Ирина Мартова
Одинаковые
Глава 6
Настя уже заканчивала прием, когда в дверь ее здравпункта ворвалась Люська. Взлохмаченная, запыхавшаяся, она с разбега плюхнулась на стул, который обычно занимали пришедшие на прием пациенты. Анастасия, нахмурившись, оторвалась от заполнения карточки последнего пациента и недовольно глянула на подругу.
– Ты чего? Случилось что-то?
Люська поправила рыжие волосы, откинула длинную челку с высокого лба.
– А ты хочешь, чтобы я к тебе только с болячками обращалась?
– Ты неисправима, – усмехнулась Настена. – Говори, чего надо? Ну?
Люська, с которой Настя дружила с незапамятных времен, работала теперь директором Дома культуры. Закончив культпросветучилище, она года два помыкалась в городе не съемных квартирах, сходила замуж за водителя трамвая, поработала ассистентом режиссера в областном театре и вернулась в село.
– Все, хватит, – сообщила она родителям. – Хлебнула я городской жизни по самое не хочу. Поняла одно: дураков везде хватает, но лучше уж быть дураком там, где тебя любят, чем в чужом краю занимать чье-то место.
Уже почти пять лет Люська заведовала районным Домом культуры, и, надо признать, успешно. Место, где раньше только фильмы по вечерам крутили, стало настоящим пристанищем местной детворы и взрослого населения. Здесь работали кружки по рисованию, вязанию, столярный и театральный. Большая библиотека приветливо распахнула свои двери, привлекая сельчан разного возраста.
Люська сумела привлечь к работе с детьми самых лучших специалистов района. Рисованию, например, учил приезжающий из города художник. Раз в неделю он появлялся в Доме культуры, обвешанный огромными папками для эскизов, сумками с альбомами какого-нибудь известного художника, новыми красками или этюдниками. Умеющих по-настоящему рисовать нашлось в Васильевке немного, зато любителей научиться этому оказалось немеряно.
Люська отдала художественному кружку огромную аудиторию на втором этаже, закупила мольбертов, красок, карандашей и всего остального, что могло пригодиться начинающим художникам. И по вторникам с замиранием сердца приникала к двери комнаты, за которой местная ребятня постигала азы искусства.
Кружком вязания руководила учительница по домоводству. Она, привыкшая учить детей всему, что сама умела, с радостью делилась с ними секретами вязания на спицах и крючком, а прошлым летом, благодаря стараниям Люськи, купившей вязальный аппарат, привлекла еще и взрослое население, начав уроки вязания на машине.
Театральную студию директор Дома культуры взяла на себя. Люська, а для детей Людмила Борисовна, окончившая культпросветучилище, считала себя настоящим мастером театрального дела.
С детским театром все было непросто, собственными средствами обойтись не получалось. Поэтому, недолго думая, Люська отправилась в администрацию района. Выбрав самое лучшее платье с глубоким вырезом, накрасив губы красной помадой и лихо взбив рыжую челку она, улучив момент отсутствия секретарши, смело вошла в кабинет к главе местной администрации и решительно положила перед ним исписанный листок. Оторопевший мужчина сдвинул очки на лоб и грозно глянул на ворвавшуюся посетительницу.
– Людмила Борисовна, что такое? Чего вы нарушаете порядок? Для вас что, законы не писаны?
Люська подход к людям имела, знала, где можно улыбнуться, где промолчать, где прикрикнуть. Сделав несчастное лицо, она опустилась на стул возле ошарашенного мужчины.
– Михайло Иванович, войдите в положение… Открыли мы в Доме культуры театральный кружок. Желающих море, а реквизита – кот наплакал.
– А я-то здесь причем? – глава откинулся на спинку стула. – Что за листок вы мне тут на стол кинули?
– Не кинула, а положила, – Люська умильно закатила глаза. – Только вы поможете… Без вас никак!
– Вы мне что, на сцену предлагаете выйти? – вспотел от неожиданности мужчина.
Люська чуть не покатилась со смеху, но для пользы дела сдержалась.
– Нет, что вы! У вас и без того дел полно.
– Так что? – глава администрации явно уже тяготился ее присутствием, поэтому, поджав губы, нахмурился. – Говорите прямо, чего хотите?
