Илай Колесников
Ни свет ни заря
Как это обычно бывает, почти всегда, когда ты перестаешь ждать чего-то вовсе, или становишься менее требователен в своих ожиданиях, то обязательно происходит событие, которое начинает походить на эхо из прошлого. Обязательно происходит событие, которое предлагает тебе снова согласиться с тем, от чего ты уже отказался. Происходит ли это от того, что ты снизил планку своих ожиданий и сразу стал по-другому смотреть на мир, или действительно оттого, что именно сейчас так случилось, но это так. А потому, выходя в очередной раз на балкон, Ни свет Ни заря вдруг почувствовала то самое чувство, что делало её счастливой на протяжении лет, десятилетий во время её молодости. И это чувство не описать словами. Даже метафоры здесь не помогут, ведь это такое ощущение, будто поезд, на который вам надо было во что бы то ни стало успеть, вдруг вернулся, или словно просыпаешься после кошмарного сна и видишь, что все живы, или просто-напросто ты вдруг понял: время жить. Просто-напросто оттого, что ты-как будто прямая икс на оси координат, и синусоида счастья в это время слилась с тобой в тон. Тебе теперь ничего не надо делать, чтобы быть счастливым, ведь ты просто счаслтив всё то время, пока она в этой фазе. В такое время Ни свет Ни заря глядела на башню взглядом, каким глядят на двоечника, что умудрился-таки написать контрольную на четыре, а ему теперь объясняют, как надо было бы правильно, и он видит, что попал в просак. Ни свет Ни заря как бы утешала башню одновременно из-за того, что человек не живет вечно, и из-за того, что башня-живет, проводила со всем этим романтическую параллель такого рода, что в воздухе полночного Парижа витала энергия, в сто раз превышающая энергию светлой Есенинской грусти. Короче говоря, на Ни свет Ни зарю этой милой парижской полночью снизошло озарение. Чуть поглядела на все эти снова и снова снующие внизу беспокойные лица, как под копирку дивящиеся одному и тому же, радующиеся как-то наигранно, и заливающиеся словно отлитым на заводе чугуна смехом. Да у них даже пределы мира одинаковы, что и говорить! И зависят они хоть и от их умственного, а скорее ментального развития, но косвенно, и всё чаще пределами их жизненных рамок становятся такие пустяки, как популярность своего кумира.
Она прошла мимо спящего, и уж точно не занимающегося всей этой ерундой, хоть даже и там, у себя в глуши на родине, брата к далеко не единсвтенной в доме зарядке телефона. Даже далеко не единственного в доме телефона. А что, если вдруг разобьешь один? Как проведешь после те томительные часы ожидания, похожие всё больше и больше на ожидания утки, жаждущей, когда ей наконец бросят корм? Ни свет Ни заря стремительно подошла к телефону, вынула из него провод, причем на экране, на фоне какой-то непонятной, перевернутой фотографии показывало лишь семьдесят два процента. Она ещё почти никогда не уходила с незаряженным телефоном, но сейчас развернулась и так стремительно прошла на балкон. Сосчитав до десяти, глядя на всё тот же, уже ненависный ей полумесяц и поднадоешвую башню Эйфеля (будто нельзя было придумать чего разнообразнее!) и как будто видя не их, а разговаривая с какими-то потусторонними силами, тёмными ли, светлыми ли, неизвестно… Ну, как маленькие дети, когда лежат, она решительно выдохнула и удалилась из Фейсбука. А после и из Инстаграмма, и из Твиттера, даже Телеграмм удалила, чего уж тут, пустилась во все тяжкие! Сильно-сильно подняла руки вверх и хотела выкинуть телефон с балкона, как баскетболистка, ведь в детстве она была бескетболисткой, но отчего-то дернулась, вовремя опомнилась и мягко-мягко положила телефон на шаль. В глазах её откуда ни возьмись появился тот львиный огонек, который бывает у людей в начале их цикла жизни, ну, вот как у Луисиана, и который так в ней искал братец, словно ей пришла в голову какая-нибудь сумасшедшая идея. Ну, вроде того, чтобы не спать трое суток. Как будто брат силой умственного желания передал ей свой огонь. Она снова прошла мимо дверного проема, и шторы, как и пылевые клещи, если они и вправду существуют, сильно подивились такому разнообразию-обычно Ни свет Ни заря входила и заходила на балкон этак раз в восемь часов, что для некоторой живности является целой жизнью. И уж точно являлось, ну хоть месяцами тремя для клещей. А тут-через день. Во дает, баба, зачастила!
