Ирина Мартова
Светить, любить и прощать
Они посмеялись и прошли в зал.
Иногда неожиданная встреча – предвестница больших перемен.
Судьба словно играет с нами…
И от нас зависит, узнаем ли мы в случайном знакомом грядущую любовь или пройдем мимо, не придав значения этому неожиданному свиданию.
Глава 13
Сергей Леонидович ехал домой очень поздно.
До полуночи оставалось всего несколько минут. Сонный город, властно взятый в плен подступившими сумерками, обессиленно затих. Горожане давно отдыхали, забыв на время и о прошедшем дне, и о его бесконечных проблемах. Сергею же, любившему недолгое ночное затишье, эта поездка по спящему городу совсем не казалась обременительной.
И удивляться тут было нечему…
Работе мужчина отдавал большую часть своих суток. Хорошо, что сегодня он вообще поехал домой, ведь если в его родильном доме случались трудные роды или возникала какая-то неординарная ситуация, заведующий частенько оставался и на всю ночь. Конечно же, в больнице всегда дежурили врачи: и реанимационная бригада, и неонатологи, и акушеры, но все же Сергею хотелось держать руку на пульсе событий и лично следить за всем происходящим в этом беспокойном заведении.
Сегодня, слава Богу, тяжелых родов не предвиделось, но ведь в их деле ничего заранее предсказать или предположить невозможно. Поди знай, кого глубокой ночью привезут, кому приспичит родить под утро, когда всем спится особенно сладко.
Сергей повернул ключ в замке и, стараясь не шуметь, осторожно шагнул в коридор, слабо освещенный ночным светильником, но не успел он захлопнуть за собой тяжелую дверь, как бдительная Люся тут же выскочила ему навстречу, поправляя все еще повязанный фартук:
– Это Вы, Сергей Леонидович?
Мужчина удивленно поднял голову:
– Да, конечно, я… Кто же еще на ночь глядя к нам забредет. А ты чего бродишь до сих пор? Не спится тебе?
Люся деловито пожала плечами:
– Да как же можно? Когда ж мне спать-то? Через два дня Новый год… Вот генеральную уборку заканчиваю.
Сергей Леонидович неодобрительно покачал головой:
– Напрасно это… По ночам, Люся, спать надо.
Домработница развела руками:
– Да разве ж это ночь? Скажите тоже… Без пяти двенадцать всего-то! Вы ужинать будете?
Сергей озадаченно взглянул на нее:
– Ужинать?
Прищурившись подумал и опять взглянул на Люсю:
– Хороший вопрос. Поесть бы надо чего-нибудь, но поздно… Даже не знаю. А, кстати, что у нас там есть?
Люся горделиво выпрямила спину:
– Обижаете! Все у меня есть… Полный холодильник: и голубцы, и пирог с грибами, и салат.
Мужчина довольно ухмыльнулся:
– Ух! Хозяйка ты отменная, конечно… Повезло нам с тобой.
Он задумался:
– Знаешь, что, голубушка, голубцы, пожалуй, не нужно, кто ж по ночам горячее ест? А вот салат и кусочек пирога с чаем я съем с удовольствием. Сделаешь?
Люся поспешно кивнула:
– Ну, конечно. Что ж Вы, Сергей Леонидович, спрашиваете? Вы пока руки мойте и переодевайтесь, а я мигом все приготовлю и подам Вам.
Уже удаляясь, она обернулась и шепотом доложила:
– Амалия Карловна уже спит. А Анечки еще нет.
Хозяин остановился и недовольно нахмурился:
– Нет? Как это нет? А где ж она?
Люся развела руками:
– Ну, уж этого я, извините, не знаю, она мне не докладывает…
Она на мгновение умолкла, но тут же добавила:
– А что ей? Дело молодое, пусть гуляет.
Сергей Леонидович, хмурясь, поджал губы, задумчиво покачал головой и неторопливо прошел в кабинет.
Кабинет свой мужчина любил.
Да и как было не любить, если здесь он все устроил именно так, как ему хотелось. Он знал здесь каждую мелочь, каждую деталь, каждый предмет… Сергей Леонидович довольно оглянулся вокруг и улыбнулся, вспомнив, как жарко спорил с женой по поводу здешней обстановки.
В результате Сергей победил! Отстоял, как он потом шутил, свое право на самоопределение.
