки ладонями вперед, а страх, мгновенно вскипевший в крови, высвободил скрытое в потаенных силах разума искусство. Выброс силы был таким мощным, что заскрипел прочный забор, сами собой захлопнулись ставни на верхнем жилье башни, а в светелке задребезжали склянки с зельями. Хорошо после опыта с молниями все зелья Наум держал в плотно закрывающихся емкостях, а полы в башне выстелил войлоком.
Камни опять ринулись к крапиве. И снова были отражены! На сей раз они летели к Упряму по прямой.
Ученик чародея успел сделать пару шагов назад, но после пятого или шестого броска стало не до того. Камни мелькали туда-сюда с такой скоростью, что глаз их уже не замечал, казалось, пять серых молний дрожат в воздухе, гудя, как шмели-переростки. Это гудение почему-то особенно мешало думать.
Через тридцать или сорок обменов ударами мысли все-таки зашевелились в голове Упряма. Надо что-то делать, погасить скорость камней – но как? Изменить направление удара – но в какую сторону? Даже в таком состоянии Упрям сообразил, что камни будут лететь версты и версты – не приведи благие боги, на их пути окажется человек.
…А камни уже стали раскаляться, ко все более высокому гудению примешивалось зловещее потрескивание, воздух задышал жаром…
Даже Наум в башне не успел ничего предпринять. Сам не обученный двигать предметы велением духа, он немного знал об этом искусстве, но ему было известно, что, вмешайся он сейчас в поединок, – объединенные силы, гонявшие булыжники взад-вперед по двору, запросто могут обрушиться на него. Чародей, впрочем, уже решился на этот шаг, надеясь потом швырнуть камни строго вверх и, выиграв время, либо замедлить их, либо выбросить в безлюдное место. Он уже начал творить чары, чтобы перехватить власть над камнями, но опоздал.
Камни взорвались. Раздался оглушительный хлопок, посыпались в разные стороны огненные искры, ударная волна кинула Упряма наземь.
Крапиве тоже крепко досталось. Два дня после этого поединка она была слаба как никогда, но Упрям провалялся в постели больше недели, а мог бы пролежать и год, кабы выхаживал его не чародей.
Ругать за использование запретного волшебства Наум не стал. Даже успокоил, сказав, что, хоть это и не приветствуется, никто не вправе отнимать у человека умений, которыми он овладел сам. Однако упражняться дальше не позволил. А про то, чтобы разрешенные чары выучить назубок, Упрям как-то и не думал после. Месяц ждал, пока рука срастется (какие чары со сломанной рукой?), за это время других дел накопилось выше крыши. Когда же стало появляться свободное время, уже поздней осенью, он прельстился новым «победоносным» замыслом и взялся за изучение других разделов магии.
Сейчас можно сколь угодно корить себя за непостоянство, но прошлого не воротишь. Не выучился раньше, учись теперь. Просто откатить котел в одну из кладовых норов не позволял. Да и не место котлу в кладовой, место ему – на самом верху башни, в чаровальной светлице.
Присев на ступеньку крыльца, Упрям воспроизвел в памяти все тонкости предстоящего дела. Вроде бы ничего не пропустил: птичье перо, слова заклинания, четыре касания, три взмаха, направить углы по сторонам света… вот тебе раз, а как с углами-то быть? Наверное, круглых предметов это не касается?
Наверное… Упряму вдруг стало тоскливо-тоскливо. Он тут опыты ставит, а его учитель в беде, запропал невесть куда – может, погиб, может, на краю смерти стоит. Может, бой ведет неравный… Умный, добрый, заботливый учитель. Ближе отца родного!
Но слезами горю не поможешь, и первое, чему наставлял Наум ученика, – всегда сохранять ясную голову. Тоска, поддайся ей, губит.
Итак, за дело! Упрям подобрал случившееся под ногами голубиное перо (лучше бы воронье, и лучше бы из правого бока в полночь вороном утраченное, но это все важно, когда хочешь сделать предмет летающим постоянно), призвал четыре стороны света, остров Буян и камень Алатырь призвал, птичью крылатую волю заклял. Четырежды – по сторонам света – коснулся котла пером и бросил его на дно. Закрепил заговор. И зачем-то сам прыгнул в котел.
