Ирина Габба
На роду написано
Введение
Село Ольховка в 1967 году располагалось слишком близко к реке – и кто придумал стоить дома почти на берегу Озерков. Видать первые поселенцы и думать не думали, что в один обычный год воды в начале весны станет так много, что она решит затопить дома, сараи и колхозные угодья. Для сельских новость о том, что Озерки разольются, была не новой. Глава Семен Силантиевич уже в прошлом году настаивал на том, чтобы перебраться берегом выше, но заявление его районными властями всерьез воспринято не было. Невидаль какая – рассуждали и местные. Никогда река и намека не давала на то, что может выйти из берегов. Ровно до тех пор, пока не случилось это самое событие – воды везде стало ровно по колено, а вот подходящими сапогами владели не все.
– А я вас предупреждал! Предупреждал! – кричал Семен Силантиевич, проходя по центральной улице села в своих высоких болотниках. – Говорил же, что потопит тут все! Говорил!
– Ну говорил! Говорил! – выкрикнула, передразнивая мужчину, из окна своего дома сварливая Евдокия. – Лучше надо было говорить! Эх, ты…
– Ты-то чего кричишь? – обратился к ней возмущенный глава. – Дом высокий у тебя, воды поди нет в нем! Так что не кричи! Раскричалась тут!
– А сарай-то затопило! Сарай-то в воде! – продолжала вопить старушка.
– Ну и хорошо! Так тебе и надо! – громко произнес Семен Силантиевич, махнул рукой и побрел дальше по улице, бормоча, – молодых хоть в дом пустишь, изверг-баба, а то живут как скотина какая-то.
– Тьфу на тебя, тьфу! – не успокаивалась Евдокия. – Глава еще называется!
– Мама, успокойся уже, не кричи, – пытался утихомирить старушку Антип, закрывая окно. – Дети ведь только уснули.
– А зачем спать в такое время? Никак не пойму! – продолжала негодовать хозяйка дома, проходя мимо внука с внучкой. – Ночью надо спать.
– Маленькие они еще, вот и спят, – решительно ответила ей Нина, заботливо поправляя одеяло детей.
– В своем же доме и слова уже вставить не могу, – вполголоса, но все так же ворчливо произнесла старушка, выходя на кухню.
– Антип, – шепотом подозвала мужа Нина, кивая в сторону свекрови, – и сколько нам это терпеть еще?
– Ну пока вода не уйдет, – пожал плечами мужчина.
В хорошее время, когда река не покидала родного места, молодые тоже не покидали свой маленький домишко, больше похожий на сарай, чем на полноценное жилище. Строение находилось во дворе и раньше использовалось для зимовки домашних пчел. Было вырублено из дерева, имело небольшую печь и казалось Антипу с Ниной единственным убежищем, способным хоть на какое-то время ограждать их от назойливой и вездесущей старухи. Тесно, холодно, неуютно – зато чуть подальше от Евдокии, которая на дух не переносила детские крики и переселила молодых как только Нина родила первенца.
Малыш был крепким, ел хорошо, спал вдоволь. Но зима в ту пору выдалась лютая. И сколько бы Антип ни топил печку, теплее не становилось. Трехмесячный мальчуган заболел. Да так, что огнем горел и кашлял без остановки. Родители как могли лечили его травами и всем подручным. Но к моменту, когда до них добрался районный врач, малышу совсем стало плохо. Вердикт был один – легкие сильно шумят, мокроту не вытащить, ребенок скоро умрет. "Половину сердца тогда выдернули из моей груди" – часто признавалась потом Нина. Убитая горем молодая мать понимала, что именно нежелание свекрови принять ее в семью и привело к гибели первенца – как можно растить ребенка в сарае. Антип тогда тоже сник, но перечить матери не мог. По рассказам старушки, бесстрашно рожавшей и отважно воспитывающей детей в военное время, родители сами виноваты – недосмотрели. Нина тогда пообещала себе, что обязательно покинет это место и эту старуху. С мужем или без него, но она это сделает.
