Инна Бачинская
Среди восковых фигур
Глава 5
Трагедия
Они снова собрались у Митрича. Все пришли вовремя, как по тревоге. Пару часов назад капитан Астахов позвонил Федору Алексееву и сообщил, что бизнесмен Кротов был найден сегодня утром в собственной спальне мертвым. По предварительному заключению следствия, наглотался снотворного…
– У Митрича в восемь, – сказал Федор. – Я позову Савелия. Ты… – Он запнулся, нежности между ними не были приняты. – Коля, ты же понимаешь, что он был человеком с нестабильной психикой, об этом свидетельствовали его поступки…
– До вечера! – перебил капитан и отключился.
Федор понял, как ему паршиво. Он испытывал неловкость, вспоминая, как позавчера разглагольствовал о странном поведении Кротова, иронически, снисходительно, с высоты собственных невозмутимости и неспособности чувствовать так безудержно и горько; раскладывал по полочкам его поступки и даже позволил себе слегка пошутить. А несчастный бизнесмен корчился от боли. Избави бог от такой любви, пробормотал Федор. Нам, философам, к счастью, такие страсти несвойственны. На миг он испытал сожаление и вздохнул…
…– Коля, а ты уверен, что он сам? – спросил Савелий. – Может, это грабитель? Знаешь, в одной книге жертва была левшой, а убийца не учел и что-то сделал неправильно, не помню, что именно… Отпечатки всякие… Может, Кротов тоже левша…
– Может, – буркнул капитан. – Отпечатки всякие… Савелий, о чем ты? При чем здесь левша? Он таблетками, а не ножом! Выпил целую бутылку коньяку, лежала пустая на диване в гостиной, а потом наглотался. А может, одновременно. Пустой пузырек валялся там же на полу… – Говорить Коле не хотелось, отвечать на дурацкие замечания Савелия тем более.
– Что у него в телефоне? – спросил Федор.
– Телефон растоптан, разнесен вдребезги. Тоже валялся на полу – не то случайно наступил, не то…
– А эта рыжая девушка… – не унимался Савелий, – если она была, эта рыжая девушка… Как же теперь домохозяйка?
– В смысле? – спросил капитан. – Осталась без работы домохозяйка. Жалко ее?
– Да нет… я хочу сказать… – Савелий запнулся и замолчал.
Савелий Зотов прекрасный человек и редактор, но никудышный оратор, все знают. Его нужно толковать. Федор умеет, капитан нет, терпения не хватает, да и воображения. Федор называет Савелия Дельфийским оракулом. Савелий запнулся, и теперь оба молча ждали.
Капитан не выдержал первым и спросил:
– Что сказать-то хотел?
Тот мучительно морщил лоб и продолжал молчать.
– Савелий хотел сказать, что поведение экономки выглядит подозрительно, если предположить, что… – начал Федор и тоже замолчал.
Капитан посмотрел на потолок, потом на Митрича. Вздохнул.
– …если предположить, что рыжей женщины не существует и она лишь плод воображения Кротова, то с экономкой все в порядке, – Федор наконец оформил мысль. – Она сказала, что никого не видела. А вот если она все-таки существует, то положение экономки было бы весьма затруднительным, так как она зачем-то нам солгала. Ты это имел в виду, Савелий?
Савелий неуверенно кивнул.
– Ей пришлось бы объяснить хозяину, зачем она солгала, если бы зашла речь…
– Только в том случае, если бы он был жив! – подхватил Савелий.
– Стоп! – скомандовал капитан. – Куда вас несет? Савелий, по-твоему, экономка убила хозяина, чтобы… что?
Савелий смотрел беспомощно и молчал.
– Она не убила хозяина, – сказал Федор. – Он покончил с собой по доброй воле… возможно. Савелий имеет в виду – она не могла знать, что он покончит с собой, то есть ей пришлось бы ответить за собственную ложь. Так, Савелий? И тут возникает вопрос: зачем она это сделала?
– А если не солгала? А если этой рыжей не существует? Обыск не дал ничего. Собрали коллекцию отпечатков, включая отпечатки домработницы и Буракова – это партнер Кротова, в основном внизу, в гостиной и в кухне. Неизвестные пробили по базе, никто не засветился.
