На низком очаге, на огне, стоит большой котел. В паре, поднимающемся кверху, виднеются различные образы. Мартышка-самка сидит у котла, снимает пену и смотрит, чтоб она не перелилась через край. Мартышка-самец с детенышами сидит подле и греется. Стены и потолок увешаны причудливою утварью ведьмы.
Фауст и Мефистофель.
К бессмысленным их чарам отвращенье
Питаю я: найдется ль исцеленье
Здесь, в этой тьме безумства, для меня?
Я не хочу советов бабы старой!
И снимет ли дрянная пачкотня
Мне тридцать лет долой своею чарой?
Нет, мир надежды для меня потух:
Беда, коль не найдешь другого мне леченья.
Ужель природа и могучий дух
Нам не дадут бальзама возрожденья?
Мой друг, ты говоришь умно:
Природное есть средство стать моложе;
Жаль, не про нас лишь писано оно,
Да и довольно странно тоже.
Я знать хочу его скорей!
Изволь; вот средство возрожденья
Без чар, без денег, без леченья:
Уединись в глуши полей,
Руби, копай, потей за плугом
И ограничить тесным кругом
Себя и ум свой не жалей;
Питайся просто в скромной доле,
Живи, как скот, среди скотов
И там, где жал ты, будь готов
Сам удобрять навозом поле.
Поверь мне: в этом весь секрет
Помолодеть хоть в восемьдесят лет.
Но не привык я к плугу и лопате,
За них мне взяться было бы некстати;
Нет, узкая мне жизнь не суждена!
Так ведьма, стало быть, нужна.
К чему тут баба – непонятно!
Свари напиток сам, без лишних слов.
Да! Вот бы время я провел приятно!
Уж лучше выстрою я тысячу мостов.
Здесь мало знанья и уменья;
Здесь нужно, друг, немало и терпенья.
Корпеть пришлось бы тут немало лет:
Ведь раньше времени броженью ходу нет.
Чего-чего тут нет в бродилах
И надо знать уловок тьму!
Хоть черт и учит их всему,
А сам все сделать он не в силах.
(Показывая на зверей.)
Не правда ль, миленький народ?
Вот вам слуга, служанка – вот!
(Зверям.)
А что, хозяйка улетела?
Она поела,
В трубу взвилась
И унеслась.
А долго ли она там реет?
Пока огонь нам лапы греет.
(Фаусту)
Как ты находишь – хороши?
Нет слов сказать, насколько гадки.
А мне – так нравятся их речи и повадки;
Беседу их люблю я от души.
(Зверям.)
Ну, куклы чертовы, скажите,
Что тут за варево? Над чем вы ворожите?
Для нищих жидкий суп кипит!
На этот раз
Немало будет публики у вас.
(подползая и ласкаясь к Мефистофелю)
Разочек сыграй
Со мною и дай
Набиться карману!
Без денег шабаш;
А денег мне дашь –
Я умником стану!
Тварь эта с радости совсем бы очумела,
Когда б она в лото играть умела.
Детеныши, играя большим шаром, катят его.
Вот мир летит,
Спешит, бежит,
Крутясь в пустыне.
Стеклянный звон,
Как хрупок он!
Пустой в средине,
Он тут блестит,
А там горит.
Я жив доныне!
Дитя, мой друг,
Пусти из рук.
Не то умрешь ты.
Здесь глина: стук –
И разобьешь ты.
Что в решете у вас?
(доставая решето)
Случись тут вор у нас,
Могли б его узнать мы.
(Бежит к самке и дает ей взглянуть в решето.)
Взгляни-ка в решето:
Вор виден нам, но кто –
Посмеем ли сказать мы?
А что за польза вам от этого горшка?
(Приближается к огню.)
Пустая башка!
Не понял горшка,
Котла не поймет он!
Невежа ты, зверь!
Присел бы теперь
Ты с веником: вот он.
(Заставляет Мефистофеля сесть.)
