В нише стены статуя Mater dolorosa[13], перед нею кружки с цветами. Гретхен ставит свежие цветы.
Скорбя, страдая,
О Мать Святая,
Склонись, склонись к беде моей!
С мечом в груди ты
На лик убитый
Христа глядишь, полна скорбей.
Отца зовешь ты
И вздохи шлешь ты
Из глубины души своей.
Увы, кто знает,
Как изнывает
Вся грудь моя, тоски полна?
Как душа моя томится,
Как дрожит, куда стремится, –
Знаешь ты лишь, ты одна!
С людьми ли я, – невольно
Мне больно, больно, больно,
Везде тоскую я!..
Одна ли горе прячу, –
Я плачу, плачу, плачу,
И рвется грудь моя.
Цветы омыла эти
Слезами я, скорбя,
Когда я на рассвете
Рвала их для тебя.
Когда мне заблестели
Лучи зари в окно –
Сидела я в постели,
Рыдая уж давно.
Меня позором не убей!
Молю тебя я,
О Мать Святая,
Склонись, склонись к беде моей!
Валентин, солдат, брат Гретхен.
Сидишь, бывало, за столом
С друзьями; шум идет кругом;
О девках только и речей, –
И каждый хвалится своей
Да пьет, красой ее кичась;
А я, спокойно подбочась,
При этой шумной похвальбе
Сижу да слушаю себе;
И вдруг, смеясь, крутя свой ус
И полный вверх стакан подняв,
Скажу: «У всякого свой вкус,
Не угодишь на каждый нрав;
Но мне назвать прошу я вас
Одну хоть девушку у нас,
Чтоб Гретхен стоила моей,
В подметки чтоб годилась ей!»
Тут шум пойдет, и звон, и гром:
«Он прав, он прав! – толпа кричит. –
Нет краше девушки кругом!»
Любой хвастун тут замолчит.
Теперь – рви волосы да злись,
Лезь на стену, – хоть разорвись
От гнева: стали все кругом
Кивать, подмигивать глазком.
Язвить любой бездельник рад:
А я, как будто виноват,
Сижу, молчу. Чуть кто сболтнет,
Меня бросает в жар и пот.
Хоть разнесешь их всех, а все ж
Не скажешь им, что это ложь!
Кто там? Какой там черт ползет?
Не двое ль их? Пришли за нею!
Постой же: пусть я околею,
Когда он с места жив уйдет!
Входят Фауст и Мефистофель.
Вон в ризнице церковной под окном
Блестит огонь лампады: то затихнет,
Слабей, слабей, то снова ярко вспыхнет,
То вновь замрет – и мрак густой кругом.
В душе ж моей давно огонь не блещет.
Что до меня, то грудь моя трепещет,
Как у кота, когда влезает он
На крышу, юной кошкою прельщен.
И мысли все хорошие такие:
То похоть, то проказы воровские.
Все существо мое с восторгом ждет
Чудеснейшей Вальпургиевой ночи.
Вот послезавтра к нам она придет;
В ту ночь недаром сна не знают очи.
А этот клад, что видится вдали:
Поднимется ль он вверх из-под земли?
Порадуйся, недолго ждать: оттуда
Ты котелок достанешь без труда.
Недавно я заглядывал туда:
Там талеров[14] порядочная груда.
Браслетов нет ли иль перстней
Моей красотке на веселье?
Найдутся там и вещи поценней:
Жемчужное я видел ожерелье!
Вот это хорошо! Мне больно к ней идти
И ничего с собой в подарок не нести.
По мне, так чем же было б неприятно
Себя порой потешить и бесплатно?
Как ярки звезды! В блеске их лучей
Теперь я шутку выкину на диво:
Спою я песню нравственную ей,
Чтоб тем верней сманить красотку живо.
(Поет, аккомпанируя на гитаре.)
Не стой, не стой,
Не жди с тоской
У двери той,
Катринхен, пред денницей!