– А чьи же они? – спросил Савелий.
– В любом доме полно посторонних отпечатков. Гости, сантехник, почтальон, сосед заскочил на минутку… и так далее. В спальне – только Кротова. Как я уже говорил, постель не тронута, там никто не спал, никаких следов в ванной, на посуде в кухне только его пальчики и еще Насти. На пластиковой бутылочке только отпечатки хозяина.
Его партнер, Бураков, понятия не имеет, что у Кротова кто-то был. Говорит, тот был скрытным малым, а после смерти жены слегка слетел с нарезки. Стал истеричным, крикливым, перестал выходить на работу, запил. Все это продолжалось около года, потом Кротов опомнился и взял себя в руки. Они школьные друзья, вместе учились в институте, знают друг о друге все. Знали… Он в шоке от самоубийства Кротова, считает, что это несчастный случай. Говорит, все было нормально, никаких предпосылок, он с головой ушел в работу, всегда был трудоголиком, сидел в кабинете допоздна в отличие от Буракова, у которого жена и трое детей. Он уверен, что никакой женщины не было. Если даже и была, то это несерьезно, иначе он бы знал. Очень удивился, о какой женщине речь. Утверждает, что у них секретов друг от друга не было. Да, Кротов был скрытным, все держал в себе, но иногда делился, потому что доверял. Он лично пытался подсунуть Кротову подружек жены, но тот не велся и только вкалывал. Правда, продолжал пить, но умеренно. Экономка у него много лет, смотрела за ним, как за малым ребенком.
– Кто наследник? – спросил Федор.
– Бизнес отходит Буракову, а все остальное разным благотворительным фондам и детскому дому, где он вырос. Он детдомовский. Точно он не знает, нужно смотреть завещание. Вроде разговоры были, но давно. Родных у Кротова нет. Приличные бабки, около четырех объектов недвижимости, коллекции картин и монет… Вместе набегает нехило.
Они помолчали. Митрич прикатил дребезжащую тележку с бутербродами и литровыми кружками пива. Лицо у него было расстроенным.
– Ребята, это правда, что Кротов застрелился?
– Наглотался снотворного и не проснулся, – сообщил Савелий. – Вчера вечером или ночью.
– Господи! – ахнул Митрич. – Неужели такая любовь? Или случайно?
Ему никто не ответил. Вздыхая, Митрич стал разгружать тележку.
– Она должна прийти на похороны! – вдруг сказал Савелий. – Не может не прийти… Когда его хоронят? Надо дать объявление в «Лошади». Мы все пойдем!
– Мамочка сказала, что ее тоже убили, – сказал Митрич. – Ищи, кому выгодно.
– Мы даже не уверены, что она была, – заметил Федор. – Никаких следов.
– Как это? До сих пор ничего не нашли? – поразился Митрич. – Если ее убили, то надо проверить все убийства за последнее время…
– Зачем ее убивать? – спросил Савелий. – Правда, он мог убить ее случайно…
– Кто? – не понял Митрич.
– Кротов! Случайно убил, а потом покончил с собой.
– А куда он в таком случае дел труп?
– Куда дел труп? Туда! – рявкнул капитан. – Может, хватит? И так голова пухнет!
Наступило молчание. Митрич закончил разгружать тележку и со скрипом ретировался.
– А может, это идеальное убийство… – сказал Савелий. – Федя рассказывал. А если ее убили…
– Никто никого не убивал. – Коля уже остыл и чувствовал неловкость за свою вспышку. – Все живы. Кроме Кротова…
– Коля, как выглядела его жена? – вдруг спросил Федор. – Ты говорил, что видел фотографию у него в спальне.
– Фотография жены? – переспросил Савелий. – Фотография жены в спальне… а как же новая подруга?
