Ирина Глебова
Ночные тени (сборник)
Глава 6
Сергачёв вёл допрос Лидии Карамышевой спокойно, корректно и очень толково. Антон сидел тут же, чуть в стороне, и не мог не отдавать должное следователю. Конечно, тот зануда и любит дела простые, ясные, не требующие усилий. Но если приходится, показывает высокий класс. Чего стоит хотя бы его первая фраза, от которой, как хорошо знал оперативник, зависело многое.
– Ваш муж не убивал себя!
Лидия уже не впервые приходила в этот кабинет – дважды давала показания как свидетель. И когда вновь получила повестку, подумала: «Господи, пусть это будет в последний раз!.. А, может, так и есть? Следствие заканчивается…» Очень хотелось верить. Она не знала, что Сергачёв сказал капитану Ляшенко:
– Можно, конечно, отправить людей с ордером, арестовать её, обыск сделать, привезти сюда и допросить. Но пусть лучше придёт сама, ни о чём не догадываясь. Так может интересный разговор получиться.
И он оказался прав. Первая же фраза сразила женщину. Не впервые Антон наблюдал, как теряются люди – бледнеют, краснеют. Но чтоб вот так, внезапно, отхлынула кровь, превратив лицо в мёртвую серую маску, а молодую женщину – в призрак… Нет, такого он не видал! Карамышева качнулась и медленно стала клониться набок. Капитан рванулся, подхватил её. Она была в сознании, только глядела глазами, полными страха. Антону на мгновение даже захотелось крикнуть Сергачёву: «Стой, нельзя так!» Но следователь уже продолжал, так же спокойно и веско:
– Нет, не он сам себя, а вы его убили…
И Антон спохватился: конечно же, так и надо – ковать, пока горячо. Что с ней сделается? Мужика убить сумела, не померла от страха. И теперь не умрёт!
А Карамышева и в самом деле быстро пришла в себя. Капитану даже показалось, что странная искорка оживления осветила потухшие глаза, приглушила страх. Бледность не ушла, но перестала быть мертвенной. И с тяжёлым вздохом пробились её первые хрипловатые слова:
– Почему вы так говорите?
– Ну что ж, – следователь легонько пожал плечами, голос его смягчился. – Не буду разыгрывать Шерлока Холмса. Всё очень просто: при экспертизе наши криминалисты установили – выстрел, который убил вашего мужа, не мог быть сделан им самим.
– Не понимаю…
– Нет, Лидия Андреевна, вы понимаете! – Теперь Сергачёв совсем расслабился, откинулся на спинку стула, усмехнулся. – Понимаете, поскольку отлично знаете, как всё происходило. А вот как мы об этом узнали, да, тут для вас загадка. Но я охотно разъясню.
Тут он вновь подался вперёд, к ней, и Антон с восхищением наблюдал, как голос следователя зазвучал проникновенно, сочувственно, как вспыхнул на щеках Карамышевой горячий румянец, а в глазах блеснули слёзы.
– Вы, голубушка, женщина интеллигентная, никогда ни в чём криминальном замешаны не были и не намеревались. Думаю, что происшедшее – неожиданность и трагедия в первую очередь для вас. Я расскажу вам всё, как есть, и, думаю, для вас сделать то же – будет самым лучшим.
И он, как и обещал, очень просто и доступно – за три минуты, – объяснил женщине: баллисты выяснили, что погибший должен был стрелять левой рукой – лишь при таком условии он мог сделать выстрел, убивший его. Однако, во-первых, Карамышев не был левшой. А во-вторых – и это особенно важно, – на оружии чёткие отпечатки пальцев его правой руки. И на курке, и на прикладе. Отпечатков левой руки вообще не существует, хотя должен же он был поддерживать карабин второй рукой. Но нет – только пальцы правой руки!