Не жди, не верь:
Войдешь теперь
Девицей в дверь,
А выйдешь не девицей!
Не верь словам!
Насытясь сам,
Бедняжке там
«Прости, прощай!» – он скажет.
Скажи: «Постой,
Повеса мой,
Пока со мной
Кольцо тебя не свяжет!»
(выходя)
Черт побери! Кого ты там
Смущаешь, крысолов проклятый?
Гитара к черту! К черту сам
Слетишь и ты, певец завзятый!
Гитара сломана: ее не нужно нам!
Теперь и череп пополам!
(Фаусту)
Ну, доктор, я вас приглашаю!
Вперед, смелее! Не робей,
Валяй шпажонкою своей,
Коли смелей, я отражаю.
Так отражай же!
Я к услугам весь!
Еще!
Могу!
Сам черт дерется здесь!
Но что со мной! Рука уж ослабела.
(Фаусту)
Коли же!
(падая)
Ох!
Смирили дурака!
Теперь пора убраться нам приспела:
Тут будет шум и крик наверняка.
Хоть мне возня с полицией легка,
Но уголовный суд – иное дело!
Уходят.
(у окна)
Сюда скорей!
(у окна)
Сюда огня!
Здесь драка, спор! Здесь шум, возня!
Убит один, – гляди!
(выходя)
А где убийца, где злодей?
(выходя)
Кто здесь?
Сын матери твоей.
Всевышний, пощади!
Я умираю; скор тут сказ,
И скор конец вдвойне.
Не войте, бабы! Все ко мне –
И слушать мой рассказ!
Все обступают его.
Ты, Гретхен, очень молода
И так глупа, что навсегда
Плохой избрала путь.
Могу при всех тебе сказать:
Когда могла ты шлюхой стать, –
Так уж открыто будь!
О Боже! Брат мой, что такое?
Оставь хоть Бога ты в покое!
Что было – нам не воротить;
Уж, видно, так тому и быть.
Ты начала теперь с одним,
Потом другой придет за ним.
А как до дюжины дойдет,
К тебе весь город побредет.
Когда впервые грех родится,
Себя таит он в первый миг;
Под кровом ночи рад он скрыться
И закрывает грозный лик;
Тогда убить его не поздно.
Но скоро, скоро грех растет,
Средь бела дня, открыт, идет;
Лицо его не меньше грозно,
Но чем лицо его страшней,
Тем яркий свет ему нужней.
Я знаю, срок настанет твой, –
И честный гражданин любой,
Как перед язвой моровою,
Распутница, перед тобою
Отпрянет. От стыда горя,
В глаза открыто ты не взглянешь;
В цепочке ты франтить не станешь
И убежишь от алтаря!
Не будешь в танце красоваться
Ты в кружевном воротничке:
Меж нищих и калек скрываться
Ты будешь в темном уголке!
И если Бог простит твой грех,
Ты на земле презренней всех!
Предайтесь лучше покаянью,
Чем удручать себя вам бранью!
Когда б сломать я ребра мог
Тебе, бесстыжей сводне скверной,
Я знаю, что простил бы Бог
Тогда грехи мои наверно!
О муки ада! Брат мой, брат!
Напрасны слезы, говорят!
Сестра, ты честь свою забыла,
Меня ты в сердце поразила, –
На Божий суд идет твой брат,
Без страха, честно, как солдат.
(Умирает.)
Служба, пение, орган. Гретхен в толпе народа; позади ее Злой Дух.
Не так ты, Гретхен, прежде,
С душой невинной,
Ходила к алтарю.
Молясь по книжке старой,
Ты лепетала,
Наполовину детским играм,
Наполовину Богу
Душою предана!
О Гретхен!
Где голова твоя?
И на душе твоей
Какой тяжелый грех?
Ты молишься ль за мать свою? Она
Тобой для долгих-долгих мук усыплена!
Чья кровь у дома твоего?