– Я не особенно рассматривал, – неохотно сказал капитан. – Сам понимаешь…
Он не закончил фразы, но Федор понял, что Коля имел в виду. Капитан вообще не придал значения истерике и соплям миллионера, как он выразился, а потому отбывал «боевое задание», полный досады и неприятия. Теперь «ест себя поедом», как любит говорить бабушка Федора. Кто же знал…
– Брюнетка, блондинка? Хоть примерно…
Капитан задумался.
– По-моему, рыжая…
Савелий ахнул:
– Значит, этой, новой, не было? Он просто тосковал о жене и выдумал рыжеволосую девушку…
Капитан промолчал, только головой покрутил.
– Как версия… – неопределенно заметил Федор.
– Гипотетически, разумеется? – В голосе капитана Астахова прозвучали горечь и сарказм.
– Разумеется, пока не доказано обратное…
– Матушка Митрича сказала, что он застрелился, – вспомнил Савелий. – А у него было оружие?
– Ружье «Зауэр» и австрийский «глок».
– Он увлекался охотой?
– Нет. Партнер сказал, что лично подарил ружье на день рождения, у него коллекция оружия, хотел увлечь Кротова. А пистолет на сорокалетний юбилей.
– Увлек? – спросил Федор.
– Нет.
– Непонятно… – неуверенно произнес Савелий. – Тогда почему… – Он замолчал. – А патроны были?
– Были.
– А почему…
– Что почему?
Савелий сосредоточенно молчал.
– Почему он не застрелился, – подсказал Федор. – Да, Савелий?
Тот кивнул.
– Да мало ли… Боялся оружия. На ружье пыль, он к нему не прикасался, может, забыл про него. Пистолет в ящике стола в кабинете, под бумагами. После бутылки виски фантазия работает, вспомнил, что видел в кино или читал… Не знаю, Савелий. Не все могут выстрелить в себя, а наглотаться таблеток проще пареной репы, да еще после бутылки. Или ты хочешь сказать, что это доказывает случайность и непреднамеренность? Если бы выстрелил, то понятно, что убийство. А так… может, случайность. Так?
Савелий не ответил. Настроение у всех было отвратительным. Митрич сочувственно поглядывал издали и вздыхал. Время от времени приезжал со своей дребезжащей тележкой и молча расставлял бокалы с пивом и тарелки с бутербродами…
* * *
…Полная немолодая женщина протянула чаевые портье и с облегчением закрыла за ним дверь. Сбросила туфли и почти упала на диван. Подложила под спину подушку и закрыла глаза. Посидев так несколько минут, потянулась за сумочкой, порывшись, достала мобильный телефон. Набрала знакомый номер и с минуту слушала длинные гудки. Набрала другой номер – с тем же результатом. Набрала третий. Ей ответил женский голос. Секретарша после небольшой заминки сообщила, что главного нет, и попросила оставить координаты – ей перезвонят, как только он вернется. Переспросила название гостиницы…
Глава 6
Художники и философ, что общего?
Федор Алексеев по своему обыкновению просидел ночь в Интернете, собирал материал для статьи об идеальном убийстве, а утром его разбудил телефонный звонок фотографа Ивана Денисенко.
– Я пришел к тебе с приветом! – радостно заорал Иван. – Ты где?
– Дома… Который час? – пробормотал выдернутый из сна Федор. – Что случилось? Ты чего в такую рань?
– Какая, к черту, рань! Одиннадцать! Опять всю ночь работал? Одевайся! Я тут рядом, в «Буратине», пью кофий. У тебя пять минут!
– Погоди, какие пять минут? Что ты…
– У меня через час фотосессия, крутой эксклюзив, хочу, чтобы ты посмотрел на чувака. Сам говорил, что ты этот… френолог! Так что давай в темпе.
– Какой френолог? – Федор окончательно проснулся. – О чем ты?
– Спец по форме черепа. Помнишь, под Новый год?
– Не помню… Не говорил я такого! Фотосессия? У Регины?
– Ну, значит, не ты. Тогда посмотришь как философ. Сессия у восковика, уломал наконец. Прямо целка, а не мужик! Тебе какой заказать?
– Эспрессо, – сдался Федор, потерявший надежду продраться через сюр Ивановых словес. – Через десять минут.