В общем, Ни свет Ни заря надела свои чуть холодненькие сапожки, хоть и не подходящие под наступившую нынче погоду (а было далеко за двадцать), тёплое и модное пальто, и так далее, там, шапочку с динозаврами, взяла в охпаку разную бытовую технику и пошла как будто погулять. Да, лишним и глупым было бы надеяться, что её не ограбят в таком обличии, но отчаянный человек порою хуже отчаянного медведя, и ещё повезло всем тем, кто на неё в итоге не напал, потому что он мог получить тяжелые рваные раны от ударов микроволновкой. Ну, хорошо хоть, стиральную машину не взяла. А, впрочем, что это я? Человек ведь живет, старается. Ни свет Ни заря решила продать много-много ненужной ей техники, которую накупила так, что из интереса, что по совету дизайнера, но не оценила или не поняла, и понесла сдавать по разным магазинам. По каким? Не парьтесь, Ни свет Ни заря уже взрослая, и знает толк, да и пару своих секретов, и пару своих знакомых в магазинах бытовой техники. Ведь умеют же некоторые мужчины находить свежие цветы цветы даже в ночном, казалось, закрытом городе. Вот и женщины умеют продавать айфоны и бытовую технику. Ни свет Ни заря в итоге продала, и вернулась домой под утро с ароматно пахнующими французскими круассанами, тесто которых было так мягко и свежо, что выглядело точно первосортным и чересчур дорогим. Но ни свет Ни заря больше решила не экономить на здоровье, а так же на подарках своему брату. Ведь братик её, ещё с молодости хотел, когда все вместе, с папой и мамой, да что, даже с дедушкой, ходили по деревне и время от времени толкали тракторы, себе какую-нибудь маши-ину. Но было ему всего двадцать два, и то, что семья их слыла не самой обеспеченной, а скорее просто средней семьей, означало, что он не мог себе позволить такую роскошь. Хоть и зарабатывал уже приличные для Иркутска деньги. Вот Ни свет Ни заря и решила ему позволить машину, тем более что-всё равно ведь уезжать скоро, а там, в Антарктиде, глянь, и нет интернета. А братик вот, порадуется. Бытовой техники продала в сумме примерно на миллион рублей, ещё три миллиона решила взять из своих накоплений в банке. И пора ведь уже открыть тайну, что у Ни свет Ни зари нашелся чрезвычайно состоятельный дедушка, чуть ли не король, папа от первого маминого брака, и вот недавно он умер и оставил ей такое наследство, плюс домик в Дубаи, за счет сдачи которого она и жила. Порою ей становилось старшно. Но деньги-опасная сила, и хоть Ни свет Ни заря и была чуть ли не первой модницей в Париже на своей улице, но понимала, что пустишься в траты-не остановишься, а потому сделала себе достаточно приятные условия для проживания, потратив при том лишь меньшую половину наследства, и старалась теперь жить на прибыль от аренды в Дубаи. Впрочем, пока получалось, и по французским меркам в плюс уходило каждый раз примерно по двести евро, которые бережно переводились на накопительный счет, а после своей частию к семье, в Россию. Впрочем, у Ни свет Ни зари была только одна семья, состоявшая из близкого ей отчима. Мамы же не стало, папеньки тоже, а та хохлушка с накрашенными глазищами, ну… В общем, в таких случаях говорят: «Не сошлись характерами». Короче говоря, брату теперь должно было хватить на приличный автомобиль премиум-класса. Не Порш, конечно, но в том-то и соль: когда поступаешь действительно дорогой автомобиль-все время хочется ещё и ещё больше. Как будто в благотворительной гонке с малышами, ты, будучи малышом на год старше, желаешь приехать не в певрой десятке, а просто первым. Ни свет Ни заря красиво упаковала кредитную карточку и приукрасила это дело всего лишь парочкой круассанов, но так, что у ещё заспанного Женьки потекли слюнки