– А что сие означает, дорогая Лидия Андреевна, это ясно и школьнику – они нынче детективы читают пачками. Убив мужа, вы тщательно протёрли оружие, а потом приложили в нескольких местах его пальцы. Вы знали, что он – не левша. А вот тонкостей нашей экспертной работы вы знать не могли.
Сергачёв повернулся к Антону и сказал, словно отвечая на заданный вопрос:
– Вот тебе и объяснение разрыва во времени: пока всё проделала да обдумала свои действия и показания, да попереживала и поплакала… Так ведь, Лидия Андреевна? Переживали, плакали?
Женщина подняла на него тоскливые, замученные глаза.
– Да, – сказала тихо. – Плакала. И не хотела…
Антон встал с продавленного дивана у стены, шагнул к столу и наклонился над женщиной.
– Вам лучше ничего не скрывать, это правда. То, что произошло – трагедия, верно ведь? И кажется мне, там мог быть третий человек… Если он был и вы назовёте, укажите его… Это увеличивает ваши шансы на оправдание. Может быть, стреляли вовсе не вы?
И вновь с женщиной произошла метаморфоза. Потухшие, тоскливые её глаза загорелись чувством. Антон готов был поклясться, что это – сильный испуг. Она заговорила быстро, лихорадочно:
– Нет! О чём вы? Я сама, мы двое… Я сама убила его! Да, это я! Так получилось, так получилось!..
И зарыдала, запрокинув голову, отчаянно закрыв лицо ладонями. Больше она ничего не хотела да и не могла говорить. Отпоив её водой, дав подписать протокол и показав постановление об аресте, следователь вызвал конвоира. Капитан кивнул Сергачёву: «Я провожу».
В машине Лидия сидела под зарешётчатым окном безмолвно, безучастно. Ехать было недалеко, минут десять. Ляшенко смотрел на бледную женщину почти с восхищением. Бог мой, она ведь берёт всё на себя, выгораживая любовника! Её реакция выдавала – третий был и стрелял наверняка он! Но женщина готова идти в тюрьму, чтобы спасти мужчину!
Антон невольно покачал головой: второй случай за короткое время. Недавно он успешно расследовал ещё одно убийство, но там было потруднее: уйму людей пришлось опросить и перебрать, прежде чем выйти на убийцу. Тоже женщину.
Капитан вспомнил, как приехал на задворки уже не работающего железнодорожного депо и там, среди проржавевших вагонов увидел труп. Быстро выяснилось, что это известный в городе человек – самый популярный певец театра музкомедии, чудесный тенор, игравший на сцене героев-любовников. Ту же роль играл он и в жизни. В квартире убитого капитан нашёл записную книжку, где совершенно откровенно было написано: «Девочки, с которыми я переспал». Подробный список имён и фамилий поражал воображение. Значились там, кстати, и почти все студентки, у которых он преподавал – на актёрском факультете местного института культуры. Пришлось капитану и его бригаде опрашивать всех! Та ещё работёнка!.. Но именно таким образом и вышел он на юную студентку, бросившую учёбу в разгар сессии и уехавшую в свой далёкий город Нарьян-Мар. Её имени в списке убитого не было, однако и с этой девушкой он встречался – их видели вместе.
Почуяв близость открытия, Антон поехал в командировку к далёкому Баренцеву морю. Там и нашёл он эту девчушку – юную, скромную, очень хорошенькую, с чуть заметной примесью ненецкой крови. И скоро выяснил, хотя это и скрывалось, что девочка лечится от сифилиса у частного специалиста. К этому времени Антон уже испытывал стойкую неприязнь к покойному, теперь же он его просто возненавидел. Но дело есть дело. И капитан сумел добиться признания у матери бывшей студентки. Миниатюрная, моложавая женщина, полукровка с раскосыми глазами и решительным характером, не слишком и запиралась. Она воспитывала дочь одна, без мужа, и готова была защищать своего ребёнка. Да, узнав, что мерзавец-преподаватель совратил её наивную доверчивую девочку и заразил гадкой болезнью, мать поехала в их город и наказала обидчика. Готова отвечать, а на суде призовёт всех родителей поступать так же!..
