Инга Максимовская
Пышка с пробегом
Глава 5
Яблоко, три редиски, хлебец из рисовой муки (картон и то вкуснее) и таз листового салата.
Купила «Летящую ласточку»
«Летать» с треснутым ребром очень трудно (установлено опытным путем)
Две конфеты «Мишка» – почувствуй себя слабачкой.
В полиции работают очень отзывчивые люди (особенно тот молоденький капитан, который сказал, что я симпатичная(!) женщина (?)
– Где? – спросила я Ритку, поддергивая на груди то, что осталось от новенькой олимпиечки, и провожая взглядом задние габариты уродской машины уродского гада. Нет, я ему кто вообще? Мне? Деньги предлагать? Я ему что…?
– Что? Мозг твой? Здравый смысл? Что где? Или может деньги, которые ты чуть не промохала? Если бы не я…
– Об этом потом, – это я уже почти прорычала. Даже глаза почувствовала мои, как налились кровью. – Где Херальдиньо? Он был у тебя на руках. Где мой мальчик? И что значит – чуть. Пусть подавится своими серебренниками. Просто верни мне Хера, – взвыла иерихонской трубой, пытаясь понять, что мне так неудобно в груди. Лифчик вроде купила удобный, из парашютной ткани. Другие мои перси не выдерживают.
– Упс, – хныкнула Ритка и начала странно, как-то боком, отступать в сторону чахлой рощицы.
– Упс? – я напряглась. Обычно когда у моей лепшей подруги глаза как у какающего ежика – пиши пропало. Сегодня взгляд у Ритки не просто напуганно-виноватый, а какой-то затравленный. Сердце сжала ледяная рука ооооочень дурного предчувствия. Почти сверхъестественного. Настолько ужасного, что я страшно захотела кусок торта, молочный коктейль и проглотить эту заразу. А потом запить коктейлем, точно. Она явно прочла мысли написанные на моем лице и приготовилась бежать, судя по низкому старту, который приняла. – Упс? Где мой пудель, выдра ты барбидосская.
– Он тяжелый был. Кабан просто. А между прочим, ты сама виновата. Раскормила пса.
– Где он?
– Там короче… Такая оказия… В общем, я пока смотрела, как тебе этот хмырь в лифчик пачку бабосов пихнул, ненадолго, на минуточку совсем… Короче, я Херальдиньо в багажник к этому Шумахеру посадила Ну невозможно же, все руки мне оттянул этот курчавый Х… Херальдиньо. А потом, пока пыталась посчитать, сколько в пачке купюр, ну, на глазок. Катается твой пудель сейчас в джипе. Где бы ему еще такая радость выпала?
– Его укачивает в машине, – проорала я, ухватившись за сердце. Лифчик… Что там эта ведьма мне про него плела сейчас? Потом разберусь. Черт, что же мне так мешает? – Херальдо рвет в машине, ты понимаешь это? Стреляет дальше чем видит. Со всех гаубиц. О, боже. Бедный, бедный…
– Точно, бедный мужик. – хмыкнула Ритка, расслабившись. Думает, наверное, что расплата лютая ее уже миновала. – Загребется багажник мыть. Не его день сегодня.
– Сначала найдем Хера. Потом я тебя порешу, – процедила я сквозь зубы. – Ты хоть номер запомнила, или прямо сейчас тебя вон под той чахлой сосенкой прикопать?
– Чего там запоминать, ноль-ноль-семь. Я еще подумала, прикольный такой номер. И этому красавчику смокинг бы пошел. Прямо писечка бы он в нем был. Прямо такой херр из бундесвер, только наш и красивее. Ну да, у нас самые красивые мужики в мире. А чего? Эй, ты чего? Глаза как у улитки, того гляди повиснут на ниточках. Красотища. Мне нравится. Эй, ты куда?
– В полицию.
– Это зачем еще? – напряглась подруга, имея которую и врагов не надо. Вечно у меня проблемы из-за нее. Со школы начались. С первого класса. С первого сентября первого класса. В тот день я впервые увидела девочку с печатью пытливого ума на беззубой физиономии в школьном сортире после урока под названием «День знаний». Беззубый демон в обличии крошечного существа, похожего на ангела, пытался принести в жертву портфель со всем хабаром, посредством ритуального сжигания. И мне вот именно тогда надо было бежать, не жалея колготок и новеньких туфелек, которые бабуля достала по блату.