– Лады. Жду. Девушка, еще один эспрессо! Через десять минут! – заключительный вопль Ивана резанул по ушам, и наступила тишина.
– Это глыба! Мэтр! Здоровенный мужик, ручищи – во! Взгляд как у этой… медузы! – Видимо, имелась в виду горгона Медуза, обращающая взглядом в камень. Иван Денисенко по своему обыкновению кричал и размахивал руками. Федор, морщась, глотал кофе. В висках бил пульс, он чувствовал себя разбитым после бессонной ночи и «выдернутости» из хрупкого утреннего сна звонком Ивана. – Неужели не слышал про музей? – удивлялся Иван. – Два года, почти три уже! Оторопь берет, честное слово, все нутро наверху, не знаю, как он это делает. Живые! Вся дрянь и подлость на роже, художник – творец! Ловит модели прямо на улице. И набрасывается. Хищник! Неужели ничего? Весь город гудит!
– Кажется, слышал, но как-то не проникся. Не моя тема.
– Увидишь – проникнешься. Это надо видеть, Федя!
– А ты тут каким боком?
– Игорек и Регина одевают кукол, я готовлю ребятам буклет, я же рассказывал. Живые модели и куклы, представляешь? Живые девушки и мертвые куклы! Мороз по шкуре! Не отличишь, вот те крест! – Иван размашисто перекрестился. – В шикарных шмотках от ребят. Сначала буклет, потом выставка, потом клип, у меня здесь уже склалась картинка… – Он постучал себя костяшками пальцев по лбу. – Представляешь, они кружатся… медленно-медленно, платья развеваются, длинные волосы, разноцветные зонтики, шарфы, руки в стороны, глаза закрыты, не то мертвые, не то живые, и вдруг взмах ресниц – и смотрят прямо на тебя! В упор! Исподлобья! И улыбка… страшная! Оскал! У всех одинаковое выражение… Зло! Тайна! Обещание! Ужас! Ожившие зомби.
– Ужас, – согласился Федор, отпивая кофе. Страшная Иванова картинка не зацепила его, это была не его тема, как он уже сказал. – А я тебе зачем?
– Говорю же, хочу, чтобы ты посмотрел на него.
– Зачем?
– Не могу понять, что это такое. Не то гений, не то злодей. Не то вместе. Сатана. Талант от дьявола, я сразу понял. Достовернее живых.
– Восковые куклы?
– Ну! Смотрят на тебя, как живые. Я поставлю между ними Владу… Помнишь Владу? Она тогда еще с подружкой пришла.
– Помню.
– Подружка хороша! Бледновата, правда. Влада поярче и просто дьявольски фотогенична. И вообще… – Иван хихикнул. – А та в твоем стиле, тебе всегда нравились тощие недокормленные доходяги.
Федор пожал плечами.
– Поверишь, не отличишь, где живая, а где кукла! Помнишь того чувака, который мордовал девушек и выкладывал фотки в инете? Мне кажется, я понял, что он чувствовал. Он тоже был творец![7]
– А чем я… – начал было Федор, но Иван перебил:
– Посмотришь на него и скажешь, дьявол или нет. Ты сможешь, я в тебя верю.
– Я не верю в дьявола, – скучно заметил Федор. – Это вы, художники…
– Вот и прекрасно, – обрадовался Иван. – Мне нужен твой трезвый глаз.
Насчет трезвого глаза он был прав – даже на расстоянии от Ивана слышался душок вчерашнего сабантуя.
– Кто он такой? Откуда взялся? Местный?
– Нет! В том-то и дело! Никто ни хрена о нем не знает! Выполз из преисподней, не иначе. Почти три года назад появился у мэра с альбомом своих работ, уболтал дать деньги и помещение. Ты нашего Тканко знаешь, у него зимой снегу не выпросишь, а тут нате вам пожалуйста! Деньги и помещение молодежного театра, обещанное детской музыкальной школе. Зато первая восковая кукла – мэр в образе римского сенатора, в тоге, с венком на голове. И морда зверская, все нутро сверху. Это коррупция или не коррупция, я тебя спрашиваю? Или даже взятка должностному лицу? А?