удовольствия, причем если и не изо рта, то из самого сердца. Себе в честь начала новой жизни взяла манговый кофе. Сахара, следя за своей и без того совершенной фигурой, попросила не добавлять. Кстати, часто раньше Ни свет Ни заря снималась на обложках модельных, а иногда и мужских журналов. В общем, была бесстыдница, как сказала бы какая-нибудь подъездная саратовская бабушка. Пусть это и так, но бесстыдство это тоже приносило ей до десяти миллионов рублей в год. Лишь сверху. В общем, если бы не эта пресыщенность, грусть в глазах, то казалось, что жизнь Ни свет Ни зари полность удалась. Оставалось выйти через пару лет замуж, а после в шали, с той лишь нежностью, которая доступна матери, но не девушке, читать колыбельную сыну, спящему в кровати из Икеи и зевающему в икеевский расписной ночник.
Глава 8
Диоисий подлетал к Атланте. Местный аэропорт хоть и сверкал чуть поалевшим, другим пламенем жизни, но был для него почему-то непреодолимо ближе по сердцу, и в то же время дальше по душе. Ну вот как если все время жить на окраине и после переехать в центр. Садились, можно сказать, на честном слове, а ещё на одном крыле и искренном мастерстве коста-риканских пилотов. Когда люди в следующий раз будут спрашивать, что же они делают не так, почему они все ещё не достигли успеха, я им покажу этих пилотов: «Вот, ребятня, учитесь-Деды». Сели и правда чудом. Над Карибским морем в это время начался очередной, сезонный шторм, этакий ураган, уж не знаю, Катрина ли, или Элис, но по русски звучавший просто: «Ядрена-мать, как мне страшно». Кричал один по видимому русский пассажир на борту этого лайнера, видя, как из стороны в сторону, как очень сбившегося с жизненного пути человека, мотает мелькающую то и дело в иллюминаторе пальму. Летели низко, и непонятно ещё было, от чего становилось пилотам больше не по себе: что могут не справиться с управлением, или от того, что выживут и будут громко-громко кричать, ну, как Дмитрий Губерниев после победы наших в биатлонной гонке. Но сели в итоге отлично, так бывает, везёт человеку, занимающемуся своим делом, но под грузом стресса сбавляющему обороты.
Дионисий шел, долго сопротивляясь Атлантской погоде, по небольшому, но сейчас казавшемуся непреодолимо широким проспекту по направлению в город, ведь автобусы, конечно, сейчас никуда не ходили. А идти было надо, ведь единственное, пожалуй, правило, которого придерживался Дионисий, заключалось в постоянном движении. Он не признавал никаких остановок, собственно, поэтому и поехал зачем-то за Луисианом в далекую даль. "Важен не результат, а постоянная работа»,-говорил он. "Ошибочны суждения всех людей, что работают ради результата. Такие люди, безусловно, добьются того, что желают, быть может, добьются даже быстрее, чем кто-либо другой. Но смысл жизни-не в результате, и человек не умрет, сделав всё, что бы он хотел. А потому встает вопрос: «Как же дальше жить, к примеру, мужчине, который выиграл олимпиаду и испытывает ту самую знаменитую депрессию?" Он работал ради результата-он его получил. А работать на самом деле нужно ради самой работы. Как сказал один бородатый мудрец: важна работа, но ещё важнее-постоянно замечать именно процесс работы. Ставя работу на первое место, ты не станешь ощущать спад после достижения какого бы то ни было результата»,-так думал Дионисий, рассказывая ураганному ветру свои стихи. Погодная ситуация ухудшалась, и, наверное, в городе уже ввели чрезвычайное положение, буквально молясь, чтобы не было сезонного урагана, что часто посещает широты северной Америки. Но Дионисий мог только догадываться об этом, например по тому, что невдалеке пролетела веточка молодой пальмы. Ему было не