Что у тебя под сердцем скрыто?
Не шевелится ль что-то там
И не тревожит ли тебя
Присутствием своим?
Увы, увы!
Как дум мне этих избежать,
Которые теснятся отовсюду
Ко мне и в душу проникают?
Dies irae, dies illa
Solvet saeclum in favilla[15].
Звуки органа.
Гнев неба над тобою!
Труба звучит;
Заколебались гробы;
Душа твоя
Из бездны праха
Для мук ужасных
Огня и ада,
Дрожа, встает!
О, если б мне уйти отсюда!
Мне грозный гром органа
Дышать мешает,
Меня терзает это пенье
До глубины сердечной!
Judex ergo cum sedebit,
Quidquid latet, adparebit,
Nil inultum remanebit[16].
Как душно мне!
Как эти арки, эти своды
Теснят меня!
Воздуха, воздуха больше!
Беги! Но грех и стыд
Не будет скрыт.
Что? Воздуха? Света?
Горе тебе!
Quid sum miser tunc dicturus,
Quem patronum rogaturus,
Quum vix justus sit securus?[17]
Свой лик пресветлый отвращают
Святые от тебя,
И руку протянуть тебе
Им, чистым, страшно!
Увы!
Quid sum miser tunc dicturus?
Соседка, ваш флакон!..
(Падает в обморок.)
Местность в горах Гарца, в окрестностях деревень Ширке Эленд.
Фауст и Мефистофель.
Не чувствуешь нужды ты в помеле?
Теперь на дюжем рад бы я козле
Погарцевать, уставши от дороги.
Меня еще покамест носят ноги.
Дубинкой путь стараюсь облегчать.
К чему дорогу сокращать?
То странствовать в извилистой долине,
То лезть с утеса на утес к вершине,
Откуда вниз ручей стремится в дол, –
Мне весело, и путь мой не тяжел.
Везде весна: береза зеленеет,
Позеленела даже и сосна;
Ужель на нас весною не повеет?
Признаться, мне чужда весна!
Во мне зима царит: мне надо,
Чтоб снег, мороз был на пути моем.
В ущербе месяц; тусклою лампадой
Едва мерцает красным он лучом;
Неважный свет! Здесь каждый шаг нам может
Опасен быть: наткнешься прямо лбом
На камень или ствол. Постой-ка, нам поможет
Блудящий огонек, мелькающий кругом!
Эй, ты, поди сюда и посвети, любезный!
К чему иначе свет твой бесполезный?
Веди-ка нас вперед средь этой тьмы.
Мне изменить придется, вам в угоду,
Мой легкий нрав и всю мою природу.
И вкривь, и вкось блуждать привыкли мы,
Эге! ты – человека подражатель?
Во имя черта, – марш вперед, приятель,
Не то – тебя задую я сейчас!
Я вижу, вы хозяин здесь; для вас
Все сделать я готов, чтоб не сойти с дороги.
Но помните: гора от чар с ума сойдет,
И если вас огонь блуждающий ведет,
То вы к нему не будьте слишком строги!
Фауст, Мефистофель и Блуждающий огонек
(поют попеременно)
В область сна вошли мы, словно
В очарованные страны.
О, веди нас прямо, ровно
Сквозь леса и сквозь туманы,
Чрез пустыню, меж горами!
Вот деревья вдаль рядами
Сзади нас, шумя, несутся;
Гор вершины будто гнутся;
Скалы длинными носами
Захрапели перед нами.
Под камнями, под кустами
Слышу я ручья шептанье:
Песня ль это иль журчанье?
Зов любви ли, звук ли смеха,
Счастья ль отклик – нам утеха,
Песнь надежд, любви мечтанья?
И всему свой отзыв эхо
Шлет, как старое преданье.
С шумом, гулом мчатся бойко
Сыч и чибис, с ними сойка:
Все проснулись, всем гулянье!
А в кустах сидят лягушки –
Долгоножки, толстобрюшки.
