Иосиф Гольман
Белая река, черный асфальт
На пассажирском месте сидел единственный свидетель, Степа Волобуев, друг Рината. Он был не так пьян, как водитель, и кое-что вспомнил. Например, белое пятно перед глазами, когда они выезжали на злополучный перекресток. И еще звонкий удар.
Все это в очередной раз подтверждало версию о виновности Гильдеева: на голове одной из погибших был белый платок. А рядом с размозженной головой другой жертвы нашли кусочек гайки-барашка. Он в точности совпадал с отломом на гайке для крепления внешнего зеркала заднего вида на древней машине Рината.
Ну и что здесь искать хорошему адвокату?
Единственно, что вещал Гильдеев-младший, мол, клялся, что не помнит, чтобы сбивал людей. Ну так он и всего остального не помнит. Если даже не смог из-за руля выйти, когда в забор въехал.
Адвокату в таких случаях остается лишь просить суд пожалеть его крохотного, пока не родившегося ребеночка.
Но навряд ли сильно пожалеют: у убитых им женщин остались шестеро деток. Вообще, для маленького городка произошедшая трагедия была как взрыв бомбы. К злосчастному Ринату сформировалась отчетливая стойкая ненависть. Стольким людям сломал жизнь! И все из-за пьяни. Разумеется, горожане припомнили ему и прошлую трагедию. Теперь факт того, что Гильдеев вышел тогда сухим из воды, трактовался как поддержка имеющего связи завгара.
Короче, не спрячь его менты в СИЗО, Ринат сейчас на городских улицах долго бы не прожил, разорвали бы голыми руками на мелкие части.
– Боюсь, я не смогу вам помочь, – извиняющимся тоном наконец сказала Шеметова.
– Но… как же… – растерялся Ишмурзин. – Вы не можете отказаться! Вы же адвокат!
– Могу, уважаемый, – печально произнесла Ольга. – Я действительно не вижу пользы от своего присутствия. А получать деньги ни за что я не приучена. – Она даже привстала, показывая потенциальному доверителю, что аудиенция окончена. Тот же, прибитый своей бедой, все не уходил.
Адвокат тоже не хотела невежливо торопить человека, и так задавленного обстоятельствами.
А он все не уходил.
Наконец, что-то решив, сказал:
– Вы знаете, мой зять – не подарок. Пьющий, бесхарактерный.
Ольга молча кивнула в знак согласия. Теперь, конечно, знает.
– Но есть один момент в нем, – как-то даже задумчиво сказал Радик Алиханович. – Может, поэтому я и согласился отдать за него дочь.
«Не поэтому, – трезво подумала Шеметова. – Ты ж сам сказал, что она залетела». Однако вслух спросила:
– И почему же?
– А он не врет, – наконец сказал завгар. – Вообще не врет, верите?
– Нет, – честно ответила адвокат. Ей как-то не доводилось видеть совсем не врущих людей. Даже в научных журналах пишут – если ребенок до трех лет не врет и не фантазирует, значит, у него проблемы с умственной деятельностью.
– Вот, представьте себе, – печально подытожил тесть автоубийцы. – Не врет, и все тут. И упорно твердит, что никого не сбивал.
– Нет, – опять не согласилась Шеметова. – Он упорно твердит, что не помнит, как сбивал. Ну так если он, в забор врезавшись, тут же заснул, то что он в принципе может помнить?
– Все остальное помнит, – осторожно сказал тот. – Маршрут, где и с кем пил, сколько выпил.
– Это он все следователю доложил? – ужаснулась Ольга.
– Хуже уже не будет, – усмехнулся завгар.
– К сожалению, – вынуждена была согласиться адвокат. Ей очень не хотелось ввязываться в безнадежное дело, даже за хорошие деньги. Но и жестко отказывать тоже было не по-человечески.
Решение пришло само собой.
– Давайте вот как поступим, – предложила она. – Я отправляю данные из дела вашего зятя на экспертизу. Есть у нас очень опытный эксперт по ДТП. Он все посмотрит. Если найдет хоть малейшую зацепку – я ваша. Идет?
– Идет, – с облегчением согласился тот. – И пусть посмотрит, почему тела так далеко разлетелись. Я много чего видел в жизни. Но чтоб от удара в разные стороны…
Ольга еще раз взглянула на схему дорожно-транспортного происшествия.