– У меня похитили ценную собаку. И я хочу найти подонка. Вот и все.
– Все? Или ты просто на красавчика запала? И теперь хочешь найти богатейчика, чтобы совершить над ним… Акт возмездия.
– Если не заткнешься, у тебя что-нибудь западет, – хмуро пообещала я, и захромала в непонятном мне направлении. Надо же, придумала. Дура. Да я на одном гектаре с этим зазнайкой… Да он меня бесит хуже Пиночета. Да он страшный и некрасивый, и вообще. Гуччи не шьют на меня. Да на меня в очередь бы модельеры выстроились. Да я…
Удар тяжелым джипом по Кате сбил в Кате все ориентиры. Тело прошила резкая боль. Я аж рот открыла, пытаясь вдохнуть. Перед глазами заплясали веселые мухи. Да что с лифчиком у меня, мать его? Лифчик, деньги. Ах…
Я ухватилась рукой за грудь, от чего-то за левую, хотя неудобно то мне справа, хватила ртом ледяной воздух, словно рыба выброшенная на берег.
– Он что, меня трогал? За грудь? Этот сволочной мерзавец меня за грудь? Прямо за лифчик пальцами своими кра… мерзотными? – странно, но от чего-то по телу у меня толпой проскакало стадо мурашек. Да конечно от отвращения. От чего же еще то?
– Понравилось да? Еще бы не понравилось. Хотя лифон у тебя конечно…
В отделение полиции мы ввалились через полчаса. Я красная и похожая на кипящий самовар с ручками и сапогом на трубе, и расстроенная до нельзя Ритка, зажимающая ладонью оттянутой мной, начинающее синеть, ухо.
– У меня украли пуделя и честь, – проорала я в окошко дежурной части, прямо в молоденького капитана, которому поганка Ритка прямо сразу начала строить свои глазки противные. – Я хочу написать заявление на подонка. Представляете, он мне в бюстгальтер своими пальцами погаными длинными вот это засунул, – грохнула я огромную пачку денег на стойку, порывшись в своем необъятном бюстгальтере предварительно, перед ошалевшим капитаном. А он симпатичный. Ушастый только и очень тощий. – Это вот так он оценил мою невинность? И пудель. Особые приметы – рыжий, кудрявый.
– Жирный как слон, отзывается на кличку Хер, – перебила меня Ритка, разжав руку на своем ухе, которое засветилось в прокуренном воздухе полицейского участка красивой переливчатой синевой. – Похож на надутую наволочку.
– Врешь. У меня выставочный Хер, с родословной. Будешь его обзывать, наведу тебе равновесие с ушами. – И еще изнасилование пришью тому хмырю. Господин капитан, вы знаете, как меня этот нахал трахнул, аж ребро треснуло у меня, до искр из глаз. Чуть рощицу ими не запалила. А ладони с коленями. Вот, посмотрите, до мяса содраны. Но ему и этого мало показалось. На собаку мою польстился, скот.
– Трахнул? – прошептал несчастный. Явно у меня сотрясение можга же? Ну иначе от чего я могла нести такую чушь? Точно стряхнула что-то в своем персональном компе.
– Скорость у него была, наверное, километров сто пятьдесят, не меньше. Меня подкинуло аж в воздух, перевернуло. Хорошо моя бабуля была мастером спорта по парашютному спорту, она меня научила правильной позе во время падения.
– Там еще и бабка с вами была? – обморочно простонал капитан, начал сползать со стула, и тянуть при этом руку к телефону. Странный какой-то. Как таких только держат в полиции?
– Катька, заткнись, – хихикнула моя подружка детства. – Ты капитана напугала до икоты. Господин полицейски, ее просто тот хмырь машиной сбил. Стресс у пострадавшей и шоковое состояние.