– Денег! Денег и побольше, – ничуть не стесняясь, тут же выдала Люська.
Мужчина, достав платок из кармана, вытер вспотевшую лысину и, изумленный такой наглостью, уставился на довольную собой женщину.
– Ну, вы не промах! И много надо?
Люська, вскочив со стула, обошла стол районного главы и, наклонившись пониже, с удовольствием продемонстрировала ему глубокое декольте, а заодно и подвинула поближе исписанный цифрами листочек.
– Нет. Немного. Вот списочек… Только и всего.
Мужчина, глянув в «списочек», побагровел, но, решив не вступать в пререкания, указал гостье на дверь.
– Все. Понятно. Идите, Людмила Борисовна. Мы изучим ваш запрос и дадим ответ в порядке очереди. У нас, знаете ли, всем всегда чего-нибудь нужно.
Однако Люська не была бы собой, если бы ушла сразу, не закрепив успех. Она вернулась к своему стулу, присела на него и подарила растерянному чиновнику сногсшибательную улыбку.
– Но ведь мы можем надеяться на положительный ответ, Михайло Иванович? – Люська соблазнительно передернула плечами. – Сколько вы будете думать? Может быть, я зайду на следующей неделе вас проведать?
– Да идите уже, – перепуганный глава администрации нацепил очки, схватил первую попавшуюся под руку папку с бумагами. – Сказал же – поможем!
– Вот спасибо, – Люська расплылась в благодарной ухмылке. – Я знала, что вы мне не откажете, – она степенно вышла из кабинета начальника. – Не бойся. Жив твой бурундук, – лукаво подмигнула Люська растерянной секретарше.
Театральный кружок, созданный наперекор всем финансовым проблемам, взбудоражил все село. Все люди, от мала до велика, никогда в настоящем театре не бывавшие, заговорили о новом начинании суматошной Люськи. А если в селе начинают что-то обсуждать, то одним днем это не заканчивается. Судачат на завалинках, за ужином и в поле. Рассуждают с видом знатоков о достоинствах и недостатках, присматриваются, оценивают, дискутируют.
Сначала робко, потом посмелее потянулись сельчане к Дому культуры поглядеть на это новое сельское чудо под названием «театр». Людям нравилось это «городское развлечение». Те, что понастырнее, заходили в зал, присаживались на кресла подальше от сцены, прислушивались и, затаив дыхание, следили за репетицией.
Люське такое внимание сельчан безмерно нравилось. Дело она свое любила, и внезапный интерес людей к ее детищу льстил и тешил ее довольно сильное самолюбие.
Но самым ярким событием, по мнению директора местного Дома культуры, оказалось приобретение настоящего мастера столярного дела.
Известный всему району столяр-краснодеревщик, лауреат многих районных и областных конкурсов, постоянный участник ярмарки мастеров Денис Владимирович никак не соглашался поработать с детьми. Он даже представить не мог, как найти время, чтобы поехать в село и провести там хотя бы одно занятие. А неугомонная Людмила Борисовна просила по занятию каждую неделю. Мастер категорически не соглашался, уговоры не помогали, он даже трубку перестал брать, чтобы не говорить одно и то же цепкой и назойливой даме.
Известный мастер просто не понимал еще, что если Люська поставила цель, то добьется своего, сминая и сметая все на своем пути. Почувствовав, что мужчина не поддается, она пошла другой дорогой, выбрав вариант наиболее, по ее мнению, удачный и трогательный. Собрала в селе мальчишек, которые мечтали научиться работе с деревом и, посадив их в школьный автобус, отвезла в город, прямо в столярную мастерскую. Дети, окружив мастера, сами попросили его научить их, приглашали в село, хвалили его изделия и делились своими мечтами.
Ну, кто тут сможет устоять?
Так и ожил сельский Дом культуры с появлением Людмилы Борисовны, рыжей взбалмошной Люськи, смешливой и упрямой подруги местного фельдшера. И это место, так долго приходившее в упадок, стало истинным островком культуры и просвещения населения всех возрастов Васильевки.
