Инна Бачинская
Пепел сердца
© Бачинская И.Ю., 2016
© Оформление. ООО «Издательство «Э», 2016
* * *
Прощальные стихи
На веере хотел я написать —
В руке сломался он.
Басе (1644–1694)
Действующие лица и события романа вымышлены, и сходство их с реальными лицами и событиями абсолютно случайно.
Автор
Пролог
Человек за письменным столом некоторое время с недоумением рассматривал конверт из плотной бумаги. Обратный адрес был неразборчивым, подпись – незнакомой. Пожав плечами, он разрезал костяным ножичком конверт и достал цветную фотографию. С изумлением узнал на фотографии свою жену с мужчиной! Мужчина стоял вполоборота к зрителю, обнимал женщину за плечи… Они целовались! Ее рука – на щеке мужчины… была у его жены такая манера – при поцелуе гладить по щеке… оказывается, не только мужа.
– Ужин на столе! – услышал он голос жены, появившейся на пороге.
Он вздрогнул и повернулся к ней. Шагнул из-за стола, тыча ей в лицо фотографию. Она вскрикнула и отступила, и тогда он с остервенением ударил ее. Рука у него была тяжелая. Она закричала и отшатнулась.
– Что это? – рявкнул он.
Она смотрела с ужасом, размазывая по лицу кровь.
– Что это, я спрашиваю? Ты… дрянь! Сука! Мужика завела? Убью!
Войдя в раж, он выплевывал страшные ругательства и бил наотмашь. Она закрывалась руками и пыталась увернуться…
Глава 1
Встреча
Забыть ли старую любовь
И не грустить о ней?
Забыть ли старую любовь
И дружбу прежних дней?
Р. Бернс. Забыть ли старую любовь…
В «Белой сове» хороший кофе. Федор Алексеев заскакивает сюда по пути в университет. Сейчас лето, занятий нет, спешить некуда. Турки говорят, кофе должен быть сладкий, как любовь, и крепкий, как дружба. И еще чуть-чуть сливок. А потом запить водой, и тогда долго еще будет сохраняться во рту божественный вкус.
Народу в городе мало, все разъехались. «Сова» почти пуста. Хотя заведение славится больше как ночной клуб с классной программой, а днем сюда заскакивают в основном белые воротнички из окрестных офисов. Здесь прохладно – работает кондиционер, на потолке неторопливо кружит лопастями громадный вентилятор, и уютно мигает над стойкой бара телевизор с выключенным звуком.
Федор отпивает кофе и правит статью «О толерантности и кросс-культурных связях в ХХI веке с позиций философской науки». О толерантности хорошо поговорить с друзьями – Савелием Зотовым и капитаном Колей Астаховым. С первым проще, со вторым сложнее, так как капитан считает тему розовыми соплями. Соблюдайте закон, говорит капитан, и будет вам толерантность. С маленькой поправочкой: не толерантность, а справедливость. Толерантность – это когда тебе гадят на голову, а ты уговариваешь себя потерпеть, потому что у него было трудное детство.
Савелий Зотов, старинный друг Федора, как было уже упомянуто, трудится главным редактором отдела «дамской» литературы местного издательства «Арт нуво», по убеждениям он гуманист, а по характеру просто добрый человек. У него прекрасная жена и двое детей, Настенька и Герман.
Капитан Астахов же, бывший коллега Федора… А что такое капитан Астахов? Бытие определяет сознание, сказали когда-то умные люди. Капитан занят погонями, перестрелками, засадами и убийствами, он всякого навидался. Откуда тут взяться толерантности? Кроме того, он воспитывает гражданскую жену Ирочку, легкомысленную модельку, с позволения сказать, из мастерской кутюрье Рощенко, Рощик для своих, которая далеко не подарок. Взять недавний случай! Любимая рубашка капитана… вспоминать не хочется! И главное, всегда одно и то же. Капитан уже и зарок себе давал, что его рубашки для Ирочки табу, но, когда она говорит, да ладно, Коля, давай я поглажу, он тает и снова подставляется. Почему «с позволения сказать»? Потому что Ирочка никакая не моделька, ей бы росточку добавить, сокрушается Рощик и при этом очень ее хвалит, говорит, без нашей Ирины как без рук. Старший, куда пошлют, называет статус Ирочки капитан, а еще пришей кобыле хвост! Он много чего говорит в том же духе, к счастью, Ирочка пропускает его словеса мимо ушей и не зацикливается – идеальные супружеские отношения, можно сказать. И никаких обид.