привыкать, напротив, он не считал свою жизнь жизнью вовсе без того, чтобы не произошло какого-нибудь приключения и чтобы что-нибудь, например, та же палочка, не поранила его голову и не дала ему многовековой опыт. Так что, когда к Атланте подлетал ураган, Дионисий даже порадовался, что будет что-то новенькое. Конечно, он был чуть сумасшедшим и бесстрашным, но был именно таков и этого у него уже никак не отнять. Вспомнить только, как во Франции, ещё во времена его пребывания на родине, Дионисий после института красивым майским днем гулял по цветущим деревьями проспектам, и ничто не предвещало беды… Но уже пару минут спустя он вместе с полицесйким бежал с арбузом на руках, только что ограбив арбузную лавочку. И Дионисий шел, и дождь, этот ливень, переходящий в ураган под кодовым названием «Катюша», словно перетекал плавно из того дождя, который застал его ещё в Коста-Рике, этот дождь был как бы символом всей его жизни, как бы напоминанием о том, что ветра жизни никогда не остановятся, и придется жить и радоваться жизни вместе с ними.
Дионисий шел и думал о странностях своей жизни. Честно говоря, он не понимал, как все эти люди вокруг могут умудряться быть такими несуразными, грузными деревьями, весь характер которых сводится к самокопанию и разборе в самом себе. Он не понимал, хотя в то же время и понимал, как эти люди могут выглядеть- как Коста-Рика и Париж, если их сопоставить рядом. Ведь люди в отличиии от городов имеют сознание… Впрочем, сознание городов строится как раз из людских сознаний. Говорят, в Атланте находится один из самых больших и самых загруженных аэропортов мира. Но, как весь мир после окончания школы кажется ещё юному человеку этаким собранием всего, что отрицалось и преподавалось как неправильное в школе, так и хаос муравейника людей, творившийся во время урагана там, в одном из современнейших строений, показывал, что в мире возможно всё, главное задать лишь правильную установку. Показывал, что большинство людей слабы, как только приходит время сделать что-нибудь неординарное, при том, что однозначно любой человек может всё это сделать. Дорога, по которой шагал сейчас Дионисий, чем-то напоминала новый Голливудский фильм. Всё было так нереально, как будто вот-вот из под заводнившегося асфальта поднимется стая зомби и пойдет здесь жить. Дионисий шагал по настоящему американскому шоссе, шестиполосному, как и положено, и всё это время накрапывал сильнейший дождь и мимо всё ещё летали пальмовые ветки. Как будто кто-то в аэротрубу запустил такую живопись и начал снимать. На шоссе не было ни одной машины, и тем лучше, ведь, кто знает: не зальет ли их в как в последний раз этот дождь? Дионисий шел и не понимал: "как люди могут не добиться чего нибудь, захотев однажды? Ведь в мире воистину возможно всё!» Летал же Юрий Гагарин в космос, выживали ли же люди в войну, так и в мирной жизни, всего лишь начав спать через день, можно за месяц получить больше ста лишних часов цельнозернового рабочего времени. Одно время Дионисию стало даже скучно добиваться чего-либо, потому что он мог добиваться всего, хотя и видел, как его результаты выходят далеко не совершенными, и при всем при этом он всё равно обгоняет всех. Дионисий нашел развлечение и главный приют в жизни сегодняшним днем и буквально в отречении от своей памяти. Ведь это так приятно, друзья, пытаться в шутку о чем нибудь и не вспоминать! У Дионисия было совсем чуть-чуть денег в кармане, и хватило бы их лишь на маленький хостел где-нибудь в центре города и ещё на пару хот-догов с растворимым кофе. Но разве может быть что-нибудь приятнее этого для человека, который приходит погреться в людное теплое место после бури?
