Ирина Ярич
Шелест ветра перемен
VII
Сани прогромыхали по мосту через узкую, но не мелкую речку и заскользили по мокрой чёрно-коричневой земле.
Земля радимичей – земля дремучих лесов, но и они перемежаются раздольными лугами с разнотравьем. Ручейки, речушки и речки бегут здесь к одной реке – Десне. А она, вобрав в себя воды с земель радимичей и северян, широким потоком устремляется к Днепру, и когда тот подходит в земле полян к стольному граду Киеву, становится самой могучей из всех рек в землях славян.
Наезженная дорога то медленно поднимается на холм, то полого спускается. Земля волнами приподнялась, да и заснула. С одного гребня-бугра виден следующий, за ним третий, а иные уж угадываются сначала в бледной, затем сизеющей дымке. И на каждом чёрно-коричневой лентой дорога разрезает зелёное покрывало из крон, густо растущих деревьев.
Ветви берёз и сосен, елей и дубов образуют почти сплошной покров, и не каждый солнечный лучик может пробиться сквозь него. Толстые стволы берёз распирает, и их белая кора покрылась расширяющимися трещинами, а у основания растрескавшаяся тёмно-серая кора позеленела. Стволы деревьев наклонились над дорогой и чуть не соприкасаются верхушками. По обеим сторонам сумрачно, среди бела дня стволы теряются во мраке. На выпирающих корнях мощных елей, корявых суках дубов зелёный налёт. Пни и валежник под толстым слоем мха.
Вот справа просвет. Два дружинника повернули туда по приказу Черныша, а вереница саней остановилась. Скоро ночлег, и если поблизости нет селища, то придётся ночевать снова на дороге.
Дружинники вернулись с доброй вестью. Всего лишь надо повернуть два раза и откроется поляна, за ней рощица небольшая, поблизости на бугре селище.
На следующий день по просьбе новобранцев Черныш отложил отправление. Селяне направились к «сердцу» бога, их покровителя и будущие воины тоже хотели поклониться местному божеству. Чырныш разрешил пойти всем, но ненадолго. Рано, поутру ушли почти все к огромному сине-коричневатому валуну. Остались лишь несколько дружинников-христиан, чтобы охранять сани и скарб, да ещё слабый Светозар. Ему значительно полегчало, но ещё слаб идти, да выстоять продолжительное моление.
Светозар полулежал и наблюдал за бесконечной спешкой муравьёв. Вначале их бег казался хаотичным, но потом юноше ясно стало, что муравьи бегут каждый с определённой целью, да ещё многие друг за дружкой, словно по одной тропке. «Ак малы, а знают, зачем торопятся», – удивлялся и восхищался увлечённый Светозар. И лицо его сияло, короткие льняные волосы курчавились, как далёкие облачка в бездонной голубизне, что лазурью отражалась в азартных глазах.
Деловитость муравьёв напомнили Светозару улицы Смоленска, где так же деловито народ спешил на торжище. Раньше он был только раз в Пскове. Смоленск показался ему намного больше, удручали следы пожарищ на капищах, да свергнутые и обугленные идолы. Зато благоухали рубленные церкви христиан. Запомнилось, почему-то: под навесами на конопляных холстах сушились кирпичи. Да ещё тревога и любопытство в глазах людей при виде дружинников князя киевского.
Со стороны луга, где в центре лежит священный камень, потянулись в селище жители, а к саням новобранцы и дружинники. Троица, сдружившаяся за дорогу, поспешила к Светозару, который тут же стал расспрашивать Ждана, Добрилу и Яромудра о молении и передали ли они «сердцу» бога его просьбу.
VIII
Впереди была только вода, такая же светло-голубая, как и небо и, бледнея, сливалась с ним, совсем белёсым у горизонта. Разве может быть столько воды? Или это край земли? Ждан посмотрел вниз, дух захватывает, пенные волны бьются, будто пытаются отодвинуть мешающий им берег, да все их попытки тщетны. Непоколебима земля. И запах, странный запах веет от этой воды. Ждан отступил от скалистого обрыва, перевёл дыхание.