После довольно долгой и горячей дискуссии они с женой все-таки договорились, что весь дом Амалия обставит по своему желанию и вкусу, а вот эту комнату трогать не станет, оставив ее дизайн и обстановку на усмотрение мужа.
И вот теперь Сергей, оказываясь дома, всякий раз с огромным удовольствием скрывался в своем кабинете, ставшем и местом работы, и убежищем, а иногда, в дни ссор, и спальней: здесь и работалось лучше, и читалось спокойнее, и просто хорошо думалось.
Но сегодня явно был не его день.
Только он включил свет в большой уютной комнате, как дверь широко распахнулась и на пороге показалась Амалия в голубом пеньюаре и таких же голубых тапочках:
– Сережа, что так поздно?
Муж развел руками:
– Привет, дорогая! И ты не спишь? А Люся сказала, что ты уже отдыхаешь, я поэтому и не зашел, боялся тебя разбудить.
Амалия прошла по кабинету и села в глубокое кожаное кресло:
– Мы теперь редко видимся, Сережа. Ты все время в своем роддоме, я – в галерее… Разве это нормально? А?
Сергей Леонидович устало пожал плечами:
– Да, ты права. Не дело это, конечно. Да по-другому не получается.
Амалия порывисто взмахнула рукой, но муж ее опередил:
– А что тебя напрягает? Мне кажется, что это очень даже неплохо: каждый занят своим делом.
Глянув на недовольную жену, пошутил:
– Зато не надоедаем друг другу!
Но Амалия, очевидно, думала по-другому. Она недовольно сморщилась:
– Фу! Нашел над чем смеяться! Ты очень изменился, Сергей. Сергей Леонидович удивленно обернулся к ней:
– Вот тебе раз… Амалия? Что такое?
У тебя плохое настроение?
Жена раздраженно хмыкнула:
– Нет, с моим настроением все нормально. А вот что с тобой?
Тут уже и Сергей Леонидович сдвинул брови:
– Слушай, жена, я и в самом деле не очень понимаю, в чем дело? Ну? Что тебя не устраивает-то? Поздно уже, спать хочется… Можно объяснения до завтра отложить, но если все так плохо, то давай поговорим. Только спокойно и по пунктам… Хорошо?
Амалия, почувствовав его недовольство, раздосадовано фыркнула, резко встала и быстро пошла из комнаты.
Уже у двери она обернулась:
– Мне жаль, что ты не замечаешь, как мы становимся чужими… Ты вообще ничего не замечаешь вокруг. Ничего! Ты занят только своей работой. Ты любишь только, как не смешно это звучит, свой роддом! И меня это беспокоит… Очень!
Дверь громко хлопнула.
Мужчина, озадаченно помолчав, тяжело вздохнул и лишь негромко произнес вслед скрывшейся жене:
– Вот так новости! А я и не знал, что заниматься любимой работой – это преступление.
Хорошее настроение улетучилось в один миг. После этой неожиданной неприятной перепалки в душе остался противный горький осадок и дурное предчувствие вдруг отчего-то сжало сердце.
Однако, не поддаваясь эмоциям, Сергей, не торопясь, переоделся и сел в то же самое кресло, в котором несколько минут назад сидела его жена. Хотелось понять, что же такое страшное случилось в последнее время, от чего Амалия так занервничала. Но сколько бы муж не думал, логика рассердившейся жены оказалась ему неподвластна.
В это самое время в кабинет заглянула довольная Люся:
– Сергей Леонидович, я все накрыла. Идите, а то чай остынет.
Мужчина поднял на нее покрасневшие глаза:
– Люся, а ты могла бы принести все сюда? Я заодно немного почитаю, чтобы нервы успокоить. Устал очень…
Люся, работавшая в доме недавно, но уже привыкшая ничему не удивляться, и глазом не моргнула:
– Конечно. Сейчас все сделаю.
И, действительно, уже через несколько минут перед хозяином дымился чай в его любимом хрустальном стакане и серебряном подстаканнике. Большой кусок пирога и салат Люся подала на подносе:
– Вы, как закончите, так на подносе и оставьте. Я позже зайду, заберу.
Сергей Леонидович внимательно взглянул на молодую женщину:
– Люся, хватит суетиться. Ну, сколько можно? Завтра ведь тоже будет день? Да? Новый день придет, все закончишь. А если отдыхать не будешь, откуда силы возьмешь? Все. Хватит. Иди спать. Я это все поставлю на поднос и сам принесу на кухню.