Федор Алексеев когда-то был оперативником, коллегой капитана Астахова, в настоящее время он преподаватель философии местного педагогического университета. Резко поменял род занятий и жизненный уклад, сбросил военный мундир и облачился в академическую тогу, так сказать, и до сих пор не уверен, что поступил правильно. Другими словами, он испытывает что-то вроде фантомных болей, скучает по оперативной работе и раздумывает, а не открыть ли свое собственное частное агентство. Савелий Зотов готов помочь финансово: «Ты только скажи, Федя!» Ладно, обещает Федор, я подумаю. Философия ему тоже нравится, по складу темперамента он мыслитель и аналитик. Студенты его любят, коллеги уважают. О нем в бурситете ходят легенды, все знают, что ни одно резонансное дело в городе не распутывается без Философа. Философ, как вы уже поняли, кличка Федора, придуманная студентами. Ребятишки взапуски обезьянничают, копируя манеру Федора расхаживать по аудитории, иронически подняв бровь, ожидая ответа на каверзный вопрос; а еще все обзавелись длинными черно-зелеными клетчатыми шарфами, длинными белыми плащами, а самые смелые замахнулись даже на шляпу с полями, из-за которой Федора можно узнать в любую погоду на любом расстоянии. Иногда Федор является на урок в черных очках, потом, забывшись, нечаянно снимает их, и все видят сочный синяк у него под глазом. Стон восхищения пролетает по аудитории – это значит, что Философ подрался с ооп – особо опасным преступником, и тогда вся группа в знак солидарности тоже надевает черные очки. Представляете себе – вся аудитория в черных очках! Прямо тебе школа разведчиков или какое-нибудь шпионское гнездо.
Федор не женат и не собирается пока, хотя подруги у него случаются. Но как ни пытается поднаторевший в допросах свидетелей капитан выспросить его насчет «бабс», Федор умело уходит от ответов… не нужно забывать, что они бывшие коллеги и силы их примерно равны. Я не обсуждаю своих отношений с женщинами, высокомерно говорит Федор. Недаром его друг художник Щанский, не дурак выпить и подраться, называет его поручиком Алексеевым. Мой друг, поручик Алексеев, говорит Виталя Щанский при случае и выдает очередную байку из похождений бравого поручика, не имеющую ничего общего с реальностью, благо фантазия у него бурная, как и положено всякому человеку искусства.
Он сидел в «Белой сове», пил кофе, черкал в листках, задумывался, уставившись на пустой подиум. Он не заметил, как к его столику подошла женщина. Он очнулся, когда она опустилась на стул напротив, и только тогда поднял на нее глаза. Незнакомая, хорошо одетая молодая женщина с короткими темными волосами. Долгую минуту они смотрели друг на дружку, Федор в некотором замешательстве, женщина – с улыбкой.
– Федя, ты не узнаешь меня? – спросила она.
– Ния? – произнес он неуверенно, вглядываясь в нее. – Неужели? Откуда? На каникулы?
Она рассмеялась.
– Оттуда! Насовсем. – Она смотрела прямо ему в глаза. Не столько смотрела, сколько рассматривала, по-прежнему с улыбкой. – А ты не изменился, только седина появилась, – сказала наконец. – Но так даже красиво. По-прежнему в полиции?
– Стареем, седеем. А ты изменилась, стала еще… лучше. Уже не в полиции, преподаю в университете.
– Преподаешь? Право?
– Нет, философию.
– Философию? – она рассмеялась. – С чего это тебя потянуло на философию? Разве сейчас философия в моде? Трудно представить себе, что современную молодежь может интересовать философия… она вроде мертвых языков. Сейчас в ходу технологии.
– Представь себе, случаются чудаки.
– Те, у которых по математике неуд? – поддразнила она.
Он тоже рассмеялся.
– В основном. Откуда ты взялась?