Высокие травы закрывают полнеба, где разметались «волосы Велеса» – перистые облака. Голова болит, просто раскалывается. Неслышный ветер раскачивает метёлки. Ждан пытается приподняться, поворачивается направо… рядом недвижимо лежит человек, в его застывших глазах колышутся травы. «Сгиб, ведь не за тем сюда шёл…»
Скользят сани по мокрой траве, хлюпают по лужам. Впереди Добрила правит, на вторых вожжи держит он сам, Ждан, а возле него посапывает в соломе Яромудр. За санями следуют пристёгнутые три коня. Ждан знает, едут уже по новгородской земле, скоро прибудут. Какова встреча будет? Что сталось с родными? Что ждёт радость от предстоящей встречи или …? Тревога точит…
* * *
Светозар доволен, воевода перед всей дружиной отметил его смелость и отвагу!
Светозар в гуще врага, печенеги напирают, но юноша не отступает, ловко отбивается и удачно наносит удары мечом. Рядом крепкая поддержка: Добрила бьёт булавой, Яромудр лупит палицей, а Ждан рубит мечом.
* * *
Жарко, хочется пить, а вода соленная с горьким привкусом. Яромудр пытается высвободиться, но верёвки, что обвили его руки и ноги туго завязаны и никак не поддаются.
Мороз продирает, кольчуга холодит тело сквозь шерстяную рубаху. Надо терпеть. Яромудр ускоряет шаг, чтобы разогреться в ходьбе. Он идёт по стене, проверяет дозорных. Глянет вправо – бескрайняя белоснежная равнина кое-где бугрится курганами, где сокрыт по традиции старой веры прах достойных воинов Руси. Влево посмотрит – по припорошенным снежком деревянным улицам идут горожане по своим делам, кто-то беседует на ходу, кто-то стоит в сторонке, кто-то несёт воду от колодца. Дети играют в снегу. Яромудр улыбнулся и снова стал вглядываться в бескрайнюю степь.
* * *
Вот и родичи, ох, как рады! Двое малых ребят, и дочка-подросток обогнали мать, прильнули к отцу. Ох, как истосковались! Да, были моменты благостные и раньше, но кажется, что такого ещё не бывало. Добрила даже прослезился от счастья, и всё прижимал к себе деток и жену. А сельчане обступили их, рассматривают одежду Добрилы, да его самого, обращаются почтительно. Был кузнец, да наилучший в округе, а теперь дружинник, состоит на службе у великого князя киевского!
Ярило разъярился, жарко так, что трудно дышать.
Его простоволосого, почти голого осматривает и тычет пальцем в разные части тела человек с небольшой бородёнкой в длинном цветном одеянии. Возле него крутится мальчик, то справа, то слева забежит и машет скреплёнными перьями на палке. Иногда дуновения долетают до Добрилы, но всё равно возмущение душит. Иноземец оценивает его, как скотину на торжище, прочем это и есть торг…
* * *
Поутру Ждан с недоумением вспоминал сон. Почему он не удивился, что рядом лежал печенег и почему сочувствовал ему? Почему он стоял у бескрайнего простора воды? Почему он знал, что едет за семьёй и не удивился, что вместе с ним Добрила и Яромудр тоже в одежде дружинников? Что это за сон? И сон ли?
Но не только Ждан озадачен, а и Добрила и Яромудр. Они поведали друг другу свои странные сны. К ним присоединился Светозар, ему значительно полегчало, он уже мог ходить. Светозар в отличие от приятелей был весел, он понял, что «сердце бога» вняло его молитве и исполнит просьбу.