Глава 1. Молодым волю подавай
Сельское собрание было делом привычным. Но не в этот раз. Люди добирались до клуба как могли – уровень воды хоть и упал немного, но нисколько не облегчил им жизнь. Местами грязь была настолько непроходимой, что в нее пришлось бросить немало деревяшек, штакетников и лавок. В ход шли даже небольшие деревья и кустарники. Все жили надеждой – Озерки убывают, и скоро жизнь повернет в привычное русло. Как стало известно еще до собрания, власти все же разрешили всему селу перебраться выше. Приезжали, осматривали степень затопления, делали прогнозы на следующий год. Они оказались спорными. Но дабы перестраховаться и снять с себя груз ответственности, чиновники порешали, чтобы каждый сельчанин принял о переезде самостоятельное решение. Все это и было озвучено Семеном Силантиевичем перед пришедшими на собрание жителями. Переезд планировался вместе с домом и имуществом. Жилище необходимо было разобрать, перенести на новое место и собрать. Помощь от главы тоже полагалась – ремонт ветхих частей домов, не переживших переезд, власть брала на себя. Но не больше пятидесяти процентов от одного жилища. Как оценивать этот процент, власти не объяснили, "добродушно" перекинув это бремя на Семена Силантиевича.
– А я переезжать не буду! – закричал кто-то из толпы.
– И я не буду! – поддержал мужчина где-то в углу.
– Почему? Почему не хотите? – глава не мог скрыть удивления.
– У меня мужа, к примеру, нет, – возмутилась одна из женщин. – Кто мне дом разберет и заново соберет, а?
– Этот вопрос мы решим, – начал успокаивать ее Семен Силантиевич. – Переезжать будем по очереди, дом за домом, двор за двором. Начнем с улицы, которая находится ближе всех к Озеркам.
– А у меня крыша ветхая, если ее разобрать, потом точно не собрать будет! – выкрикнул мужчина из середины толпы.
– Ничего страшного, с крышей поможем обязательно, – говоря это, глава был не совсем уверен в своих словах, но желал, чтобы люди приняли решение о перемене места единогласно.
– Тогда перееду, так и быть уж, – с одолжением согласился мужчина. – Раз крышу новую обещают.
– А у меня сенцы прохудились! – выкрикнул еще кто-то.
– Конечно! Все посмотрим, оценим, возместим, – уверил его представитель власти.
– Хитрые какие! Смотри-ка на них! – собрание не обошлось без Евдокии. – Дармоеды!
– Евдокия, ругаться дома будешь! Здесь даже не думай начинать! – поставил ее на место глава.
После объявления голосования и подсчета рук стало понятно, что село разделилось – одна часть была готова двинуться с места, другая – нет. Это, конечно, совсем не удовлетворило Семена Силантиевича, ведь переезд станет возможным только при готовности к перемене места как минимум семидесяти пяти процентов населения. Дав односельчанам еще одну неделю на размышления, глава распустил собрание.
– И что решили? – спросила Нина у мужа, не успел тот войти в дом.
– Что? Что? – перебила ее свекровь. – Кто-то хочет переезжать, а кто-то нет.
– А почему не хотят-то?
– Дураки потому что! – озвучила свое мнение Евдокия и устало рухнула на лавку.
– А мы-то что будем делать? – еще не поняла Нина.
– Переезжать, конечно, – уверенно ответит ей муж.
– Ну слава богу.
– Бога-то к чему вспомнила вдруг? – усмехнулась старушка.
– Мам, – перебил ее Антип, – может попросим у главы добавить нам материала?
– Для чего это? – Евдокия нахмурилась и пристально посмотрела на сына.
– Еще комнатку пристроим, и не тесно будет в новом доме.
– Вы там собираетесь со мной, что ли, жить? – по лицу старушки видно было, что эта новость ей явно не по душе.
– Ну да, – неуверенно ответил Антип.
– Ни за что! Ни за что на свете я с вами жить не буду! – начала размахивать руками хозяйка дома.
– Нам наш домик тоже перевозить на новое место? – спросила удивленно Нина, поглядывая то на мужа, то на свекровь.