Увидев на ее лице возражение, хозяин решительно подвел итог разговора:
– Пусть себе стоит до утра, завтра помоешь. Все, разговор окончен, отправляйся спать.
Люся послушно кивнула:
– Ну, хорошо.
А потом всплеснула руками:
– Ой, а как же я лягу? Анечка придет, кто ей дверь откроет?
Хозяин, нахмурившись, отмахнулся от нее, как от надоедливой мухи:
– Люся! Ну, что ты в самом деле? У нее ключ есть или я открою, в конце концов… Найдем выход, не переживай. Иди спать.
Домработница обрадованно согласилась:
– Да? Ну, тогда, ладно. Спокойной Вам ночи.
Сергей, снисходительно улыбнувшись, кивнул:
– Спокойно, спокойной… Иди уже!
Оставшись, наконец, один, мужчина сделал глоток ароматного чая, пахнущего чем-то терпким, далеким и удивительно приятным, и глубоко задумался.
Разговор с женой, очень неприятный и какой-то бестолковый, его слегка озадачил. Было ясно, что Амалия сильно нервничала и даже не пыталась сдержать бурлящие эмоции.
Это и раньше, конечно, случалось, но звучало все не так гневно и не столь агрессивно.
Сергей, расправив уставшие плечи, медленно встал и подошел к окну.
Синий сумрак старательно загустил наступившую ночь.
Морозный воздух упрямо раздвигал нависшие над городом низкие тучи, открывая сильно замерзшей земле яркую луну, подозрительно глядящую с небес на планету, объятую предновогодней суматохой.
Тишина, столь редкая в большом мегаполисе, осторожно шагала по темным улицам. Шла крадучись, оглядываясь, робко заполняя собой переулки и перекрестки.
Ночь – время особенное.
А декабрьские ночи, глубокие и длинные, тем более наполнены странной магией и волшебством. Они так зачаровывают своей близостью к новогоднему таинству, что остается лишь мечтать о несбыточном, надеяться, как в детстве, на чудо и верить в бесконечность счастья.
Сергей, вздохнув, отошел от окна и, взяв в руки стакан с чаем, опять вернулся в свое любимое кресло.
Пытаясь разрешить ребус, загаданный сегодня сердитой женой, он вдруг отчего-то вспомнил первый вечер их случайного знакомства.
Боже мой, как давно и как недавно это было!
Тогда Амалия, прекрасная и уверенная в себе, неожиданно подошла к нему в ресторане. Он, удивленный ее смелостью и решимостью, даже не успел ничего подумать и сказать, как девушка, едва представившись, сразу пригласила его танцевать.
С того далекого-далекого дня их довольно странное знакомство закончилось большой любовью и грандиозной свадьбой.
Искусно сотканное затейницей – судьбой семейное полотно – поражало всех окружающих не только своей редкой красотой, изяществом и крепостью, но и непредсказуемостью.
И только самые близкие люди, прекрасно знающие Амалию, понимали, что иначе и быть не могло.
Амалия – сумасбродная и рассудительная, прекрасная и умная, взбалмошная и безрассудная – не могла оставить никого равнодушным. Ее безумный темперамент, сумасшедшая энергетика и холодный расчетливый ум приводили в шок и трепет любого, кто попадал под ее очарование.
Сергей и их совместная жизнь, естественно, не стали исключением.
Сергей, кстати, и сам до сих пор не очень понимал, как Карл Леманн, амбициозный, обеспеченный и властный человек, отдал свою единственную дочь, наследницу и красавицу Амалию ему, простому врачу, тогда еще даже не заведующему роддомом. Ситуацию осложняло еще и то, что он, неожиданный избранник дочери, оказался старше девушки почти на двадцать лет. И если двадцатилетней Амалии еще можно было простить такое головокружительное, отчаянное увлечение, то ему, умудренному и возрастом, и жизненным опытом, эта влюбленность поначалу даже ставилась в упрек и казалась всем непозволительной роскошью и опрометчивым шагом.
Но ведь не зря говорят, что человек предполагает, а Бог располагает…
Все закрутилось так стремительно и быстро, что Сергей и глазом моргнуть не успел, как вдруг однажды утром осознал, что жить без этой черноглазой бестии уже не может.