Зачем? Ну, по правде сказать, мелькнула у него мысль, что не стоит слишком уж доверять памяти. И, преисполнившись вдруг бесшабашной отваги, он принял мгновенное решение: если не удастся доучиться заклинанию, так с перепугу придется волей-неволей доучиться запретному искусству. А что, так и плавать учат порой: бросят в воду на глубине, и плыви, как знаешь. И ничего, большинство выплывает. А неумех вытаскивают, выхаживают и снова учиться волокут. Упряму, положим, второй возможности уже никто не предоставит. А тем вернее будет ученье! И вообще, нельзя настраиваться на неудачи. Котел плавно поднялся вверх. И у парня дух перехватило. Красотища-то какая! Чудо! Все беды и тревоги разом выскочили из головы, до того восхитительное чувство наполнило душу.
Ветер трепал волосы и выбивал слезы, а Упрям, замерев, смотрел и смотрел на дивную картину открывшихся необъятных просторов. Город казался игрушечным, всадники на дороге – муравьями. А во все стороны до неимоверно далекого окоема волновалось зеленое море лесов, сверкало наброшенной на него сетью рек и ручьев, притоков Дона, манило чистыми сапфирами озер. И Господин Великий Дон, даже отсюда величавый, искрился рябью волн. Как раньше он не видел этой красоты?
Хм, может, потому и не видел, что даже с самой верхушки башни она не открывается?
Упрям глянул вниз, и взор его на миг потемнел: так и есть, он поднялся на высоту восьми башен, не меньше. А еще его ветром в сторону сносит.
Обкарканный (как показалось, насмешливо) стаей ворон, Упрям взял себя в руки и направил котел к башне. Он чувствовал подступающую усталость – собственных сил было маловато, а о дополнительном источнике он не счел нужным позаботиться. Но тревожиться не хотелось – котел слушался отлично, шел ровно, одно удовольствие летать на таком. Правда, сидеть не очень удобно, легко вообразить, как настрадался под ним Невдогад.
Снизившись к верхней светлице, сиречь чаровальне, Упрям замер и обругал себя последними словами. Все-таки растяпа, он растяпа и есть! Лопух! Окно-то кто открывать будет? А снаружи этого не сделаешь. Кстати, хоть пройдет котел в окно? Упрям прикинул на глазок – вроде пролезет. Тогда он стал нарезать круги вдоль стен, заглядывая в окна и отыскивая Невдогада.
Окна в башне были стеклянными – давнишний дар одного иноземного купца, благодарного за честный торг. Удобная вещь, только днем снаружи все равно ничего не разглядишь, приходится приникать к стеклу и приставлять ладони, а лишние движения котлу не понравились, и он опасно накренился, так что лететь пришлось, перебирая руками по стене.
Невдогад обнаружился в спальном покое чародея. Вопреки минутному подозрению, он ничего не злоумышлял, а, кажется, стоял перед стеклянным зеркалом, придирчиво себя осматривая. Толком разглядеть не удалось, в покой солнце светило только в первой половине дня, а сейчас там царил сумрак. Упрям постучал в стекло и поморщился, слушая испуганный визг. Показал знаками: мол, отворяй.
Невдогад распахнул окно, одной рукой поправляя на голове свой малахай – видно, снимал перед зеркалом. Вот человек, за столом не снял, а перед зеркалом – пожалуйста. Надо все же подправить ему повадку.
– Ух ты! Катаешься?
– Нет, крышу чиню, – буркнул Упрям. – Вот что, сбегай-ка наверх и открой окно в чаровальне. Да пошустрее.
– А меня прокатишь?
– Ага, с горы пинком! Делай, что говорят, некогда мне лясы точить.
– Грубый ты, – насупился Невдогад, – Поднимайся, сейчас открою.
Упрям взлетел к чаровальне и огляделся, поджидая Невдогада. К воротам подъезжали четверо всадников, судя по одежде, бояре. Даже отсюда были видны их округлившиеся рты.
Упрям – а что еще делать? – помахал им рукой.
Бояре, что им тут нужно? Может, найден уже ворог, что злоумышлял против Наума и убийц подослал? Да нет, навряд ли. Чтобы найти, надо знать, кого искать, а им ведь еще ничего не известно про нападение. И, пожалуй, стоит положиться на совет Невдогада – не след трубить по всему свету, что чародей исчез.
Окно открылось, и Невдогад, перегнувшись ухватился за край котла:
– Залетай!
Котел, само собой, резко качнулся.