(который тем временем глядел в зеркало, то приближаясь, то удаляясь)
Что вижу я! Чудесное виденье
В волшебном зеркале мелькает все ясней!
О, дай, любовь, мне крылья и в мгновенье
Снеси меня туда, поближе к ней!
О, если б был не в комнате я тесной,
О, если б мог лететь к богине той!
Но нет, она полузакрыта мглой…
О дивный образ красоты телесной!
Возможна ли подобная краса?
Возможно ли, чтоб в прелести чудесной
Вмещалися все неба чудеса?
Найдется ль чудо на земле такое?
Понятно: шесть ведь дней трудился наш Творец
И «браво» сам себе промолвил наконец, –
Так, верно, что-нибудь да вышло же благое.
Теперь любуйся тем, что видишь пред собой,
А там найду тебе подобное созданье,
И счастлив тот, кому дано судьбой
Сокровищем подобным обладанье.
Фауст все смотрит в зеркало. Мефистофель, потягиваясь и играя веником, продолжает говорить.
Сижу, как царь, на возвышеньи трона,
Со скипетром в руках; нужна еще корона.
(делавшие меж тем разные странные движения, с громкими криками приносят Мефистофелю корону)
Корону ты склей:
Пот нужен для ней
И кровь со слезами.
(Они неловко обращаются с короной, ломают ее пополам и прыгают кругом с ее кусками.)
Свершилось! Мы зрим,
Мы слышим, кричим,
И даже стихами.
(перед зеркалом)
Ах, я с ума сойду!
(указывая на зверей)
Увы, на этот раз
И у меня башка кружиться начинает.
И даже подчас
Бывает, что нас
И мысль осеняет.
(также перед зеркалом)
Я весь горю, нет больше сил моих!
Нельзя ли нам отсюда удалиться?
(в том же положении)
По крайней мере надо согласиться,
Что откровенная поэзия у них.
Котел, оставленный самкою без присмотра, начинает перекипать; возникает большое пламя, бьющее в трубу. Ведьма появляется в этом огне со страшным воплем.
Ай-ай-ай-ай! Вот всех вас я!
Проклятый зверь, свиньей свинья!
Проспал котел! Обжег меня!
Вот всех вас я!
(Замечая Фауста и Мефистофеля.)
Что вижу я!
Зачем вы к нам?
Что нужно вам?
Вот я вам дам:
Сожгу я вас
Огнем сейчас!
(Черпает ложкой из котла и брызжет на всех огнем. Звери визжат.)
(обернув веник, бьет посуду)
Раз – бью, два – бью!
Котлы свалю,
Стряпню пролью!
Знай, морда: так
Стучу я в такт
Под песнь твою.
Ведьма отступает в ярости и ужасе.
Ну что, костлявая? Теперь узнала ты?
Узнала, пугало, царя и господина?
Махну рукой – и все твои скоты
И ты сама – все прахом, образина!
Не уважаешь красный мой камзол?
Петушьего пера узнать не можешь?
Иль я, закрыв лицо, сюда пришел?
Что ж, самому назваться мне предложишь?
Простите, сударь, мне за грубый мой привет!
Но конского при вас копыта нет, –
И вороны куда, скажите мне, девались?
На этот раз уж пусть тебе сошло!
С тех пор воды немало утекло,
Как мы с тобой в последний раз видались.
Цивилизация велит идти вперед;
Теперь прогресс с собой и черта двинул.
Про призрак северный забыл везде народ,
И, видишь, я рога, и хвост, и когти кинул.
Хоть ногу конскую иметь я должен все ж,
Но с нею в публике являться не желаю
И вот в фальшивых икрах щеголяю,
Как франтовская молодежь.
(пляшет)
Ах, голова пошла от радости кругом!
Голубчик сатана, вы снова здесь со мною!
Тсс! Не зови меня, старуха, сатаною!
Как? Почему же? Что дурного в том?
Давно попало в басни это слово!
Что толку, впрочем, от таких затей?
Не меньше стало злых людей,
Хоть и отвергли духа злого.