Местоположение жертв действительно напоминало развернутый веер.
И в самом деле, почему так?
Она в присутствии Ишмурзина позвонила их постоянному эксперту, Александру Ивановичу Переверзеву, объяснила ситуацию. В трубке послышался недовольный голос.
– Ну я вас очень прошу, – сказала Шеметова. – Ну кто, кроме вас, способен в этом разобраться?
Когда Ольга Викторовна о чем-то очень просила, отказать ей было сложно. Переверзев обещал дать предварительный ответ до выходных.
А затем внезапно позвонил Багров. Явно бил на жалость. Рассказывал, как ему плохо.
– Без меня плохо? – сурово уточнила Шеметова. – Или с диареей?
– И без тебя, и с ней, – честно ответил Олег. За честность и был прощен. Ну и еще потому, что Ольга сама чертовски по нему соскучилась.
Чтобы не класть трубку, зачем-то пересказала ему трагическую историю потенциального подзащитного.
Багров неожиданно оживился.
– А может, там не одна машина была? Если такой веерообразный разлет тел. – И сам же себе ответил: – А впрочем, какая разница. Вторую, даже если она была, еще искать надо. А этот готовенький, уперся в забор и лег спать в ожидании ментов.
– Вот-вот, – согласилась Шеметова, с сожалением кладя трубку. – В общем, будем ждать заключения эксперта, – сказала она завгару. – Если хоть что-то будет, за что можно зацепиться – я ваша. Если нет, извините.
– Согласен, – быстро сказал Ишмурзин. – А если зацепка будет, можно я вас вместе с Олегом Всеволодовичем приглашу? – спросил он.
– Можно, – усмехнулась адвокат.
Потенциальный доверитель явно хорошо подготовился. Ей уже самой захотелось, чтоб какие-никакие зацепки все-таки нашлись. И тогда… С любимым! В далекую Башкирию! Не вечно же он будет привязан к унитазу.
Глава 1
Москва. Большая лужа на Самотечной улице. Личный триумф адвоката Шеметовой
Кто знает, почему юная Ольга аж с седьмого класса средней школы так стремилась в адвокатуру?
Да все знают.
Потому что других причин у романтических дурочек, как правило, не бывает. Ну не за деньгами же? Если бы послушалась родителей, не одобрявших ее выбор, имела бы много больше. С ее-то умом и настойчивостью.
Однако не послушалась.
О чем еще ни разу не пожалела.
Ольга Шеметова защищала всех с детства. Куклу – от любимой, но вспыльчивой сестры, которая могла отбросить надоевшую игрушку. Как можно? Она же беззащитная. Дворового пса (они тогда еще в Воронеже жили) от их дворника. Не злой, в общем-то, дядька. Просто выполнял указание начальства. Пока не столкнулся с сумасшедшей Олькой. Громким плачем, бессовестной лестью и даже конфетами из родительского шкафчика будущая адвокат добилась-таки своего. Дружку было высочайше даровано право жить при дворе на подаяния жильцов их двухэтажного дома.
Потом она защищала одноклассников перед учителями и учителей перед одноклассниками. Практически для каждого случая девочка находила если не оправдательные аргументы, то по крайней мере смягчающие обстоятельства.
На самом деле она просто была веселым и добрым ребенком, причем второе качество оказалось определяющим. Так что в седьмом классе ее главное предназначение всего лишь оформилось вербально, не претерпев при этом никаких изменений по существу.
Ну и, конечно, мечты стали более конкретными.
Одна из «мечт», которую она могла прокручивать в мозгу подолгу, был ее будущий адвокатский триумф.
Визуальное оформление, как правило, заимствовалось из зарубежных фильмов. Невиновного загоняли под смертный приговор злобные негодяи и парочка лжесвидетелей. Судья, непременно в парике и мантии, в общем-то справедливый, но слегка сонный. Типа, докажете вину – отправлю на электрический стул. Докажете невиновность – отпущу домой. Без эмоций, ничего личного.
Гонители устраивали западню, лжесвидетели лжесвидетельствовали, судья сонно кивал и поднимал для удара молоточек, разрешая занести доказательства вины в протокол.
Но не тут-то было! Ударить молоточек не успевал.