Глава 7
Люська слыла в селе личностью выдающейся. С самого раннего возраста она, как шутили соседи, активно несла в массы свет. Не успело девочке исполниться года четыре, как она, в день рождения матери, вынесла во двор старый табурет, заставила всех гостей замолчать и, забравшись на колченогую импровизированную сцену, долго и выразительно исполняла популярную детскую песенку про день рождения Чебурашки и крокодила Гены.
Гости одобрительно смеялись, одарив новоиспеченную артистку криками «браво» и бурными аплодисментами. Люська, зардевшись от удовольствия, навсегда запомнила сладкий вкус успеха, и с тех пор ни одно мероприятие в их семье или домах их друзей и соседей не проходило без ее активного участия.
В школу рыжеволосая артистка пришла, как и положено, в семь лет. Войдя в класс, осмотрелась и, выбрав первую парту, решительно уселась за нее, оглядела притихших одноклассников.
– Ты тоже садись со мной, – милостиво кивнула она светловолосой девчушке с большими серыми глазами.
– А ты не командуй, – взбрыкнула та. – Сама выберу, где сидеть.
– Я с тобой дружить буду, – озадаченная Люська изумленно уставилась на светловолосую бунтарку. – Садись.
– Ладно, – девчушка вдруг широко улыбнулась. – Я тоже буду с тобой дружить.
С того памятного дня этих двоих разделить стало невозможно: дежурили в классе вдвоем, уроки учили вместе, по очереди ходили обедать то в один дом, то в другой, квартиры убирали тоже вместе. Соседи диву давались: вот ведь как бывает, такие маленькие, а понимают, что друг без друга пропадут.
Девчонки и правда стояли друг за друга горой, спуску обидчикам не давали, увлекались музыкой, литературой и биологией.
Однажды на уроке физкультуры эти две егозы, чтобы доказать всем, что они лучшие, залезли на канат в спортзале и просидели на нем два часа. Учитель физкультуры, позеленевший от волнения, не выдержал и побежал за директором школы, держась за сердце. А они, пока учитель отсутствовал, сползли с каната под одобрительные крики одноклассников и преспокойно отправились домой.
Другой раз, плавая в реке, хулиганки решили напугать местную малышню и спрятались за камышами. Как только ребятишки-дошкольники вошли в воду, девчонки завыли страшными голосами, застонали, заскрежетали… Дети кинулись врассыпную, а один из них, поскользнувшись на мокром берегу, упал и сломал руку. Что было после, о том история умалчивает, но родителям их пришлось несладко: ходили извиняться, писали объяснительные, носили подарки семье пострадавшего.
Мама Настены долго плакала, стыдясь соседей, ругала дочь, объясняла и требовала… Настя, опустив голову, обещала так не поступать, хотя в глубине души удивлялась, с чего вдруг поднялась такая буча.
Люська так и вовсе выразилась коротко и ясно:
– Подняли панику. Сами виноваты. Шуток не понимают.
С возрастом девчонки утихомирились, стали спокойнее, разумнее, добрее. Дружба их, родившая в первый день учебы, до сих пор жила и процветала.
Люська, мечтающая о карьере артистки, все-таки не рискнула поступать в театральное училище, трезво оценив свои способности. Собрав вещички в чемодан, она самостоятельно отправилась в областной центр и отдала документы в культпросветучилище. За время учебы подрабатывала и официанткой, и домработницей, и няней…
Работы Люська не боялась, но несправедливости терпеть не могла, поэтому долго на одном месте не задерживалась. Зная, что не сможет промолчать, сто раз давала себе слово не лезть в чужие дела, прикусывала себе язык, когда чувствовала, что вот-вот сорвется, но ничего не помогало. Если кто-то в ее присутствии поступал не по совести, она, не сдержавшись, рубила с плеча то, о чем другие молчали. Людям это не нравилось, ее одергивали, делали замечания, увольняли… Она плакала, опять клялась себе держаться до последнего, но всякий раз, заметив подлость, хитрость или нечестность, вступала в бой, отстаивая нарушенную справедливость.
– Чего ты лезешь? – укоряла подругу Настя. – Тебя кто-то спрашивал? Тебя это совсем не касается…
– Да это же скотство, – возмущалась строптивая Люська. – Как так можно?