Теперь мой титул – «господин барон»:
Других не хуже, рыцарь я свободный;
А что я крови благородной –
Так вот мой герб! Хорош ли он?
(Делает неприличный жест.)
(смеясь во все горло)
Ха-ха-ха-ха! Да, это в вашем роде!
Вы все шалун такой же продувной!
(Фаусту)
Учись, мой друг, и поспевай за мной:
Вот что приятно ведьмам в обиходе.
Чем, господа, служить могу вам я?
Подай стакан известного питья;
Но только, знаешь, постарее!
Оно – что год, то действует сильнее.
Охотно. У меня имеется флакон:
Я лакомлюсь порой сама, когда придется.
Притом нисколько не воняет он.
Для вас стакан-другой всегда найдется.
(Тихо Мефистофелю.)
Но если чарами ваш друг не защищен,
Ему и часу жить не остается.
Не бойся: без вреда приятель выпьет мой
Венец стряпни твоей и знанья.
Черти же круг, промолви заклинанья
И влей в стакан напиток чудный твой.
Ведьма со странными жестами выводит круг и ставит в него разные предметы. Стаканы и горшки начинают звенеть и составляют концерт. Наконец она приносит большую книгу и ставит мартышек в круг. Одна из них держит на спине книгу, другие стоят с факелами. Затем она кивает Фаусту, чтоб он подошел.
(Мефистофелю)
К чему, скажи мне, эти представленья?
Чушь глупая, безумные движенья,
Обман и ложь пошлейшие кругом.
Мне этот вздор давно знаком.
Чудак, ведь это лишь для смеха!
Не будь к старухе слишком строг:
Она ведь тоже врач. Пусть будет ей потеха.
Без этого питье тебе пойдет не впрок.
(Заставляет Фауста войти в круг.)
(напыщенно декламируя по книге)
Пойми: причти
Раз к десяти,
Два опусти,
А три ставь в ряд –
И ты богат.
Четыре сгладь,
А шесть и пять
За семь считать
И восемь раз –
Закон у нас.
Пусть девять в счет
За раз пойдет,
А десять сгладь.
Так ведьма учит умножать!
Старуха, видно, бредит в лихорадке.
О, это, друг, еще одни начатки,
А далее вся книга так гласит!
Понять ее стараться – труд напрасный:
Глупец и умный с толку будет сбит
Противоречий массою ужасной.
Все это и старо, и ново! Посмотри
В историю и вспомни: не всегда ли,
Три за одно, одно за три
Считая, люди вздор за правду выдавали?
Так учат зря болтать с начала всех веков, –
С глупцами заводить никто не хочет спора.
Да людям редко что и нужно, кроме слов:
Что в них есть мысли, – верят без разбора!
(продолжая)
Познанья свет
Для всех секрет,
Для всех без исключенья!
Порою он,
Как дар, сужден
И тем, в ком нет мышленья!
Какая чушь! Я убежать готов:
Пожалуй, лопнет голова от вздора.
Я точно слышу песню хора
Ста тысяч круглых дураков!
Ну, будет, будет, мудрая Сивилла!
Ты лучше бы стаканчик предложила,
Налив его полнее, до краев.
Приятелю он не придется солон:
Недаром ведь все степени прошел он
И много разных делывал глотков.
Ведьма с разными церемониями наливает питье в бокал: когда Фауст подносит его к губам, вылетает легкое пламя.
Живее пей до дна бокал –
И ты мгновенно ободришься.
На «ты» давно ты с чертом стал,
А все еще огня боишься.
Ведьма открывает круг; Фауст выходит.
Теперь стоять не надо; живо в путь!
Пусть вам глоточек принесет отраду!
(ведьме)
При случае получишь ты награду;
В Вальпургиеву ночь мне можешь намекнуть.
Вот песенка: чтоб дать всю силу соку,
По временам ее должны вы петь.
(Фаусту)
Скорей! Иди, а то не будет проку:
Ты непременно должен пропотеть,
Чтоб весь насквозь ты пропитался зельем.