– Протестую! – звонко кричала в мечтах Ольга Шеметова, после чего парой острых вопросов громила напрочь логические построения супостатов. Затем она выводила в зал припрятанных для эффектного конца свидетелей. Те прилюдно разоблачали злодеев.
Судья в изумлении теребил парик, после чего просыпался окончательно и приказывал заковать противную сторону в наручники, а несчастного оклеветанного немедленно освободить. К нему, еще не верящему в свое освобождение, бросалась радостная семья, забыв, как водится, поблагодарить спасителя-адвоката. Ольга легко прощала их, потому что, мечтая подобным образом, она уже получала свой кусочек адвокатского счастья.
Очень ей, кстати, нравилось мысленно выкрикивать «Протестую!» Настолько нравилось, что она даже расстроилась, узнав, что в российском судопроизводстве подобное не предусмотрено.
Адвокаты у нас не протестуют, а ходатайствуют перед судьей. Даже чтобы покинуть зал для посещения туалета, по закону требуется устное ходатайство. Не все законы, понятное дело, соблюдаются до буквы, но в наших судах героические протесты адвокатов действительно не прокатывают.
Еще более расстроило первокурсницу Шеметову, что отечественные адвокаты практически никогда не отыскивают настоящего убийцу вместо своего оклеветанного подзащитного. Впрочем, и в американских судах этого также никогда не происходит.
Разве что в американских детективах.
И наконец, окончательно она стала адвокатом, лишь поняв вообще непредставимую в начальном, романтическом периоде вещь. Оказывается, можно всю жизнь проработать блестящим (без преувеличения) и эффективным защитником, НИ РАЗУ не добившись оправдательного приговора!
Причем не только потому, что наши суды тяжко больны обвинительным уклоном. Это тоже, к несчастью, имеет место. Хотя главная причина, конечно, в другом: невиновных судят в десятки раз реже, чем виноватых.
Случись подобное понимание лет на пять раньше – это был бы крах мечты. Теперь даже оно ничего не меняло: побывав в многочисленных ИВС, СИЗО, зонах и тюрьмах, Шеметова уже прекрасно понимала, что такое для зэка получить свободу на пять лет раньше. Или сменить лагерь на колонию-поселение. Или вместо реального срока получить условный.
В общем, в адвокатской жизни всегда найдется место подвигу, даже если в результате судья не скажет подсудимому о его полном оправдании.
И все же, все же, все же…
Даме слегка за тридцать, а нет-нет, да возмечтает.
Уже без звонких «Протестую!» Но чтобы судья, в конце длинного зачитывания приговора, произнес-таки заветную фразу об оправдании подсудимого.
Ох и пир она закатит в конторе…
Впрочем, пока мечта так и оставалась мечтой.
Обо всем этом Шеметова думала, несясь со страшной скоростью по тротуару, как большая комета рассекая падавшую с небес сырую морось.
Солнца в Москве не видели уже неделю, а серые тучи как нависали над столицей, так и продолжали нависать.
Одета адвокат была так, что, встреть ее сослуживцы, могли бы и не узнать. Она была девушка крупная, да и руки хотелось иметь свободными, поэтому закрылась от летящих с неба брызг не зонтом, а серой драповой курткой с болоньевым покрытием. Голову Шеметовой «украшал» капюшон, под которым, в свою очередь, имелась шапочка.
Причин для спешки было несколько.
Первая: у любимого близился день рожденья, надо закупить вкусностей. Одна такая вкусность уже оттягивала ей правую руку: высоко ценимый Багровым сливовый сок в доисторической трехлитровой стеклянной банке. Банка была столь огромной и тяжелой, что ее приходилось таскать в тщательно сберегаемой для этой цели, тоже советского изготовления, прочнейшей сумке-авоське.
Вторая причина спешки: в поганую погоду не хочется долго торчать на улице. Самотечная не зря же так называется. После дождей, тем более затяжных, по ней дружно сбегают потоки воды. А кое-где не сбегают, особенно возле забитых ливневок, а образуют довольно-таки коварные лужи.
И наконец, третья, главная: Шеметова, несмотря на свой не самый маленький размер, никогда ничего не делала медленно. Разве что доверителей своих выслушивала не торопясь, чтобы не создавать у них ложного и обидного ощущения, что их проблемы для нее не главное.
Кстати, о размере.
Адвокат откровенно гордилась своим и впрямь ладным телом. А объемы – они ведь хороши или плохи только в том смысле, что украшают или портят внешность владельца.