После долгого совместного обсуждения друзья пришли к выводу, что Доля связала их между собой, но у Светозара своя отдельная судьба, что его, конечно, опечалило. И поняли они, что им троим, Ждану, Яромудру и Добриле предстоят ещё тягостные времена вдали от родимой земли и близких. И, когда они наступят раньше или позже, чем увидятся с родными, то им неведомо. Друзья решили, что эти сны – видения из будущего, но в видениях время перепутано, чтобы было не ясно, что их ждёт сначала, а что потом. Понятно, желания осуществятся, и это уже успокаивало и придавало уверенности в избранном пути, говорило о поддержке богами этого пути и давало силы, чтоб идти по нему дальше.
IX
С тех пор, как Ждану явился сон-видение, он не корил себя за то, что всё же не сбежал от дружинников, признавая, на всё воля богов и надо покориться судьбе, а это означало в ближайшем будущем слушаться воеводу и выполнять требования дружины. Чтобы вернуться к семье надобно стать воем, как говорит Добрила, познать воинское мастерство.
Весна бежала впереди, обгоняя вереницу саней. Проплешины желтели цветами мать-и-мачехи, под деревьями стелилась ярко-зелёная подстилка из трёхлепестковой травы кислицы, усеянной крапинками белых цветочков. Кислицу охотно рвали, жевали, добавляли в варево. Вот и сейчас липовые лапти Ждана и Яромудра утопают в этой низкой, но густой траве, уж полны торбы, а друзья не устают, будто кланяются, срываю сочную зелень, да в рот, да за пазуху, вкусно и полезно.
Незаметно подошли к опушке. Вдруг Яромудр резко остановился, придерживая рукой Ждана, тот настороженно замер, вглядываясь между ветвей. Сквозь прозрачный туман, пронзённый лучами восходящего солнца, что прорвались через заслон из сучьев, упирались лбами с небольшими, только начинающими разветвляться рогами два молодых оленя. Нет, они не яростно сцепились, как непримиримые соперники, а игриво напирали, чья возьмёт, приподнимаясь на задних ногах, после чего ласково тёрлись головами.
– Братья лесные радуются Яриле, – прошептал Яромудр.
Налюбовались друзья на игривую борьбу, да пора возвращаться, путь ещё не окончен.
Снова замелькали стволы густого леса с пугающим мраком в глубине, снова проносились за полями россыпи домиков селищ. И удивляло Ждана, что везде, где они останавливались, воевода Черныш долго и задорно говорил, после чего прибавлялось саней и будущих воев на них. Везде, но не в земле радимичей. Да не он один заметил. Поговаривали, что князь Володимер не доверяет радимичам, что они помнят недавнее поражение на реке Пищане воеводе Волчьему Хвосту, и, хоть и вынуждены дань везти князю, но обиды не простили. Другие возражали, что вятичи тоже не хотят подчиняться князю киевскому, их тоже Володимер одолел, а и среди строптивых вятичей рыскают дружинники, ведут против печенегов.
Толковали много, но наверняка никто не знал. А Ждану любопытно, почему радимичей обошла эта учесть? И учесть ли это или честь? «Не подойдёшь же и прямо не спросишь у Черныша. Ещё оплеуху схлопочешь. Не своё не спрашивай. Опозорит перед мужами».
Сочная зелень травы и нарождающейся листвы наполняла воздух пьянящим запахом свежести обновляющегося мира, дул ветерок непреложных перемен, проникая в людские души и вселяя в них уверенность, что перед ними открывается новая необычная и манящая жизнь.
Местность постепенно понижалась, сани катились легко, по обе стороны от дороги лес всё чаще сменялся обширными луговинами. Земля северян. Черниговское полесье.
Х
Сверкнула серебристой змейкой река, извилисто прорезала равнину и ушла под тень смешанного леса, затерялась меж стволов.
Воевода подал знак останавливаться на ночлег, хотя солнце и клонилось к закату, но ещё ярким диском золотило округу. Черныш хотел, чтобы люди побольше отдохнули, а завтра ранёхонько двинулись и, пока погода благоприятна они могли бы намного продвинуться.