…Они встречались когда-то… когда же? Пятнадцать лет назад! Он был студентом юридического, она поступала туда же; они столкнулись лбами в вестибюле… Да, да, столкнулись буквально и буквально лбами. Она вскрикнула, уронила книжки и тетрадки, и оба ползали, подбирая их по всему вестибюлю.
Он хотел сказать что-то вроде: «И куда это тебя несет?» или «Мадам, и часто это с вами?» или еще что-нибудь такое же легкое и ироничное, определив с высоты студента старшего курса малявку-абитуриентку. Но они встретились глазами, и вся легкость и ирония мигом испарились. Глаза у нее были… если призвать на помощь поэзию, то цвет их был цветом вечернего луга, зеленовато-серый, а если не призывать, то цвет их был цветом зеленовато-коричневой ржавой стоячей воды в опасной лесной топи, куда лучше не соваться, а то мигом увязнешь и тогда пиши пропало… пропал. В них была магия и тайна. Он засмотрелся и увяз. Очнувшись, помог ей подняться. Она разбила коленку, и он повел ее в медпункт, где обрадовавшаяся скучающая медсестра тетя Нюся налила на ранку перекиси. А он дул, чтобы не больно. Тетя Нюся, толстая, одышливая, окинула их объединяющим взглядом и подмигнула Федору.
– Как тебя зовут? – Тетя Нюся вытащила из стола толстую тетрадь и взяла ручку.
– Агния.
– А фамилия?
– Шульга.
– Адрес? – Тетя Нюся снова подмигнула Федору – не теряйся, мол, парень..
Он не растерялся. Он никогда не терялся и всегда знал, что сказать и что сделать. Добавьте сюда внешность – теплые карие глаза, темные волосы, приятная улыбка и фигура атлета. Кто бы устоял? У него не было постоянной подруги, так, случайные отношения, никуда не ведущие. И тут вдруг случилась Агния. Ния с глазами цвета болотного омута…
Он проводил ее домой. Они стали встречаться. Федор был не из тех, кто с ходу принимает решения, он обдумывает проблему со всех сторон, взвешивает, задает себе вопрос, что будет, если, и только тогда начинает действовать. Два его однокурсника женились, Федор счел их поступок неразумным, поспешным и нерациональным. Ему это не грозило, у него были планы на будущее, и он собирался карабкаться наверх налегке. У него были трезвая голова и аналитический ум, и он знал, чего хочет от жизни. Но человек предполагает, а бог располагает, говорят умные люди. Федор влюбился. Они встречались два года, и как-то так само собой получилось, что будущее у них было одно на двоих. Никто из них не заговаривал ни о чем таком, но оба знали, что они вместе навсегда. Как оказалось впоследствии, это казалось одному Федору. Девчонки из его группы, например, были уверены, что Агния использует Федора, так как сама не тянет учебу по причине интеллектуальной заторможенности.
Он называл ее Ния… Как из научной фантастики, смеялась она. Она вообще смеялась охотно и часто, а он любовался. Она была радостной, шумной и легкомысленной, и ловить в юридическом ей было нечего. Оба это понимали. Федор был блестящим студентом, она же – посредственной студенткой. Профессор права Аркадий Семенович Ландау, руководитель дипломной Федора, поделился как-то с коллегой, что не понимает, как такой блестящий молодой человек, как Алексеев, мог… гм… подружиться с такой посредственностью, как эта… Шульга! Подобные женщины, изрек профессор, подняв в назидание указательный палец, называются роковыми и губят мужчин. Возьмите древнюю историю, сказал профессор, сколько прекрасных героев пало жертвами их козней и коварства! Далила и Самсон с отрезанными волосами, еще… Профессор пожевал губами. Еще Юдифь… та вообще отрезала любовнику голову. Правда, он был нехороший человек и заслужил. Кстати, оживился профессор, интереснейший историко-юридический казус: а имела ли место отрезанная голова? Или это аллегория, так сказать? Неясно. То ли быль, то ли легенда. Профессор задумался.