В данном конкретном случае точно не портили.
У Ольги сегодня был свободный день. Он случился неожиданно: отменилось сразу два посещения подзащитных. Одно в СИЗО, там начался карантин по гриппу. Другое в суде. Здесь инициатором выступала сама Шеметова, потому что ее присутствие или отсутствие ровным счетом ничего не меняло.
Дело было тривиальным, относительно быстро закончилось, и сегодня судья должна была зачитать приговор.
Дашенька, ее подзащитная, наверное, хотела бы, чтоб Ольга присутствовала. Но, как женщина умная, приняла Ольгины резоны. Сказала, что выслушает сама, после чего перезвонит адвокату. Правда, и приговор не предвещал ничего ужасного: до двух лет условно максимум.
Шеметова обошла большую лужу, собираясь обдумать, что еще купить ко дню рожденья любимого. Но вместо этого мысли, как обычно, сами по себе вернулись к работе. Может, стоило все-таки пойти в суд? Все равно не удается отвлечься.
История вроде как стандартная, однако с очень необычными вкраплениями. Приехала десять лет назад в столицу таджикская девочка Дилхох. Хоть перевод ее имени весьма поэтический – любимая, однако уже на следующий день Дилхох стала Дашей, так всем оказалось проще.
Кстати, в Москву она попала далеко не по стандартному варианту полуграмотной гастарбайтерши. За плечами у девушки было фельдшерское училище, большая любовь к медицине и желание стать дипломированным врачом-окулистом. А еще был у двадцатидвухлетней таджички любимый ребенок, мальчик Фируз. Любимого мужа не было, так как в девятнадцать лет она была просто украдена крепким состоятельным мужчиной из-под Куляба. Тот случайно углядел ее в городе, куда приезжал по своим делам.
– Ужас какой! – искренне сказала Шеметова, слушая рассказ доверительницы. – Он тебя изнасиловал?
– Нет, – усмехнулась та. – Что толку сопротивляться? Сама разделась. Иначе бы побил.
– А… полиция? Суд? – по инерции спрашивала адвокат, уже понимая, что спрашивает зря.
– Какая полиция, – отмахнулась Даша. – Даже мои родители ничего не могли поделать. Мама по телефону сказала «терпи, раз уж так вышло». Вот я два года и терпела. Тем более, он разрешил окончить училище. – За все время знакомства Даша не раз рассказывала Шеметовой о своих мужьях, при этом именуя их только местоимениями.
– А как удалось уехать?
– Раньше он меня с сыном вместе не отпускал. В медучилище и обратно. А тут я сказала, что нужно Фируза прививать от полиомиелита, завтра вернусь. Вот и уехала.
Дальнейший Дашин путь оказался не менее драматичен. Родители помогли девушке быстро и тайно покинуть город, дали денег, сколько смогли.
Экзамены в московский вуз Даша сдала неплохо, хотя с трудом пока представляла, как будет оплачивать учебу: отец присылал перевод ежемесячно, однако этого бы не хватило. Впрочем, работы Даша никогда не боялась.
Единственное ограничение – работа не должна была мешать учебе.
Именно такая и нашлась: ночной уход за пожилым нездоровым человеком. Профессор Иван Федорович Букин, крупный ученый, юрист. В свое время имел все, был обласкан властью, да и объективно здорово работал.
Впрочем, старость и болезни уравнивают победителей и неудачников.
К моменту знакомства Даши и Букина тот мог только тихо разговаривать.
Даше было интересно. Ей все было интересно, что выходило за круг ее привычных представлений о жизни. Поэтому Иван Федорович обрел в ее лице не только ночную сиделку с медицинскими навыками, но и внимательную слушательницу. Даже не ясно, что было для него важнее.
Новой сиделке были очень благодарны и члены семьи: Варвара Петровна Букина, пожилая жена профессора, и их поздний ребенок, ныне – владелец адвокатского бюро, Федор Иванович Букин.
Лет ему было сильно за тридцать, уже с лысиной и брюшком, но чертовски умен, весь в папу.
Они реально увидели, что к ежевечернему приходу юной таджички старик-Букин буквально оживает. Варвара Петровна даже ревность некую испытала, чувство, которое вроде бы давно забыла. Однако была по-прежнему приветливой с медичкой-сиделкой. По нынешним временам найти подобное, да еще за такую цену, было бы сложно.