– Узнать хоть можно?
– Там есть табличка.
– Как его зовут?
– Ростислав Мирона.
– Старый? Молодой?
– Лет пятьдесят. Здоровый, хмурый, бородища до колен, ручищи – во! Не смотрит, а зыркает. Я искал ракурс, так он, не поверишь, все время дышал за спиной. Он их ревнует, особенно баб! Сидит, лепит, в подвале у него мастерская, живет на хлебе и воде. Водка, правда, приличная. Творить под кайфом самое то. Сегодня в музее выходной, он сидит в подвале, лепит. Демоны фантазии, Федя, следуют за настоящим художником. Жаль, не позволяет себя фотографировать, скромный очень. Нелюдим. Ну ничего, я его уломаю.
Федор только вздохнул…
Они заглянули в ближайший магазин. Иван загрузил в пакет всякой снеди, бутылку «Абсолюта», и они отправились на смотрины.
…Действительно, здоровенный нечесаный мужик, взгляд звероватый. Стал на пороге, молчал, зыркал. Босой, в мятой рубахе до колен и старых джинсах. Федор заметил крошки хлеба в бороде. Видимо, они прервали завтрак.
– Ростик, привет! – Иван протянул хозяину пакет. – Мы не вовремя? Я хочу походить, посмотреть, не против? Мы с тобой обсуждали. Надо прикинуть, девочка придет через пару часов. А пока можем посидеть. Вот, философа привел, друг детства. Федор Алексеев. Федя, а это художник и скульптор Ростислав Мирона, гордость нашего города. Прошу любить и жаловать.
Федору показалось, что бесшабашный, никогда не теряющийся Иван слегка побаивается Мирону. Он протянул руку и улыбнулся. Почувствовал грубую сильную ладонь мастера, сказал:
– Много слышал о вас. Очень приятно. Алексеев. Федор Алексеев.
Мирона пристально рассматривал Федора и молчал. Но руки не отнимал. Иван кашлянул, Мирона словно опомнился. Посторонился и пошел вперед. Они за ним.
Кабинет мастера – громко сказано! Крошечная комнатушка без окон, топчан, прикрытый пледом, старое театральное кресло и небольшой столик с тарелкой с недоеденным бутербродом и чашкой с бурым остывшим чаем. Федор обратил внимание на старинный кинжал с наколотым на острие куском хлеба. Справа от стола втиснулась небольшая газовая плитка, на тумбочке рядом стоял электрочайник. Иван принялся разгружать пакет. По комнатушке поплыл запах копченого мяса и свежего хлеба. Мирона все так же молча достал из тумбочки щербатые тарелки, вилки и чашки. Иван разлил водку в чашки. Федор не посмел отказаться, не желая обидеть Мирону. Скульптор вызывал у него любопытство и, пожалуй, робость. Он все время ловил на себе его пристальный взгляд, отчего чувствовал себя неуютно. Федор не стал ожидать следующей дозы и поднялся:
– С вашего позволения, я хотел бы взглянуть на экспонаты, можно?
– Конечно! – воскликнул Иван. – Иди, Федя! По коридору налево, а мы тут с Ростиком посидим, обсудим наши дела. Твое здоровье, Ростик! – Он чокнулся стаканами с Мироной, и они выпили. Рожа у Ивана стала красная, язык заплетался. – Мясца, хлебушка, давай, Ростик, – приговаривал Иван, сооружая громадный бутерброд.
«А как же сессия с девочкой?» – подумал Федор, с облегчением оставляя собрание.