В воздухе повисла тишина. Молчание стало настолько гнетущим, что Антип, не выдержав, вышел во двор. Следом выбежала и Нина. Она давно предлагала мужу уехать из этого села в местность, где их никто не знает, туда, где нет его матери. И сейчас наконец-то увидела в его глазах искорку надежды для себя. Как устала она слышать постоянные упреки со стороны свекрови, что она сирота, брошенка и никому не нужна, кроме ее сына. Насытилась молодая женщина и рассказами о том, настолько плохими были ее родители и братья. Прошло всего пять лет со дня смерти матери и отца, а все в селе напоминало о них. Кардинальная перемена места – то, о чем мечтала Нина все эти годы. Но, оставшись одна, она не хотела докучать братьям и их семьям, а потом в своих чувствах ей признался Антип – самый скромный сельский парнишка. Смущаясь и робея перед ней, он каждый день приходил к ее осиротевшему дому и спрашивал, чем ей помочь. А дел было много, особенно тех, с которыми хрупкой девушке справиться сложно. Так и прикипели друг к другу. Не чувствовала она к нему огромной любви и какой-то необъемлемой страсти, но была безмерно благодарна за помощь и поддержку, которую Антип оказал ей в самый непростой период жизни.
Оттого ночами юноша часто спрашивал у нее: "Любишь ли ты меня?" А Нина молчала в ответ, не зная, что ответить. Говорить "да" стеснялась, да и не была уверена. Ответить "нет" считала неправильным. Он стал ее единственной опорой, поэтому расстраивать его или огорчать ей совсем не хотелось. Братья разъехались по другим селам и городам, она вышла замуж – родительский дом опустел. Ветхая избушка быстро превратилась в труху и отошла сельскому совету. На ее месте тут же возвели барак для вновь прибывших колхозников. А Нина и не подозревала, что крик первенца станет настолько невыносимым для ушей ее свекрови, что та быстренько переселит их в бывший пчелиный домик. Приняла она это смиренно, поскольку видела, что Антип не перечит капризам матери. В открытую Нина никогда не враждовала с Евдокией, все выговаривая мужу. Он же надеялся, что время все исправит и настанет час, когда в их доме поселятся мир и покой. Но проходило время, а ничего не менялось. Характер матери становился все несноснее. Тяжело было ей угодить, чем-то порадовать, смягчить. Вспышки родительского гнева Антип часто объяснял тяжелыми военными годами, которые пришлось пережить его матери, оставшись без мужа и поднимая детей в одиночку. Нина же часто сравнивала свекровь со своей покойной матушкой, которая тоже многое повидала на своем веку, но никогда не повышала голоса на домочадцев.
– Теперь-то ты видишь, что она никогда-никогда меня не примет? – спросила Антипа Нина, тихонько подойдя сзади и обняв его за плечи.
– Вижу, но никак не могу понять. Никак, – сокрушался молодой мужчина, чувствую себя неспособным защитить жену и детей.
– Давай переедем куда-нибудь подальше отсюда? Прошу тебя, – Нина всем телом прижалась к нему.
– А куда?
– Да хоть куда, хоть куда, – она продолжала держать его за плечи.
– Вот так взять и бросить ее я тоже не могу, – начал рассуждать Антип. – Надо хотя бы дом перенести, обустроить в нем все, как было, а потом уже думать, куда податься.
– Хорошо, – вздохнула молодая женщина, понимая, что еще не скоро сможет избавиться от причины ее последних переживаний.
– Потерпишь? – с надеждой в голосе спросил он.
– Конечно, потерплю, – согласила она. – Пять лет терпела и еще немного потерплю. Только обещай, что мы переедем. Обещай.
– Обещаю, – уверенно ответил Антип, развернулся к жене и, улыбаясь, спросил, – пойдем, что ли, терпеть?
– Пойдем, что ли, – вздыхая, проговорила она, не в первый раз смиренно последовав за своим мужем.
Как только Озерки освободили село, а земля начала понемногу подсыхать, было объявлено о втором собрании и голосовании. На этот раз желающих переехать повыше было куда больше. По подсчетам голосов согласных оказалось около восьмидесяти процентов. Упирающихся же Семен Силантиевич предупредил, что чем позже они решатся перенести свои дома, тем хуже участок им достанется на новом месте. Работа закипела. Ту семью, чье жилище готовилось к сносу и восстановлению, обязательно нужно было приютить. Для этого сначала спрашивали добровольцев, а когда те закончились, гостеприимных назначали принудительно – не спать же людям на улице, пока их дом разбирают. Каких только страстей не случалось в ту пору. Мужики, как коты по весне, начинали делить территорию. Бабы никак не могли разобраться, кому принадлежит кухня – две хозяйки в доме стали настоящим адом друг для друга. А бывало и такое, когда муж жену мог "перепутать" и лечь не к своей пассии. Вот шум-то тогда поднимался, на все село. Драка начиналась такая, что очевидцы боялись вмешиваться. В ход шли вилы, лопаты и даже топоры. Только глава мог разнять рассвирепевших. А в тот период делать ему это приходилось часто. Чудом обошлось без серьезных жертв. Врача из района вызывать не пришлось.
