Обаятельный Кира, ни с кем, не посоветовавшись, постучал в дверь, недалеко от директорского кабинета. Вошёл.
За столом – человек неопределенного возраста. Цвет лица серый, черты размыты, ассиметричные морщины, слипшиеся волосы до плеч. Дряблый, бесхребетный, полноватый. На двери вывеска: «Председатель профкома».
В неполные двадцать, мой сотрудник попросил путевку в пионерский лагерь для двух сыновей.
– И сколько же Вашим детям лет?
– Семь и десять, – был ответ, удививший хозяина кабинета, и развеселивший бухгалтерш, кладовщиц, «плановичек» и прочий женский контингент завода, неравнодушный к мужской красоте. До них, неизвестно как, дошёл диалог.
Страстный роман Кирилла с продавщицей корма для рыбок завершился свадьбой, как только ему исполнилось 18. Невесте было тридцать. От первого брака, после гибели мужа, у женщины осталось двое мальчиков. Кирилл считал, что без его, «отцовского», участия ребята не вырастут, что женщина никогда не поймёт мальчишку. Собирал для детей компьютеры из комплектующих, излишки которых отдавал ему Влад. Два раза выносил с завода старые мониторы, которые мне удалось «списать», в громадной спортивной сумке. То ли рост его производил впечатление на охранников, то ли добрая улыбка, но открыть сумку не попросили.
Существо, располагавшее жидкое тело в стуле, могло бы обеспокоиться о проветривании цехов, о качестве еды в столовой, о туалете, но молчало. За то, что творилось на заводе, оно должно было ответить перед людьми и перед Богом.
От янтарной девушки никто не ждал результата работы, да и на работе она обычно отсутствовала. Мальчик, едва пошёл в детский сад, поделилась со мной новостью: ждёт второго ребёнка, надеется, что будет девочка. Когда детей стало двое, Леся постоянно пребывала на больничном.
Рассказала: ей присылают мёд из казачьей станицы, она перемалывает его в мясорубке вместе со столетником, выращенном на подоконнике. Это были витамины для укрепления иммунитета, конфеты, и фрукты для детей.
Отыскала на предприятии ещё один способ добывания денег. Кроме небольших приборов, завод производил предметы широкого потребления: отвёртки, стамески, дверные петли и прочее.
Леся оптом скупала продукцию, подъезжал муж, грузили товар в машину, развозили по магазинам и вещевым рынкам, предлагая более высокую цену.
Единственный человек, с которым девушка пребывала в постоянной конфронтации, была заводская «особистка», требующая от всех дисциплины и чёткости. Для легкой, по жизни, Леси эти понятия оказались слишком тяжеловесными.
Тамара Фёдоровна – «цербер» предприятия, особый отдел в лице единственного сотрудника, периодически показывала «хозяину» «добычу»: фамилии, убежавших раньше времени с работы или обедающих не в свой перерыв, номера цехов или отделов, где забыли опечатать дверь, выключить на ночь свет, где рабочие вечером изготавливали продукцию на сторону и прочее.
Леся опаздывала на работу, неправильно оформляла документы на вынос товара с завода и потеряла печать, когда последняя выходила из нашего помещения.
Печать нашлась на следующий день. Охранники, не заметившие, как лезли воры через форточку к директору в кабинет, позволившие Кириллу вынести мониторы, проявили бдительность на этот раз, обнаружили, что на двери нашего отдела висит бирка с оттиском социалистической пятикопеечной монеты, которую Лесе подсунули вместо сдачи.
Больше у меня оправданий перед руководством не было, ей грозило увольнение. Где она заработает деньги, имея двух малолетних детей? Оставалась надежда на бесхитростное обаяние девочки.
– Иди, и скажи Тамаре Федоровне, что увольняю тебя, что оправданий твоих слышать не хочу, плачь, проси, – учила я её.
Леся ушла. Минут через тридцать раздался телефонный звонок. Тамара Федоровна приглашала меня к себе.