Справа от основного движения дороги находился какой-то съезд. Похоже, сверху был центр. Дионисий дошел дотуда примерно за два с половиной часа. И это, конечно, было недолго, но Дионисий как-то собрался, как будто за время своей немного глупой и вынужденной поездки поймал второе дыхание, и вовсе не обратил
внимания на сей факт, ведь он мог дойти до центра и бегом. За такое время пробегают и марафоны, но не стал. В общем, вторым главным правилом Дионисия был факт, осознание факта, что время проходит быстрее, когда ты двигаешься.
***
Прошло время и сейчас.
Дионисий решил двигаться дальше, и отдав талисман Луисиану, собрался осуществить одну свою древнюю мечту-поработать в Росси на стройке. Почему? Дело в том, что первым его детским воспоминанем была картинка, на которой они вместе с папой идут мимо какого-то большого дома, и сверху дядя на кране ест лапшу. Дионисий своими глазами детского острого зрения видел, с каким удовольствием дядя одну за одной глотает макаронины, а в перерывах-глядит, как хозяин самого месяца, начиненный влеикими тайнами ночи, осматривает, казалось, весь город со своей высоты. Дионисий понимал, что жизнь никогда не заканчивается, а потому нужно всё время закрывать какие-то галочки жизни и двигаться, двигаться всё дальше и дальше. Вот и его мечта, хоть и казалась детской и несуразной, была для него чем-то очень-очень новым, пусть и новым в своей несуразности и наивности. Но именно в России (а эта страна всегда привлекала Дионисия своим твроческим беспорядком), на стройке должно было бы быть интереснее всего. Там можно и научиться ремеслу жизни, плавно переведя его в профессионализм искусства, там можно и повидать сильных и интересных людей. Размышляя так, он вкушал горячую детройскую пиццу, фирменную для этого хостела в центре Атланты, потому что хозяин её был настоящим детройдцем и всех угощал. Он выглядел не молодо, а скорее так, как может выглядеть какой-нибудь инструмент после третьего дня тяжелой, но добросовестной работы. И это ему даже подходило, как подходит желтеющим деревьям осень, а поржавевшим машинам их острота черт и бамперов, ведь он был самым настоящим детройтским рабочим с почти двадцатилетним стажем работы. Хозяин сказал Дионисию: «Ты сильный и умный парень. Я не вижу в тебе почти никаких недостатков, а потому, если ты только начнешь, то сможешь достигнуть совершенства. Но тем ты и опасен даже для самого себя. Опасен, как самая большая акула, ведь всегда тяжело быть первым и постоянно, уже с некой скукой, отражать нападки врагов. Будь осторожен, Дионисий, и найди в себе силы встать, если тебя сразит посох перчёной жизни. Порою приходится готовить еду в поддонах. Но порою стоит притвориться такой едой. Это последняя ошибка на пути сильных людей, которые умеют прощать себя, ошибка своей гордости». Несмотря на вечер, светало. В американском городе потихоньку заканчивалась буря жизни.