– Значит, можно, – пыталась унять ее Настена. – Какое твое дело?
– Но это паскудство полное, – Люська гневно топала ногами. – Если человек ответить не может, разве можно с ним так поступать?
– Боже, тебе хоть кол на голове теши, – устав с ней бороться, отмахивалась Настя. – Ты ж ничего слышать не хочешь…
Училась Люська три года. На занятия в училище ездила на трамвае. Ехать приходилось долго, и она, войдя в трамвай, всегда старалась занять место у окна. Прильнув к стеклу, с любопытством осматривала город, изучала улицы по ходу своего маршрута, разглядывала лица пассажиров. Как-то ее внимание привлек такой же рыжеволосый, как она, парень, который сидел в кресле водителя. Серьезный и сосредоточенный, он внимательно следил за дорогой, с пассажирами не беседовал, ни на что не отвлекался. Однако было в его облике что-то такое милое, смешное и трогательное, что девушка, однажды выделив рыжеволосого водителя из безликой толпы, уже не могла отвести от него глаз.
Впервые увидев его, она тут же пересела поближе и всю дорогу, как завороженная, его разглядывала. Рыжий парень, не замечая странную пассажирку, спокойно делал свое дело: объявлял остановки, открывал и закрывал двери, следил за движением.
Несколько дней подряд после их первой встречи девушка долго стояла на остановке, дожидаясь нужного трамвая. Внимательно глядела на водителей очередного вагона, но рыжего парня встречала нечасто. Возможно, он работал на других маршрутах или его рабочие смены не совпадали с ее графиком.
Люська почему-то расстраивалась и с завидным упорством продолжала ждать его появления. Привыкшая мыслить образами, она мысленно стала называть незнакомца Грибком, потому что на его кабине была наклеена яркая копеечная репродукция, изображающая лесную поляну, усыпанную грибами. Эта дешевая картинка вызывала у Люськи умиление и напоминала ей дорогие сердцу деревенские места.
Теперь дорога в училище и обратно стала напоминать некий квест: девушка, отправляясь в путь, загадывала, встретит ли сегодня Грибка. Она терпеливо ждала очередной трамвай и пыталась заранее угадать, кто сидит за рулем.
Но потом Грибок пропал. Прошла неделя, вторая, третья… Он все не появлялся. Подъезжающими трамваями управляли то женщины, то грузные дядьки, то молодые парни, но обаятельного рыжего Грибка никто не мог заменить. Люська даже загрустила, словно потеряла нечто важное и осязаемое.
Но ведь человек только предполагает, а Бог располагает… Мы только мечтаем и планируем, а судьба уже все просчитала и решила за нас.
Как-то, зайдя в супермаркет, Люська на входе буквально лоб в лоб столкнулась с рыжеволосым водителем. Остолбенев от неожиданности, она остановилась, создав «пробку» в дверях. Покупатели заволновались, зашумели, а она, перегородив проход, все стояла и стояла, улыбаясь во весь рот.
– Что такое? Проходите, девушка, – Грибок удивленно глянул на нее. – Простите, мы знакомы?
– Да, – она глупо хихикнула, – знакомы давно и близко.
Парень совсем растерялся, жутко покраснел, боязливо оглянулся на толпящихся рядом прохожих.
– Давайте отойдем… Освободите дорогу.
Они вышли на улицу.
Слово за слово, и разговор, словно ниточка, потянулся, закрутился, смотался в клубок… Робко вспыхнули недомолвки и улыбки, намеки и надежды. Полуслова сложились в предложения, а они обросли целыми фразами. Все, что не произнесли губы, досказали глаза и прикосновения.
Они познакомились, стали общаться, встречаться, сближаться. И, к удивлению друзей и родителей, месяца через четыре поженились. Люська, получив, наконец, так страстно желаемое, сразу успокоилась.
Перебирая его рыжие волосы, она нежно целовала избранника в рыжую макушку и любовно шептала:
– Грибок мой ненаглядный! Представляешь, какие дети у нас получатся? Как лучики солнца. Рыженькие, веснушчатые, озорные, словно солнечные зайчики!
Новоиспеченный муж к ее словам относился без энтузиазма.