Цена же появилась не по рыночным основаниям. Просто Даше срочно нужно было вносить деньги за снимаемую комнатенку, и она согласилась на первое же предложение, вычитанное в рекламной газете.
На третий месяц работы диспозиция определилась окончательно. Даша, приходя на дежурство, уже была уставшая: она ведь по-честному пахала в институте, в отличие от многих других более обеспеченных студентов. Это не мешало ей скрупулезно выполнять все предписания врачей, назначенные лежачему больному. А потом выслушивать его долгие рассказы. На сон оставалось буквально несколько часов, которых хватало лишь ввиду молодости и энтузиазма. К счастью, Фируза удалось пристроить в таджикский «самопальный», а потому недорогой, детский садик. В пятнадцатимиллионной Москве появились и такие.
В общем, красота девчонки от жизненных тягот не увядала. А проявившаяся от недосыпа бледность делала ее еще более привлекательной. По крайней мере, в глазах младшего Букина, Федора.
Как-то незаметно он стал появляться дома чаще, специально подгадывая под вечер. Особенно после того, как отвез мамашу, Варвару Петровну, на дачу. Старика не повезли, врачи не советовали. Да и Даша не смогла бы ездить к нему за город.
Теперь даже после того, как Букин-старший засыпал, Даша все равно не имела заслуженного покоя. Сначала она пила на кухне с Федором чай. Ей было неудобно отказываться.
Потом он пригласил ее на часок посидеть в кафе. Вот тут отказалась. Федор был ей вполне интересен, очень умный и образованный человек. Но она не могла бросить вверенного ей пациента.
Это, несмотря на некоторую досаду, тоже понравилось Букину-младшему. Его московские девушки вряд ли предпочли бы сидеть скрюченными в кресле рядом с больным, вместо похода в ресторан. В конце концов, полтаблетки снотворного для профессора можно смело заменить целой – ему уже вряд ли что-то могло серьезно повредить.
Прошел еще месяц, и Федор понял, что всерьез увлекся Дашей.
Та, в принципе, была не против, хотя больше ценила конкретно в этом мужчине не тело, а интеллект. Все пресловутые восточные запреты таджичку не пугали. В конце концов, когда помимо Дашиной воли забирали ее девственность, про запреты никто не вспоминал.
Ну так и не надо их вспоминать вовсе.
Однако девушку сдерживало ее двусмысленное положение. Ей не хотелось бы стать содержанкой.
Лучше меньше, да свое.
В итоге загоревшийся Федор предложил ей замужество.
Она, ошарашенная, сообщила про Фируза. Он задумался и пропал на неделю. Потом по телефону уже открыто предложил ей сожительство. Мол, снимет квартиру, будет приезжать по меньшей мере через день.
Получил вежливый отказ. Все же Даше не хотелось сожительства. А молодого Букина, похоже, заело всерьез. Видать, у него все мысли теперь крутились вокруг ладного Дашиного тела. И еще через месяц он, не таясь отца, предложил его сиделке руку и сердце.
Отец погрустнел, Даша же испытала странное чувство. Да, любви особой к Федору не было. Но и романтизм ее окончился навсегда еще в тот вечер, когда она, смахивая слезы, быстро раздевалась в чужой комнате перед чужим мужчиной, а он, улыбаясь, легонько похлопывал ее по заду, как удачно прикупленную по случаю лошадь.
Единственное, что сделала девушка: дала ему и себе две недели «каникул». Предложила считать, что ничего не было сказано.
Если через две недели сказанное будет повторено, значит, тому и быть.
В общем, когда Варвара Петровна вернулась с дачи, она, к своему ужасу, увидела серьезнейшие изменения в личной жизни сына.
Да и в своей тоже. Ну не могла московская профессорша на полном серьезе стать свекровью таджикской гастарбайтерши!
А ее никто и не спрашивал.
Через полгода умер старик. Три месяца не дожил до внука, Антона.
Даша жила в квартире Федора, учась в институте и ухаживая за всей своей, теперь уже не такой маленькой, семьей. Фируз жил с ними, отлично ладя со всеми.