Глава 9
От того урагана, что в эти ночи накрыл сначала Америку, а потом и Мексику, и Бразилию, и Аргентину с Коста-Рикой, хижины местных рыбаков, все без исключения, претерпели ряд изменений. Одни стали похожи на перевернутые шхуны после того, как их перевернул Некто Мегалодон, вторые-на груду избушек или даже деревень, что были просто драмматично заброшены, третьи-на стаи перелетных птичек, такими они казались легкими. Но были и те, что вовсе не пострадали. Казалось, сама природа дает людям шанс исправиться, или, кто знает, таким образом выделяет лучших. Хижина Луны и Ночи вовсе не пострадала, хотя и стоящие рядом по левую и правую сторону хижины были сметены в хлам. Казалось, то был искренний знак Луисиану, что он и сам похож на талисман. Луна и Ночи тоже это подтвердила. Ну какой ещё человек своими силами мог бы остановить шторм, буквально, как Ной, спасти от неминуемой смерти? А он смог. Луна и Ночи долго ещё упрашивала его пожить вместе с ними, но Луисиан не стал. Поехал в Париж, ведь кто-то шепнул ему на ушко, что Дионисий прячется именно там. Апофеозом его уезда стал тот факт, что течением и злыми ветрами к избушке Луны и Ночи была пригнана абсолютно целенькая, разве чуть поцарапанная спереди от коста-риканского песка яхта, которую тут же по совету Луисиана было предложено перекрасить и продать. Так и сделали, и уже через неделю Луна и Ночи вместе со своим маленьким мальчиком зажила в столице, помогая булочнику и получая там хоть и половину зарплаты, но на самом деле столько, сколько бы хватало по три раза закончить ремонт новой квартире и прокормить дитя. Именно в этом веселом расположении застал Луисиан Луну и Ночи в последний день, когда уже были куплены билеты в Париж и до рейса оставалась самая малость. Проходя по ступенькам вверх, он стал замечать, как все его впечатления от жизни рушатся и одновременно заменяются новыми, более свежими и искренними, и нет, он не влюбился, а лишь понял, признал ту вещь, которая может стать главным смыслом его жизни. Он лишь видел, как в квартиру, стоящую напротив левой квартиры на двадцать пятом этаже (сын Луны и Ночи любил высоту, и мама изо всех сил хотела его порадовать) заносят настолько красивый и настолько подходящий к тем обоям гладко-зеленого цвета диван, и почти что ахал. Он вдруг подумал: «Но почему бы мне не быть тем волшебником с голубого вертолета, который помогает людям строить золотые дома? И ведь не всё то золото, что блестит, но почти всё-что нравится. Так Луисиан определился со своей будущей профессией, а ему пора бы было стать уже кем-то кроме лучшего итальянского Деда Мороза, хотя и была у него еще одна идейка. Но о ней попозже. А, впрочем, зачем попозже, к тому же, Луна и Ночи приготовила очень вкусный карибский чай с добавлением поп-корна и чего-то сладенького, возможно, настоящей маракуйи. В лучах заходящего коста-риканского солнца, в квартире, где денег на дизайн было отведено ровно столько, чтобы нельзя было сказать, что хоть копеечка ушла в пустую, это зрелище было идеально гармоничным. Луисиан сидел на новеньком белом стуле, с какими-то резными вставочками, но таком, в котором, впрочем, не было ничего особенного, и как будто пил само время из этой квартиры, которое сейчас свернулось в трубочку и, как бы вытекая, как желе, как мед из старой стеклянной банки, в цветах южного берега впадало в океан рта. Да… Бывают в жизни такие моменты, когда твоё тело как-будто заново рождается, или вдруг идеально попадает в ритм жизни, или всё-таки заново рождается, и тебе больше не кажется вовсе, что жизнь когда-либо бывала с тобой несправедлива. Ты лишь представляешь, как пьешь, пьешь это свежее молоко пространства и понимаешь, что никогда-никогда им не насытишься, а ещё то, что можно было бы после такого стремительного и слишком красивого вечера немного поспать.
Луисиан открывал глаза, сидя в каком-то самолете. Сначала не помня ничего вовсе. Потом же вспоминая, что было в гостях, и в каких гостях он вообще был, он было вдавался в краски и в описание деталей, но после брал себя в руки, замечая как-бы на ухо самому себе, что нужно двигаться дальше. Понимал, что всё больше и больше хочет в своей жизни чего-то нового, немного непонятного. Именно того, что выбирают не совсем решительные люди, убедив себя всё же выбрать «да» между «да» и «нет» и договрившись с самим собой выбирать «да» теперь вообще всё время.