– Елена Васильевна, дружок, я Вас понимаю, вы сердитесь на Лесю, но какая хорошая девочка.
– Не хочу этого слышать.
– Голубушка, прошу Вас, оставьте её в отделе, ну куда идти с двумя детьми?
– И не уговаривайте, она мне надоела своей расхлябанностью, – последнее слово – елей на душу «особистки».
– Под мою ответственность, а?
– Ну, если под Вашу, согласна.
Передо мной сидела пожилая женщина, пенсия такая, что приходилось исполнять «заказ»: «ловить мышей» на заводе. Мы с Тамарой Фёдоровной подружились с тех пор и обсуждали, разбушевавшейся у нее, гастрит, холецистит и дороговизну лекарств.
Антоха совсем обнищал с крохотной зарплатой техника, запойным папашей и безответной матерью, изготовил, втихаря, на цветном принтере проездной билет. Контролеры в троллейбусе подделки не заметили, сканер и цветной принтер приобретали мы с Владом из числа лучших в городе. Стопку бумаги, на которой распечатали проездной, закупали для изготовления рекламы приборов завода.
После Антохи, такой же документ сделали все ребята для себя, подруг и родственников. Прошёл месяц, и за проездными к нам потянулась та небольшая часть завода, которая не имела льготный проезд по причине пенсионного возраста.
Идея напечатать приглашение в дом культуры принадлежала Севе. В городе гастролировала популярная музыкальная группа, билеты на концерт имели «неподъёмную» цену. Скинувшись, приобрели один, он имел несколько степеней защиты, изготовить копию взялся Кирилл, проявил непривычную сосредоточенность и терпение. Экземпляр получился – супер. Миновали контролеров успешно.
Посещение концертов за счёт завода вошло в правило. Однажды, ребята напечатали входных билетов больше, чем нужно, лишние попробовали продать. На следующий день, со смехом, показали мне фальшивые пятисотрублевые купюры, которыми с ними расплатились в давке перед входом на концерт.
Я предупредила их, что продажа поддельных билетов – уголовное преступление.
В это время из отпуска вернулись директор и начальница столовой, оба загорелые, отдыхали на Багамах.
С Надей, знакомой по старому месту службы, столкнулась неожиданно около метро. Обменялись опытом и впечатлениями и приготовились бежать дальше, как, вдруг, Надя пожаловалась: они с мужем не справляются с шестнадцатилетним сыном, Тарасиком, из техникума ушел, бездельничает, попал в плохую компанию.
– Ищу, куда бы его пристроить на работу, – сказала, как бы спрашивая, не возьму ли я сына на завод.
После поступления в институт мне удалось перевести Антоху с должности техника в инженеры без всякого на то основания, с одной целью: стимулировать стремление получить высшее образование, взглянуть на бытие отца с позиции достойного человека. Вакансия техника освободилась. Я предложила Наде прислать мальчика.
Так получили мы эльфа по имени Тарасик. Тоненький, невысокий, светлый, почти прозрачный, курносый, похожий на дух, но дух опасный, не лесов или полей, как его собратья прошлых лет, а жестокого города, заполненного наркотой, порнографией, проституцией малолетних.
К своим шестнадцати, он узнал и попробовал больше, чем хотелось бы его родителям, да и мне, как его начальнику, признаться, тоже. Смотрел на человека, и не верил, такой опыт во взгляде, что не приведи Господь.
Являлся на работу в синей или красной бейсболке, козырьком на затылке, в одном ухе – две серьги. Футболка или свитер – свободного покроя, джинсы едва держались на тоненьком тельце, штанины расходились в области колен.
«Права ли я была, что приняла во взрослый коллектив испорченного ребёнка? Приблизила или отдалила печальный финал?» – спрашиваю себя, по сей день.
Мальчик принимал работу за игру. Мы подключили его к проходной, оттуда получал, и задорно правил результаты посещений завода сотрудниками. Мы отмечали, как рабочий день, прогул матери, которая вывозила ребёнка в пионерский лагерь за город, уважаемого всеми старого инженера-конструктора, он, чтобы прокормить семью, выполнял на компьютере чертежи для небольшой мебельной фирмы и доставлял их заказчику. Несколько человек посетили выставку новых технологий, а директор отпустил туда только их начальника.