Ты прогуляешься спокойно, без забот –
И вдруг почувствуешь с отрадой и весельем,
Как сладко Купидон играть в тебе начнет.
Дай в зеркало мне бросить взор прощальный:
Так был прекрасен образ идеальный!
Не стоит: скоро въявь увидишь ты
Образчик лучший женской красоты.
(В сторону.)
Да, этим зельем я тебя поддену.
Любую бабу примешь за Елену!
Фауст и Маргарита, проходят.
Прекрасной барышне привет!
Я провожу вас, если смею.
Прекрасной барышни здесь нет!
Домой одна дойти сумею.
(Вырывается и уходит.)
Как хороша! Я клятву б дал,
Что в жизнь подобной не видал!
Так добродетельна, скромна –
И не без колкости она.
А взор потупленных очей –
Запечатлен в душе моей.
Румяных губ и щечек цвет…
Ах, позабыть его – нет сил!
А как суров и краток был
Ее находчивый ответ!
Восторг – и слов тут больше нет!
Входит Мефистофель.
Ты должен мне добыть девчонку непременно.
Какую?
Ту, что только что прошла.
Как, эту? У попа она сейчас была
И от грехов свободна совершенно:
К исповедальне подойдя,
Отлично все подслушал я.
Она на исповедь напрасно
Пришла: невинна, хоть прекрасна, –
И у меня над нею власти нет.
Не меньше ж ей четырнадцати лет?
Ты говоришь, как Дон Жуан порочный:
Подай ему сейчас любой цветок!
Он мнит, что нет любви, нет чести прочной,
Которой он похитить бы не мог!
Но не всегда бывает это впрок.
Достопочтенный ментор мой, нельзя ли
Меня теперь избавить от морали?
Без лишних слов скажу тебе одно:
Знай, если эту ночь я в неге страстной
Не проведу с малюткою прекрасной,
То в полночь нам с тобой расстаться суждено!
Подумай, друг: не все же мне подвластно!
Мне надобно не меньше двух недель,
Чтоб достижимой сделать эту цель:
Сыскать предлог, найти заручку…
Будь семь часов спокоен я, –
Не надо черта мне в друзья,
Чтоб соблазнить такую штучку!
Ты судишь, как француз, слегка.
Прошу тебя, однако, не сердиться.
К чему – так сразу: взять и насладиться?
Утеха, право, тут невелика.
Не лучше ли пойти путем интрижки,
Увлечь ее, водить и так и сяк,
Как учат нас иные книжки?
Мой аппетит хорош и так.
Нет, кроме шуток: лишь впросак
Попасть с горячностью здесь можно.
Здесь надо дело осторожно
Вести, – тут сила не возьмет:
Тут хитрый надобен подход.
Достань же мне вещицу от бесценной,
Сведи меня в покой ее священный,
Достань платочек мне с ее груди,
Подвязку хоть на память мне найди!
Ну, если так влюбился ты в девицу –
Смотри, как верно я тебе служу
И каждою минутой дорожу:
Сегодня ж к ней сведу тебя в светлицу.
К ней? Ею обладать?
Ну вот!
Не сразу же! Она уйдет
К соседке; ты ж, в уединеньи скромном,
О счастье будущем мечтам отдайся томным.
Когда ж? Сейчас?
Немного попоздней.
Так не забудь достать подарок ей!
(Уходит.)
Как, уж дарить? Недурно для начала!
Успехи делать может он вполне!
Известно много старых кладов мне:
Теперь пора проведать их настала.
Маленькая опрятная комната. Маргарита заплетает косу.
Я, право, дорого б дала,
Когда бы я узнать могла,
Кто этот видный господин!
Должно быть, это дворянин:
Так благородно он глядел
И так уверен был и смел.
(Уходит.)
Мефистофель и Фауст.
За мной, потише – вот сюда!
(после некоторого молчания)
Я здесь один хочу остаться.
(оглядывая комнату)
Да!