Глава 6
Роб Соколов
Мерзкая, отвратительная толстуха, глупая вонючка, от которой несло за версту сладкой сдобой и молоком. Еще к тому же и с гонором. Откуда он только у нее взялся? Зам. директора она, блин. А самомнение какое? Больше нее самой самомнение. Бегемотье. И грудь. Черт. Настоящая грудь, теплая и живая. Не силиконовая грелка, как у Лизки, сидящей на пассажирском сидении, и без умолку несущей пургу. Я ее и не слушаю. Вообще не понимаю, почему она в моей машине, и почему я до сих пор терплю эту пустышку. В постели она, правда, хороша. Затейница. Но этого ведь совсем недостаточно для того, чтобы я что-то к ней испытывал. Да и не умею я испытывать. Разучился. И привязываться я не хочу. Мне хорошо одному.
– Боже, Роб. Ты что, сбил кого-то? Боже, скажи, что это не собачка была. Не собачка же? Хотя, судя по вмятине в капоте это лось был, да ведь? Я угадала?
– Ага, почти. Бешеная лосиха, распухшая и жопастая.
– Где ж ты в городе лося то нашел? – хихикнула Лизка. Я поборол желание остановиться прямо посреди проезжей части и вышвырнуть эту тупую клизму из машины. – И чем так воняет? Бобик, ты же точно не собачку, того…
– Еще раз назовешь меня поганой псиньей кличкой, вылетишь как пробка, – прорычал я. В машине и вправду вонь стоит отвратительная. Я уже даже заехал на заправку и купил десяток ароматизаторов. Но и они, раскиданные по всему салону, и открытые настежь окна не спасают от слезоточивого аромата.
– Это лосик, наверное. Когда ты его сбил, перед смертью…
О, боже. Боже, господи, за что? За какие грехи? Ну да, я не жил праведником, конкурентов не жалел никогда, персонал в своих центрах через колено гнул. Но вот это вот все я не заслужил.
– Лиза…
– Бетси, дорогой, мы же договорились.
– Мы ни о чем не договорились, – уже не сдерживаясь заорал я, в моторе что-то взвыло, или не в моторе, может это у меня из ушей уже пар валит, как из закипающего чайника со свистком. – И сбил я бабу. Не собачку, не сохатого. Я человека сбил сегодня, ты понимаешь это?
– Слава богу не собачку, – хныкнула чертова дура. Так, надо просто разобраться со своей жизнью раз и навсегда. Просто… Я резко вжал педаль тормоза в пол. Джип, скрипя шинами, встал как вкопанный посреди оживленной дороги. Раздались недовольные клаксоны, но мне плевать сейчас было на все. Я хотел только придушить гребаную Дездемону, с губами пельменями и глазами-пуговицами, обрамленными слишком длинными ресницами.
– Не собачку? Не собачку твою мать? Лиза. Что ты за…
– Ууууууу, – взвыло что-то со стороны багажника. Я вздрогнул. Вой звучал потусторонне и ужасающе. Не мог никто выть в моем багажнике. Позвоночник превратился в ледяной гребень, и яйца поджались как у сопляка.
– Кто там у тебя? – в глазках пупсячьих Лизы зажегся огонек интереса. Я сунул руку за сиденье в поисках биты. Сейчас я был даже рад, что она рядом. Сроду никого не боялся, но сейчас… И вонь эта еще, видимо, свела меня с ума. – Баба которую ты сбил? Бобик, ты отбитый вообще? Она ожила что ли? В зомбака превратилась и теперь мозги наши съест?
– Твоими она точно не наестся, – хмыкнул я и начал выбираться из машины. – Что у тебя в башке вообще?
Багажник я распахнул резко, замахнулся битой и чуть не сдох от вони, заслезились глаза. Но даже сквозь пелену, застилающую мои ясны очи я понял, машину придется сжечь в могильнике для ядерных отходов. Нет, сначала напалмом ее всю прожарить, а потом скинуть в жерло вулкана.
И из всего этого вонючего ада, на меня уставилось два шоколадных глаза ужасного говномонстра.
– Собачка, – засюсюкала Лиза. Материализовавшаяся рядом как призрак. – Роб, ты монстр. Собачку в багажник запихнул бедненькую.
– Собачку, – завороженно повторил я, наконец сфокусировавшись на отвратительном лохматом жиробасе, непонятной окраски. И пытаясь сообразить, откуда тут взялось это чудовище. Надо просто выкинуть тварь в придорожные кусты, только вот как ее взять в руки? Перчатки у меня были в бардачке кожаные. Хрен с ними, можно пожертвовать.