– Что ты, Люсьена, какие дети? Дай хоть молодостью и свободой насладиться в полной мере! Нет, к детям я еще не готов, жертвовать ради них ничем пока не хочу!
Сердце у Люськи испуганно екало, но она, прижавшись к мужу, робко продолжала гнуть свою линию:
– А когда будешь готов?
– Чего пристала? – Грибок откидывался на спину, довольно ухмылялся. – Разве плохо тебе со мной? Зачем нам еще какая-то обуза?
Люська, затаив дыхание, переваривала услышанное и, несмотря на свою сумасшедшую любовь, пыталась протестовать:
– Разве дети – обуза? Как же без них? Для чего жить-то без детей? Для чего?
Грибок мгновенно раздражался, досадливо отворачивался к стене и сразу засыпал, а Люська, глядя в потолок, долго маялась без сна и смахивала непрошеные слезы разочарования.
Эти разговоры продолжались довольно долго, но, к сожалению, безуспешно. Люська, упрямая и настойчивая, поначалу даже не сомневалась в своей победе. Она считала, что непременно убедит мужа в своей правоте.
Маме, которая тоже мечтала о внуках от единственной дочери, она так и говорила:
– Подожди немножко, мамочка, не торопи события. Все наладится. Мужики всегда позже взрослеют, он просто боится ответственности. Это нормально.
– Да ведь он уже не мальчик, – хмурилась мама. – И потом… Дети – это же такая радость!
– Ой, мама! Я тебя умоляю, – недовольно фыркала Люська. – Он сам настоящий ребенок еще…
Но, втайне от мамы, она порой недоумевала: «И чего он так упирается? Может, просто не любит меня? Ведь от любимого человека всегда хочется детей?»
Зима сменила осень. За весной пришло лето. Бежали, не останавливаясь, дни и ночи. Из дождей рождались буйные метели, отцветала сирень, опадала черемуха, золотой ковер осени заваливало сугробами. Февраль грыз землю морозами, август одаривал арбузами…
А Грибок все не сдавался. Не соглашался. Не уступал.
Люська, исчерпав все возможные аргументы, вдруг будто прозрела. Поняла, что все ее потуги напрасны. Она внезапно осознала, что любимый муж не стремится стать отцом, не горит желанием иметь большую семью. Он, словно непробиваемая скала, не то что не чувствует ее боли, не отзывается на ее слова, а даже и слышать их не хочет…
У Люська словно пелена с глаз упала. Ей открылось вдруг то, что было шито белыми нитками и давно уже казалось очевидным всем, кроме нее. Простившись с иллюзиями, девушка долго и отчаянно плакала на плече у любимой подруги, горевала вместе с мамой, расстроенной больше, чем дочь, и, наконец, приняла трудное решение.
Рассталась Люська с Грибком буднично: просто сложила свои вещи в огромный чемодан и, дождавшись удобного часа, съехала на съемную квартиру. Бывший муж не очень-то и расстроился, попыток вернуть жену не делал, лишь один раз перехватил ее по дороге на работу, остановил жестом, не терпящим возражения.
– Люсьена, ты чего сбежала? – смачно сплюнув, поинтересовался он.
Люська, отчаянно сдерживая сбившееся от волнения дыхание, густо покраснела.
– Я не сбежала. Просто ушла.
– Почему ушла? – он явно сердился.
Тут Люська, что называется, закусила удила. Вспыхнув от забурлившей в душе обиды и нахлынувшей злости, она громко выпалила ему в лицо:
– А тебя что больше бесит: что ушла или что не спросила разрешения?
Грибок даже растерялся от неожиданной агрессии, недоуменно потоптался на месте.
– Ну, и черт с тобой! Ушла и ушла. Скатертью дорога, – он повернулся и ушел, не оглядываясь.
Так закончилась первая Люськина попытка стать счастливой. Правда, потом долго душа болела. Долго она маялась, томилась, отвыкала, забывала…
Обида ведь быстро не уходит, точит и точит сердце, сковывает волю, покоряет ум и заставляет совершать необдуманные поступки. Человек теряет время, замыкается, тонет в своих обидах. Худеет, бледнеет, болеет. Но, если хватит силы и выдержки, через какое-то время начинает возвращаться к жизни.