Переезд занял без малого семь месяцев – с апреля по октябрь. На старом месте осталось двеннадцать дворов самых упертых. На всякий случай для них местными жителями была оборудована небольшая дамба. Но Семен Силантиевич предупредил оставшихся, что в случае серьезного наводнения она, конечно же, не спасет ни людей, ни их имущество. В основном покидать засиженное место не хотели старики, наивно полагая, что не каждую весну Озерки станут наводнять их – никогда не наводняли и дальше не будут. Глава махнул рукой, понимая, что переубеждать людей не имеет смысла, но пообещал – если вода все же придет снова, он обязательно поможет им переехать.
Много плодовых деревьев осталось на старом месте. И огороды люди засадили на прежних участках. Верхние-то не вспаханные, не готовые. Новые улицы Ольховки располагались практичнее – было несколько переулков. Раньше село было вытянутым, состояло из одной длинной улицы и нескольких домов на отшибе, а сейчас по своему периметру больше напоминало квадрат. Новая планировка Ольховки строго согласовывалась с властями из района, была ими утверждена и подписана. Чиновники никак не могли решить, где будет располагаться перестроенный колхоз. Так и не придя к единому мнению по окончанию пастбищного сезона, всю скотину пришлось перегнать в соседнее село, разместив поголовье в чужом коллективном хозяйстве. Коровкам пришлось изрядно потесниться. Была идея забить самых немощных и старых, но Семен Силантиевич не позволил.
– Антипушка, а вы когда свой барак перенесете-то? – спросила как-то Евдокия сына, видя, что тот не торопится разбирать ветхий домишко.
– Никогда мам, никогда, – многозначительно ответил он, с улыбкой поглядывая на жену и детей.
– Как это никогда? Со мной будете жить? – глаза старушки прищурились.
– Нет, Евдокия Якуповна, – Нина так и не научилась называть свекровь мамой. – Мы решили переехать в другое село.
– Это в какое же, интересно?
– Пока точно не знаем, – спокойно ответил Антип. – Говорят, что в километрах, примерно, ста скоро будет строится новый город, а возле этого места есть русская деревня. Такеево вроде. Завтра схожу к главе, поговорю, узнаю.
– Семен Силантиевич тебя ни за что из родного села не выпустит, – уверенно заявила старушка, скрестив на груди руки.
– Это не ему решать, – смело проговорила Нина. – Он мужчина мудрый, поймет.
– Я тоже думаю, что проблем с главой не будет, – поддержал жену Антип.
– Меня одну оставишь, что ли, сынок? – жалобно произнесла Евдокия, внутренне сопротивляясь его решению.
– Ты в родном селе остаешься, мам.
– А нам хочется жить поближе к городу, – добавила Нина, стараясь выражаться мягче и ласковее.
Ругани никому не хотелось. Переезд изрядно измотал Евдокию. Дети, каждый день орущие и наводящие беспорядок, тоже с лихвой надоели ей. На том и порешили – молодым захотелось на волю и удерживать их старушка не стала.
Глава 2. Настенька и Оленька
Семен Силантиевич был удивлен решению Антипа покинуть родную Ольховку. Но узнав о том, что выбором молодой семьи стало село Такеево, поддержал и заверил: совхоз там большой, не чета их колхозу, а значит и рабочие места имеются. Еще для вновь прибывших там построены двухэтажные деревянные бараки с квартирами. Высокие потолки, большие окна и аккуратный кусочек земли под огород. Село когда-то было русским, но со временем отатарилось. Жили в нем также башкиры и марийцы. Уникальное место, по словам Семена Силантиевича, как раз для таких молодых и надежных, как Антип. Мужчина трудолюбивый, семейный, спокойный. Нина была уверена – их ждет новая, интересная жизнь. Она устроится дояркой, муж – скотником, получат квартирку и все наладится. А главное, рядом не будет сварливой и постоянно недовольной свекрови. Евдокия, ворча-ворча, собрала для сына и его семьи некоторое белье, полотенца, посуду и ранним утром проводила до остановки. Осень была теплой, листва золотой, природа, казалось, подбадривала молодых, намекая на то, что все у них получится.