Она, воспитанная в изобилии и комфорте, бесконечно увлеченная живописью, капризная и избалованная, оказалось на удивление ласковой, внимательной и заботливой. Несмотря на разницу в возрасте, не он, а она поначалу волновалась о том, как он поел, когда встал, и как себя чувствует. До сих пор дремавшая в ней женская суть проявилась с необыкновенной силой: ей страстно хотелось собственного дома, уюта и семейного благополучия. Сергей нарадоваться не мог на эту девушку, посланную ему небом так неожиданно, что он еще долго не мог привыкнуть к ее стремительности, энергичности и заботливости.
Им было так хорошо вдвоем! Так хорошо!
Рядом с любимой Сергей забывал обо всем на свете: и о своем возрасте, и своих заботах, и о бесконечных проблемах. Он становился настоящим ребенком: хохотал до упаду, танцевал под дождем, гадал по звездам, пел на два голоса, спал в деревне на сеновале, ловил карасей в пруду…
Они с Амалией бродили по древним улочкам Рима, наслаждались красотой Елисейских полей, любовались старой Прагой…
Все еще не веря своему счастью, Сергей смотрел в бездонные глаза Амалии и, млея от восторга, мечтал и мечтал об их совместном будущем.
И, казалось бы, что еще нужно – только живи и радуйся.
Сергей и радовался.
Он заваливал жену охапками цветов, зацеловывал до полусмерти, звонил по сто раз на день, заказал лучшему портретисту ее парадный портрет и повесил его в гостиной.
Амалия, нежная, заботливая, лукавая и дурашливая, тоже баловала мужа, ухаживала и, что казалось особенно невероятным, даже ревновала Сергея к его работе и к его сослуживицам.
В общем, мир представлялся влюбленным бесконечным, легким, светлым и добрым.
Но ведь как у всего есть начало, так и у всего есть конец…
Их безоблачное счастье, казавшееся непотопляемым кораблем, впервые дало трещину в тот день, когда врачи, осмотревшие девушку, вынесли Амалии страшный диагноз. Правда, они тогда подтвердили лишь то, что Сергей уже давно подозревал, но не решался озвучить.
Амалия не могла иметь детей.
Никогда.
Вердикт был окончательный и обжалованью не подлежал.
Сказать, что это расстроило девушку, значило ничего не сказать. Амалия рыдала так бурно и безутешно, что Сергей хотел вызывать «скорую». Сначала она просто плакала, потом выла по-бабьи, уткнувшись в подушку, потом голосила, громко причитая и отчаянно сморкаясь. Она решительно заявила мужу, что хочет умереть, что жить теперь незачем, что всегда мечтала иметь троих детей, и что ее отец, нетерпеливо ждущий внуков, этого не переживет…
Казалось, эта страшная ночь никогда не закончится.
Сергей успокаивал любимую как мог….
Терпеливо подавал ей сердечные капли, делал холодные компрессы, заваривал чай с ромашкой, гладил по спутанным волосам. То открывал форточку, то закрывал, то подходил, то уходил… Уговаривал, утешал, просил, но потом, совершенно выбитый из колеи бесконечным потоком слез, не выдержал и заорал что было мочи:
– Амалия! Хватит!
Когда та, затихнув от изумления, на мгновение подняла голову от подушки, он, с грохотом отодвинув стул, завопил, покраснев, как помидор:
– Прекрати! Остановись!! Ты что, думаешь только тебе плохо? А? Как можно?
Заплаканная девушка испуганно всхлипнула и замерла, потрясенно хлопая ресницами:
– Что? Ты это о чем?
Но измученного Сергея уже понесло:
– Как это о чем? Ты хотя бы на мгновение подумала обо мне? Поинтересовалась, а каково мне? Я, между прочим, тоже мечтал стать отцом! Тоже хотел иметь детей… А ты ревешь белугой, словно это только тебя касается!
Амалия опять всхлипнула и ошеломленно прошептала:
– Я – женщина… Для меня важно иметь ребенка!
На что Сергей, уже чуть успокоившись, горько выдохнул:
– Хватит истерик! Не поверишь, я, хоть и мужчина, но хотел детей не меньше тебя. Мне тоже тяжело. Очень.
Девушка внимательно посмотрела на мужа и почти беззвучно произнесла:
– Как же мы жить теперь будем? А? Как? Зачем? Без детей…
У Сергея сердце сжалось от жалости к жене, он подошел, обнял ее и крепко-крепко прижал к себе любимую:
– Все будет хорошо. Обещаю. Я все для тебя сделаю. Успокойся. Я что-нибудь придумаю…Обязательно придумаю.