Но капитан Ляшенко не был удовлетворён. Актёра убили очень профессионально: выстрел в сердце и контрольный выстрел в голову. И как бы женщина не говорила, что купить пистолет в их портовом городе ей было легко и что потом она оружие выбросила, Антон ей не поверил. Поработав ещё немного, нашёл там же, в Нарьян-Маре, и исполнителя: недавно вышедшего в отставку милиционера, работающего теперь в охранной фирме, отличного стрелка, не раз бравшего призы в соревнованиях. И, кстати, – крёстного отца больной девушки. Он уезжал из города как раз в тех же числах, что и мать девушки, совпадающих с временем убийства… Но человека этого капитан так и не смог арестовать: женщина непреклонно отрицала его участие и всё брала на себя…
Вот тогда, расследуя то дело, капитан впервые испытал чувство, противоположное его обычному отношению к женщинам. Да, она преступница, но какая жертвенность ради ребёнка, ради мужчины! Уважение и даже в чём-то восхищение – вот что почувствовал Антон. И теперь, в этом новом деле, эта женщина – Лидия Карамышева, – вновь берёт всю вину на себя, лишь бы спасти какого-то мужчину. А ведь он был, этот третий, этот мужчина – Антон почти не сомневается: реакция Лидии так красноречива! Бог мой, что за существа эти женщины! Любить их или ненавидеть? Восхищаться или презирать?..
Оформив все бумаги, Антон проводил новую заключённую до самой камеры. У массивной двери с врезным окошком остановились, и он, выразительно кивнув, попросил конвоира:
– На пару слов.
Тот молча отошёл в сторону. Капитан посмотрел на Карамышеву. Женщина стояла отрешённо, с пустым взглядом. Да, такой неожиданный арест – всегда шок.
– Лидия Андреевна!
Антон легонько тряхнул её за руку. Словно приходя в себя, она подняла на него глаза. Молодой человек смотрел участливо, по-доброму – она подумала об этом удивлённо, но как бы со стороны.
– Лидия Андреевна, убедите своего адвоката в том, что вы пытались остановить своего мужа. Он хотел выстрелить в себя, а вы вырвали у него карабин и случайно нажали на курок. Борьба, резкое движение и… случайность. Вы слышите меня? Понимаете?
Она смотрела молча, и Антон, наклонившись, настойчиво повторил:
– Стойте твёрдо на этом! Пытаясь предотвратить самоубийство, вы совершили неумышленное убийство. Это ваш шанс, ваш минимальный срок!
Он резко отвернулся от неё, приоткрыл окошко в двери. Там, в камере, сидели и лежали на нарах пять женщин. Две помоложе, три постарше. На некоторое время именно они станут постоянной компанией для Карамышевой.
Идя обратно по гулкому коридору и слыша за собой лязг запираемых решётчатых перегородок, Антон думал: «Зайду в дежурку, расспрошу, что за люди в девятой камере. А то ведь есть такие… оторвы, стервы… Если что, переведу её в другую. Пусть хоть до суда посидит, как человек. А уж там – как повезёт…»
Нет, не ожидал он, что так жаль будет ему эту женщину – до сердечной боли…
Глава 7
Ночью Лидии снился хороший сон. Впрочем, кошмары ей не снились никогда. Наверное потому, что жизнь её нынешняя и была главным кошмаром. Куда же ещё?.. И, ложась спать, она словно проваливалась в яму бездонную, беспросветную, убивающую чувства, ощущения – всё, кроме давящей сердечной боли. Летела, летела вниз, пока сердце не выдерживало нарастающей скорости ударов. И, казалось, перед последним, обрывающим жизнь толчком, женщина просыпалась. Таковы были её ночи. И если приходил сон, он всегда был прекрасен, даже когда она плакала, как в этот раз.