Выпрягли лошадей. Мнут копыта прибрежную траву, мешают с илом. Из-за кустов вышел пожилой человек, доверчиво заглядывает в глаза.
– Сплавайте на плоту к острову, тамо раков уйма.
Нашлись охотники, среди них Ждан и Добрила.
– Давай, показывай, где плот, где раки хоронятся?
– Я сам отвезу, а смелые мужи дружинники и отец-воевода разве не хотят позабавиться? – услужливо кланяясь, он спросил.
Черныш отмахнулся, а дружинник крикнул:
– Будет большой улов, с нами поделятся.
– Ох, зря отказываетесь, на острове уточки жирные, зайцы непуганые, белки да куницы пушистые…
– Этого добра везде полно, только чуть затаись да прицелься.
– О, зверь тамо особенный, краше иных, сплавайте мужи, как можно отказываться от добра?
Среди дружинников явное смятение, некоторые не прочь, но молчат, на воеводу взгляды бросают, но одобрения в его лице не видят.
– Хлопотно и без того, – сказал один из них, – не докучай, – явно показывая, что не до него, и он тут лишний.
Человек разочарованно поплёлся к плоту, но увидев, что тот уже полон, радостно прыгнул на него и отчалил.
Остров, густо заросший по берегу рогозом и кустарником быстро приближался, перевозчик энергично отталкивался длинной палкой. Чем ближе к острову, тем тяжелее на душе у Ждана. Он совершенно не понимал отчего, недоумевая, поделился с Добрилой, который хотя и пристально, но ненавязчиво наблюдал за перевозчиком.
– Жданушка, и мне муторно… Глянь в воду против нашего возницы, – едва слышно добавил.
Ждан повернулся направо, подставив розовеющему солнцу русый затылок. Справа в ряби волнисто плыли отражения тех, кто сидел на плоту, над ними прыгала палка, не управляемая никем. Ждан уставился на неё, потом ошеломлённо возрился на перевозчика, который по-прежнему отталкивался той же самой палкой, и после вопрошающе на Добрилу. А тот прошептал:
– Худой человек… И человек ли?
Ждана передёрнуло, он вскочил и крикнул:
– Куда везёшь нас?
– Что ты, парень? – лукаво улыбался тот, – поди перегрелся?
– Это ты перегрелся, не выдержал Добрила, – да так, что отражение твоё испарилось, – кузнец усадил друга. Какую лихость замыслил?.. Мужи, – обратился Добрила к новобранцам, – гляньте в реку, не человек он!
Люди всполошились, прильнули к краю плота, а на воде, кроме них лишь палка торчит.
– Ах, ты, лиходей поганый! – закричали. Повернулись… а перевозчика нет.
Вдруг раздались шлепки, будто кто-то хлопал по воде… и действительно кто-то невидимый оставлял на речной глади следы, но и они почти тут же исчезали. «Следы» вели к берегу острова.
– Назад! Воротимся скорей! – заторопились люди на плоту.
А с острова донёсся смех, который нарастал, издевательски надсмехался над оторопевшими новобранцами. Они лихорадочно отталкивали плот, гребли руками, шапками.
На берегу остальные поняли, что на плоту неладно, удивлялись, куда делся перевозчик и, почему они возвращаются, и откуда взялся шум, похожий на жуткий смех. И вдруг, на берегу ахнули… Плот растаял, как туман, ни одного брёвнышка и люди барахтаются, благо многие из них могут плыть. Кое-кто с берега, из тех, что привыкли плавать с детства, бросились в реку на подмогу.
Удалось вытащить всех. Мокрых и испуганных новобранцев расположили у костров, что уже жарко полыхали.
– А, где ж остров треклятый? – воскликнул Яромудр.