Будто змеи, меж камнями
Вьются корни за корнями,
Западни для нас готовят,
И пугают нас, и ловят,
И, ожив, деревьев капы[18],
Как полипы, тянут лапы
Нам навстречу. И, несметны,
Мох и вереск наполняя,
Беспокойны, разноцветны,
Мыши носятся шныряя;
И вокруг роями реет
Светляков толпа живая
И, с дороги нас сбивая,
Яркой свитой пламенеет.
Но скажи: вперед мы шли ли,
Иль на месте все мы были?
Лес и горы заходили;
Скалы, сучья рожи злые
Строят нам; огни ночные
Засверкали, засветили.
За меня держись сильнее:
Здесь с горы всего виднее
Будет нам, как царь Маммон
Заблестит со всех сторон.
Как странно мутный свет мерцает
Внизу румяною зарей!
В глубокой бездне он сверкает
И льется слабою струей;
Здесь встал туман, там – пар безбрежный;
Сквозь дымку жар горит лучом;
Здесь свет струится нитью нежной,
Там брызжет огненным ключом;
То, охватив всю глубь долины,
Он в сотнях жил струится там,
То, заключен среди теснины,
Он одиноко блещет нам;
Там сыплет искры, их взметая,
Как золотой песок со дна,
А здесь – смотри – горит седая
Утеса старого стена!
Ужель на праздник досточтимый
Маммон дворца б не осветил?
Ты, к счастью, всю картину охватил:
Уж мчится хор гостей неукротимый.
Как грозен вихрь! В порыве бурных сил
Он в спину бьет могучими толчками.
За ребра скал обеими руками
Держись: не то ты свалишься в обрыв.
Лес потемнел; в туман весь погруженный,
Шумит он. Вот, глаза раскрыв,
Взлетает филин пробужденный,
И ломятся колонны
Зеленого лесного дома.
Ты слышишь ли раскаты грома,
Стволов паденье, шум ветвей,
И леса стон, и скрип корней?
Ствол за стволом друг друга кроет
В глубокой пропасти, на дне,
И ветер свищет, буря воет
Среди обломков в глубине.
Слышишь крики – дальше, ближе?
Слышишь вопли – выше, ниже?
Между скал, по скатам гор
Шумно мчится дикий хор.
На Брокен все! Толпа густа;
Посев был зелен, рожь желта.
Там Уриан[19] вверху сидит,
К вершине ведьмам путь лежит
Средь гор и скал, с метлой, с козлом, –
И вонь, и гром стоят кругом.
Старуха Баубо[20] в стороне
Летит на матушке-свинье!
Хвала, кому хвала идет!
Вперед же, Баубо! Пусть ведет!
На дюжей свинке Баубо-мать
Достойна хором управлять.
Откуда ты?
Чрез Ильзенштейн я шла:
Там я сову в гнезде нашла,
А та глаза себе таращит!
О, чтоб тебя нелегкая взяла!
Кой черт тебя так скоро тащит?
Она зацепила меня, пролетая:
Глядите-ка, рана какая!
Нам всем дорога немала, –
К чему друг друга задевать?
Нас колют вилы, бьет метла:
Дитя убила, – лопнет мать.
(полухор)
Улиткой наши все ползут,
А бабы все вперед бегут.
Где зло, там женщина идет
Шагов на тысячу вперед.
Не будем в споре тратить слов!
Нужна им тысяча шагов;
Мужчина вздумает – и вмиг
Одним прыжком обгонит их.
(сверху)
Вперед, вперед, вы, из озер!
(снизу)
Мы рады влезть на скаты гор;
Мы мылись – чисты, хоть куда,
Зато бесплодны навсегда.
Вот вихорь стих, звезда мутна.
За тучи прячется луна;
Темно повсюду с этих пор,
И мечет искры шумный хор.
(снизу)
Подождите! Тише, тише!
(сверху)
Кто кричит в скалистой нише?