***
Так станем же готовить счастье, друзья! Ни свет Ни заря проснулась, заварив себе и своему брату индийский чай, и отправилась мыть посуду в таком настроении, как если бы знала, что сейчас пойдет в магазин и выиграет в бесплатной лотерее, проводимой из года в год некоторым производителем. За окном было так, как бывает наверное в горах Сочи в полночь, под Новый год: немного холодно, боязно, жутко темно, но непреодолимо красиво, как если бы ты знал, что вон там, за холмом, а ещё за большой городской елкой, которую собираются снимать, точно стоит горная праздничная деревня. С другой стороны-дома было почти непреодолимо холодно. В это время Париж посетили настоящие русские крещенские морозы, но только не Ни свет Ни зарю-её пол с подогревом на все сто справлялся со своими обязанностями. Брат, как это обычно и бывает в семье, состоящей из сестры и брата, хоть и был главным, умным и более отсветсвенным за свою нерадивую родственницу, но почему-то постоянно спал, и, как бы ни настало утро, всегда просыпался позже Ни свет Ни зари минут на десять, пятнадцать. В чем секрет этого тайного действа? Всё очень просто-когда Женька уже безвозвратно ложился спать (а он всегда засыпал и просыпался стремительно. Как говориться, любить, так любить!), Ни свет Ни заря с мурлыканием себе под нос пробиралась к его кровати, аккуратно переворачивала его на другой бок, тем самым отводя тело от стены и боковой подушки, а после, чуть нагнувшись и вытянувшсь смотрела на будильник. Она засекала, сколько было времени и где стояла стрелка, а после сама шла в душ, чистила зубы электрической, по последнему слову медицины, правильной щеткой, и ставила свой будульник ровно настолько раньше, чтобы снова с утра застать брата с чашечкой кофе в руках и игривой полухитрой, полусочуствующей улыбкой. Так и мы с вами, дорогие друзья. Если мы хотим добиться чего-либо, ну, скажем, например-хотим научиться рисовать, то мы делаем этот чуть некрасивый, но правильный шаг. Мы сначала просто входим в класс, не обязательно в класс, как в комнату, это может быть и абстрактное понятие, и втираемся в доверие этому сословию жизни. Мы знакомимся с учителем классса, с уважением смотрим на всех ребят, которые здесь уже были и которые, кажется, чего-то знают, некоторые даже больше, чем надо. Это видно по блестящим от радости и оживления глазам учителя. Мы картинно радуемся и сами, когда у нас что-то получается, картинно и огорчаемся в ином случае, а после делаем этакой пируэт жизни, как сама Ни свет Ни заря, разведываем, как много делает и как сильно работает над собой и над навыками самый сильный ученик в этом классе, а после запоминаем информацию и так же картинно удаляемся. Нам больше не нужна школа, как живительная часть жизни и вкуснейшая часть влаги. Это уже наверняка. Ну вот как не нужен человеку больше фильтр воды, если он подглядел, где находится родник или колодец артезианской скважины. Радость в том, что в жизни всегда можно определить этот родник. Ведь он и не хочет скрываться. После, узнав о силах самого высокого ученика, мы дома, ночью ли, ранним утром, или после обеда, когда все спят, организовываем свою деятельность так, чтобы делать в два, в три раза больше него, и начинаем радоваться жизни. Как если бы то была лыжная гонка, и вы всё время ехали где-то в серединке, но всё-таки ближе к лидерам, чем к отстающим, и вам нужно было бы кровь из носу опередить всех, и вы наконец поняли, как это сделать. Левая лыжня почему-то стала много быстрее правой и этого никто не заметил, а вы поехали уже наращивая темпы, но с каким-то душевным спокойтвием, успевая в перерывах между вдохом и выдохом мембранами носа наслаждаться природой. А когда вы наконец доедете до финиша, что ж, не переживайте-будет немного грустно от того, что закончился лес, но это как раз ничего, ведь если вы успевали делать между вдохом и выдохом паузы, в которые сохранили всю ту атмосферу, то лес навсегда останется с вами. А вы успевали делать такие паузы, если использовали это хитрое правило жизни. Вот и Ни свет Ни заря снова, проснувшись и уже отшедши ото сна, хитро глядела на дергающиеся от скорого пробуждения, в такт будильнику, глаза брата. Ни свет Ни заря была из того типа женщин, которым не нужен вовсе мейк-ап, ведь их лицо скорее само могло бы стать чьим-то марафетом, например марафетом влюбленного в них создания, и всё же она часто не лишала себя приятности по утрам, вытянув губки этак, как лебедь, в два-три чуть небрежных штриха накраситься помадой или изрисовать свои ресницы. Когда Женька наконец проснулся, она заканчивала последние штрихи в своем творчестве, и похоже ей в такт с неба уходила Луна, перемеящаясь в свою гримерочную комнату, для того, чтобы выйти на финальное представление со сногсшибательной красотой, и звезды заволакивало тучами дыма, или пара, который исходил из стаканов свежего индийского чая, вынесенных на балконы.