У девушек так чисто не всегда!
(Выходит.)
(осматриваясь кругом)
О милый сумрак, о приют святой, –
Привет мой вам! Владей, любви томленье,
Душой моей; питай свое стремленье
Надежды милой сладкою росой!
Как дышит здесь повсюду дух покоя,
Порядком все проникнуто кругом!
Средь бедности довольство здесь какое!
Святой приют! Благословенный дом!
(Бросается в кожаное кресло у постели.)
Прими ж меня, семейный старый трон!
Отцов и дедов нежил ты покоем
В дни радости и горя, окружен
Детей беспечным шумным роем!
Быть может, и она, мой ангел, меж детей,
В красе румяных щечек, ликовала
И, благодарная за елку, всех нежней
Сухую руку деда целовала.
Твой дух, о дева, надо мной парит,
Дух тихого довольства и порядка;
Устами матери тебе он говорит,
Чтоб чистой скатертью твой стол был устлан гладко,
И учит посыпать, узоры выводя,
Песком весь чистый пол каморки тесной.
О милая рука! Божественность твоя
Из хижины создать способна рай небесный!
А здесь!
(Отдергивает полог кровати.)
Святой меня объемлет страх!
Я не ушел бы, кажется, отсюда!
Лелеяла природа в легких снах
Здесь ангела, и вот – явилось чудо!
Дитя дышало в сладком сне,
И чистой творческою силой
Прекрасный образ в тишине
Расцвел, божественный и милый!..
А я? Сюда что привело меня?
О небо, как глубоко тронут я!
Чего хочу? Чем совесть так задета?
О бедный Фауст, ты ли, ты ли это?
Не чары ли, под кровом полутьмы,
Здесь в воздухе? Я шел, чтоб насладиться, –
Пришел – и сердце грезами томится!
Иль ветерка игрушкой служим мы?
Как я своих бы мыслей устыдился,
Когда ее сейчас бы увидал!
Я за минуту был не больше как нахал,
Теперь же в прах пред нею бы склонился.
(входя)
Скорей беги! Она сюда идет!
Прочь! Навсегда! Ее мне видеть больно!
А я принес и ларчик; вот –
Увесист, кажется, довольно!
Ей в шкаф поставим мы его:
Она с ума сойдет, ручаюсь!
Такой вещицей хоть кого
Для вас сманить я обещаюсь:
Игра – всегда игра; дитя – всегда дитя!
Осмелюсь ли?
Вы это не шутя? Хотите ларчик вы себе оставить?
Так раньше бы сказать, не ждать до этих пор,
Чтоб нам не тратить времени на вздор
И от пустых меня хлопот избавить!
Не скряга ж вы, надеюсь, милый мой!
Для вас затылок трешь, мозолишь руки…
(Ставит ларчик в шкаф и запирает его.)
Ну, прочь! Скорей теперь за мной!
Пусть соблазняется: ей надо быть одной!
А вы – стоите с видом скуки,
Как будто вам приходится идти
На лекцию, и вот уж на пути
И метафизика, и физика пред вами
Живьем стоят с постылыми словами!
Уходят. Маргарита входит с лампой.
Как душно! Тяжесть в воздухе какая!
(Открывает окно.)
А ночь совсем не так тепла.
Скорей бы маменька пришла!
Чего-то все боюсь одна я,
И страх, и дрожь меня берет:
Такой мы глупенький народ!
(Начинает петь и раздеваться.)
Жил в Фуле[10] король; он до гроба
Был верен душою простой;
Ему, умирая, зазноба
Оставила кубок златой.
И стал ему кубок заветный
Дороже всего с этих пор;
Он пил – и слезой чуть заметной
Средь пира туманился взор.
И роздал король пред кончиной
Наследникам все города;
Но кубок – лишь кубок единый –
Оставил себе навсегда.
Морские валы грохотали
Под башней, бушуя у скал;
Меж рыцарей, в дедовской зале,
Прощаясь, король пировал.