(снизу)
Это я! Да, это я!
О, возьмите вы меня!
Триста лет я здесь копаюсь
И к своим попасть пытаюсь.
На вилах мчись, свезет метла,
На жердь садись, седлай козла!
Пропал навеки тот – поверь,
Кто не поднимется теперь.
(внизу)
Тащусь я здесь за шагом шаг,
Другие ж вон умчались как!
Я раньше всех сюда пошла,
А все угнаться не могла.
Мазь ведьме бодрость придает,
Тряпье – за парус нам сойдет.
Корыто – лодка. Не взлетит
Вовеки, кто теперь сидит!
Взлетев к вершине в этой мгле,
Мы ниже спустимся к земле, И чащу леса всю собой
Наполнит наш волшебный рой.
(Спускаются.)
Толкают, жмут, бегут, летают,
Шипят, трещат, влекут, болтают,
Воняют, брызжут, светят. Ух!
Вот настоящий ведьмин дух!
Ко мне, не то нас растолкают!
Да где ж ты?
(издали)
Здесь!
Туда уж увлечен?
В хозяйские права вступить я принужден.
Дорогу! – черт идет! Дорогу, чернь, живее!
Я здесь, брат-доктор! Ухватись скорее!
Пойдем в сторонку; эта толкотня
Невыносима даже для меня.
Вон там какой-то странный свет мелькает
И в те кусты невольно привлекает.
Нырнем туда, бока свои храня.
Противоречий дух, не сам ли ты старался
Меня увлечь сюда? Уж слишком ты умен!
В Вальпургиеву ночь пришел на Брокен он,
И что же? – под кусты запрятаться собрался.
Одни не будем мы и там;
Смотри: огни, пестрея, загорелись!
Веселым клубом гости там расселись.
Все ж наверху бы лучше было нам.
На злое дело вся толпа стремится;
Взгляни: уж дым столбом пошел у них.
Немало здесь загадок разрешится.
Немало и возникнет их.
Пусть свет большой шумит, бушуя,
Тебя подальше утащу я.
Везде бывает так – сомненья в этом нет, –
Что свет большой рождает малый свет.
Взгляни: разделась ведьма молодая,
А старая накидочку взяла.
Будь вежлив к ним: услуга мне большая,
Труд невелик, забава немала.
Чу, музыка играет! Вот досада!
Проклятый скрип! Но покориться надо.
Вперед, вперед! С тобою я пойду,
Вступлю в их круг, тебя в него введу
И познакомлю с новыми гостями.
Что скажешь, друг! Равнина здесь тесна ль?
Взгляни: конца не видно в эту даль!
Здесь тысячи огней горят рядами;
Болтают, пляшут, варят, любят, пьют, –
Чего же лучше? Чем же худо тут?
Как мы войдем? Намерен притвориться
Ты колдуном иль чертом к ним явиться?
Инкогнито я мог бы предпочесть,
Но всяк свой орден в праздник надевает.
Меня «подвязка» хоть не украшает,
Зато копыту здесь большая честь.
Смотри: ползет улитка; протянула
Она рога свои навстречу нам.
Пронюхала, кто я такой, смекнула!
Не скрыться здесь, хоть и хотел бы сам.
Мы от огня к огню пойдем повсюду;
Ты будешь женихом, я – сватом буду.
(Подходит к нескольким сидящим у тлеющих углей.)
Что, господа, сидите в стороне?
Вы лучше время провели бы
Средь молодежи в толкотне;
А так сидеть и дома вы могли бы!
Кто может верить нациям беспечно?
Я делал им добро – и что ж?
Толпа – как женщина, и вечно
У ней в почете только молодежь.
Народ теперь о правде позабыл,
Былое времечко умчалось.
Тот век, когда пред нами все склонялось,
Век золотой, поверьте, был.
И мы не глупы были ведь, небось!