– Отпусти, дубина!
Невдогад, и сам, испугавшись, отпустил. Котел, подобно маятнику, качнулся в другую сторону, и Упрям из него выпал. Тонкий писк Невдогада потерялся в дружном вскрике замерших у ворот бояр и ржании их лошадей. Лошадям-то летающие люди, пожалуй, безразличны, но раз хозяева чего-то испугались, значит, дело нешуточное.
Успел Упрям расслышать и ржание Ветерка, и лай Буяна – эти поумнее боярских лошадей, сразу поняли, что к чему. Он еще много чего успел заметить – время как-то странно сжалось в этом падении, – да только потом все перезабыл. Но главное, успел подумать: если можно взглядом двигать предметы, то почему нельзя самого себя? И, как сделал это в прошлом году, отдался чутью, позволил мгновенному приступу страха высвободить сокровенную мощь чародейского духа.
На миг ему почудилось, что он оказался между молотом и наковальней. Воздух ударил его, словно собирался вытряхнуть из одежды. Но, справившись, Упрям обнаружил, что парит в полутора саженях над землей.
Толком порадоваться этому Упрям не успел – силы иссякли, и он не столько спустился, сколько плюхнулся на землю-матушку, отбив себе пятки. Впрочем, что значит – «толком не порадовался», почему «не успел»? Живой – и хорошо.
Да как хорошо!
Упрям тряхнул головой и глянул наверх. Котел покачивался у окна, рядом меловым пятном белело лицо Невдогада. Зла ученик чародея не держал, ведь паренек это не нарочно. И вообще, все обошлось как нельзя лучше: вместо одного чародейства Упрям выучил сразу два. Ясное дело, поговорив с боярами, он разыщет Невдогада и всыплет ему по первое число, но – совсем без зла.
Упрям шепнул заветные слова, заставляя котел заплыть внутрь, следом за убравшимся Невдогадом. и пошел отворять ворота, хотя в них так никто и не постучал.
* * *
Боярами были только двое, их спутники оказались слугами. Любимыми или особо приближенными, по крайней мере, нарядами они почти не отличались от господ. Упрям не всех бояр помнил в лицо (сказывалась жизнь вне города), но одного, постарше и пошире как в плечах, так и ниже – признал: это был Болеслав, ошуйник, сиречь Левая Рука князя, ближайший советник по внутренним делам и воевода Охранной дружины. Второго он прежде вроде бы не видел, а если видел, так не приметил, да и неудивительно: этот второй весь был какой-то мягкий, расплывчатый, с рыхлым лицом, выдававшим склонность к избыточным утехам. Кафтан небесно-голубого цвета и золотая бляха на толстой Цепи выдавали в нем предводителя Иноземного приказа. Странные попутчики…
– Жив! – выдохнули все четверо.
– Жив, – согласился Упрям.
Ну да, из-за забора гостям не было видно, чем кончилось его падение.
– А как же… это, того… – Боярин в голубом кафтане знаками изобразил полет Упряма сверху вниз. – Ты же там…
– Крышу чинил, – сказал ученик чародея, ставя точку в разговоре, – Так вы по делу или как?
Тут Болеслава отпустила оторопь, и он рассмеялся:
– Славную смену себе Наум растит, славную! Ну, малый, ты даешь… Конечно, по делу, – посмурнел он. – И по делу тайному, а важности такой, что и помыслить страшно. Веди нас к чародею, да поскорей.
– В башню введу, а вот чародея вам не увидать.
– Что такое? – вскинулся Болеслав.
И Упрям, поборов искушение немедленно поделиться бедой, осторожно сказал:
– Болен чародей. В бреду лежит, меня не узнает. Так что я вместо него.
Бояре переглянулись, слуги тоже.
– Вот нам и кон пришел, – просипел «голубой» боярин. – Всем конам кон…
– Обожди плакаться, – поморщился Болеслав. – Можешь ты, отрок, чародея на ноги поставить?
– Стараюсь. Но получится ли, не ведаю, – ответил Упрям, отводя глаза. – Сильная хворь с ним приключилась. И очень заразная, – добавил он на всякий случай.
– Да уж, беда так беда, – протянул Болеслав. – Ладно, веди в терем. С тобой говорить буду.
– Спятил, – еле слышно прошептал «голубой», но Болеслав на него зыркнул, и он покорно замолчал.