И встал он, и выпил весь полный
Свой кубок, – с ним жизни весь пыл;
И в шумные, бурные волны
Священный свой кубок пустил.
Он видел, как кубок, волною
Подхвачен, черпнул и пропал;
И очи покрылися тьмою, –
И пить он, и жить перестал.
(Отпирает шкаф, чтобы убрать платье, и видит ларчик.)
Как этот ларчик тут явиться мог?
Шкаф, кажется, был заперт на замок.
Вот странно! Что за вещи тут – не знаю!
Но, впрочем, понимать теперь я начинаю:
Не взят ли, может быть, он маменькой в залог?
А! ключик здесь, привязанный тесьмою.
Что, если я его возьму да и открою?
(Отпирает.)
Что это! Боже мой! Чудеснейший убор!
Не приходилось мне такого до сих пор
Видать нигде. Его и барыня б надела
И на гулянье в нем отправилась бы смело.
Цепочку бы надеть: каков-то в ней мой вид?
Чья ж эта роскошь вся? Кому принадлежит?
(Наряжается и смотрит в зеркало.)
Хоть серьги мне иметь хотелось бы ужасно!
Наденешь их – сейчас совсем уже не то!
К чему красивой быть? Совсем, совсем напрасно!
Не худо это, – я, конечно, в том согласна;
Да люди красоту нам ставят ни во что
И хвалят только нас из жалости. Вот слава:
Все денег ждут,
Все к деньгам льнут;
Ах, бедные мы, право!
Фауст задумчиво прохаживается.
Подходит Мефистофель.
Клянусь отвергнутой любовью, бездной ада!
Ругался б хуже я, да нечем, – вот досада!
Ну, что с тобой? Вот морда-то из морд!
Что там могло с тобою приключиться?
Я рад бы к черту провалиться,
Когда бы сам я не был черт!
Да ты не спятил ли, приятель?
К лицу ль тебе беситься, кстати ль?
Подумай: ценный наш убор
Стащил у Гретхен патер-вор.
Мамаше Гретхен показала,
А той сейчас же жутко стало:
В молитвы вся погружена
И чуткой быть приучена,
Повсюду нюхает она,
Свята ли штука иль грешна, –
А тут разгадка, видимо, простая,
Что святость в этом ларчике плохая.
«Дитя мое, – старуха шепчет ей, –
Неправое именье – лютый змей!
Снесем его Царице мы Небесной –
И манны нам пошлет она чудесной».
Бедняжка Гретхен от таких речей
Поморщилась, надула молча губы:
Дареному коню не смотрят, дескать, в зубы,
И чем же, мол, уж так безбожен был,
Кто мне сережки подарил?
Мать между тем попа призвать успела;
Тот сразу видит, в чем тут дело.
«Поступку вашему я рад, –
Им говорит он с постной рожей, –
Кто воздержался – тот богат».
Желудок, мол, хорош у Церкви Божьей;
Немало стран уж слопала она
И несвареньем все же не больна.
Одна лишь Церковь может, без сомненья,
Переварить неправые именья.
Да, все берет она сегодня, как вчера!
Король и жид на то такие ж мастера.
Потом браслеты, кольца, брошки
Загреб он, как грибы в лукошке,
Прибрал – спасибо не сказал,
Как будто горсть орехов взял,
И посулил за то награды
В раю, а те стоят – и рады!
А Гретхен?
Мучится, жалеет:
Подарок спать ей не дает –
И день и ночь c ума нейдет,
А с ним – кто так дарить умеет.
Бедняжка! Как ее мне жаль!
Другой достать для ней нельзя ль?
Да не такие безделушки.
Для вас, конечно, всё игрушки!
Я так хочу, – хоть разорвись!
Да ты к соседке подберись:
Будь бес как бес, не размазня!
Чтоб был подарок у меня!
Так точно, сударь: рад служить на славу!
Фауст уходит.
Влюбившийся дурак на глупости горазд:
И солнце, и луну, и звезды он отдаст
На фейерверк, – красотке на забаву!