Федор действительно вел подругу через тернии учебы, натаскивая к семинарам, готовя курсовые, составляя списки книг, и прекрасно понимал при этом, что все напрасный труд. Это было не ее, хоть ты тресни! Она неплохо пела, танцевала в студенческом ансамбле, любила шумные развлечения и вечеринки. Агни, называл ее Федор. Индийский бог огня и домашнего очага. И если первое было верно, то второе под большим вопросом. Огонь. Только сунься, полыхнет и сожжет. Зачем она пошла на юридический, было загадкой до тех пор, пока Федор не узнал, что их декан приятель ее отца: сауна, дружба семьями, совместные праздники и выезды на природу.
Он прекрасно помнил тот день, когда она не пришла на занятия и не позвонила. На его звонки не отвечала. Она попросту исчезла. Он помчался к ней домой. Бабушка Нила Андреевна, привечавшая Федора, как будто смутилась. Пригласила войти, усадила за стол, порывалась бежать на кухню и кормить. Где Ния, спросил он. Что случилось? Агния уехала, сказала бабушка. Насовсем. Вчера. Разве она тебе не сказала? «Не сказала? Что?» – сумел выговорить он, огорошенный и недоумевающий. Агния выходит замуж за старого знакомого семьи, бизнесмена, он живет за границей, в Австрии. Он был здесь месяц назад, вот и сговорились.
Сговорились? Месяц назад? Замуж? Федор, великолепный, сильный, умный Федор был уничтожен. Она ни слова не сказала, они виделись позавчера, все было как обычно… Ему казалось, он сейчас заплачет, как мальчишка, от обиды и горя.
Бабушка сидела тихо, вздыхала, разглаживала скатерть старыми морщинистыми пальцами. Что-то невнятно бормотала о том, что жених в свое время очень помог отцу Агнии, он свой в семье, и теперь, когда его жена умерла…
– Поверь, Федя, так лучше, – сказала бабушка. – Агния – шальная, всегда была, ее нужно держать в руках, никогда не знаешь, что выкинет…
– А как же институт? – спросил он по-дурацки.
– Переведется на заочный, – сказала бабушка. – Как муж скажет, – добавила она, поджав губы, неизвестно что имея в виду. Похоже, выходка внучки ею не одобрялась.
Вот и все. Как пришло, так и ушло. Как назвать то, что случилось? Подлостью? Коварством? Трусостью? Предательством? Или амур пердю и завяли апельсины?
Федор замкнулся, сразу повзрослел и перестал улыбаться. Налег на учебу. Взялся за ум, сказал профессор Ландау, повезло. Могло быть хуже, сказал профессор. Он мог сделать идиотскую глупость и жениться! Ничего, несчастная любовь хорошая прививка от жизненных невзгод в дальнейшем, сказал мудрый профессор.
…С тех пор прошло долгих пятнадцать лет. Федор не пытался… ничего не пытался. Ни узнать, где она, ни расспросить общих знакомых – может, пишет, и что пишет, ни узнать ее адрес. Ровным счетом ничего. Обида выжгла в сердце черную дыру, с течением времени дыра затянулась нежной полупрозрачной тканью, но никуда не делась – просвечивала. Пятнадцать лет… и вот она сидит напротив, с улыбкой смотрит на него. Как будто они расстались только вчера.
– Как ты? – спросила она. – Женат?
Бывшая подруга всегда спросит бывшего друга, женат ли он. Бывшие подруги любят задавать такие вопросы, им интересно, не мелькнет ли на его лице сожаление как доказательство сравнения их обеих не в пользу супруги.
– Нет. Как ты? Надолго?
– Навсегда, – ответила она. – У мужа здесь бизнес. Мы купили дом около Еловицы.
Навсегда, сказала она, и глаза их встретились. Я ничего не забыла, сказала она глазами.
– Хочешь чего-нибудь выпить? – спросил Федор.
– Шампанского! – рассмеялась она.
Он рассматривал ее лицо… легкие морщинки в уголках глаз, в уголках губ… лицо не круглое, как когда-то, скорее треугольное – острый подбородок, выпуклые скулы, – улыбка не такая яркая, блеска в глазах поубавилось. И глаза цвета стоячей болотной воды, болотной топи, глаза той Нии, потемнели. Была девчонкой, стала взрослой женщиной… Интересной женщиной, необходимо заметить. Женщиной с прошлым, и в ней чувствовалась тайна. А может, это было лишь его воображение.