Приняв поводья, слуги сунулись, было на крыльцо, но откатились от рыка ошуйника:
– Вы-то куда прете? Стоять тут, ждать нас!
В горнице он подозрительно огляделся и спросил:
– Кто еще есть в тереме?
– Знакомец мой, Невдогад. Он сейчас наверху, помогает мне кой в чем.
– Хорошо. Только ты, отрок, двери все же притвори, спокойнее будет.
– Может, меду вам принести?
– Давай, – согласился Болеслав. – Что-то в горле пересохло…
Из поднесенного ковша он сделал три молодецких глотка, потом сел за стол и передал питье спутнику. Тот, упавший на лавку едва войдя, сунул голову в ковш, а чудилось – в петлю. Покатые плечишки его мелко вздрагивали, точно он не пил, а лакал.
Упрям запер двери и сел напротив ошуйника. Понизив голос, тот заговорил:
– Дело у нас к чародею, как и сказано, важнее не бывает. Беда в кремле – княжна Василиса пропала: Только, чур, тебя сказать об этом хоть кому-то! Ни полслова, ни ползвука! – Болеслав опять непроизвольно оглянулся. – Пока об этом знают только мои дружинники, там все ребята надежные, ищут – мышь мимо не проскочит, языки же ровно проглотили. Всех прочих в тереме, кому ведомо сие, князь только что не под замком держит. И пока Василису не возвернем, ни единая душа лишняя ничего знать не должна. Не то, что знать – заподозрить! – Помолчав, он продолжил: – И ведь исчезла без следа. Весь кремль перерыли, весь город обшарили… хотя что я, старый, мелю – поди обшарь наш Дивный. Велик город! На одну ярмарку тьму дружинников пускать надо. Вот и послал князь меня с Непрядом к чародею, ибо человеческих сил тут недостает, чары нужны. Исчезла!
Упряму удалось сохранить невозмутимый вид, но мысли метались, как муравьи в потревоженном муравейнике. Не многовато ли исчезновений за сегодняшний день? Чья злая воля обрушилась на Дивный?
– Когда это произошло? – сам удивляясь своему ровному голосу, спросил Упрям.
– Утром. Точнее никто не скажет. Василиса нынче не в духе была, девок от себя гнала, людей избегала. Особо-то ей не поперечишь, князь был занят – да вот ты же и приходил тогда, сам, поди, видел. После хватились – а ее нет.
– Полный кон, – булькнуло из ковшика.
– А незнакомцы странные поблизости не крутились?
– Вон ты о чем думаешь! – округлил глаза ошуйник. – Нет, быть того не может, чтобы прямо из кремля да княжью дочь… А вот ежели когда сбежала она? – Он уронил седую голову на широкие ладони, но потом спохватился: – Да нет, стражу сразу известили, я сам людей отрядил на все дороги. Если даже что – не пропустят. А что за незнакомцы такие? Ты, отрок, о ком-то определенном говоришь?
– Нелюдь иноземная, – пояснил Упрям, – С Запада, из готов. Хотя по одежке их не отличишь, но морды – страшнее упырей.
– Где же ты их видел?
– Да так, видел мельком, – помявшись, сказал Упрям. – Подозрительны они мне зело. Что угорским оркам делать в Тверди? Вот и спросил.
– А Наум что про них говорит?
– А ему я сказать не успел.
– Ясно, – кивнул Болеслав. – Поспрошаю стражу. Слышь, Непряд, ты у своих обязательно вызнай, кто у нас гостит из готов да их сопредельников, или, может, еще кто-то знается с этими, как их бишь, угорскими орками. Слышишь?
– Слышу, – слизнув последние капли, «голубой» боярин со стуком поставил ковшик на стол и пододвинул к Упряму: – Еще налей.
Мед был некрепкий, но глаза у боярина помутнели – видно, не впервые сегодня прикладывался.
– А не будет ли? – осторожно спросил ученик чародея.
– Поговори у меня! – вскинулся Непряд, но тяжелая длань Болеслава пригвоздила его к месту.
– Будет! – весомо сказал ошуйник и повернулся к Упряму: – Ну так что, возьмешься ли отыскать княжну?