Варвара Петровна позволяла себе принимать все, что делала для нее Даша. Однако ненавидеть тихой сапой влезшую в семью змею не переставала. Интересно, что ее ненависть никак не распространялась на Фируза. Она и занималась с ним, и даже в школу устроила специальную, когда возраст позволил. На сына же давила постоянно, чтоб тот выгнал «эту тварь» из дома и нашел себе кого-нибудь поинтеллигентнее. Разумеется, по ее мнению, тварь должна была покинуть хорошую московскую квартиру безо всего, в том числе без детей. Варвара Петровна даже предложила той приличные отступные за Антона и Фируза, но сделка не состоялась ввиду отказа контрагента.
Еще через два года в семье появился Иван. Детки были хорошенькими, смешение рас и наций обычно украшает черты плодов подобной любви.
Даша окончила институт быстрее положенного, она ведь и в училище занималась серьезно. Устроилась на работу, кстати без помощи Федора. Зато с помощью мужа быстро получила российское гражданство. Букин за это время еще больше раздобрел, полысел и заработал денег. В его бюро трудилось уже двенадцать человек, из них восемь юристов. Сексуальное его влечение к Даше, конечно, уменьшилось. А вот спокойная любовь, замешанная на уважении и общих интересах, к сожалению, так и не появилась.
Бабушка же, продолжая безумно любить внуков, включая вроде бы чужого Фируза, не переставала настраивать сына против гастарбайтерши-жены.
«Карфаген должен быть разрушен!» – вспоминается в подобных случаях. И как правило, Карфаген при подобных обстоятельствах разрушается…
В итоге ровно через пять лет после заключения брака Федор уже был готов согласиться с Варварой Петровной. Но не был готов покупать Даше отдельное жилье. Да и отдавать в случае развода своих кровных детей бывшей жене тоже не собирался. Фируз, в отличие от Варвары Петровны, его не волновал.
По этой ли причине или по какой-то другой, соседи с недавних пор стали замечать разные странности в поведении старой женщины. Участковый получил заявление Варвары Петровны об избиении. Избивала же ее, согласно тексту, как не сложно догадаться, Дилхох Акбаровна Букина, невестка, то есть жена сына.
Был ли причастен к заявлению ее сын, история умалчивает.
Вообще такие дела доказать довольно сложно. Домочадцев избивают, как правило, без свидетелей. Вот и здесь судья был вынужден довольствоваться лишь косвенными свидетельствами.
Справка травмпункта подтвердила «легкие телесные». А бабушкины жалобы подтвердили соседка и сын, Федор Букин. Но ни она, ни он не являлись свидетелями произошедшего. Из фактов опять имелись лишь ссадины.
Варвара Петровна утверждала, что результатом преступных действий стал также гипертонический приступ, однако эту информацию ни подтвердить, ни опровергнуть было невозможно.
У Ольги тоже не имелось (да и не могло иметься) фактов, четко опровергавших слова «потерпевшей». Единственное, что удалось «намыть»: свидетельство терапевта из поликлиники. Бабушка жаловалась тому, что стала часто терять равновесие и уже несколько раз падала. Это даже было внесено в историю болезни и могло, в принципе, объяснять наличие ссадин и синяков.
Был еще вариант опросить детей. Но здесь уже намертво встала Шеметова.
– Какой смысл, Ваша честь? – взывала она к судье, строгой немолодой женщине, внимательно слушавшей выступающих. И в самом деле, согласно закону, опрашивать детей в суде можно только в крайнем случае, и только в присутствии близких. А близкие-то кто? Те, кто судятся.
Любимые мама и папа. Да еще любимая бабушка.
В результате дети испытают боль и жестокий удар по неустойчивой психике. А что получит суд? Да ничего не получит, все равно будут сомнения в собранных таким образом доказательствах.
Ольга выступала с такой позицией не потому, что так было лучше для ее подзащитной. Просто это была ее позиция по данному вопросу.
Судья согласилась с доводами защиты, и детей суд так и не заслушал.
Ясно, что дело по сути было плевое. Оно однозначно попадало в разряд частных обвинений. То есть ущерб был причинен лишь одной стороне, да и то минимальный. Общественные интересы не затронуты. Такие судебные заседания даже без прокурора проходят. И, что очень важно, дела частного обвинения могут быть прекращены примирением сторон. Эту возможность в схожих ситуациях часто использовала Ольга.
Но только не в данном конкретном случае.