Он без труда нашел выставочный зал, открыл стеклянную дверь и замер, пораженный. Ему показалось, он попал в праздничную пеструю карнавальную толпу! Куклы смотрели на него, и у каждой было свое выражение лица. Женщины, мужчины…
Бывшее здание дворянского собрания, потом ряда советских учреждений, потом драматического театра, потом молодежного. Почти двухвековая история. Главный режиссер театра, Виталий Вербицкий, приятель Федора, жаловался, что у него мороз по коже от метровых стен и подвалов, там полно призраков, которые скрипят полами и воют. Молодежный четыре года назад переехал в новое современное здание, бетонную стекляшку, и по поводу переезда было устроено новоселье. Федор присутствовал. Вербицкий перебрал и пугал присутствующих страшилками про старый дом, даже крестился и сплевывал через левое плечо, а также показывал, как воет привидение…
Зал был разделен на три части двумя рядами колонн из черного мрамора с белыми прожилками, с богатой позолоченной лепниной у основания и наверху, а также на потолке: венки, гирлянды, цветы. Люстра с сотней электрических свечей, скорее для красоты, чем для пользы, воску нужны определенные температура и освещение. Стены были затянуты черной плотной тканью, отчего зал напоминал шкатулку или футляр, где хранятся драгоценные реликвии. По стенам вдавлены ниши, где когда-то стояли банкетки и кресла. Теперь там, отделенные бархатными канатами, стояли восковые куклы.
Федор переходил от одной фигуры к другой, и время от времени оглядывался – ему чудились движение и шорох за спиной, между лопатками стало жарко. Он сразу узнал мэра… Тот восседал в первых рядах, Федор наткнулся на него лоб в лоб. Действительно, как и сказал Иван, рожа самая зверская и подозрительный взгляд исподлобья. Вся суть личности, прав Иван. В золотом венке на лысой блестящей голове, с багровым лицом любителя пожрать и выпить, с поднятой рукой триумфатора, в красной с золотом тоге. Живой. Федор оглянулся и невольно сглотнул. Табличка гласила: «Император». Он усмехнулся и перешел к следующей кукле. «Балерина». Тощее жилистое существо с прямой спиной, похожее на богомола в розовой балетной пачке. Несуразное из-за слишком больших глаз, длинного носа и крупного рта лицо. Тоже местная знаменитость… Радикально черные волосы перехвачены бархатной лентой в тон. Гротеск, карикатура, насмешка, но подмечено верно. Федор рассмеялся невольно – он был знаком с оригиналом. Стелла Гавриловна по кличке Корда! Конечно! Директриса школы бальных танцев «Конкордия», балерина в прошлом. Интереснейшая личность, они сразу понравились друг дружке…
Клеопатра! Куда же без Клеопатры. Громадные, обведенные сажей глаза, массивные изогнутые черные брови, ярко-красный рот и румянец на скулах, густая смуглость кожи. Всего слишком. Много золота и бирюзы, черные мелкие косички в золотых спиральках, сандалии, усыпанные камешками, – сидит в кресле, похожем на трон, согнув ноги в коленках, упираясь в них подбородком. Прищурилась, недобрый взгляд – смотрит в пространство, не иначе, замыслила подлую интригу. Опасная ядовитая райская птичка. В гибкой и тонкой фигуре чувствуется сила сжатой пружины: того и гляди, взметнется, разгибаясь, и ударит. Федор вздрагивает, заметив на спинке кресла черную в золотых ромбах змею. Две опасные непредсказуемые ядовитые гадюки. На табличке написано «Царица». Не Клеопатра, а царица. Почему? Ассоциация налицо. Похоже, мэтр не хочет держаться в историческом русле. Собственное видение? Федор задумался, спрашивая себя: что хотел сказать Мирона, выбиваясь из канонов. Какая разница между «царицей» и «Клеопатрой»? «Царица» – безлика, «Клеопатра» – реальная женщина. Надо будет спросить у Ивана, кто это. Должна быть живая модель, не может не быть, уж очень она реалистична. Было бы интересно взглянуть на оригинал.