Во сне Лидия стояла на высоком, поросшем густой травой холме. Стояла и беспомощно смотрела на Алика. А он, с перекошенным болью и злостью лицом говорил и говорил. Она пыталась что-то сказать в своё оправдание, но не могла – он уже почти кричал. Обвинял её – обидно, оскорбительно, несправедливо. Но вот махнул рукой отвернулся и побежал вниз, туда, где далеко и расплывчато виднелся город. Ей стало тоскливо и страшно, и, в то же время, захлёстывала такая нежность и любовь к нему! Она стала звать его: «Алик! Алик!» Но он не оглядывался, убегал всё дальше и дальше. А рядом с ней появился другой человек, тот – Саша. Или он и был всё время рядом? Он держал её за руку, ласково утешал и тихо тянул, уводил куда-то прочь. Она плакала и всё оглядывалась Алику вслед, но, обессиленная от рыданий, поддавалась, шла за тем, другим. Вот он подхватил её на руки, занёс в дверь какого-то дома, положил на кровать, стал целовать и говорить о своей любви. А она, отвернув лицо к стене, всё плакала, с тоскою думая только о нём, об Алике, который ушёл, не оглянувшись, которого она так любит и который так несправедливо обидел её…
Лидия проснулась и увидела, что здесь, в реальности, она тоже плачет. И сердце так же болело, и тоска сковывала дыхание – и всё-таки это было прекрасно, и ей хотелось, чтоб эти чувства не уходили, оставались с ней. И чтоб сон не расплывался, не ускользал, как утренний туман, а оставался в памяти каждой деталью. Он был, конечно, весь из символов, но так же точен и правдив, как и её жизнь – любовь только к нему, единственному, Алику, его несправедливость и обидное непонимание, толкнувшее её однажды к другому мужчине…
Как же, как произошло всё то, что произошло? Как началось, длилось, можно ли было остановить, исправить? Теперь у неё хватало времени обо всём этом думать вновь и вновь. Семь лет заключения – вот её срок. Адвокат не сумел убедить суд в том, что происшедшее – несчастный случай: жена, пытаясь предотвратить самоубийство, случайно нажала на курок, да так умело, что разнесла мужу голову! Но всё-таки сомнения у судей зародились, потому и осуждена Лидия была почти по минимуму, за непредумышленное убийство.
После суда прошло полтора месяца. Этап был недолгим – в сторону Рязани. Но уже тогда, в «столыпинском» вагоне, когда мимо их женского, взятого в решётку купе, повели утром в туалет мужчин, а её сокамерницы облепили прутья и с кокетливыми гримасами и задиранием юбок стали выкрикивать жуткую похабщину, и когда чуть позже повели «оправляться» женщин и конвоир, здоровенный мужик, с равнодушно-мерзкой ухмылкой подставил ногу, не дав ей до конца закрыть дверь кабинки, уже тогда Лидия отчётливо поняла, что ни семи лет, ни даже года она здесь не проживёт. Умрёт. Но знала она и другое: Алик не позволит этому произойти. Они ведь не предполагали, что всё обернётся так нелепо. Её обвинять в убийстве того, кто жив и здоров! Она сама не может никому рассказать об этом – не может второй раз предать своего мужа. Но ведь и он, узнав о случившемся, не станет молчать и скрываться – он не такой и он любит её. Просто он ещё не знает…
Да, у неё было время о многом подумать, потому что большей частью здесь она молчала. Разные окружали её женщины: и отвратительные, потерявшие человеческий облик, и нагло-нахрапистые, и тупоумные, и хитрые, и тихие, забитые мышки. Были и обычные, такие, какие встречаются в обыденной жизни, но совсем мало. И в камере, и в бригаде царил порядок авторитетов, но Лидию не трогали. С самого её появления слух уже шёл: хладнокровная убийца из интеллигентов! Подстроила мужу ловушку и расчётливо снесла ему голову из ружья! Нет, отрубила ему башку напрочь особым кинжалом – у них дома целая коллекция оружия была. Хотела отправить голову в посылке его любовнице, да не успела… С такой психопаткой лучше не связываться. Вон, у неё взгляд ненормальный: смотрит сквозь тебя, как сквозь стекло, в упор не видит! А если спросишь о чём-то – вскинет ресницы, а зрачки ну точно дикие! «Да» скажет, или «нет». И – молчит. На прогулке или в камере сядет в углу и книжку читает. «Идиота» какого-то. Видно, тоже про психопата.
