Инна Истра
Матушкин гипноз
– А Сережа как отреагировал?
– Да он толком и не понял, мне кажется. Его на следующий день родители на дачу забрали, они в отпуске сейчас, так он там с ними и живет.
– Ясно. А сама-то не звонила?
– Куда? Мобильного у меня нет, а свекрови звонить я не буду.
– Ясно.
– Ирин, я не знаю, что делать. Я уже вся извелась. Ну он же неплохой мужик, и заботливый, и рукастый, и Сережу любит. Ну иногда выпить может, но не то чтобы много. А как свекровь возникнет, так пиши пропало. Он ничего возразить ей не может.
– Ну а ты с ней не пыталась подружиться, подольститься?
– Еще как пыталась. Действовала по заветам всех психологов вместе взятых. Но, Ирин, я же не могу лечь в грязь и позволить по себе топтаться. Ей обязательно нужно унизить меня, обвинить в чем-нибудь, покомандовать. Словно я прислуга какая-то, а она барыня.
– Типичная Кабаниха, – кивнула Ирина.
– Какая Кабаниха?
– Ну из «Грозы» Островского.
– А! Ну да, похожа. И Алексей у нее под каблуком, как тот, не помню имени, сын ее. Только я в реку кидаться не буду.
– Не надо в реку, – согласилась Ирина. – Не те времена.
Подруги рассмеялись, потом Татьяна вздохнула.
– Смех смехом, а я не знаю, что мне делать. Вот просто руки опускаются. Мы ведь прекрасно могли бы жить с Алексеем, если бы не ее штучки.
– Но она же не вечна, – осторожно сказала Ирина.
– И ты туда же. Потерпи, подожди, ночная кукушка перекукует и все такое. Может так и правильно, не знаю. Но она превращает мою жизнь в ад, а я ничего не могу поделать. И опять же, то и дело думаю, может я сама во всем виновата? Ну там, промолчала бы или, как сейчас, поехала бы на эти ее чертовы оладушки. Я уже изгрызла себя вся.
– Может ты просто очень обостренно все воспринимаешь?
– Не знаю, – вздохнула Татьяна. – Но у меня четкое ощущение, что ей хочется вырвать его от нас с Сережей. Она не дает ему ничего даже сделать в доме.
– Что сделать? – не поняла Ирина.
– Ну я хотела ремонт замутить, такой косметический, обои переклеить, их Сережа фломастерами разрисовал, двери поменять старые, потолок подремонтировать. Остекление на балконе поменять надо, рамы деревянные рассохлись все. Лешка не против был, обои даже купили, и вдруг его как подменили, даже слышать про ремонт не хотел. Я ничего понять не могла. Как-то поссорились из-за этого, и он проболтался, мол мать узнала и заявила ему, что он дурак, в чужой квартире вкалывает, что его используют и так далее.
– Почему в чужой? – с удивлением спросила Ирина.
– Ну как же, – вздохнула Татьяна. – Это же моей бабули собственность. После моей свадьбы она к родителям переехала, в мою комнату, а мы в ее квартиру. Правда, мы с Сережей там прописаны.
– Вот оно что. Но глупость какая! Вы же там живете!
– А через месяц он у матери начал делать ремонт, представляешь? Потолки белить, обои клеить…
– Да, – вздохнула Ирина. – Хоть все бросай и увози его в другой город, от мамаши подальше.
Татьяна невесело ухмыльнулась.
– А толку-то? Мамаша и туда позвонит, майонезу привезти попросит.
Ирина вздохнула:
– Безнадега какая-то.
Поход по магазинам и болтовня с Ириной немного отвлекли Татьяну от грустных мыслей, но вернувшись в пустую квартиру, она снова почувствовала себя несчастной. Она попыталась «создать настроение», надела новую футболку и встала перед зеркалом, приняв эффектную позу. Но увидела в нем не модную красотку, а женщину с усталым взглядом, мешками под глазами и понурым видом.
– Черт знает что! – громко сказала Татьяна своему отражению, взяла из тумбочки начатую пачку сигарет и вышла на балкон. Она стояла, курила и смотрела на надвигающуюся грозу. Страшная черная туча ползла по небу, громыхая и сверкая. Налетел сильный порыв ветра, пригнул деревья и поднял пыль. Высокие березы, растущие у дома, склонились под ветром почти до самого балкона. Сверкало и грохотало уже над самой головой, но дождя все не было.