Разместившись в автобусе, Нина первым же делом спросила:
– Тебе не грустно покидать Ольховку?
– Нет, – уверил ее Антип, улыбаясь. – Я же вижу, как тебе не терпится уехать.
– Ну маму твою мы перевезли, настал и наш черед.
– А куда мы едем? – вдруг спросил пятилетний Филатушка, выглядывая в окно.
– Мы едем в другое село, где много-много детишек, – радостно ответила Нина, поцеловав сына в щечку.
– А мне бабушка сказала, что долго мы там не проживем и совсем скоро вернемся к ней, – передала слова Евдокии восьмилетняя Наденька.
– Ну уж нет, – возразила мать.
– Нет, не вернемся, – поддержал ее Антип. – Обживемся, познакомимся с новыми людьми и совсем скоро станем там как свои.
Ни одной знакомой души не было у молодой семьи там, куда они направились. Поэтому преодолев неблизкий путь на двух автобусах и спросив у водителя, где именно находится Такеево, они вышли на нужной остановке и прямиком направились в администрацию села к местному главе. В кабинете сидел глубоких лет старичок, с длинной густой бородой. Не смог Василий Борисович скрыть своего удивления – не каждый день к нему заходили пары с детками и спрашивают о работе и жилье.
– Как вы приехали вот так, наобум?
– Нам глава наш сказал, что работа тут есть и жильем обеспечивают, – ответил Антип, усаживая на стулья жену с детьми.
– Что верно, то верно, – подтвердил его слова Василий Борисович. – Давайте знакомиться.
– Я Антип, моя жена Нина, дети Наденька и Филатка.
– Наденька, ты в каком классе учишься? – обратился к девочке старичок.
– Во втором.
– Большая, большая, – задумался Василий Борисович. – А вот садика-то у нас пока еще нет.
– Не страшно, как-нибудь справимся, – заверила его Нина, поглядывая на сына.
– В совхозе нашем требуются и скотники, и доярки, – усаживаясь на свое место, начал объяснять глава, – но работа нелегкая.
– А в чем сложность? – тут же поинтересовался молодой мужчина.
– Хозяйство большое, работы невпроворот, поголовье нехилое, – перечислял Василий Борисович, а взглянув на Нину, добавил, – такая ты маленькая, худенькая…
– Я справлюсь, справлюсь, – без промедления заверила его молодая мамочка. – Даже не сомневайтесь.
– Ну хорошо. Муж-то твой точно осилит. Вон какой крепкий да высокий…
– А что с жильем? – Нине не терпелось увидеть место, которое им предоставят.
– Ах, верно спрашиваешь, – улыбнулся глава. – Старый я, мысли куда-то летят, многое забываю.
– Говорят, в квартиры какие-то можете поселить? – уточнил у главы Антип.
– Верно говорят, – подтвердил Василий Борисович. – Вот только вода в квартиру заходит, трубы есть, а канализации нет, ведром придется выносить…
– Это совсем не страшно! – Нина не смогла сдержать улыбки. – В своей деревне и такого не видали!
– Тогда пойдемте, покажу.
Бараки действительно оказались деревянными и двухэтажными. Удивительно высокие потолки, отопление в виде широкой трубы по периметру, большая кухня, зал и даже кладовка, которая по проекту должна была быть санузлом, но ввиду отсутствия канализации так ею и не стала. Дети сразу же начали бегать по квартире – им она показалась просторной. В помещении было немного мебели: стол и два стульчика на кухне, кровать и потрепанный шкаф в зале. Даже имелась кое-какая посуда. Нина не ожидала такого – квартирка ей настолько понравилась, что она была готова прыгать и скакать от радости прямо при главе. Еле сдерживая эмоции, молодая женщина не могла дождаться, когда уже Василий Борисович оставит их одних. Надолго он не задержался. Дал молодым день на обживание и привыкание, а на завтра позвал в совхоз – знакомиться с хозяйством и новыми обязанностями. Первым делом старик посоветовал пообщаться с соседями. Ведь именно с ними придется оставлять Филатушку, когда и мать, и отец будут на работе.