Мы всем по-своему вертели,
И вдруг пошло все вкривь и вкось,
Когда свой труд упрочить мы хотели.
Кто книгу с мыслью умной и благой
Теперь у нас читает, в самом деле?
Нет, молодежь до дерзости такой
Дошла теперь, как никогда доселе!
(на миг являясь дряхлым стариком)
Народ созрел, и близок Страшный суд;
В последний раз на Брокен я взбираюсь…
Так мутно дни мои текут,
Что и весь мир к концу идет, ручаюсь!
Не проходите, господа:
Удобный случай уловите,
Мои товары посмотрите:
Я много их снесла сюда;
Мой магазин – пребогатейший: Ему на свете равных нет.
Здесь ни вещицы нет малейшей,
Не наносившей миру вред:
Здесь нету шпаги, кровью не облитой;
Здесь кубка нет, в котором не бывал
Когда-нибудь напиток ядовитый;
Убора нет, который не прельщал
Невинных дев, и каждый здесь кинжал
Противника изменой убивал.
Эх, тетенька, ты плохо постигаешь
Дух времени: что было, то прошло.
Ты новостей зачем не предлагаешь?
Нас новое скорей бы привлекло.
Однако здесь совсем остолбенеешь:
Вот так базар! Тут оторопь берет.
Стремится кверху весь водоворот:
Ты думаешь, что сам толкать умеешь, –
Глядишь, тебя ж толкают все вперед.
Кто это там?
Знать хочешь, кто она?
Всмотрись: Лилит.
Кто?
Первая жена
Адама. Берегись косы ее касаться:
Коса – ее единственный убор.
Кого она коснется, тот с тех пор
Прикован к ней, не может с ней расстаться.
Вон там старуха с молодой присела.
Умаялись – им пляска надоела.
Ну нет: сегодня отдых здесь плохой.
Вот пляшут вновь: пойдем и мы с тобой!
(танцуя с молодою)
Прекрасный сон я раз видал:
Я перед яблоней стоял;
Вверху два яблочка на ней;
Я влез на яблоню скорей.
Всегда вам яблочки нужны:
В раю вы ими прельщены.
Я рада, что в моем саду
Я тоже яблочки найду!
(танцуя со старухою)
Встревожен был я диким сном:
Я видел дерево с дуплом;
В дупле и сыро, и темно,
Но мне понравилось оно.
Копыта, рыцарь, я для вас
Готова всем служить сейчас:
Дупло охотно я отдам,
Когда оно не страшно вам.
Народ проклятый! Как вы это смели?
Не ясно ль вам доказано давно,
Что духам ног телесных не дано?
А вы плясать, как люди, захотели!
(танцуя)
А он зачем пришел на бал?
(танцуя)
Э, где он только не бывал!
Другие пляшут – он их осуждает;
Когда ж на каждый шаг рацей[22] он не найдет,
То этот шаг он просто отрицает.
Всего больней ему, что мы идем вперед;
Вот если б вы на месте все кружились,
Как он на старой мельнице своей, –
Возликовал бы он душою всей,
Особенно когда б ему вы поклонились.
Вы здесь еще? Нет, вынести – нет сил!
Исчезните! Ведь я же разъяснил.
Но эти черти к поученьям глухи!
Мы так умны – а в Тегеле[23] есть духи!
Как долго я ни просвещал людей,
А толку нет! Неслыханно, ей-ей!
Когда же он надоедать нам бросит?
Вам всем в лицо свой приговор я шлю!
Я деспотизма духов не терплю:
Мой дух его не переносит.
Пляска продолжается.
Сегодня мне ничто не удается,
Но продолжать я путь готов,
И, может быть, в конце концов
Поэтов и чертей мне победить придется.
Постой, вот он сейчас увязнет в луже той,
Где успокоиться от всех трудов он может;
А как пиявка там крестец ему погложет,
Забудет духов он и дух испустит свой.
(Фаусту, который оставляет пляску.)
А где ж, скажи, красавица твоя?