(одна)
Господь с тобой, мой муж! Скажу правдиво:
Ты поступил со мной несправедливо!
Пропал куда-то с буйной головой,
А я – сиди соломенной вдовой!
А чем его я в жизни оскорбила?
Свидетель Бог, как я его любила!
(Плачет.)
Давно уж он и умер, может быть!
О смерти б хоть свидетельство добыть.
Входит Маргарита.
Ах, Марта!
Гретхен, что с тобою?
Колена гнутся подо мною:
В шкафу я вновь ларец такой
Нашла с чудесною резьбой;
А вещи – просто загляденье
И лучше прежних без сравненья.
Ты матери о том не говори,
А то опять снесет на покаянье!
Ах, погляди! Ах, посмотри!
(наряжая ее)
Ах ты, счастливое созданье!
Что толку в том! Ведь в них не смею я
Ни погулять, ни в церкви показаться…
А ты бывай почаще у меня:
Тихонько здесь ты можешь наряжаться.
Пред зеркальцем повертишься часок:
Вот нам и радость будет, мой дружок!
А там, при случае, – ну, в праздник, что ли, –
станем
Мы вещь за вещью в люди надевать:
Цепочку, серьги там… Твоя старуха-мать
И не заметит их; а то ведь и обманем!
Но ларчик как ко мне поставлен в шкаф и кем?
Тут, Марта, что-то есть, – тут чисто не совсем.
(Стучатся.)
Ах боже мой, не мать ли уж за мною?
(смотрит в дверное окошечко, отдернув занавеску)
Какой-то господин; сейчас ему открою.
(Отворяет дверь.)
Пожалуйте.
(входя)
Прошу простить меня,
Что прямо к вам вхожу я так свободно.
(Почтительно отступает перед Маргаритой.)
Я к Марте Швердтлейн.
Марта – это я.
Что, сударь, будет вам угодно?
(тихо Марте)
Благодарю: теперь я знаю вас;
Но барышня в гостях у вас сейчас;
Итак, прошу прощенья за помеху.
Я к вам зайду попозже: мне не к спеху.
Вы, сударь, приняли за барышню ее?
Подумай, – что за честь тебе, дитя мое!
Ах, вовсе нет! Я девушка простая…
Вы чересчур добры… Цепочка золотая
И эта брошка – не моя.
Сударыня, судил не по цепочке я!
Осанка, взгляд ваш – как у дамы знатной.
Так я могу остаться? Как приятно!
Ну что ж, какую же вы принесли мне весть?
О, как желал бы я вам лучшую принесть!
Да, тяжело слова мне выговорить эти:
Ваш добрый муж велел вам долго жить на свете.
Он умер? Мой дружок, супруг мой дорогой!
Ах, я не вынесу! За что беда такая!
Ах, Марта, не тужи, утешься, дорогая!
Угодно ль выслушать рассказ печальный мой?
Нет, лучше жить, любви совсем не зная:
Я б умерла от горести такой!
Нет худа без добра, и нет добра без худа!
Скажите ж, как и где он дух свой испустил?
Лежит он в Падуе, там, далеко отсюда,
Святой его Антоний приютил.
Он спит теперь сном вечным и отрадным
В священном месте, тихом и прохладном.
Что ж поручил он вам?
Мне долг велит
Большую передать вам просьбу: непременно
Просил он отслужить три сотни панихид.
Карманы ж у меня – пустые совершенно.
Как? Ни одной монетки? Ни одной
Вещицы? Да любой мастеровой
В своей котомке что-нибудь приносит
На память в дом и делится с женой;
Скорей не ест, не пьет и милостыню просит!
Мадам, мне очень жаль; а впрочем, ваш супруг
Не расточитель был. Он вынес много мук,
Когда в грехах своих он каялся душевно
И жаловался всем, как жизнь его плачевна.
О, как несчастны люди! За него
Я помолюсь от сердца моего.