В деревянных бараках были и двух, и трехкомнатные квартиры. Глава хотел бы поселить прибывшую семью в жилье побольше, но не смог – не все дома еще были достроены. Но пообещал, что в случае, если детишек прибавится, обязательно предоставит многодетным трехкомнатную квартиру. О пополнении Антип с Ниной не думали – впереди были лишь планы трудиться, привыкать и стараться. На следующий же день Наденьку определили в такеевскую сельскую школу, в которой девочке очень понравилось – крепкое массивное бревенчатое одноэтажное деревянное здание со своим садом и огромным огородом. Именно с него ученики и питались – сами выращивали овощи, собирали их и хранили. Антип с Ниной тоже были довольны. Совхоз превзошел их ожидания. Раза в три он был больше ольховского колхоза и давал работу огромному количеству такеевцев. Годом ранее трудодни были отменены, и заработная плата выдавалась деньгами и натурой. Такое нововведение было как нельзя кстати для молодых, начинающих жизнь с нуля. Через каких-то полгода Нина поняла, что беременна. Новость эта обрадовала Антипа. Он хотел много детишек – минимум пять. В декрет молодая женщина не торопилась выходить, лихо перешагивая на работе через коровьи кормушки, поддерживая руками уже совсем заметный живот.
– Ну куда ты так поскакала-то?! – крикнула ей Леонида, с первых дней во всем помогающая Нине доярка. – Родишь ведь прям тут, на коровьих лепешках!
– Не рожу, рано мне еще!
– Рано не рано, а бегать по кормушкам брось! – чуть ли не кулаком грозилась Леонида.
– Да не кричи ты, а то Антип услышит, – не хотела Нина, чтобы муж застал ее при таком занятии.
– Тебе помочь? Сколько еще коров недоенных у тебя осталось?
– Еще восемь. А у тебя?
– Я-то все, отдоила своих, – устало выдохнула Леонида. – Сейчас и твоих закончим.
Нинина подруга была женщиной крупной, с тяжелой рукой. А муж ее Анатолий, напротив, казался маленьким и щупленьким. У них подрастал Сашка, за которым присматривала бабушка. Непоседливый мальчуган был ровесником Филатки. Они постоянно шкодили вместе. По доброте своей отец Сашки никогда не наказывал его – душа у мужчины переворачивалась от плача или крика любимого наследника. Зато Леонида была строгой донельзя. Дома все и вся подчинялось ей. И как сошлись в дружбе абсолютно разные женщины, Антипу было не понять. Недолюбливал он «злюку», но видел, как она совершенно безвозмездно помогает его жене, подсказывает, прикрывает. С беременностью Нины Леонида часто шутила о том, что неплохо было бы подруге родить девочку – невесту для ее сыночка. И разница в шесть лет ее никак не смущала. Некоторые надежды подруги все же оправдались. Ведь в октябре 1968 года Нина родила девочку, назвав ее Настасьей. Антип сразу же после выписки пошутил, что раз у Наденьки есть подружка, то не помешает и братик для Филатушки. Женщине, только-только ставшей мамой в третий раз, слышать такое было не весело, поэтому она тут же запустила в шутника суповой тарелкой. Ибо нечего шутить над той, у которой болит абсолютно все – роды дались Нине тяжело, и думать еще об одном новорожденном совсем не хотелось.
