Ирина Калитина
Дважды два
Открытия
Хороший Мужик сдержал обещание, в институт Маша поступила легко. Лекции, семинары, зачёты, экзамены, тусовки в общежитии, целина. Школьная любовь осталась воспоминанием среди новых впечатлений.
К большому удивлению начитанной девушки выяснилось, что любить может не только душа, но и тело. Душа возражает, ей стыдно за тело, но второе непослушно. Тогда душа объясняет телу, что это была не любовь, а простое увлечение.
Романы Маши имели противоречивый характер. С положительным человеком – скучно, любить испорченного не позволяет здравый смысл. Мужчины хотели нежности и ласки, но, не имея опыта нормальной семейной жизни, Маша не знала, как им это дать.
Мама вышла на долгожданную пенсию. Отметить событие собрались сослуживцы, говорили благодарственные слова, отмечали добросовестность в работе, необычное внимание к посетителям, и, что, особенно, странным показалось Маше, прекрасную память. Мама помнила про книги всё, какое издание, когда реставрировалось, кто заказывал.
Когда гости ушли, девушка решила проверить собственное мнение о маминых способностях, сказала, что встретила Классную. О том, что бывает в школе-восьмилетке, молчала, всякое откровение опасно, имея в виду, отстранённость, обидчивость и раздражительность человека.
– Помнишь её? Ты же ходила на родительские собрания…
Мама наморщила лоб, не понимая, к чему эти разговоры в торжественный вечер.
– Смутно.
– А как её зовут?
– Забыла.
Она, даже, не поинтересовалась, зачем Маше нужно это знать. В одной комнатке существовали два мира, и пребывали они в параллельных пространствах, ни одной точки пересечения.
До 4 курса Маша подрабатывала летом на целине, а на четвёртом, когда у них с мамой остались стипендия и крохотная пенсия бывшего библиотекаря, пришлось искать заработки по вечерам после учёбы.
Однажды, получив деньги за «закачивание» информации с каких-то анкет на магнитный носитель, она, деловая, возвращалась домой и заскочила в небольшой магазинчик, в подвале, недалеко от дома.
Обычно там, было мало покупателей, на этот раз перед ней стояли четыре человека, очередь не двигалась, Маше хотелось домой, «била копытом», ноздри раздувались. Небольшие руки у прилавка сначала медленно вытаскивали из кошелька деньги, чтобы расплатиться за десяток куриных яиц и хлеб, а потом, тошнотворно долго, принялись проверять сдачу.
Маша подняла глаза на «мелочного, неказистого мужичонку», с мыслью: «Когда он, наконец, «отвалит» от прилавка?»
Не может быть! Это был Он, Лучший! Худенький, невысокий, с нелепо торчащими вверх густыми волосами-пружинками, в очках на горбатом носу, Он, сначала размышлявший над копеечной сдачей, а потом бережно складывающий покупки в авоську.
Слишком маленькие для мужчины кисти рук, старообразная сумка, контейнер, заполненный куриными яйцами… Пшик. Ничего не осталось в голове от образа самого прекрасного мужчины её жизни. Какой же оптический обман пережила она в школе!? Но учитель он, всё-таки, лучший, в этом сомнения не было.
На следующий день Маша, с расширенными глазами, стояла в восьмилетке, в дверях учительской.
– Что? – Классная прервала разговор, подошла к ней.
– Встретила Его в магазине. Он, абсолютно, некрасивый!
– Знаю, – без вопросов учительница поняла, кого Маша имела в виду, – мои дочери после окончания школы, тоже этому удивлялись.
Маша, хотела упомянуть про досадную мелочность в деньгах, обнаруженную у своего кумира, но осеклась, заметила, что учительница кутается в большой тёплый шарф, он был на ней лет двенадцать назад, когда знакомилась с их классом, и блуза та же… Об учительской зарплате Маша не думала, но бедность ей была известна… После первой целины её подруги покупали туфли и платья, а она – люстру с тремя рожками, которой надлежало стать заменой абажуру, прогнать тени из углов комнаты, после второй целины приобрела сервант вместо трясущегося фанерного буфета с «живыми» рюмками, а после третьей целины – шкаф.
Ей стало стыдно за себя. «И повернуть глаза зрачками в душу», – вспомнила Шекспира, повернула глаза, ничего хорошего внутри не обнаружила, попрощалась, и побрела, огорчённая. Права была няня в детском саду.
Взрослая жизнь
Маша уже работала после окончания института, когда познакомилась с человеком, любившем театр, живопись, музыку, балет, стихи, обаятельным и интересным, вышла замуж, родилась дочь.
Тут открылось ей, что в семье существуют вещи более важные, чем общий взгляд на какую-то книгу или фильм.
Машин папа не имел высшего образования, стрелял по ночам, потому что был болен, но работал много и обеспечивал семью. Отец её дочери был здоров, не стрелял и не зарабатывал, и, главное, не собирался когда-нибудь это делать. Знакомые объясняли ей: «Что ты хочешь? Не пьёт, не курит, не хулиганит, не ругается матом…
Маша пошла в детский садик в четыре года, а её девочка – в ясли, в три месяца. Мама забирала ребёнка после обеда и рассказывала всем, что «заслуженный отдых» закончился. Дочь её в это время вкалывала на работе, сцеживая молоко из груди в медицинском кабинете своего учреждения. Исхудавшая, забегавшаяся, задёрганная мамины попрёками, Маша и человек, с приставкой «не», расстались.
Года через четыре – новое замужество. На этот раз – мужчина по имени «Да», талантливый, увлечённый не собой, а работой, но, с известными для русского человека, недостатками. Перемены в стране привели к тому, что он потерял работу и запил неизлечимо. Снова: «прощай».
Забирая в ЗАГСе очередное свидетельство о разводе, Маша чувствовала не сожаление, а злость. Наверное, она не получила в детстве то, что должна была отдать близким людям и оба мужчины пострадали тоже.
В спор тела и души по поводу настоящего чувства, начал вмешиваться, вынужденный быть расчётливым, мозг, жизнь приходилось строить, исходя, не только из собственных побуждений, но учитывать интересы дочери и положение стареющей мамы.
Если первый муж хотел встретиться с ребёнком, Маша не препятствовала, полагая из опыта собственной жизни, что каждому человеку нужен живой отец.
Не получались отношения с мужчинами, оставалось любить работу. Открыла фирму, заработала на квартирку маме, сама с дочерью осталась в двухкомнатной, предоставленной им государством раньше.
Классная трудилась «до последнего», но, в конце концов, вышла на пенсию. Маша и одноклассники навещали её.
В крохотной «хрущёвке» с учительницей жил компаньон – английский фокстерьер. Педагогический талант хозяйки сосредоточился, теперь, на собачке. Хмурились побелевшие брови, становились сердитыми глаза и молодой пёс, от природы, живой и активный, не лаял, не приставал к гостям, сидел смирно, даже отворачивал мордочку от всякого соблазна. Ему не разрешалось подходить к столу, а гостям кормить собаку с рук. Все смеялись, жалея пёсика, но никто из повзрослевших учеников не бросал кусков, не смел ослушаться.
Классная, с молодыми заинтересованными глазами, не пропускала ни единого слова из того, что рассказывали «её дети», переспрашивая и напоминая, что думали они по тому или другому поводу раньше, как всегда, удивляя своим вниманием.