Упрям кивнул. Слова не шли – горло перехватило от замаячившей надежды. Искать с помощью чар учителя он действительно не мог, тут даже не в самих силах дело, это магический закон. А вот княжну, пожалуй, получится. И если в ее исчезновении виноваты такие же орки – а Упрям был в этом уверен, – то где бы ни свили они себе гнездо в Тверди, он сам впереди дружины пойдет, чтобы то гнездо разворошить, своими руками будет…
– Возьмусь, – совладав с собой, сказал он. – Принесли вы ее вещи?
– А то, – воспрянул духом ошуйник и полез в поясную суму. – Вот гребень ее любимый, отцов подарок в день солнцеворота. Вот кукла – все прочие она, как в поневу вскочила, забросила, а с этой не расставалась. И вот еще одна вещица, зело Василисой любимая, книжица бумажная с загадками. Довольно ли?
– Хватит.
В сущности, если все сделать правильно, то и одной вещью можно обойтись. Да вот только не доводилось еще Упряму людей искать, но ведь не отказываться же! Все когда-то человек впервые делает…
– Спрячь, – посоветовал Болеслав. – Не знаю, кто твой знакомец и сколь ты ему доверяешь, но кроме тебя и Наума знать про это никому не положено.
– Полный кон! – кивнул Непряд. – Налей меду, отрок. Горько на душе, налей меду сладкого. Ведь не жили еще, ведь только-только жить начали!
– Тьфу, пропасть! Налей ты ему, а то слова сказать не даст.
Упрям пожал плечами и выполнил просьбу. Помогло. Во всяком случае, разговору Непряд больше не мешал.
– Так вот, не знаю твоего знакомца, но гони его в шею, все дела оставь, Василисушку сыщи. И уж извини, но слово я с тебя взять должен, что никому не проболтаешься, что все силы положишь, но либо помрешь, либо княжну отыщешь. Клянись в том, отрок, именем князя-батюшки требую, клянись!
Либо помрешь… вот оно все как оборачивается. А и ладно! Та же бесшабашность, что загнала его недавно во взлетающий котел, и сейчас помогла без раздумий согласиться:
– Клянусь!
Да и вправду, не того ли и сам он желает? Орки поплатятся за свое злодейство!
– Добро. И вот еще что… – Почти отеческая забота промелькнула в глазах ошуйника, когда он положил руку на плечо Упряма. – Славный ты, вижу, малый и многому, должно быть, научился, но, если только задор в тебе говорит – лучше отрекись. Вот сейчас – сниму с тебя клятву, слова против не скажу, не попрекну никогда, если чуешь ты, что не справишься. А коли обманешь… карать не буду, князь покарает. Да и не в том дело. Коли обманешь – не то что мне или тебе, всей Тверди плохо будет.
Так сильно прозвучали эти слова, что по спине Упряма пробежала дрожь.
– Все понимаю, боярин Болеслав. И от клятвы не отступлюсь.
– Верю. Потрудись, малый. И помни: найти княжну надо в два, самое большее – в три дня. Потом поздно будет, – он тяжко вздохнул. – Ну что ж, поедем мы обратно. Ох, беды, беды…
Он встал и уверенным (привычным, что ли?) движением поднял под мышки расплывшегося Непряда.
– Болеслав, не забудь про орков поспрошать, – напомнил Упрям.
– Обязательно. Конечно, нелегко это. Орки, может, твари и приметные, так ведь ярмарка, весь город – что проходной двор. И все же, малый, чем они тебе так подозрительны?
«Зря спросил», – ругнул себя Упрям. Не любил он врать, а как теперь ответить? Подумав, сказал:
– Да ты, если рожи их увидишь, сам поймешь.
«Гордись собой, Упрям. Славно сказано, а главное – вполне правдиво. Жаль, что от этого на душе не менее пакостно…»
Ошуйник понимающе фыркнул и выволок Непряда за порог.
На крыльце «голубой» боярин полез целоваться с балясинами, крича, что он только сейчас жить начинает. Заброшенный слугой на лошадь, взялся петь. Упрям проводил их взором, закрыл ворота и вернулся в башню.
* * *
О своем намерении поучить Невдогада жизни за давешнее приключение с котлом он уже не помнил. Он вообще был отходчивым парнем, если только дело не касалось крапивы – уж ей-то за каждый синяк счет шел особый. Но даже если бы и помнил – сейчас, поднявшись в чаровальню, все равно забыл бы.
Чаровальня была самым просторным помещением башни, и потолок ее отстоял от пола на три человеческих роста. Под потолком, гулко задевая балки, раскачивался котел. А на нем, судорожно вцепившись тонкими руками в край, висел Невдогад и болтал ногами.