В ту ужасную минуту он и сам не понимал, что говорил.
Не осознавал, что обещает невозможное.
Не знал, что наши желания имеют свойство сбываться… В то мгновение Сергей пообещал то, что не могло стать реальностью. Не могло, но стало…
Не скоро. Позже. Однажды декабрьской ночью…
А тогда он целовал ее руки, поправлял одеяло, что-то шептал, и она, веря его обещаниям, затихала, успокаивалась.
Этот случай, впервые потрясший их спокойную, размеренную, счастливую семейную жизнь Сергей старался не вспоминать…
Но слова свои, сказанные в тот жуткий вечер, он запомнил. И судьба, словно подслушав их разговор, помогла безутешному мужчине исполнить данное обещание.
Как? А кому какое дело…
Зато дочь выросла вон какая!
Вот и говорят, никогда ни от чего не зарекайся.
Глава 14
Поля не торопясь шла по деревне.
Настроение, светлое и предпразднично легкое, заставляло беспричинно улыбаться.
Все вокруг казалось спокойным и безмятежным.
– Мороз и солнце, – вдруг подумалось Поле, – точно, как в стихах! Погода нынче редкостная для наших мест: ни ветра тебе, ни метели, ни дождя со снегом. Чудеса да и только! Как раз для праздника природа расстаралась.
Она опять улыбнулась, задумчиво посмотрев куда-то в даль.
Надо же, ведь завтра Новый год!
Даже не верится…
Год пролетел как-то незаметно – словно птица махнула крылом! Хорошего, правда, ничего не случилось, но ведь и плохого не было… И слава Богу! Поля вздохнула: вспоминать ничего не нужно, но и сожалеть не о чем… До чего же хорошо!
Женщина остановилась у края тропинки.
Как там у поэта? Вот моя деревня, вот мой дом родной…
Поля вдруг почувствовала, как глаза ее повлажнели. Это занесенное снегом поселение, раскинувшееся по холмам и окруженное, словно подковой, с одной стороны густым лесом, и есть ее родной дом, который она покидала надолго только однажды. Да и то, быстро одумавшись, через два года вернулась обратно, съедаемая тоской и отчаянием.
Поля, прищурившись, удивленно покачала головой.
Красота какая! Надо же… Хоть картины пиши!
Большая деревня лежала перед ней, словно на ладони.
Зимой она казалась огромным странным животным, прикорнувшим у опушки спящего леса.
Дома, замерзшие и съежившиеся от морозов и снегопадов, глядели на мир маленькими оконцами. Засыпанные снегом крыши, утыканные дымящимися трубами, будто теплые шапки, надежно укрывали небольшие домишки. Воздух, густо пропахший запахами горящих в печках дров и угля, сверкал и переливался в лучах яркого солнца, вдруг появившегося на полинявших небесах.
Поля довольно ухмыльнулась, поправив болтающуюся на плече объемную почтальонскую сумку.
Так вот и стояла бы…И любовалась милым краем.
Она вздохнула: «Вот так живешь всю жизнь, работаешь здесь, ходишь по улицам, а потом вдруг остановишься на мгновение, взглянешь вокруг и сердце обомлеет, зайдется, заколотится… Нет на свете места милее».
Женщина, поправив платок, улыбнулась своим сентиментальным мыслям. Осторожно оглянулась… Не подслушал ли кто ее умильные мысли?
И тут же поспешно шагнула вперед. Все, хватит мечтать. Пора. Надо идти.
В принципе, сегодня можно было и не выходить на работу: ну, какая перед праздником почта? Писем теперь почти не пишут, открытки новогодние тоже давно не шлют, а праздничные телеграммы уж и подавно стали лишь сладким воспоминанием, но привычка каждодневного общения с односельчанами оказалась непреодолимой.
Сегодня было студено. Мороз, разыгравшийся не на шутку и решивший напомнить о себе, стремительно пополз по спине, азартно пощипывая позвоночник, примораживая раскрасневшиеся щеки и замерзающие колени. Почувствовав это, женщина решительно повела плечами и, стряхнув легкое оцепенение, быстро двинулась вперед по крепко утоптанной тропинке, вьющейся вдоль поблекших от снега и дождей палисадников и невысоких заборов. Надо спешить…
Но вдруг что-то странное, появившееся внезапно вдали, привлекло ее внимание.