– Как твоя бабушка? – спросил он.
– Бабушка умерла. Папы тоже нет… – Она неприметно вздохнула. – Мама второй раз замужем, живет в Греции. Вышла за грека, представляешь?
Им принесли шампанского. Расторопный официант Славик разлил вино в высокие бокалы.
– За тебя, – сказал Федор.
– За нас, – отозвалась она, улыбаясь. – Помнишь, какими мы были?
Помнит ли он? Он помнил. Молодыми, самоуверенными, нахальными. Они ничего не боялись, будущее, как бесконечная цветущая долина, лежало у их ног. Ему хотелось спросить: почему? Пришла бы и сказала… Но он не спросил. Зачем? Какая разница теперь? Пережито, забыто…
Они выпили. Ния прикрыла рот ладошкой. Она пьянела мгновенно и начинала смеяться. Федор помнил, как она хохотала после шампанского…
– Ты должен меня ненавидеть! – выпалила вдруг Ния.
Он пожал плечами.
– Я сволочь! Простить себе не могу! Дура! Трусливая маленькая дура! Я хотела написать тебе, объяснить… Понимаешь, все случилось так быстро! Володя… это мой муж… забрасывал меня подарками, рассказывал про виллу в Австрии, я представляла себе жизнь там как сплошной праздник. Он был крутой сильный мужик, мама говорила, будешь как у бога за пазухой. Он вытащил отца из некрасивой истории когда-то… Он все мог, понимаешь? Он был хозяин жизни. И мне все здесь показалось таким… мелким и нестоящим, и наш город, и наш институт… Все! А там была настоящая жизнь. Учебу я бросила, муж сказал, не нужно. Сидела дома, принимала гостей, разбиралась с прислугой. Он хотел, чтобы я была лучше всех! Денег не жалел… шмотки, побрякушки, спа-салоны…
«Я тоже показался мелким и незначительным?» – подумал Федор.
Он слушал, опустив глаза. Ния говорила быстро, истерично; она схватила его за руку, и он руки не отнял. Раньше после шампанского она хохотала, подумал Федор. Сейчас она спешила выговориться, и он подумал, что сейчас она заплачет. Предупреждая слезы, протянул ей салфетку. Прекрасная жизнь, вилла в Австрии, приемы, шмотки, жизнь наверху… а на другой половине весов бедный студент, которому еще карабкаться и карабкаться наверх. Ему вдруг пришло в голову, что она готовилась к их встрече, репетировала, искала красивые слова; даже то, как она схватила его руку… даже шампанское! Она знала, что рано или поздно они столкнутся лбами… снова столкнутся лбами! Город невелик. Шампанское шибало ей в голову, и она начинала хохотать, бурно жестикулировать и болтать несусветное. После шампанского она становилась… безбашенной! О таких говорят: море по колено. После шампанского море было ей по колено. Однажды она полезла на стол, ей захотелось танцевать; оступилась, сшибла несколько тарелок и под визг присутствующих упала ему на руки, и все это с хохотом, дрыганьем ногами и попытками вырваться! Как он снисходительно подозревал, она умышленно подогревала себя, выпуская пар, зная, что все спишется на шампанское. Шальная, говорила бабушка. Огонь, считал Федор. Действительно, огонь. Налетела, обожгла, сожгла, оставила пепел… умчалась в туманную даль.
Она говорила, заглядывая ему в глаза, вспоминала всякие случаи из их прошлого…
Агния. Агни. Ния. По-прежнему огонь, но… не жаркий, не тот, который обжигает. Тот, у которого можно греться. Неопасный, подумал он. Неопасный?
Неужели все пятнадцать лет она помнила и… жалела? А как еще расценить ее исповедь? А как же прекрасная жизнь наверху? Беззаботная богатая жизнь домашней хозяйки? За спиной сильного мужика? Или… игра, пришло ему в голову. Переигрывает, пришло ему в голову. И шампанское тут кстати. Как многие думающие и анализирующие, он был подозрителен и обладал богатой фантазией.
– У тебя есть дети? – вдруг спросил он.
Она замолчала, потеряв мысль. Молча смотрела на него. Сникла, погасла.