Молодая пара с мальчиком лет четырех спешила укрыться от непогоды. Крепко взяв ребенка за руки, родители бежали вдоль улицы. Мальчик поджимал ноги и висел на руках родителей не касаясь земли, заливисто смеясь голосом-колокольчиком. Мама кричала сыну:
– Владик, прекрати! Встань на ноги!
Но при этом сгибала руку, поднимая ребенка повыше, а папа просто хохотал. Татьяне, наблюдающей за ними с балкона, вдруг стало грустно, одиноко и невыносимо обидно, так обидно, что сами собой потекли слезы. Весь мир стал врагом. Татьяна подняла голову к небу и крикнула, обращаясь то ли к черной туче, то ли к каким-то высшим силам, то ли ко всей Вселенной сразу:
– Ну почему я не могу так же! Я тоже хочу так бежать и смеяться! Почему у меня не получается? Почему все плохо? Что надо сделать, ну дай хоть какой-то знак, мироздание хреново!
В этот момент над крышей дома сверкнула молния и раздался сильный грохот. От звука грома Татьяна непроизвольно присела и зажмурилась.
– Вот тебе и ответ, – мелькнула мысль. – Пристаешь к мирозданию со всякой ерундой. Хорошо просто громыхнуло, а могло и испепелить на фиг.
Она открыла глаза, выпрямилась и застыла. Перед ней на расстоянии вытянутой руки висела шаровая молния. Яркий светящийся шар, сантиметров 10-15 в диаметре, вращался вокруг своей оси, издавая тихие потрескивающие звуки. Маленькие искры вылетали из него и гасли в воздухе.
– Ой, – выдохнула Татьяна.
Шар качнулся, Татьяна медленно и осторожно сделала шаг назад. Потрескивание усилилось.
– Я пошутила, – одними губами сказала Таня. – Не надо мне никаких знаков, сама справлюсь.
Она сделала еще один шажок. Молния, искря и потрескивая, двинулась за ней. Еще шажочек, и тут Татьяна споткнулась о порожек балконной двери и невольно взмахнула руками, пытаясь удержать равновесие. Шар взвился вверх и с громким звуком, напоминающим хлопок петарды, взорвался.
Татьяна очнулась. Она лежала на полу, уткнувшись носом в палас. С трудом приподнявшись, села. Очень сильно болела голова, перед глазами все плыло. Татьяна на четвереньках подползла к шкафу, открыла дверцу в поисках домашней аптечки, но ее на привычном месте не оказалось.
– Да где же она? – с раздражением подумала Татьяна, открывая подряд все дверцы и плохо соображая от пульсирующей головной боли.
Наконец в одном ящичке нашлась коробка с таблетками. Не обнаружив ни нурофена, ни кеторола, Татьяна взяла анальгин и поплелась на кухню. Выдавив из бумажной упаковки две таблетки, она налила в стоявшую на столе чашку воду из эмалированного чайника, проглотила лекарство и села на табурет, прислонившись к стене и закрыв глаза. Боль отступала на удивление быстро и вскоре пропала совсем, как и не было. Татьяна допила воду и крутила пустую чашку в руках, рассматривая рисунок. На картинке была изображена уточка в шляпе с лентами, держащая большую коробку с тортом. Маленькой Тане кто-то подарил набор детской фарфоровой посуды: десертная тарелочка, блюдечко и чашка. Блюдечко и тарелочка разбились как-то сразу, а чашка прожила гораздо дольше. Таня ее очень любила и пила только из нее. Чашка неоднократно падала, но не разбивалась, лишь однажды немного треснула. Мама хотела ее выбросить, потому что нехорошо пить из такой посуды, но Таня воспротивилась. Но как-то раз, вернувшись домой, Таня с бабушкой обнаружили чашку разбитой. Она лежала на полу и была расколота именно по этой трещине. Сколько слез тогда было пролито! Татьяна улыбнулась, провела пальцем по маленькой трещинке и замерла. Стоп! Чашка с уточкой разбилась много лет назад. Тогда что она держит в руках? Татьяна осторожно поставила чашку на стол и осмотрелась.