Еще и не спустившись с холма, Поля заметила где-то в самом дальнем конце длинной улицы что-то необычное. Это странное пятно, поднимающееся к небу, на глазах разрасталось, темнело, расплывалось по сторонам.
Приглядевшись, Полина охнула, содрогнувшись от страшной догадки…
Над крохотным домиком, приютившимся почти у околицы, вился зловещим бесформенным облаком темный, почти черный дым, вырывающийся упругим столбом не из трубы, как ему полагалось, а почему-то из окон… Подгоняемая дурным предчувствием, Поля кинулась вперед, холодея от жутких мыслей, вереницей пронесшихся в голове. Бежать пришлось долго. Длинные улицы деревни казались ей бесконечным лабиринтом. Сил хватило не на долго, выдохшись, она остановилась, тяжело дыша и, схватив телефон, стала лихорадочно звонить в контору, чтобы вызвать пожарных. На другом конце провода никто не отвечал…
Сердито кинув бесполезную трубку телефона в сумку, Поля снова понеслась вперед, беспокойно вглядываясь вдаль и то и дело проваливаясь в снег по щиколотку.
Ужасные мысли холодили сердце. О чем только не думалось в эти долгие минуты…
Поля спешила изо всех сил туда, где упрямо клубились клоки черного дыма, поднимающиеся к небу и расплывающиеся вокруг мрачной тучей.
Туда, к околице, уже бежали испуганные мужики, торопились полуодетые соседки, неслись отчаянно лающие собаки…
Деревенский народ издавна боится пожаров. Этот парализующий страх пришел к людям от предков и, пережив столетия, так и остался навсегда в их душах, вызывая необъяснимый трепет и отчаяние.
Сельчане, охваченные паникой и тревогой, сейчас слились в едином порыве…
Кто-то громко голосил, кто-то бежал, натягивал на ходу тулупы и куртки, схватив ведра и толпясь у колодцев… Все взволнованно переговаривались, суетились, сбиваясь по мере приближения к горящему дому в большую гудящую толпу, похожую на вышедшую из берегов бурлящую реку.
Когда Поля, задыхаясь от быстрого шага, наконец, оказалась рядом, дом уже вовсю полыхал. Он был похож на огромный догорающий факел, тяжело оседающий, озаряющий небо снопами пугающе шипящих и гудящих искр и медленно превращающийся в черный обгоревший сруб. Люди, испуганно галдящие, теперь стояли небольшими кучками и скорбно глядели на уже почти сгоревший дом, рядом с которым суетились пожарные.
Прильнув к женщинам, Поля, тяжело дыша и оглядываясь вокруг, кивнула на пожарище:
– Господи! Что? Что тут такое?
Полногрудая пожилая сельчанка в валенках на босу ногу удивленно взглянула на нее:
– Да ты что, Поль? Не видишь? Сгорел дом-то…
Она всхлипнула, громко сморкаясь:
– Вот беда! Ах, беда какая!
Другая соседка, посмотрела на почтальоншу заплаканными красными глазами, покачала головой и заторопилась, зачастила:
– Ой, Полечка, никто и не знает, с чего началось-то… Я слышу, народ побежал! Мой мужик как вскочил, как закричал, я прямо вся похолодела от ужаса. Прибежали, а тут уже все трещит, полыхает… Люди говорят, вспыхнуло в одно мгновение. Ой, ой! Здесь же эти жили, которые…
Поля кивнула:
– Приезжие. Знаю…
Соседка махнула рукой:
– Да, да, да… Те, что летом переехали к нам в деревню. Вот горе-то! Она-то баба такая хорошая, спокойная, улыбчивая. Полы в конторе по вечерам мыла. А мужика-то у нее не было. Одна ведь горемыка с двумя детьми билась, и вот… Надо же! Ой, горе какое!
Поля, вздрогнув, наклонилась поближе:
– А что? Что с ней? А?
Полногрудая сельчанка пожала плечами:
– Да кто его знает… Дети-то на улице играли, а она в доме была. Одна. Как вспыхнуло, никто и не видел. Никого ж не было рядом… Она-то там, в доме так и осталась. Пожарные, как приехали, так дверь выбили, вытащили ее, но говорят, обгорела бедняжка сильно. Ой, горемычная… Надо же!