– Нет, – сказала наконец. – У Володи не может быть детей. А ты почему один?
«Не из-за тебя», подумал он. Мысль была пацанская, мстительная, и он понял, что все еще обижен и ничего не забыл.
– Как-то не сложилось, – сказал он.
– Все учился?
Ему почудилась ирония в ее голосе.
– Все учился.
– Вам, мужчинам, легче. Для вас главное свобода и творчество, а для нас… – Она махнула рукой.
– Найти богатого мужа, – поддразнил он.
– Да! Да! – сказала она страстно. – Не считать копейки, не жить в спальном районе, не таскать сумки с базара! – Она осеклась, подумав, что он может принять это на свой счет. Профессура, считающая копейки!
Он не ответил, да и что было отвечать? Убеждать, что главное интересная работа, друзья, книги… бесполезно, у каждого своя шкала ценностей. Хотя, похоже, она говорит не столько для него, сколько для себя… так ему показалось.
– Кофе? – спросил он.
Ния кивнула…
Глава 2
Семейные зарисовки
Ния вернулась домой около пяти. Навстречу ей бросился маленький кудрявый песик, радостно залаял. Она взяла его на руки, прижала к груди, поцеловала в макушку. В половине шестого приехал Володя, муж, – она услышала шум мотора за окном. Поспешно включила телевизор, уселась на громадный диван, подсунув под себя подушки, раскрыла книгу, уставилась.
Хлопнула входная дверь. Муж протопал на кухню. Ния слышала, как он с размаху поставил на стол пакеты с продуктами. Она смотрела в книгу и не видела ни строчки. Шаги замерли у двери гостиной; дверь распахнулась.
– Ты дома?
Ния отложила книгу, по-кошачьи потянулась, улыбнулась.
– Дома. Ты сегодня рано.
– Придут Тюрины, я купил продукты. Займись, я пойду прилягу. Устал. – Тяжело ступая, он пошел к двери.
– С какой стати они придут?
Муж повернулся и спросил:
– Имеешь что-нибудь против?
Тон его был неприятным, взгляд стал злобным. Ния поняла, что муж выпил. Он стоял, покачиваясь с пятки на носок, здоровый мужик с животом, с красным лицом, в рубашке с расстегнутым воротом и замшевой куртке. Ния помнит, как они купили эту куртку в каком-то бутике на Пятой авеню в Нью-Йорке. Муж вытащил из портфеля пачку долларов, отсчитал небрежно четыре тысячи. Она помнит взгляд продавца…
Она смотрела на него и не узнавала того козырного, шумного заводилу с немереными деньгами. Как он красиво ухаживал! Баснословно дорогие розы – каждый день, ужин в «Английском клубе», бриллиантовое кольцо. А ее распирало от гордости, что такой крутой и бывалый мужик, у которого связи и знакомства на самом верху, предел мечтаний десятков баб, владелец виллы под Веной и квартиры в столице, яхты на приколе в Тивате… Тиват? Это в Черногории, славный городок, у меня там небольшая квартирка, сказал Володя. И этот небожитель обратил внимание на нее, глупую легкомысленную троечницу! Как сразу потускнело все вокруг! Даже Федор Алексеев, отличник, умница, которому прочили большое будущее, отодвинулся и потускнел. Он был хорошим парнем, но до Володи ему было далеко. Володя приезжал несколько раз, и каждый раз она врала Федору, что не может сегодня, бабушка приболела, у них гости, ремонт, у мамы гипертонический криз, страшно оставить одну. Он верил. Умный, самоуверенный, блестящий Федор Алексеев верил! И она еще тогда с чувством недоумения и некоторого превосходства поняла, что ими можно вертеть! Она помнит, что даже стала получать удовольствие от вранья, словно мстила подсознательно за то, что возился с ней, делал курсовые и при этом был глух и слеп. И уехала она тайком, не встретившись, не поговорив начистоту… Испугалась? Она не знала. Нет, пожалуй. Уехать, не сказав ни слова, было в русле вранья и чувства осознанного превосходства, и еще, пожалуй, желания пнуть и доказать, что не учением единым. Как он разглагольствовал, как убеждал, что нужно учиться, он поможет, диплом, диплом, диплом… с высоты своего статуса самого-самого, любимчика профессуры… как будто это так важно! И что в итоге? Она выскочила наверх, а он остался внизу, ну и знай свое место. Я это я, а ты… с дипломом. Она представляла себе лицо Федора, когда он узнает, и не могла сдержать улыбки. Он узнает, когда она будет уже далеко…