Люська целый год ходила, не глядя на прохожих. Улыбаться перестала, аппетит потеряла, домой в село не ездила. Переживала боль свою. Скучала по Грибку. Томилась. Потом злилась и нервничала, плохо спала. Старательно вычеркивала из сердца неблагодарного мужа, выбрасывала из памяти его слова, хоронила свою несбывшуюся любовь.
А однажды, проснувшись, вдруг улыбнулась этому миру, встала под холодный душ, выпила крепкого чаю и стала собирать вещи. Поняла она внезапно, что нечего ей делать в чужом краю, коли бог ей здесь счастья не дает. Ведь правду говорят: где родился, там и сгодился.
Собрала Люська вещи, огляделась, присела на краешек чемодана и, по древнему обычаю, помолчала на дорожку. Улыбнулась грустно.
– Ну, вот и все…
До самого села девушка сосредоточенно глядела в окно на пролетающие мимо дома, леса, луга, поля. И с каждым километром, приближающим ее к родному селу, она словно оживала, пробуждалась и воскресала. Войдя в отчий дом, Люська кинула вещи на пол, расцеловала тогда еще живого отца и заплакала, обняв подбежавшую мать.
– Хватит! Хлебнула я городской жизни, – всхлипнув, заявила она.
Так лучшая Настина подруга опять оказалась в селе. И зазвенел ее смех, и ожил Дом культуры, наполнившись детскими голосами.
Много воды утекло с той поры, а Люська все не менялась. Вот и сегодня, влетев без предупреждения в кабинет Насти, она откинула длинную челку с высокого лба, плюхнулась на стул, испуганно глянула на подругу.
– Настька, что я тебе скажу…
– Ну? – Анастасия нахмурилась. – Чего опять? Окна мыть в Доме культуры позовешь или стеллажи в библиотеке красить?
Люська всполошенно прижала ладошку к груди, словно пыталась унять колотящееся сердце.
– Настя… Тут такое…
– Да говори уже, – подруга тревожно блеснула глазами. – Что случилось-то?
– Ой, даже не знаю, как сказать, – Люська, глотнув воздуха, откинулась на спинку стула.
– Да что такое? С ума сведешь…
– Настька, я беременна, – побледнела от напряжения Люська.
Чувствуя, как сердце покатилось в пятки, Настя зажала рот ладошкой и ошарашенно уставилась на подругу.
– Да ты что? Господи! От кого? – она наклонилась к растерянной Люське. – От него? От этого? От отшельника?
– Ага, – робко кивнула рыжая бестия.
– Ты спятила, подруга? Ой, я не то хотела сказать! Ребенок – это, конечно, здорово! Но от отшельника? Как же так?
– А вот так, – Люська нервно хохотнула. – Раз, и все! Как бывает у обычных людей! Ну, что еще тебе рассказать? Подробности добавить?
– Замолчи, бесстыдница, – Анастасия легонько хлопнула ее по лбу. – Я рада за тебя, ты же давно мечтала о ребенке. Но мы ж его совсем не знаем… Не страшно тебе?
– Я тебе сто раз говорила, что он – замечательный, – Люська светло улыбнулась. – Это вы его не знаете, а я знаю, понимаю, и люблю.
– Любишь? Уверена? – Настя недоверчиво покачала головой.
Люська, задумавшись на секунду, кивнула.
– Да не надо быть уверенной, надо чувствовать, слушать свое сердце. Знаешь, какая у него душа? Чистая, нежная, верная…
– Дурища, ты, Люська, доверчивая, – Настя, смеясь, кинулась обнимать подругу. – Только сразу договариваемся – я буду крестной!
– Конечно, кто же еще…
Длинный июньский день догорал. Большое село готовилось ко сну. То там, то здесь раздавалось тревожное мычание вернувшихся с пастбища коров, где-то лаяли собаки, чутко охраняющие дворовое хозяйство, изредка всхрипывали во сне овцы, сбившиеся в тугую кучу. Над рекой поднимался густой туман, недовольно покрякивали утки, беспокойно раскидывая крылья, что-то шептал камыш да тревожно вскидывался легкий ветерок, бесцеремонно целуя темную гладь воды.