Недели три мальчик сканировал тексты, получая вознаграждение от Кирилла, тот где-то «надыбал» эту халтуру. Печатал Тарасик, искренне веселясь, проездные для заводчан, себя, мамы, папы и приятелей.
Не достигшему 18 лет, ему полагалось работать на час меньше, но он, даже, оставался после работы. Как я догадывалась, по вечерам мои сотрудники позволяли себе поиграть на «компах». Тарасик был единственным человеком, кому время пребывания на предприятии приходилось корректировать в сторону уменьшения, делал он это сам. Как и остальным, по ведомости выдавала ему «чёрные» деньги, получаемые в «тяжёлые» для предприятия дни у директора «из кармана» на весь отдел.
Проще говоря, мальчик с головой окунулся в особенности нашей работы, опережая, в смысле сообразительности, Антоху, который понимал не сразу, но, как впоследствии выяснилось, помнил дольше других, причём с подробностями, на которые остальные не обратили внимания.
Необязательность Тарасика, несерьёзное отношение ко всякому заданию напрягали взрослых, особенно, меня. Посылая выполнять какую-то работу, не было уверенности, что дойдет, мог зависнуть около, заинтересовавшего его, допотопного станка, легко разговорившись с удивлённым рабочим, пойти обмениваться диском с компьютерной игрой или начать дрессировку молодой собаки, прибившейся к охранникам в проходной. Все время приходилось отслеживать распущенного ребенка. Я легко рассталась бы с ним, но Надю не хотелось расстраивать.
Она часто звонила мне домой, удивлялась, с каким восторгом отзывается сын о сотрудниках отдела.
Летом и в межсезонье, если не было холодов, в обеденный перерыв ребята боксировали во дворе, расчистив место для «ринга» среди лебеды, крапивы и одуванчиков. Территория убиралась, лишь, в одном месте: между проходной и входом в здание.
Тарасик тоже выскакивал во двор поиграть в бокс, хорохорился, прыгал вокруг старших товарищей, размахивал тонкими ручками, изображая смертельный удар или нокаут.
Потом, помывшись до пояса, молодые люди заливали кипятком лапшу «Ролтон», у любовницы директора не обедали.
Тарасик стал приносить из дома лапшу. Было видно, что ребят он обожает, особенно Кирилла, крутился вокруг него, как третий сын, удивляясь, как у его кумира получается собирать на себя внимание окружающих, а он, пока, всем, только, досаждал. Из глаз мальчика стала уходить «порча».
Надя благодарила за сына, и приходилось держать в коллективе это «дитя», но произошло ЧП.
Войдя в комнату после обеда, (задержалась у клиента), я заметила, что лица сотрудников мрачные.
– В чём дело?
Влад объяснил, запинаясь, что из ящика его стола пропали дорогой винчестер и новая видеокарта. Обычно, комплектующие убирались в специальный шкаф под замок, электронщик не сделал этого, утром собирался установить их в другом отделе. Пропаж у нас до этих пор не случалось. Нам с Владом предстояло возместить потерянное за свой счёт.
– Кто, вы думаете? – спросила я, хотя, ответ был известен.
Молчание.
– Мальчик, – выдавил из себя Влад.
– Вы уверены? Сюда столько людей по вечерам приходит. Вы понимаете, что это обвинение?
Нужно сказать, что после работы наш отдел, иногда, превращался в нечто, вроде клуба. Немногочисленные молодые сотрудники из других подразделений, заглядывавли поговорить про компьютеры, переписать новые программы, игры, получить проездной билет.
– Да, да, – голоса остальных в поддержку Влада, – мы уверены.
Мальчик, то есть Тарасик, не вышел на работу, грипп.
Вечером позвонила Наде, рассказала о происшествии, о том, как ребята расстроены. Через некоторое время раздался ответный звонок: