Ирина Калитина
Дважды два
Наступало время думать о будущей специальности. Мальчишки хотели стать физиками, инженерами, делать оружие, чтобы защитить страну, Машу привлекали искусство, литература.
«Классная», во всех смыслах этого слова, велела Маше сесть за парту перед учительским столом, подождала, пока последний ученик выйдет из кабинета.
– Подавай документы в физико-математическую школу, – девочка попыталась возразить, – знаю, знаю, чем интересуешься, но у искусствоведа какие доходы? Способности к математике у тебя подходящие, учиться в этой школе будет не просто, но после неё окончишь серьёзный институт, будешь хорошо зарабатывать и наслаждайся, хоть, балетом, хоть, картинами.
Учительница права. Грядёт пенсионный возраст мамы, папы нет. Маша не располагает свободными годами для поиска подходящей профессии, многократных попыток поступить, например, на факультет журналистики или искусствоведения.
– В этой школе, учитель математики есть, – продолжила Классная, – я тебе напишу фамилию, постарайся попасть к нему, он лучший в городе, мои дочери, обе, у него учились.
Маша поступила так, как советовал человек, рядом с которым, впервые узнала, что тепло бывает не только от печки, которую, к тому же и снесли после подключения дома к центральному отоплению.
Хороший Мужик
Попасть к лучшему учителю помешало отсутствие жизненного опыта. На больших, дубовых дверях четырёхэтажного здания – объявление: «Запись в школу начинается с такого-то числа, с утра», Маша и подошла к десяти, но опоздала. Ребята, которых интересовала математика, собрались со всего города, чтобы учиться у лучшего, побороться за них пришли родители, образовали очередь с ночи. За Машу никто не хлопотал, но поступление в трудную школу мама одобрила.
Новое место учёбы девочке показалось «конвейером» по переработке школьников в абитуриентов для университета или любого технического ВУЗа со сто процентной гарантией поступления. Ученики – исходный материал, набранный по принципу пригодности для такой отделки. Ребята имели претензии на некоторую избранность. Друзей у девочки в новой школе не нашлось, а верного почитателя её, Профессора, родители отправили в приборостроительный техникум.
Обсудить жизненные проблемы она заходила в восьмилетку к Классной.
Мама часто болела и всегда была раздражена. Через много лет, вспоминая это сложное время, Маша подумает, что депрессию усугубил климакс.
Нечёткие мысли, ответы невпопад, в голове мамы не сохранялось ничего из того, чем пыталась поделиться дочь, Классная же помнила, и через какое-то время выясняла, как решилась та или иная проблема.
– Может быть, папа принёс меня из детского дома, я им не родная? – размышляла девочка.
Но обнаружила, что ошибалась. Ни персиков, ни абрикосов, ни дыню, ни орехов мама не ела, дочь к этому привыкла. Про ветчину, которую принесла из магазина, тоже сказала, что не любит, но недавно они были в гостях и Маша видела, как мама клала её себе в тарелку. Значит, она отдает ей то, что купить на двоих не в силах, любит её, но этого не показывает.
Маша приняла это за правило в их отношениях и научилась скрывать свои чувства.
Математик, который преподавал в Машином классе, считался не первым в городе, но одним из лучших. Дрессировал учеников честно, мучительно для других и сносно для Маши, которая четыре года училась у Классной.
«Важно, чтобы мы усвоили предмет, а наши проблемы его не интересуют», – так все думали, принимая в головы истины учителя.
Такие, например:
– заниматься математикой нужно ежедневно, что «штурмом» берётся, то «штурмом» из головы и вылетает,
– не проскочат ваши уловки, отговорки, хитрости, дважды два – четыре при любых обстоятельствах.
А одна фраза вызывала сочувствие:
«Этот культ у меня здесь сидит», – учитель морщил лицо, и постукивал ребром ладони по шее сзади.
При Сталине он отсидел несколько лет в заключении за то, что, потеряв сознание во время боя, попал в плен. Оба лагеря стали причиной приступов гипертонии и сильных болей в затылке.
Все ошибались на его счёт, и поняли это в один день. С тех пор говорили: «Хороший Мужик».
Случилось так, что в эту специальную школу «по территориальному признаку» попал мальчишка из неблагополучной семьи, рос без отца, на мать не обращал внимания. Звали его Вовка Исаков. Невысокий худенький, он крутился на парте, как волчок, «фонтанировал» идеями вслух на уроке, дрался на переменах. Не было с него снято подозрение в краже вещей из финского автобуса, остановившегося недалеко от школы, финны вышли на несколько минут что-то осмотреть, вернулись, и тут – такой конфуз. Видели Вовку рядом с автобусом, ничего не доказали, но и в непричастности своей никого не убедил. Надоел он всем, и учителям, и одноклассникам.
Тот день был плохим для математика, он открывал окно во время урока, хотя на улице был мороз, тяжело дышал, проглотил таблетку, потирал затылок. Девочка решала задачу у доски, все сидели спокойно, вдруг Вовка вскочил, выкрикнул ответ, сопроводив его комментариями.
Преподаватель не расслышал и не понял, что Вовкино решение, на этот раз, было верным. Поставив мальчишку перед классом, он накричал на него. Лицо и шея налились кровью. Все поняли: разыгралась гипертония. Кричал учитель обидными для Вовки и Маши словами: «Вот, что такое безотцовщина!»
Как несправедливо такое обвинение, Маша прочувствовала на собственном опыте.
В девять лет, когда всё свободное время проводила во дворе за игрой с мальчишками в ножички, однажды, попала остриём ножа не в круг, начерченный на земле, а в коленку проходившей мимо женщины, вступившей случайно в этот самый круг.
«Я, вообще, не хотела детей, муж настоял, – расплачиваясь за испорченные чулки, громко сказала мама, и добавила вполголоса, повернувшись к «потерпевшей», – собиралась сделать аборт».
Дочь не пропускала незнакомых слов, запомнила, обсуждала его с подругами на перемене, понятного ответа не получила, не успокоилась, и нашла-таки, объяснение в медицинском учебнике по гинекологии дома у своей одноклассницы.
«Вот, и сделала бы аборт, – сказала Маша, захлопывая книгу, в которой по ходу узнала ещё много интересного, – я в чём виновата?»
После урока учителю передали, что решение Вовки было правильным, хотя, кричать об этом на весь класс, всё равно, не следовало.
На следующий день математик вызвал Вовку к доске, поставил лицом к себе, боком к классу и извинился, наклонив седую голову:
– Владимир, прошу у тебя прощения, иначе не смогу больше чувствовать себя порядочным человеком.
Вовка от стыда чуть не умер, одноклассникам хотелось его убить. После этого случая заметили, что мальчишка часто стоит у кабинета математики, ожидает учителя. Двойки его начали меняться на тройки.
Это извинение поменяло приоритеты в душе Маши: раньше она хотела неформальных отношений с педагогом, теперь же желала одного: чтобы он был здоров. Мама не извинилась за «не хотела детей».