Что это было? Ния не знала. Ну, было это в ней, сидело глубоко, некое подспудное коварство, желание уколоть, нечто змеиное… не аспидное, а от маленькой полуядовитой змейки. Нет, нет, она не была подлой, наоборот, она была радостным светлым человеком, щедрой душой, готовой подставить плечо и утешить. Но вот поди ж ты, сидела внутри какая-то скверна… Как сказал один умный писатель, гадость и подлость в человеке всегда в наличии, только не всегда они бывают востребованы. Мы позволим себе добавить – не во всех человеках, а то делается совсем грустно. Как версия спорно, но имеет право на жизнь. А может, по молодости не делалось различий между «можно-нельзя», «прилично-неприлично»; это, кажется, называется социальное невежество или социальная незрелость. А может, это был комплекс неполноценности и постоянная потребность самоутверждаться…
Лет пять назад дела у мужа пошли вкривь и вкось, наехала налоговая, услуги адвокатов влетели в целое состояние. В итоге пришлось продать яхту и квартирку в Тивате, а потом и виллу под Веной. Последним ушел бизнес – фабрика по производству синтетических сапфиров для электронной промышленности с филиалами на Кипре и в Словакии. Муж стал пить. Пришлось менять орбиту. Пришлось вернуться…
Ния поднялась с дивана.
– Вино купил?
– Купил. Виски, кажется, есть. Давай, девочка, в темпе.
Он называл ее девочкой, когда-то ей нравилось, сейчас вызывало раздражение…
Лестница затрещала под его шагами – тяжело опираясь на перила, муж отправился в спальню, а Ния – на кухню. Она с трудом удержалась, чтобы не сказать, что виски осталось на самом дне, но вспомнила, что Тюрин почти не пьет, и промолчала. Володя уже принял, ему хватит. Мадам Тюрина пьет шампанское, не пьет, а лакает, а налакавшись, лезет с нежностями к ней, Ние, и к Володе. Володя, конечно, забыл и купил вино, значит, будут недовольные гримасы. Ния вспомнила, что в холодильнике, кажется, есть бутылка шампанского.
Она часто задавала себе вопрос о том, что их связывает, Славу Тюрина и Лину, уж очень они разные. Слава приятный, обходительный, с манерами лорда, а Лина… торговка! Крикливая, грубо раскрашенная, в опереточных шмотках. Володя и Слава когда-то начинали совместный бизнес, потом разбежались – Володя уехал, Слава остался. Теперь они как жуки ощупывают друг друга усиками насчет нового бизнес-проекта.
Ния разгружала сумки из «Магнолии» и перебирала в памяти встречу с Федором. Они вернулись четыре месяца назад, и не было дня, когда она не думала о Федоре. Город очень изменился, открылись новые магазины, он стал ярче, чище, толпа наряднее, везде полно ресторанчиков под полосатыми тентами, прямо на улице. Она узнавала и не узнавала дома и улицы, подолгу бродила в их парке, смотрела на реку. Появился пешеходный мост, раньше его не было; парк вылизан, нигде ни соринки, много цветов, корзины с петуньями на фонарных столбах – их запах плыл в воздухе сладким облаком; даже старинные чугунные пушки блестели так, что казалось, их отполировали. Она покупала в парковом кафе бумажный стаканчик вполне приличного кофе, усаживалась на круговую скамейку с деревом – старым разлапистым вязом, – в центре. Пила кофе и смотрела на соборы и монастыри, брошенные широкой плавной дугой, отмеченные золотом куполов: далекую светлую Троицу, Елицу в зеленой роще – посередине дуги, и близкую, рукой дотянуться, Святую Екатерину… и не могла насмотреться, чувствуя, как вступают в душу покой и умиротворение. Парк днем безлюден, тих, задумчив; матери неторопливо катят коляски; иногда пробегает стайка студентов.