Варвара Петровна и слышать не хотела о примирении. А Букин вообще молчал, справедливо полагая, что чем меньше он в присутствии въедливого адвоката говорит, тем легче будет в суде его адвокатам.
Итак, теоретически доказать вину человека в бытовом избиении, происходившем, как правило, за закрытыми дверями, почти нереально. А значит, опять же теоретически, должно последовать оправдание подсудимого за отсутствием состава преступления, ввиду того, что «объективная сторона состава преступления не нашла своего подтверждения в судебном заседании».
Но только не в нашем суде, где любой попавший на скамью подсудимых уже наполовину виноват. Особенно если интересы потерпевших защищает мощная адвокатская контора. Такая, как, например, адвокатское бюро Букина.
Ольга часто размышляла на эту тему.
Пожаловалась женщина на соседа. Показала фингал под глазом. Доказать вину соседа, как сказано выше, почти нереально. Однако его почти всегда осудят. Не жестко, наверняка штраф или условно.
Несправедливо? Несомненно.
А теперь посмотрим с другой стороны.
Сосед регулярно избивает женщину. Глумится, можно сказать.
Но доказать-то ничего нельзя! Он же не под видеокамеру это делает!
Вот вам и вторая сторона одной и той же проблемы.
Наверное, оттого и сложилась такая правоприменительная практика. Ведь случаев, когда соседка клевещет, несравнимо меньше, чем когда сосед бьет…
Шеметова отработала против Букинской юридической армады на совесть. Все показания свидетелей обвинения были ею фактически опорочены. Ведь строились они на одном и том же: рассказе потерпевшей. Ни одного «стороннего» доказательства суд от адвокатов Варвары Петровны не услышал.
Ну а что будет в конце – какая разница?
Три месяца условно. Или полгода условно.
Понятное дело, состоявшийся доктор-окулист вряд ли попадется в лапы уголовного суда еще раз. Да и ее разводом с Букиным уже занимается серьезнейший юрист, Волик Томский. С подачи Ольги, разумеется.
И все же схема, когда суд назначает наказание не из обстоятельств дела, а из сложившейся практики, раздражала Шеметову. Может, потому и не пошла Ольга на заключительное заседание, чтоб опять не стать свидетелем победы статистики над законом. Особенно когда статистика направлена против ее конкретного подзащитного.
– Все! Хватит! – вслух сказала себе адвокат, не прекращая свое быстрое перемещение по полузатопленной Самотечной. – Я не на работе! Я иду покупать возлюбленному вкусняшки!
На нее подозрительно посмотрел прохожий, а Ольга звонко рассмеялась. Нет, похоже, спасенья от вездесущей работы у нее в этой жизни не будет никогда.
И слава богу!!!
Именно в этот жизнеутверждающий момент Шеметова поскользнулась.
– Чертов каблук! – воскликнула она, услышав характерный звук. И едва успела подхватить вырвавшуюся из руки авоську с трехлитровым баллоном сока.
Поймала! Спасла, можно сказать!
Но осознала это Шеметова, уже плотно сидя в довольно глубокой луже. И прижимая к груди спасенную стеклянную банку.
К ней на помощь поспешил интеллигентный мужчина. Однако, несмотря на интеллигентность, он не мог сдержать смеха. Ну конечно! Талантливый адвокат в центре лужи на Самотеке. Это же так смешно!
– Так вам помочь? – спросил спаситель, протягивая руку. Он наконец сумел подавить смех, но улыбка никуда не делась.
– Сейчас, только по телефону отвечу, – вальяжно сказала Шеметова, доставая громко зазвонивший мобильный. Все равно она промокла насквозь. А отвечать на звонок прямо из лужи еще ни разу не доводилось.
– Алло, Ольга Викторовна! – раздался из трубки радостный крик Даши Букиной. – Я оправдана! За недоказанностью вины! Поздравляю вас! Спасибо огромное!
– Вот он, триумф! – после некоторой паузы сказала Ольга своему спасителю. Мужчина слегка напрягся, однако, к его чести, протянутую руку не убрал.
– Вы не поверите, я чертовски крута! – доверительно сообщила Шеметова уличному рыцарю.
– Почему же, верю, – немного запинаясь, ответил тот. – Но лучше бы вам все же встать.
– Может быть, я даже – лучшая, – с гордостью закончила свою презентацию Ольга и, опершись на крепкую руку, приняла наконец вертикальное положение.