… Так что, её не задевали, сторонились. Будет ли так всё время? Она сомневалась, видя, как порой стремительно меняются отношения в здешнем мирке, какие идут перетасовки, на какой тонкой, порой взрывоопасной нити сохраняется видимое равновесие. Но пока Лидия радовалась окружавшему её отчуждению, пользовалась им, чтобы всё понять в своей прошлой жизни. И часто, просыпаясь по ночам или в мутных сумерках, слыша мерзкую возню на чьих-то нарах, или днём, в мастерских, механически кроя пневматическими ножницами брезентовые штаны и куртки, она думала о своём. Вспоминала.
* * *
С Аликом они познакомились на новогоднем вечере в заводском клубе. Тогда, двенадцать лет назад, ещё не прошла мода устраивать праздничные «Огоньки» наподобие популярной телепередачи. В одном билете указывалось два места за столиком – можно было пригласить кого-нибудь. Лида пригласила подругу Эльку, потому что ни с кем на тот момент не встречалась. Ухажеры конечно у неё были, но – так, не стоящие внимания.
– Здорово! – сказала Эля, войдя в зал с огромной, невероятно красивой люстрой под высоченным потолком, с гигантской разукрашенной ёлкой и множеством столиков вокруг. Она была здесь впервые, поскольку работала не на заводе, а в научно-исследовательском институте. Лида же, после окончания института, получила направление в заводское конструкторское бюро. Завод был стратегического назначения, богатый, престижный, и клуб имел соответствующий. Со сцены негромко наигрывали музыканты, зал наполнялся, все рассаживались за столиками. Сначала провожали старый год, смотрели небольшой весёлый концерт, зажигали ёлку, встречая год новый, пили, закусывали, танцевали. Часа в два ночи распахнули до сих пор наглухо закрытые двери клуба, шумной молодой толпой вырвались на улицу, под медленно кружащие хлопья снега, бросались снежками и вновь забегали в тёплый весёлый зал, где не умолкала музыка. Двери уже не закрывались, никто не проверял, свои ли входят, чужие ли – какая разница! К Лиде, сквозь толпу танцующих, пробилась Эля, глаза у неё возбуждённо горели. Наскоро бросив Лидиному партнёру: «Пардон!» – она потащила подругу в сторону.
– Ой, Лида, здесь Карамышев, тот самый!
Полгода Элька донимала Лиду этим Карамышевым, начальником отдела в институте, где работала. Был он у неё и симпатяга, и умница, и остряк. Эля считала, что влюблена в него, но с сожалением признавала, что тот её почти не замечает. И вот теперь показывала Лиде на двух парней, нерешительно стоящих у края танцующего круга. Они были явно здесь случайными, в тёплых куртках с откинутыми капюшонами, запорошенные снегом. Видно, только-только зашли с улицы, привлечённые музыкой.
– Который? – спросила Лида.
– Да ты что! Не толстяк же!
Эля даже возмутилась. И вправду, один был невысок и полноват. Зато второй – да, хорош! Лёгкого, спортивного сложения, густые тёмные волосы, твёрдые губы, чёткий подбородок, весёлые глаза, иронично приподнятые брови.
– Что мне делать, что делать? – твердила над ухом Элька.
– Пригласи его танцевать.