– Роб, его надо в ветеринарку отвезти. Хорошая собачка, может у него чип есть. Найдем хозяйку. Как ты тут очутился, бедненький? Плохой дядька Бобик тебя в багажнике запер, – засюсюкала дура, руша все мои планы по избавлению от курчавого монстра и от этой идиотки. Интересно, откуда… Твою мать. Что там несла эта дура сбитая. Хер. Этого уродца зовут Хер.
Моя жизнь превратилась в херовый провинциальный балаган. И катится под откос набирая скорость. Я, Роб Соклов везу воняющее адом отродье в клинику в которой лечат постоянно болеющую лысую крысу моей любовницы. Папа бы мой мной «гордился».
– Прекрасный пес. Немного раскормленный. Но видно, что чистокровный. На животике, вот тут, видите, клеймо заводчика. И чип есть, – сунул мне через полчаса под нос, отмытого, но все еще смердящего пуделя, ветеринарный врач. Выражение подтянуть хер к носу заиграло новыми красками. Я даже хохотнул нервно. Зачем он мне все это рассказывает? Мне плевать и на пса и на его хозяйку раздутую от булок и самомнения. Чихать я хотел на татуху на пузе у курчавого кобеля. – Господин Соколов, мы пробили по базе чип и нашли адрес хозяйки.
– Так прикажите отвезти этого кобеля ей. Цена значения не имеет. Я заплачу, – прорычал я, борясь с дурнотой. Лизка, сука, свалила еще. У нее маникюр и обертывания, мать ее.
– У нас такой услуги нет. И я думаю… В общем. На собаку ориентировка. Ее ищет полиция. Нам не нужны проблемы. Вы понимаете?
– В смысле? – ошалело спросил я. Это шутка что ли какая-то? Они тут все что ли мозгом поплыли? – Слышь, Айболит, ты что несешь? Какая к херам ориентировка?
– Хозяйка пуделя подала заявление в полицию, о краже пса. Вот, смотрите, – повернул ко мне экран ноутбука добрый Пилюлькин. – Думаю, что вам самому стоит разобраться с ситуацией, во избежание проблем. Вот адрес.
Охренеть. Просто офонареть. Опускаюсь все ниже и ниже. Загреметь на зону из-за сраного пуделя просто верх долбочизма. Думал, что дно было утром пробито, хер там. Ушастый рыжий Хер, глядящий на меня чертовыми шоколадными глазами, болтающий львиным хвостом и вываливший розовый язык. Я убью эту чертову толстуху. А потом я убью придурка пуделя. А потом…
– Адрес давай, – рявкнул я на ни в чем неповинного Айболита. – И переноску, я эту тварь на сиденье не посажу.
Пудель вдруг стрелой метнулся в мою сторону через стол доктора, врезался в меня словно болид и облизал мне лицо. ААААААА!
Глава 7
О, нет, только не это!
Беда никогда не приходит одна.
Боже, блины! За что?
Я сдохну одинокой толстухой, обожравшись до заворота кишок.
Стакан воды мне будет некому подать.
Ритка предательница и выдра.
Боже, спаси отбитую джипом Катю.
Где же ты, мой… Хер…альдиньо?
В подъезде пахло блинами и вытопленными шкварками. Нет, не так. В подъезде ПАХЛО блинами. Душераздирающе и головокружительно. До спазмов голодных в животе и бешеного слюноотделения и головокружения. А это могло означать только одно…
– Ну, мне пора, – суетливо вякнула предательница Ритка, и заозиралась по сторонам, явно ища окно в которое можно отступить. – Там я утюг на включённой плите забыла, вроде. И, скорее всего, у меня прорвало все трубы в квартире. И в подвале тоже все прорвало. А еще свечи самовозгорелись и теперь там наверное пожар бушует.
– Ничего. Его зальет водопад из прорвавшихся труб, – трусливо выдохнула я, поборов желание вцепиться в рукав Риткиной душегрейки, чтобы она не «сбегла».
Ритка снова зыркнула на окно, явно прочтя мои коварные мысли и, распластавшись блином по стене, боком двинула к свободе.