Ния вспоминала и вздыхала, все мысли вертелись вокруг Федора. Она выскочила наверх, он остался внизу… Она не понимала себя сейчас. Наверх? И что? Довольна? Или у разбитого корыта? Федор возмужал, давно не мальчик, но муж. Спокойный, ироничный… седина на висках. Он, кажется, не удивился и не обрадовался ей. Скорее, она смутилась. А он смотрел на нее, и в его глазах не было ничего: ни узнавания, ни радости. А она заспешила, засуетилась… «Ты должен меня ненавидеть!» Дурацкая фраза, проклятый выпендреж, вечное кокетство. Ах, ты меня, должно быть, ненавидишь! Да, я такая… Он не ответил, не стал разубеждать, пожал плечами. Так ей и надо.
Она схватила его за руку, потребовала шампанского, стала каяться и бить себя в грудь, объяснять… Зачем? Чувствовала, что переигрывает, и он это чувствовал, но неслась дальше, словно поспорила с собой, что заведет его, втянет в разборки, а может, и обвинит, что недостаточно любил, недостаточно уделял внимания… в духе сериальных героинь, усвоивших, что лучшая защита – нападение. В итоге: это ты виноват, что мы не вместе! Причем чувствовала подсознательно, что с Федором эти номера не проходят… но вот поди ж ты! Вредный азарт взыграл – кто кого!
Ния доставала из буфета «гостевую» посуду – японский тонкий фарфор, раскладывала мясо, рыбу, салаты. Слава Тюрин с манерами лорда оказывал ей знаки внимания, даже Володя заметил, хохотнул, сказал, ты его, мать, придави, сговорчивее будет. Тюрин – архитектор, у него раскрученный строительный бизнес. Володя предлагает расширяться, он всегда играл рисково, Тюрин не решается, он осторожен и рисковать не намерен.
Он же с тебя глаз не сводит, говорит Володя, не теряйся, мать! Раньше ей нравились его скабрезные шуточки, это, с ее точки зрения, было атрибутом крутого мужика; потом стали претить. Он хвастался молодой женой, как породистой кобылой, новым навороченным «Лексусом» или коллекционным коньяком, купленным за восемь тысяч зеленых. А она, разодетая, как кукла, довольно улыбалась. Хоть спать не заставлял с партнерами-австрияками, с него бы сталось.
Эко тебя, мать, занесло! Володя не злодей, а нормальный бизнесмен, жесткий, умеющий принимать жесткие решения. Мужик. Толстокожий, как все сильные и жесткие. Ничего подобного он никогда бы не потребовал – ревнив страшно. Особенно в последнее время, особенно по пьяни. В ресторане полез драться с каким-то типом, который пялился на нее. Она сидела, опустив глаза от неловкости…
Ния вздохнула и подумала, что Федор один… почему? Неужели из-за нее? Вряд ли. Пятнадцати лет более чем достаточно, чтобы все затянулось, а женщин всегда было больше, чем мужчин. Тем более Федор… так и летят, и всегда летели. Она представила себе, что ее муж не Володя, а Федор, и живут они в спальном районе, и считают каждую копейку – какая там зарплата у преподавателей вуза! Вот и пришлось бы… экономить. Она покраснела, ей стало стыдно… она вспомнила серьезное лицо Федора… Дура! Никак не повзрослеешь! Разве все измеряется деньгами? Когда они есть, то не все, сказала она себе. А когда их нет, то… наверное, все.
Она достала из кармана джинсов визитную карточку Федора. «Доцент, преподаватель философии…» Доцент – это почти профессор, Федор всегда был с головой. Через пару лет профессор… наверняка пишет докторскую… Доктор философских наук, постиг смысл жизни, так сказать. Надо будет спросить, в чем же все-таки смысл жизни… а он ответит, что одного на всех нет, это индивидуально и зависит от вкусов, возраста и даже характера. Одному все трын-трава, счастлив, денег на хлеб хватает – и счастлив, а другому… что там говорится в народе про мелкий жемчуг? А другому вечно жемчуг мелок. Вот тебе и смысл. А он философ, философы довольствуются малым, древние философы жили в бочках и были счастливы. Вернее, не счастливы, а самодостаточны, что есть высшая точка гармонии бытия.