Поля похолодела:
– Жива хоть?
– А кто его знает… «Скорая» ее уже увезла, но фельдшерица наша даже побелела, как ее увидела. Говорит, страшно смотреть… Господи, спаси ее!
Соседка истово перекрестилась.
Поля, охнув, нервно схватила заплаканную женщину за рукав:
– А дети? Дети-то ее где? Живы?
Та, шмыгнув покрасневшим носом, вдруг бестолково зарыдала, заголосила:
– Ой, детоньки, миленькие… Да что ж за беда такая!
Потом, утерев слезы ладошкой, затихла и кивнула в сторону:
– Живы. Вон бедняжки стоят… Ишь, как воробушки нахохлились! Что теперь будет-то? Вот судьба! Отца нет, а теперь и мать вон как попала…В детский дом теперь, наверное, отвезут, куда ж их еще… Ох, сиротиночки!
Худенькая бабенка, прибежавшая последней, сердито ткнула полногрудую соседку в бок:
– Не каркай ты! Грех это! Может, обойдется еще… Откачают в больнице!
Женщины замолчали.
Смахивая слезы, громко сморкаясь и тревожно оглядываясь, они, не сговариваясь, отошли подальше от обугленного остова сгоревшего дома.
Громкий детский плач ударил по ушам, словно хлыст наездника. Сразу очнувшись от оцепенения, бабы разом обернулись туда, где возле деревенского полицейского испуганно топтались малыши. Перепачканные сажей, зареванные, без рукавичек, они стояли, прижавшись друг к другу и растерянно глядели на взрослых людей, беспомощно толпящихся у их бывшего дома.
Полю будто в спину толкнули.
Не думая ни о чем, еще не осознавая своего порыва и не понимая, что делает, она решительно шагнула к мужчине в форме полицейского, заполняющему какие-то бумаги на капоте служебной машины:
– Можно спросить?
Полицейский, шмыгнув замерзшим носом, недовольно покосился:
– Здорово, коли не шутишь…
Поля шагнула еще ближе, чувствуя, как колотится сердце:
– Здравствуйте… Скажите, а что с ними будет? С детьми?
Мужчина раздраженно поднял глаза от исписанных листков:
– Как что? Определим пока, куда следует…
Поля, нахмурившись, умоляюще схватила его за рукав:
– А куда? Куда следует? Я не поняла… Это что значит?
Полицейский опять удивленно вскинул на нее глаза и сердито сдвинул брови:
– Руки убери!
А потом добавил:
– Это значит, что разберутся… Тебе-то чего нужно?
Женщина пожала плечами:
– Ничего… Просто хотела узнать, куда их теперь отправят?
Мужчина, оглядев ее с ног до головы, пробормотал:
– Да ты что, с луны свалились? Как это куда? Туда, куда положено…
Вздохнул и, сжалившись, уточнил:
– Сейчас, я думаю, в приют или еще куда-то… Ну, а потом уже социальные работники документы в детский дом подготовят. Это уж как положено, так и сделают, нас с тобой не спросят.
Поля ахнула:
– Почему? Ну, почему сразу приют, детский дом?! А? Ведь их мать жива еще… Говорят же, что жива! Слышите?! И, дай Бог, будет жить. Вы что? Что за бессердечие!
Мужчина, опешив от такого натиска, опять сердито засопел и, покраснев, гневно выпалил, еле сдерживаясь:
– Вот пристала! Пиявка! Да я-то при чем? А куда? Ну? Куда прикажешь их девать? Дом сгорел, родственников нет, мать в больнице… Ишь ты, сердобольная какая… Все вы добренькие, когда вас не касается! Любите указывать да учить людей! Надо же, все такие грамотные теперь стали!
Выпалив все это, полицейский зло сплюнул в сторону, вздохнул и, скосив глаза на притихшую Полю, резко махнул рукой:
– Все, все, все…И нечего тут стоять! Иди своей дорогой. Уходи, не стой над душой…
Насупившись, Поля сделала шаг назад, помолчала, задумчиво глядя вдаль, потом снова медленно перевела взгляд на потупившихся, грязных, испуганных детей, жмущихся друг к другу и вдруг, будто что-то решив для себя, опять осторожно тронула разгневанного полицейского за рукав:
– Извините, извините… Не сердитесь! Я только спрошу. И сразу уйду. Сразу – обещаю! Скажите, а можно, – она замялась, не зная, как объяснить грозному блюстителю порядка свою просьбу, – как Вы думаете, можно мне их взять к себе?