– Ты что там делаешь? – не нашел других слов Упрям.
– Висю, – еле слышно отозвался Невдогад.
– М-да, каков вопрос – таков ответ.
– Да как ты там оказался?
– Не знаю.
– А чего не прыгаешь?
– Боюсь.
– Ну, ты совсем как девчонка! Прыгать, что ли, не умеешь? Да ковер же мягкий, войлочный. На него прыгать – одно удовольствие.
– Боюсь…
– Ладно, потерпи еще немного. Эй, ногами-то не дрыгай, весь котел мне обстучишь! Вот бестолочь, право слово…
Упрям повелел котлу опуститься. Где-то на середине пути Невдогад, глянув вниз, сорвался и растянулся на полу, почему-то так и держа руки поднятыми.
– Руки затекли, – пояснил он в ответ на вопросительный взгляд.
Когда котел встал на войлок, Упрям вынул из него перо и бросил в очаг – ему сгореть надлежит. Теперь еще само заклинание надо снять.
– Сознавайся, как ты очутился наверху.
– Я помочь хотела-a… a он как прыгнет! Я думал, пока он легкий, я его спокойно дотяну да вон на треногу поставлю, взялся, потянул… а он как прыгнет!
Ничего другого Упрям от своего гостя так и не добился, но в душе был уверен, что Невдогад попался на детском желании «прокатиться». Теперь лицо его было таким несчастным и растерянным… Вздохнув, Упрям оставил снятие заклинания на потом. Присел рядом и молча стал растирать одеревенелые руки горе-наездника.
– Спасибо.
– Не за что. Идем, что ли, вниз… Икарус!
* * *
Вечерело.
Невдогад, видя, что Упрям поглощен какими-то свитками, глаза не мозолил, удалился в поварню, разогрел кашу, испек два дивных пахучих хлебца да сварил мяса – на завтра. Но во время ужина сидел как на иголках, а потом приступил к расспросам, не очень успешно напуская на себя вид безразличия:
– А что, Упрям, кажется, у тебя гости были?
– Да… к чародею по делу заезжали.
– Важное дело небось?
Упрям только кивнул. Слушал он вполуха, глядя в стену и жуя хоть и в охотку, но с оскорбительным для любого стряпчего коровьим выражением лица.
– Вроде бояре, по виду судя. Не иначе как от самого батюшки князя?
– Угу.
Не дождавшись продолжения, Невдогад встал, прошелся по горнице, где они ужинали, и сел на другое место.
– Нешто в самом кремле чего-то приключилось? Чай, не по всякому же пустяку князь будет к Науму бояр пачками засылать? Уж не беда ли какая в Тверди, земле славянской?
Упрям как будто и не слышал его. Невдогад опустил плечи и обиженно проворчал:
– Или уж настолько дело тайное? Так и скажи, не буду приставать. Нужны мне их тайны…
Ученик чародея перевел взгляд на своего гостя, и стало вдруг под этим взглядом как-то неуютно. А когда заговорил, слова оказались совсем не такими, каких ждал Невдогад:
– Шел бы ты домой. Не спорю, вовремя ты рядом оказался, говорил разумно, спасибо за то. И все равно, скверно ты поступаешь: родного отца учить вздумал. А почем знать, может, он и рад бы лишний часок с чадом провести, на путь наставить, в деле помочь; да только если бросит свои занятия, так тебе же хуже сделает? Я вот не знаю его, а думаю, не для себя же он старается – для тебя.
– Что с моим отцом, я лучше тебя знаю, – жестко отчеканил Невдогад. – И хоть ты прав во многом, всего не знаешь, так что не лезь с советами. Лучше прямо скажи.
– Что это тебе сказать?
Невдогад не ответил. Всмотрелся пристально в лицо Упряма, пожал плечами и перевел разговор:
– Это я так… Ну, чем мы теперь займемся? Поисками чародея? Я думаю, это поважнее будет, уж он-то с любыми княжескими неурядицами справится. Тебе бояре, какой срок дали? Дня три, поди?
– Откуда знаешь? – насторожился Упрям.
– А я и не знаю, только предполагаю. Неужели угадал? Надо же, как оно бывает… Ладно, угадал и угадал, не в том дело. Значит, над пропажей чародея думать будем?