Все оборотились, глядь, а река тихо бежит, золотисто искрится мелкая рябь и нигде насколько видна её поверхность, нет ни единого даже крошечного островка. Люди с недоумением в полном молчании переглядываются, и снова и снова осматривают реку. Что это было? Кто это был? Почему хотел погубить людей?
ХI
На очередную ночёвку расположились на холме, дальше до горизонта простиралась равнина, утопающая в вечернем сумраке. Сизо-сиреневая непроницаемая дымка синея, заволакивала низину и, вея сыростью, медленно подступала к пологому склону. Большая жёлтая лепёшка луны, будто незаметно, пятится, поднимаясь выше и дальше, бледнеет, белеет и, словно наливается светом. И вот уже блестит, как начищенная серебряная монета. Тёмные силуэты лошадей спокойно пасутся возле таких же саней и фигур людей, что укладываются спать, тихо переговариваясь, как бы боясь нарушить покой надвигающейся ночи, по-летнему тёплой и нежной, наполненной ароматами свежей листвы, молодой травы и весенних цветов.
На соломенной подстилке в санях лежит Ждан, его взгляд устремлён на пятнистый лунный лик. Сколько раз они с Благушей любовались этим небесным чудом и ещё звёздами, непостижимым творением богов. «Жёнка родимая, акы тяжко. Вокруг люд, а внутри пусто… Любые маетесь без родителя, без мужа…» Когда ещё к ним воротится, надо терпеть. И, глядя на россыпь Млечного пути, Ждан молится, просит Перуна, Макошь и Сварога помочь ему освоить воинское мастерство, да живым к семье вернуться.
Чуткий сон дружинников не раз нарушался призывными перекличками птиц. На разные голоса они трезвонили без умолка всю ночь. Что за ненормальные птицы, удивлялись спросонья бывалые мужи или место тут такое, что отовсюду слетелись и гомонят на необозримое множество разных голосов и тонов без устали, да ещё и в темноте.
А Ждан, то вспоминал, то молился и не заметил, как его окутал сон, похожий на густой белёсый туман, что заполнил долину и, который, золотясь под первыми лучами солнца, медленно плывёт и тает в бирюзовом небе. Птичьи трели на всевозможные лады ещё звучней, будто слетелись сюда пернатые со всего света. Разносился перезвон со всех сторон, с деревьев и кустов, но иллюзию бесконечной многолосицы создавали несколько десятков самцов болотной камышовки, что сидели на тонких стебельках крапивы и таволги заливного луга и призывали самок и ночью, и днём, замолкая лишь на короткое время, а потом опять принимались свистеть, щёлкать, тренькать и трещать голосами различных птиц, когда-либо ими услышанных.
Утро, как парное молоко, нежное, обволакивающее с лёгким дуновением свежести.
Со склона холма, словно семечки посыпались, все, включая дружинников, повалили к реке, бросились с песчаной отмели в синь неспешной воды. Круги, всплески, хлопы, хлюпанье, мужской гомон, мелькание обнажённых тел в приятной прохладе.
Головы Добрилы и Яромудра скрылись под водой, они поспорили, кто из них дольше продержится, а Светозар и Ждан считают. Светозар поглядывает уже с опаской на друга, мол, не утопли? Ждана тоже начало скрести беспокойство, он столько бы не смог. Наконец, выныривает Яромудр, жадно хватает ртом воздух, видит тревогу в глазах товарищей, которая передаётся и ему. Но вскоре с шумом выскакивает Добрила, и они вздохнули с облегчением, а он с трудом выдул:
– Скучно сидеть там.
И все заулыбались, а Светозар смотрит с восхищением на приятелей, откровенно говоря:
– Такое не по мне. Я плаваю и то еле-еле.
– Да, я тебя в миг научу, – сказал Ждан, – мы часто ходили на Ильмень ещё сызмальства. Путь не близкий, но акы, единожды увидишь ту ширь, не устоишь, тянет окунуться. Всему селищу было любо и по вечеру толпой шли на озеро, – Ждан вздохнул, былое не вернёшь.