– Да ты что! Боюсь!.. Лида, пригласи ты! – Элька уцепилась за её руку. – Пригласи и подведи ко мне. А там уж я соберусь с силами…
– Ладно, – Лида пожала плечами. – Я пошла. Жди.
– Александр?
Выражение его лица изменилось мгновенно: удивлённая улыбка сменила скользящую иронию. Прямо перед ним стояла девушка – гибкая, в розовом воздушном платье, туфельки на тонких каблучках, с распущенными светлыми волосами, а слегка приподнятые на висках пряди и серые глаза под тёмными бровями делали её лицо особенно нежным, нездешним, из прошлого века… Он мгновенно увидел её всю, задохнулся. Только и проговорил:
– Вы меня?
– Да! Вы танцуете? Можно пригласить?
Бодрый толстячок сориентировался быстрее. Он стянул с Александра куртку, подтолкнул к девушке.
Они танцевали медленный танец и парень всё время спрашивал:
– Откуда вы меня знаете? Мы встречались?
А Лида загадочно качала головой и тоже спрашивала:
– Что это у вас за значок?
Забавного серебристого кенгурёнка Александр привёз недавно из Австралии – ездил туда на симпозиум. Но вдруг испугался: девушка подумает, что он хвастун! И сказал зачет-то:
– Друг подарил, был в Австралии и подарил… Моё имя вы знаете, а я ваше нет…
Она остановилась, хотя музыка ещё играла.
– Меня зовут Лида, а вот это – Эля!
Через минуту они все трое смеялись, а к ним сквозь танцующих пробивался налегке и приятель Александра, успевший сдать куртки в раздевалку. Оказалось, Александр и Пётр встречали Новый год в своей компании, совсем рядом. Вышли прогуляться, услыхали музыку, зашли… Через час они ушли вчетвером. Эля шепнула Лиде:
– Проводим сначала тебя, ты задержи толстяка, а я уведу Карамышева.
Что ж, Лида понимала: у подруги приоритет! Шли, бросались снежками, катились по раскатанным ледяным дорожкам, а над ярко освещённым проспектом медленно кружились крупные снежинки. Чем ближе подходили к Лидиному общежитию, тем звонче взрывался её смех, и тем тоскливее становилось у неё на сердце. У входа, на крыльце, она честно взяла Петра под руку, сказала весело:
– Вы, Александр, наверное, проводите Элю?
Но тот лишь легонько усмехнулся, ответил, словно давно решил:
– Наоборот, Петя составит компанию Элечке, он надёжный защитник. А мы с вами, Лида, пойдём поздравим с Новым годом вашу дежурную. Какого она возраста? Старушка?
– Да… Не совсем…
Девушка растерялась. Но Александр уже оторвал от неё Петра, махнул рукой на прощание и решительно открыл входную дверь…
Следующий день был ещё праздничный, не рабочий. Элька примчалась к Лиде часа в два.
– Что, подружка-разлучница! Не стыдно?
– Эля, ты же видела, как получилось!
Лида заваривала на общей, но совсем пустой кухне чай, делала бутерброды. Она ещё не уловила, какое у Эльки настроение. А та допытывалась:
– Что же вы делали?
– Представляешь, Алик так очаровал нашу Степановну, что та разрешила нам посидеть в своей комнате и даже баночку кофе растворимого нам открыла!
– Вот как, значит уже и «Алик»!
– Но Эля! Ты ведь сама говорила мне, что он не обращает на тебя внимание!
– Ладно, Лидка, не мучайся! Знаю я, что наш молодой учёный не про меня. А вот ты… А знаешь, Петя, мой толстячок, очень даже ничего… Забавный, шустрый!
– Оставайся, Эля, Алик сейчас придёт, попьём чайку.
– Да нет уж, побегу своего кавалера встречать! А ты, Лидуся, если что у вас и вправду получится, помни: это я вас свела!..