– Пятый этаж, – угрюмо сообщила я, уже поняв, что удержать предательскую чуму не удастся.
– Пффф. Подумаешь пятый этаж. Прыгну и отползу, никто и не заметит.
Я в общем-то ее понимала сейчас. И сама бы на ее месте не раздумывая слиняла, ломая новые кроссовочки. Но бежать из своей квартире, чтобы бомжевать по вокзалам… Хотя… Идея то не так уж и дурна.
– Тебя побьют коллеги бомжи, – хрюкнула Ритка, бодро сбегая по ступеням. Она еще и мысли что ли читать умеет?
Дверь моей уютной норки оказалась распахнутой настежь. Заходите люди добрые, берите что хотите. Моя бабуля никогда не боялась лихих людей, потому что…
– Явилась? – громоподобный голос, которым можно было бы оповещать пришествие Рагнарека, заставил меня вздрогнуть, – тапки надевай. Руки мой и в кухню.
«А ведь еще можно сбежать» уныло подумала я, натягивая на ноги тапочки-зайки. Ребро взорвалось болью, пальцы свело судорогой. А нет, уже нельзя.
Те, кто впервые видит мою бусечку обычно бледнеют и начинают заикаться. Всю жизнь проработавшая на чугунолитейном заводе Лукерья Ферапонтовна всегда отличалась активной жизненной позицией. Она прыгала с парашютом, невзирая на рост как у гренадера и вес чугунной болванки, обожала готовить на роту, любила и любит свою единственную внучку, которую на нее скинули мои родители, отправившись в шикарное путешествие в запойные страны. Но, больше всего на свете бабуля восторгается кормя меня тем что намастырила в порыве своего кулинарного угара. Ей все время кажется, что я дохлая, и скорее всего загнусь от анорексии, не дожив до тридцатилетия. С раннего детства она впихивает в меня тонны еды. И в Ритку она тоже впихивает. Думаете почему поганка слиняла, бросив меня на растерзание любимой родственнице? Вообще она впихивает свои кулинарные изыски во все живое, попавшее в радиус поражения. Херальдиньо обычно прячется под диван, когда приезжает громоподобная бабуля, больше похожая на помесь Халка со Шреком, способная гнуть руками железные прутья и абсолютно неудержимая.
– Ба, я есть не буду, – проблеяла я жалко, уставившись на гору блинов, подпирающую свежеокрашенный потолок моей кухоньки, которая сейчас мне показалась совсем крошечной. Ба заняла ее собой почти всю, даже стол сдвинула в угол. – Я на диете?
– На чем ты? – взревела Лукерья Ферапонтовна так. Что меня чуть не вынесло звуковой волной. – О, боже, – схватилась бабулечка за правую грудь. Наверное у нас это семейное. – Я так и знала, что тебя нельзя отпускать в свободную жизнь. Я знала, что ты умрешь под забором, превратившись в обтянутый кожей скелет. Я…
Я уперлась глазами в пол, представляя, сколько мне придется жить без еды, чтобы в скелет превратиться. Вышло как-то не очень, с математикой я всегда не в ладах была. Но по моим подсчетам, жить мне предстоит вечно, как вампиру.
– Так, все, собирайся, поедем к моему психиатру. Он тебя вылечит. Меня же подшаманил? И тебя в ум приведет. Только сначала блины. В сало макай, да погуще. И молочком запивай. Домашнее. С под коровы.
Я вздохнула. Спасти сейчас меня могло только чудо. Чудо и…
Звонок в дверь показался мне райской музыкой. Буся зыркнула на меня, как на смертельно больную и поджала губы.
– Я открою, – радостно вскочив со стула я ломанулась в прихожую. Спасибо тебе, добрый человек, кто бы ты ни был. Даже если ты убийца маньяк. Даже если…
О, черт… Да как же так? Почему мне так всегда «везет»?
– Я Хера привез, – рявкнул мне в лицо, с которого начала сползать улыбка. Проклятый чертов мажор. Как он вообще меня нашел? Я уставилась на пришельца, отвесив челюсть и онемев от неожиданности и обалдения. – Ну. Собирайся, чего встала? Или у тебя инсульт? Ты бы за холестерином то следила., мало ли. Эй… Поехали, говорю.