Она, танцуя, так приятно пела.
Во время пенья вдруг увидел я,
Как с губ у ней мышь красная слетела.
И только? Строго ж ты, мой друг, на все глядишь!
Благодари судьбу, – не серая хоть мышь.
Ведь в час любви до этого – нет дела.
Еще я вижу…
Что?
Вдали передо мной
Встал образ девы бледной и прелестной.
Она ступает медленной стопой,
Как будто цепью скованная тесной.
Признаться, в ней, когда гляжу,
Я сходство с милой Гретхен нахожу.
Оставь ее: бездушна дева эта,
Всего лишь – тень, бегущая рассвета.
С ней встреча – смерть, не счастье, не любовь;
При встрече с ней вмиг стынет в жилах кровь,
И человек, как камень, замирает.
Миф о Медузе – кто его не знает?
Глаза ее недвижно вдаль глядят,
Как у усопшего, когда их не закрыла
Рука родная. Это Гретхен взгляд.
Да, это тело, что меня прельстило!
Ведь это колдовство! Обман тебя влечет:
Красавицу свою в ней каждый узнает.
Какою негою, мучением каким
Сияет этот взор! Расстаться трудно с ним!
Как странно под ее головкою прекрасной,
На шее полоса змеится нитью красной,
Не шире, чем бывает острый нож!
Давно все это знаю я: ну что ж?
Под мышку голову берет она порою,
С тех пор, как ей срубил ее Персей.
Ты все, как прежде, носишься с мечтою.
Вперед, на холм, за мною поскорей!
Он весь покрыт веселою толпою:
Как в Пратере, кипит веселье тут!
Уж не театр ли? Мне сдается,
Что скоро здесь спектакль начнется.
Что здесь у вас?
Сейчас начнут
Последнее, седьмое представленье, –
Всегда уж столько принято давать.
Любителя на сцене сочиненье,
Любители здесь будут и играть.
Я ухожу, – прошу в том извиненья:
Я сам любитель – занавес поднять.
На Блоксберге такие представленья
Как раз у места, без сомненья.
Интермедия
Дам я, Мидинга сыны,
Отдых вам и смену.
Холм и поле здесь должны
Заменить нам сцену.
Срок для свадьбы золотой –
Полстолетья дата,
Но, коль кончен спор четой,
Мир приятней злата!
Пусть сегодня духов рой
Верность мне покажет:
В этот час меня с женой
Дружба снова свяжет.
Пук идет, вертясь, крутясь,
В такт ногой ступая;
Духов рой за ним, смеясь,
Мчится, припевая.
Много знает Ариэль
Песенок чудесных;
Много рож пленяет трель,
Много лиц прелестных.
Чтобы в мире муж с женой
Жили – мы наука;
Чтобы дружной быть четой –
Нам нужна разлука.
Зла жена, ворчун супруг, –
Надо разлучиться!
Пусть жена спешит на юг,
Муж на север мчится.
(tutti fortissimo)[25]
Комарьи, мушьи хоботки
Со всей родней талантов,
В траве лягушки и сверчки, –
Вы – наш хор музыкантов!
Вон волынка там гудит, А пузырь-то мыльный;
Толстый нос жужжит, сопит,
Мелет вздор обильный.
Жаба, ноги паука
И, как прибавленье,
Крылья: нет еще зверька –
Есть стихотворенье.
Краток шаг, высок прыжок
По траве росистой…
Ходишь ты, но ты б не мог
Взвиться в воздух чистый.
Маска ль это? Кто бы мог
Верить? Что за чудо!
Оберон, прекрасный бог,
Ты пришел откуда?
Нет рогов и нет когтей,
Но причислен нами
Все ж и он к числу чертей
С древними богами.
Схвачу одни я здесь кругом
Эскизы, я уверен;
Зато в Италию потом
Уехать я намерен.
О, я несчастный! Для чего
Пришел я? Что за мерзость!