Хмурый мужчина, обомлев от неожиданности и странности просьбы, подозрительно сдвинул брови:
– Что? Ты что, сдурела? А ну-ка, иди отсюда!
Однако, увидев, что Поля упрямо стоит, не сдвинувшись ни на сантиметр, покачал головой от изумления:
– Ты что – ненормальная? Ты хоть понимаешь, о чем просишь? А? Как это – к себе? Это что? Собачонка или кукла?
Но Поля, уже собравшись с духом, огрызнулась:
– А Вы не кричите!
Полицейский просто остолбенел от такой наглости и, наклонившись к женщине, зло зашипел:
– Убирайся отсюда, а то протокол составлю! Ну-ка, пошла вон!
Полина отошла на несколько шагов и там, почувствовав свою безопасность, опять обернулась к взбешенному мужчине:
– Послушайте… Пожалуйста! Ну, пожалуйста… Ну, прошу Вас!
Тот, поражаясь ее упрямству, развел руками:
– До чего ж ты настырная! Ладно… Говори, но быстро…
Обрадованная Полина заспешила, засуетилась:
– Я правда не понимаю… Почему сразу в приют? Зачем? Они же маленькие! У нас в деревне люди всегда друг другу помогают… Всегда! И я хочу помочь, что здесь странного?
Полицейский разинул рот от удивления:
– Да какая помощь-то? Ты о чем? Не пойму я… Чего ты хочешь, липучка?
И Полина кинулась, как в омут:
– Пусть они у меня пока поживут?
Мужчина, растерявшись, сначала молча уставился на нее, переваривая услышанное, а потом хлопнул себя по лбу:
– Да ты сдурела, что ли? Господи! Головой же думать надо! Вот баба! Ты не понимаешь, что такими вещами не шутят! Это ж дети!
Терять было нечего, и Поля, сжав кулаки, отчаянно пошла в наступление:
– А я и не шучу! И нечего тут кричать! Вы же при исполнении… Полицейский устало выдохнул:
– Вот именно! А ты мне мешаешь, поняла? Иди отсюда!
Она, потоптавшись на месте, сделала шажок вперед:
– Вы только не кричите, не нервничайте, спокойно меня выслушайте… Ну, что тут такого? Жалко ведь их. Разрешите! Пожалуйста. Ну, почему нельзя? Пусть пока у меня поживут? А? А там видно будет. Ну, что Вы молчите?
Полицейский выпучил глаза и покраснел, как рак:
– Господи! Точно спятила, глупая! Это ж преступление! Да как же я могу тебе детей отдать? Тебе – чужому человеку!? Чужому! Понимаешь ты, горемычная?!
Бабы, услыхав их спор, несмело придвинулись поближе. А сообразив, в чем дело, громко и одобрительно загалдели все сразу:
– Ой, молодец, Полька!
– Ай да девка!
– Ишь, какая у нас почтальонша…
Полицейский, сдвинув брови, сердито глянул на толпящихся баб:
– А ну, замолчите! Не галдите, дайте разобраться… С ума тут с вами сойдешь!
Видя, что Поля не отступает, мужчина отложил в сторону свои бумажки, помолчал, внимательно посмотрел сначала на худенькую женщину, потом на перепуганных малышей. Конечно, ему и самому детей было жалко, да и с полоумной этой спорить надоело, но… Не положено законом чужих детей незнакомцам отдавать. Закон не велит – как тут ослушаться? Не ровен час – места лишишься! А то еще и накажут!
Мужчина вздохнул, опять раздраженно сплюнул в сторону и медленно достал телефон. Помолчал еще, о чем-то размышляя, и стал куда-то звонить. Бабы, сбившись в небольшую кучку, бурно обсуждали Полину и ее просьбу.
А Поля, чтобы отвлечься, шагнула к притихшим детям:
– Привет! Ну, как вы тут? Замерзли?
Мальчонка, обняв сестренку за плечи, несмело поднял на незнакомую женщину голубые заплаканные глаза:
– А ты кто?
Поля улыбнулась:
– Я – Поля. Полина. Я здешний почтальон. Разношу письма, пенсии, газеты. У меня сумка есть большая! А тебя-то как зовут?