Вы замуж выйти хоть сейчас достойны:
Такое вы премилое дитя!
Ах нет, мне рано!..
Будьте в том спокойны,
И поручусь вам чем угодно я,
Что лучший кавалер обрадовался б счастью
Такую прелесть обнимать со страстью.
Обычай скромный наш на это не похож.
Обычай или нет, – бывает это все ж!
Ну, продолжайте же!
Я был при смертном ложе
Супруга вашего: под ним всего была
Солома лишь одна навозная, но все же
Он умер во Христе, кляня свои дела.
«Увы! – он восклицал. – Достоин я проклятья
За то, что бросил так жену и все занятья!
Воспоминание об этом – казнь моя.
Ах, если бы жена грехи мне отпустила!»
(плача)
Мой добрый муж, давно я все тебе простила!
«Но, видит Бог, она еще грешней, чем я!»
Он лжет! Бездельник! Лгать у гробового края!..
О да! Поверьте мне, подумал сам тогда я,
Что это бредит зря в предсмертных муках он.
Он говорил: «Я жил не праздно, не зевая, –
В поту лица детей и хлеб свой добывая,
Ел только черствый хлеб, измучен, истощен,
Но и того не мог ни разу съесть в покое».
А всю мою любовь, денное и ночное
Страданье он забыл? Вся верность – нипочем?
О нет, он свято помнил обо всем!
Он говорил: «Из Мальты уезжая,
Молился я о детях, о жене, –
И милость Небо ниспослало мне:
Нам в море барка встретилась большая
Турецкая, которая везла
Несметные сокровища султана.
Напали мы, и храбрость верх взяла,
И мне уделена частичка тут была,
При дележе богатства басурмана».
Ах! Где ж он деньги дел? Быть может, их зарыл?
Ну, денег тех искать – что ветра в поле!
Когда потом в Неаполе он был
И здесь, как гость, покучивал на воле –
Им крепко занялась красавица одна;
И вот участье приняла она
Столь близкое в его печальной доле,
Что он ее любовь и верность оценил
И знаки нежности до гроба сохранил.
Подлец! Мерзавец! Вор! Враг своего семейства!
Ни горе, ни нужда, ни смертный час – ничто
Не сокрушило в нем бесстыдства и злодейства!
Ну вот и умер он зато!
На вашем месте я, даю вам слово,
Всего лишь год бы траур поносил,
А там бы мужа стал искать другого.
Увы, каков мой первый был,
Навряд ли я найду второго!
Такой он был милейший дурачок!
Любил он только жен чужих, к несчастью.
Вино чужое пил, где только мог,
Да был бродягою, да был еще порок:
Игре проклятой предан был со страстью.
И только? Что ж, когда и вам
Он позволял, что делал сам,
Так жить с ним было превосходно!
С таким условьем с вами нам
Ударить можно по рукам.
Насмешник! Вам шутить угодно.
(про себя)
Удрать теперь: у ней такая прыть,
Что даже черта рада подцепить.
(Маргарите.)
А ваше сердце все еще свободно?
Что вы сказать хотите?
(про себя)
О дитя
Невинное!
(Громко.)
Я ухожу. Простите!
Прощайте!
Ах, минутку подождите:
Свидетельство иметь хотела б я,
Где ясно б каждый пункт обозначался –
Когда и где и как мой муж скончался.
Порядка другом я всегда была,
А потому охотно бы прочла
Известие о смерти и в газете.
Сударыня, повсюду, в целом свете
Свидетелей достаточно двоих,
Чтоб истину упрочить. Вот, пожалуй,
Есть у меня приятель, – славный малый;
Он подтвердит правдивость слов моих.
Я приведу его сюда.
Ах, приведите!
А барышня придет?
Прошу вас, приходите!
Он молодец собой, умен:
Ну, словом, кавалер вполне изящный он.
Боюсь, придется мне краснеть пред господином!
Краснеть? – Ни пред одним на свете властелином!
Так вечерком у нас в саду
Я с нею вас сегодня жду.