Я вижу: ведьмы две всего
Напудрены. О, дерзость!
Я пудры с платьем не взяла, –
Старухам уступаю.
Нагая села на козла
И тела не скрываю.
Мы слишком опытны, умны –
Не станем спорить с вами.
Что юность, свежесть! Сгнить должны,
Как мы, вы скоро сами.
Комарьи, мушьи хоботки,
Вкруг голой не сбирайтесь!
В траве, лягушки и сверчки,
Вы с такта не сбивайтесь!
(в одну сторону)
В прекрасном обществе я тут:
Невесты взор прельщают,
И кавалеров круг не худ –
Премного обещают!
(в другую сторону)
Коль не раскроется сейчас
Земля, их поглощая,
Готов уйти от них как раз
Хоть в самый ад тогда я.
Как мухи, к этой стороне
Примчались мы с клещами:
Хотим папаше Сатане
Принесть поклон мы сами.
Они слетелись в тесный рой, Хотят острить над нами –
И скажут: «С доброй мы душой
И с добрыми сердцами».
Недурно здесь: как раз мой вкус!
Мне ведьмы очень милы:
Скорей меж них, чем между муз,
Гожусь я в заправилы.
Ты ладь с людьми, так в люди сам
Пройдешь и ты, бесспорно.
Как на Парнасе нашем, нам
На Брокене просторно.
Скажите, как его зовут?
Надменный, сановитый,
Готов везде он нюхать: тут
Не скрыты ль иезуиты?
Чиста ль вода, мутна ль вода –
Ловлю я рыбу все же.
Так и святоша иногда
К чертям заходит тоже.
Святоши, верьте мне, возьмут
Все средства без разбора:
Пожалуй, Брокен изберут
Как место для собора.
Как? Новый хор примчался к нам?
Вдали трезвонят что-то.
Нет, это выпи стонут там,
Крича на все болото.
Пошли плясать и так и сяк, –
Стараться все решили;
Бежит хромой, бежит толстяк,
О грации забыли.
Весь этот сброд всего сильней
Друг друга съесть желает;
Но, как Орфей смирял зверей,
Волынка их смиряет.
Не может критика смутить,
Ввести меня в сомненье:
Черт чем-нибудь да должен быть,
А то – он измышленье.
Клянусь, фантазия моя
На этот раз чрезмерна;
И если это все есть я –
То глуп я стал, наверно.
Меня все это здесь сейчас
Как будто злит нарочно:
Стою сегодня в первый раз
Я на ногах непрочно.
Мне в этой весело стране!
Возможно, без сомненья,
По духам зла составить мне
О добрых духах мненье.
Идут за искрой: клад иметь
Желают. Заблужденье:
Я кстати здесь; рифмует ведь
С «сомненьем» – «привиденье».
В траве лягушки и сверчки –
Дрянные дилетанты!
Комарьи, мушьи хоботки!
Ведь вы же музыканты!
Sans souci все нас зовут;
Не сравняться с нами:
Ноги больше не идут –
Ходим вверх ногами.
Ловили прежде мы куски,
А нынче – ну их к Богу!
Идем, стоптавши башмаки,
Мы на босую ногу.
Сюда пришли мы из болот,
Откуда мы и родом;
Однако дан нам полный ход
Блистать меж этим сбродом.
Я с высоты упала, свет
Повсюду разливая, –
И вот, подняться силы нет:
Лежу в траве одна я.
Нам места, места, тесно тут!
Ложись, трава, под нами:
То духи, духи к вам идут
С тяжелыми ногами.
Что за грубый шум и стук!
Вы, слоны, смирнее!
Хочет сам сегодня Пук
Всех быть тяжелее.
Мчись, кому даны судьбой
Крылья, кто душою
В край стремится неземной, –
На цветы за мною!
(pianissimo)
Мгла тумана на полях
Проясняться стала;
Ветер шепчет в камышах, –
Мигом все пропало.