– Куда? – наконец-то я взяла себя в руки и теперь начала наливаться яростной злостью. Что он вообще себе позволяет? И холестерин у меня в норме, если что. Был. Пока бабулечка не приехала. И не нукай, не запрягал.
– В ЗАГС, – хмыкнул этот коварный тип, гражданской наружности, издевательски. – Я тебя никогда не позову. Поэтому поедем в ментовку. Заберешь свою заяву и разойдемся бортами. Кстати, бегемотов не запрягают.
– А вот хрен тебе, – черт, почему мне так обидно то? Мне же плевать на этого нахала. Он же просто кусок…
– А тебе тогда Хера не видать, – оскалился подонок. – Я его продам корейцам. Им нравятся такие сладкие пирожочки.
– Ну ты и… А я, кстати, еще про попытку изнасилования в заяве написала. Так что теперь тебе корячится не очень веселая статья. Ну, как тебе?
– Дура, кто тебе поверит то? На тебя даже слепой дурачок не позарится, когда пощупает. И не нукай, не запрягала.
– Скот, – всхлипнула я. Не заплачу. Фиг ему такая радость. – Между прочим, у меня даже есть парень.
– Фантазерка, блин. Собирайся, короче, я…
В ведь спасение то совсем близко. Прям вот руку протяни. А нет, поздно… Ну, сам виноват.
– Катя, кто там? – стены содрогнулись, свет померк. В прихожую вплыла бусечка. Мажор замолчал, побледнел и онемел, судя по подбородку его мужественному. Тьфу ты черт. – Зови своего кавалера к столу. Блины стынут. Вы с чем любите блины, молодой человек?
– А с чем можно? – ошарашенно простонал чертов синеглазый не бог.
– А с чем душа пожелает. Но у нас сметана есть и топленое сало, – хмыкнула ба. Боже. Главное не свалиться в обморок. Вот уж позор то будет.
– Я не ем сала.
– Ешь, ты просто еще не знаешь что любишь, – хохотнула ба. Бедный мажор. И почему вот у меня вот так вот все всегда? – Ты ж приехал в гости, вот и заходи. Познакомимся, погутарим. Разберемся, что ты к внуче моей испытываешь. А то может ты прохвост какой.
Боже. О боже. Какой кошмар. Какой позор. Хочется сдохнуть. Нет, хочется превратиться в скелет. Нет…
– Да я, вообще-то, просто Хера привез, – выдохнул мажор, явно тоже ошалевший от акого напора.
– Тьфу ты, господи. И это что ли на гондонной фабрике работает? Вот ведь судьбина то. Внуча, мало нам деда твоего что ли было, царствие ему небесное Льву Борисычу? Тот все с работы пер непотребщину да срам. Полны шкафы были запчастей резиновых, в девяностые завод то переквалифицировался, стали игрушки там производить для взрослых. Вот и нес он болезный, что делали. Качество там было ужас. Ломались сразу. Ни гвоздь забить, ни тесто раскатать. Только картошку удобно мять было. Чичас то поди лучше. Да ты проходи, мил человек. Ох, грехи наши тяжкие. И ты на те же грабли, Катька?
Ха. Вы бы видели сейчас этого самоуверенного мерзавца. Лицо у него вытянулось, подбородок волевой отвис, в глазах синючих что-то странное появилось. Он молча скинул свои туфли, стоящие как самолет и покорно пошел в кухню, странно откуда бы ему было знать где она. На звапах что ли двинул, ума не приложу.
– Ничего так. Но работа фуфло у него, – шепнула мне Лукерья Ферапонтовна заговорчески. – Эй милай, руки помыть надо. Катюша, проводи гостя в уборную. И живым его оттудова не выпускай. Я когда молодкой была… Эх… – подмигнула мне буся. О, черт, это не жизнь, а вертеп. И я в ней главный петрушка.
«Слава тебе господи. И на эту ягодку нашёлся купец. Уж думала не доживу. Надо пойти свечечку поставить святому Ферапонту» – под нос себе забурчала бабуля, и пошла снова к плите. Может помочь несчастному бежать? Нет, поздно, да и Херальдиньюшка меня заждался наверное.