В тот год отпуск по уходу за ребенком стал еще одним государственным нововведением, правда, неоплачиваемым. Поэтому женщины, как и прежде, не имели возможности подолгу оставаться дома. Самым везучим матерям, которые имели в няньках бабушек и дедушек, было легче. Остальным же приходилось туго. Но соседка-татарка Фануза, уже пенсионерка, убедила Нину, чтобы та, как окрепнет, сразу возвращалась в коровник, а она присмотрит за детишками. Старушка была спокойная, тихая, ни с кем не ругалась, не спорила. Во всем бараке слыла самой добродушной и безобидной. Она понимала: молодым тяжело – кто им поможет. Свое уже отработала. Дети и внуки жили на севере. Одной скучно, минуты растягивались на дни, а с соседскими ребятишками куда веселее. И возраст не чувствуется, и есть ради кого порядок в квартирке наводить. Фануза признавалась, что до появления в ее подъезде Антиповой семьи, она могла не делать уборку неделями – не было ни желания, ни надобности. Старушка заменила Нине маму, а ее детям бабушку. Ту самую, заботливую и ласковую, которой так и не смогла стать Евдокия. Когда Настеньке исполнилось шесть месяцев и она поползла, Нина вернулась на работу. Трудилась она не весь день, ходила только на утреннюю и вечернюю дойку – детки не успевали соскучиться.
Как же Антип по-особенному любил младшенькую! Придет с работы, сразу же на руки ее берет и подкидывает, и подбрасывает, щекочет, смешит. Старшие тоже не были обделены отцовским вниманием – Наденька и Филатушка считали обязательным сесть папе на колени, как только он придет с работы, и рассказывать, как и чем они сегодня занимались. В такие моменты Нина еще больше укреплялась в мыслях о том, что правильно вышла замуж, выбрав в спутники такого заботливого и внимательного мужчину. Но говорить о том, что любит, так и не могла. А Антип нет-нет да спрашивал ее об этом – все ждал положительного ответа. Так важно ему было услышать это. Молодой мужчина был не только примерным семьянином. Он и на работе числился передовиком, частенько выполняя не только свою работу, но и ту, которая его никак не касалась – помогал трактористам чинить технику, конюху – кормить и поить лошадей. Даже ведра с молоком таскал за некоторых доярок, видел, как уставали они под вечер. Женщины часто шутили над Ниной, мол, уведут у нее такого хорошего мужичка-то.
– Я им уведу, так уведу! – тут же заступалась за подругу Леонида. – Космы-то повыдираю!
– Да брось ты, они ж просто подтрунивают, – каждый раз скромно отшучивалась Нина.
– Ты за своим мужем приглядывай лучше, а не за чужим! – нападали сразу же на Леониду самые смелые работницы коровника.
– А что за ним приглядывать? – удивлялась она. – Вот он у меня где, в кулаке!
– Ну да, ну да! – только и могли ответить женщины, потому что не решались ей перечить.
Обычно на этом пересмешки заканчивались, потому что не хватало отваги дояркам сказать такой крупной и сильной женщине о том, что муж ее, нет-нет, а погуливает. Он хоть невеликий да некрупный, зато знатненько любвеобильный. Не раз завхоз-кладовщик замечал, как Анатолий заводил нескромные беседы то с дояркой, то с учетчицей. А выбирал ловелас женщин крупных, с формами и длинными косами. И получал от них мощно – то ведром они его, то тряпкой огреют. Но взаимностью обделен не был. Поговаривали, что ухаживаниям его рада одна из учительниц – Мария Егоровна. Грузная умная женщина с большими очками в коричневой оправе и с пучком длинных каштановых волос. Обучала она русскому языку и литературе. Была вдовой, детей не имела. Не сразу она поняла намеки Анатолия, а когда осознала их скрытый смысл, предостерегла ухажера, наказав никогда и ни при каких обстоятельствах не признаваться в этой пагубной и греховной связи. Он и не признавался, но некоторые такеевцы знала об истории его похождений. Только Леонида ни о чем не догадывалась, да и мысли не допускала, что ее родной человечек так может с ней поступить. Да и не до этого ей было – когда Настасье исполнился годик, она сама забеременела и думала только о том, как тяжело придется бабушке справляться сразу с двумя внуками.
Анатолий почему-то ждал еще одного мальчика, говоря, что с девочками тяжело. К работе особо их не приучить, только к домашней, а еще один сильный наследник в хозяйстве не помешал бы. Только не сбылись его ожидания. В июле 1970 года родилась крепенькая и здоровенькая девочка Оленька. Смолянистого цвета волосы, черные бровки, карие глазенки. Кричала она ночами неистово, приковывая к себе внимание всех домочадцев. Отчего Анатолий, под предлогом огромного желания выспаться, перед работой убегал к Марии Егоровне, говоря, что заночует в бане. Никто мужчину не проверял.