Добрила заметил, что Ждан уносится в воспоминания, после которых его одолевает тоска, поспешил отвлечь друга.
– Жданушка, вот добро, акы ты научишь Светозарушку, впереди то у нас Десна, говорят, широка и глубока, переправляться будем. Всяко может быть. Акы Непогода студеные ветры пригонит, ведь ещё не лето красное, в любой миг перемена грянет. А не умеючи плавать в холодной воде надолго сил не хватит. Сплавайте, други. Поучись милок.
– А вы с нами? – спросил Светозар.
– Не, хворосту пойду сбирать, – ответил Добрила, а проголодавшийся Яромудр добавил. – Вернётесь, а варево уж готово.
Яромудр и Добрила побрели на холм. Вдогонку им неслись мелодичное и звонкое ци-ци-чжээ-чжээ бурых птичек с сероватыми хвостом и крыльями и с иссиня-чёрными головой и шеей, которые выглядывают из своих гнёзд в неглубоких дуплах прибрежных тополей и ив. Равнина с вершины выглядит почти плоским дном огромного ярко-зелёного блюда с вкраплениями голубых пятен озёр различной величины, а между ними сине-серебристая река, то ссужается и разбивается на тонкие протоки, которые, разветвляясь и петляя, снова сходятся к основному руслу, расплескивая его вширь. Всюду, то взлетали, то садились птицы стайками и парами разного размера и окраски. На мелководье важно вышагивают серые цапли, они зорко всматриваются в воду, потом резко опускают желтовато-бурые клювы, после чего там трепыхаются рыбёшки, болтают вытянутыми лапами лягушки, раки клешнями безрезультатно щёлкают, удавалось им схватить юрких ящериц и разнообразную мелкую живность.
Равнину окаймляли с одной стороны лес, сквозь который вышли новобранцы. По мере удаления зелёная дуга леса тончала у горизонта, редела и, как бы покрывалась голубоватой дымкой. С другой стороны, лесная окраина выходила на холм, где за вершину цеплялись корни двух сосен и трёх старых берёз. Несколько молоденьких дубков сбегали по отлогому боку холма. Затем почти вдоль реки через небольшой промежуток земля снова дыбилась, но уже грядой оврагов с отвесными склонами, испещрёнными норами, куда беспрестанно метались береговые ласточки.
Приятели медленно плыли там, где было дно, они часто останавливались и Ждан пояснял, как лучше грести руками, как помогать продвижению ногами, как вдыхать и выдыхать, как быть, когда устаёшь и, что делать, когда вода захлёстывает, норовит наполнить рот, а то и того хуже нос. Светозар с азартом учился. Они не заметили, что изрядно удалились от остальных. Их не только не видно, а и не слышно за последним совсем не крутым поворотом. Только птичьи голоса вокруг, да редкие всплески в воде и зарослях камыша и рогоза. Но друзей это не остановило, они продолжали потихоньку плыть.
Юное и гибкое, лёгкое в воде тело усваивало подсказанные навыки быстро. Светозар уже смело плыл и даже там, где ноги не касались дна. С каждым взмахом юноша чувствовал себя уверенней, а его движения становились чётче, резче и быстрее.
Левый берег – невысокая луговина, а правый сперва низкий, заливаемый по весне, с редкими ивами, стволы, которых, словно желая посмотреть на своё отражение в реке, наклонились к ней. Узкая низина упирается в обрывистый склон оврага.
Светозар и Ждан обогнули одну из ив, что тянулась над поверхностью почти на два аршина, а потом круто поворачивала к небу. И тут они вынуждены были остановиться и затихнуть. В десятке саженей перед ними у полузатопленной старой ивы, что росла над водой, купалась дева.
– Поворотимся, – шепнул другу Ждан.
– Не, сплаваем, – Светозар кивнул в сторону купальщицы, не отрывая от неё глаз.