А вот фигура вполне современная: небритый байкер в красной кожаной куртке, большой, широкоплечий, массивное лицо с выдвинутой вперед нижней челюстью, густые брови… Похож на Кинг-Конга. Руки в карманах, поза вызывающая, правое плечо вперед. Что же в них не так, вдруг подумал Федор, всматриваясь в грубое лицо экспоната. Он вспоминал кукол мадам Тюссо… Те другие. Спокойные, узнаваемые, несмотря на безликость, безукоризненные и мертвые. А эти… Статика! Именно! Те статичны. Эти – живые. Те – парадные портреты, эти реальны, и даже в обилии золота и украшений не производят впечатления штукарства, в каждой фигуре что-то глубоко личное… Как это сказал Иван: «Он вытаскивает из них нутро», или как-то так. Иван – тонкая натура, подмечает мельчайшие нюансы, судит как художник. Даром что пьяница. А что видит он, Федор? Иван позвал его для окончательного диагноза, как философа, для ответа на вопросы: «Как он это делает? И что он вообще такое?» Ивану непонятно, от бога или от дьявола обломился Мироне дар…
…Алхимик в черном колпаке и черной мантии, лицо фанатика-аскета: нахмурен, сжатый рот, впалые щеки, лоб испачкан сажей; в длинном завитом парике; углубился в чтение свитка, который держит перед собой обеими руками… Не читает, а вчитывается, уставившись в текст с безумным видом. Никак поиски философского камня…
Федор усмехнулся. Коллега в каком-то смысле. Представил себя в колпаке и мантии, как он заходит в аудиторию, а его встречают восторженные вопли студиозусов…
На стойке рядом с мастером – колбы с ядовитыми разноцветными растворами, металлические инструменты – щипцы, клещи, скальпель, скребки; над горелкой продолговатый запаянный сосуд с бурой жидкостью с выходящими из него трубками; грязные лужи на поверхности стойки. Федору показалось, что нос его учуял едкий запах химикатов.
Он шел дальше. Полная женщина с багровым самодовольным лицом… Что там полная – толстуха! В белом мужском пиджаке с огромными плечами, сидит в кресле, выпрямив спину, руки на подлокотниках. Хозяйка. Сбоку стоит длинный тощий негр, тоже в белом, с желтым шарфом вокруг шеи. Контраст разителен: туша женщины с мрачной багровой физиономией и тонкий гибкий негр с яркими белками скошенных на спутницу глаз и насмешливой ухмылкой ярко-красного рта. Его рука с неестественно длинными пальцами в кольцах, с ногтями, выкрашенными сиреневым лаком, лежит на плече женщины. Регина Чумарова и Игорек Нгелу Икеара, заклятые партнеры и совладельцы дома моделей «Икеара-Регия», друзья Федора – собственными персонами. Как живые. Даже живее. В их лицах можно читать, как в книге. Хабалка Регина, грубая, нахальная, прущая напролом, и иезуит Игорек, удачное дитя двух рас, хитрый, насмешливый, охотник-масаи с выдержкой слона, игрок, с которым Регине тягаться не под силу. Сосуществуют на одной территории, зорко наблюдая друг за дружкой, выбирая момент, чтобы «достать» противника и всадить в него жало. И самое удивительное, этот симбиоз рождает удивительной красоты образцы стиля и моды, а в одиночку, увы, оба проигрывают. Федор кивает им, удерживаясь от желания потрепать Игорька по плечу. Надо будет позвонить ребятам, сказать, что восхищен сходством… и вообще. Видел, мол, и проникся. Оба относятся к нему трепетно и всегда ему рады…
Он резко остановился перед зловещей фигурой в черном балахоне с протянутой проклинающей рукой: поленья костра, белый волк. Саломея Филипповна собственной персоной. Хороша! Смотрит на Федора с ухмылкой, словно говорит: «Что, философ, не ожидал?» Ожидал, мысленно отвечает Саломее Филипповне Федор. С самого начала знал, что ведьма. Разве такое скроешь?[8] Надпись на табличке: «Колдунья».
Федор вздрагивает, услышав сзади хриплое тяжелое дыхание, оглядывается и шарахается в сторону. Мирона наклоняется, протягивает руку и включает «костер». Раздается шум моторчика, и в воздух взлетают языки пламени; красные блики пляшут на лице и в глазах ведьмы…
Они смотрят друг на друга. Мастер и философ. Федор отводит взгляд первым. Он чувствует себя ничтожной букашкой, которую рассматривает под микроскопом спец по насекомым. Странное неуютное и неприятное чувство, никогда прежде им не испытанное.
Издалека слышен голос Ивана – он громогласно приветствует девушку Владу, явившуюся на фотосессию…