И насколько же приятно, скажу я вам, вот так вот, в середине января, когда на улице стремительно холодно для Парижа, и он уже больше похож на Москву, чем на Париж, всё же выйти на балкон резного старинного дома с чашечкой чая и убедиться, что гламурные женщины и любознательные туристы, а вместе с ними и башня, никуда ещё не уехали или по карйней мере хотят дождаться вас. Тогда ты как бы смотришь, чуть покачивась от волнения, на всё это и спраишваешь у него: «Стоишь?» И оно отвечает, глядя на тебя, как на неживую гирлянду, что вдруг заговорила: «Да, вы знаете, если взять вот этот пакет и добавить к нему зимний, поискать, есть ли на складе зелёный цвет, то можно уже прямо сейчас по факту оплаты забирать машинку». машинку.»
«Да, вы знаете, если взять вот этот пакет и добавить к нему зимний, поискать, есть ли на складе зелёный цвет, то можно уже прямо сейчас по факту оплаты забирать машинку». Женя и Ни свет Ни заря уже, казалось, третий час стояли в автосалоне и договаривались о покупке нового автомобиля. И дело было не в том, что что-то шло не так или что кто-то решительно не мог выбрать, но скорее просто в том, что они с Ни свет Ни зарей подошли к этому действию, как к приключению, как бы репетируя свой будщий выезд в Антарктиду. Для начала они долго ходили по автосалону, садясь по очереди в самые большие и самые маленькие автомобили и пробуя играть прятки, то есть натурально-один прятался спереди, а другой в это время считал сзади а после искал, и, что самое интересное, не всегда находил сразу. Потом наконец определились с моделью, и долго-долго ходили вокруг неё с целью узнать: а какие вообще бывают цвета? Это очень сильно интересовало Ни свет Ни зарю, ведь, со своей бледно-красной помадой на губах она была настоящей эстеткой. После договирилсь с главным менеджером, почуявшим крупного клиента, о тест-драйве, и, как водится, сначала попали в пробку, а после надо было ехать на заправку на другой конец города-закончился бензин. Зато покатались вдоволь, и даже Ни свет Ни заря сделала круг почета перед автосалоном, иммитируя, как она в ночи, просыпаясь на пятнадцать минут раньше брата, ну, как сегодня, будет пыткой выгадывать, где у того лежат ключи и делать круг почета вокруг башни… Потом долго оформляли документы и выбирали диски для автомобиля: Ни свет Ни заря хотела побольше, а Женька-попрактичнее. Но в итоге всё же нашли компромисс, и когда начались вечерние сумерки, взору мира предстал новенький темно-оранжевый, казалось, цвета камина, автомобиль. Выкрутив руль вправо, Женька буквально выскочил из-за руля и припал на Землю перед ликом своей машины и сестры-так они ему обе нравились. После стали снова играть в прятки. Ни свет Ни заря спряталась в багажнике, хоть они и договорились там не прятаться, и Женька, чтобы её проучить, решил пойти и просто прогуляться.