Распущенные тёмные волосы девушки закрывали плечи, спускались под воду. Сквозь мокрые пряди белело обнажённое тело c лёгким зеленоватым оттенком, видимо тень от листвы густых ивовых ветвей. Она будто с кем-то говорила, но слов, конечно не слышно, далековато, лишь какой-то слабый писк.
Ждан не хотел туда плыть. С большим трудом давалось ему отвлечься от воспоминаний о Благуше, от тяги и тоске по любимой жене, ведь каждая встретившаяся молодица будила вновь и вновь мужскую силу, которая мучила его, потому как любая другая всегда чужая ему и только люба родная Благушенька. Да ещё одолевает томление, что и не знает куда деться, а потом уныние и всё вокруг печалит, раздражает. А разве можно так жить? Вот и бежал Ждан искуса, лихо в себе гасил.
Не хотел Ждан пускать к ней Светозара, а вот почему объяснить ни себе, ни ему не мог. Но наперекор своему чутью настаивать не стал, мол, если невтерпёж, пусть юнец потешиться, а сам, чтоб не мешать им решил выйти на берег и переждать в ракитнике. Предупредил, чтоб недолго и потихоньку вышел из воды.
Светозар медленно плыл, но всё же его приближение девушка заметила. Она повернулась. Юноша поразился, он ещё не видел подобной красавицы и замер в нерешительности. На лице купальщицы изумление, потом замешательство и, наконец, азартная весёлость. Она улыбалась. И Светозар улыбнулся ей в ответ, теперь он поплыл, хотя по-прежнему медленно, но смелее.
Тем временем Ждан приблизился к кустам, озадаченно оглядывая их. Как будто какая-то сила заставила расти стволы, пригибая к земле. Хотя явные попытки выпрямиться были, но опять притягивало что-то вниз, делая их корявыми и кривыми. А кора от натуги словно скручивалась спиралью. Ждан удивлялся, такие ракиты никогда ему не попадались, да и не таков их век, чтоб нарастить толщину почти в полтора обхвата. И почему тут так тихо? Действительно на этом участке среди старых деревьев и кустов птичьих перекличек не слышно. Никто из них не садился ни на одну их веток, летели мимо, как бы сторонясь.
«Гиблое место», – подумал Ждан и не стал здесь задерживаться, поднялся по склону оврага, пошёл вдоль реки, сверху наблюдая за Светозаром и купальщицей. Она продолжала улыбаться, и смело махала юноше гибкой ручкой. «Вот блудовка!»
Девушка перестала баламутить воду, и та прозрачная под солнцем блестела мелкой рябью. Но, что там просвечивает возле неё? Похож на хвост, рыбий, да пребольшой! «Каково туловище и голова, – раздумывал Ждан, пристальнее всматриваясь. – А вода то…» Он помчался вниз.
Течение незаметно разбивается и правая его часть перед купальщицей, будто нехотя слегка закручивалась, а левая большая текла дальше.
Ждан бросился в реку, схватил удивлённого неожиданным броском Светозара и со всей силы, выпихивая, вытащил на берег.
– Тебя укусил кто? – закричал юноша, не понимая ничего. – Зачем мне помешал? Деву спугнул! – оглядываясь и уже нигде не видя купальщицы, сокрушался Светозар. – Если б ты видел её глаза! Огромные! Синие! Акы… – и расстроенный умолк.
– Ага, акы омуты, да Светозар? – переведя дыхание, дополнил Ждан.
Тот грустно взглянул, еле сдерживая слёзы, он же был почти рядом с ней, несколько шагов и....
– В омут она и хотела тебя утащить, – отдышался и спокойно добавил, останавливая Светозара, который, конечно, не согласен и пытался возразить. – То была, друже, русалка и ушла к себе, в водоворот.
Слова Ждана ошеломили Светозара и казалось силы покинули, он только привалился к валуну и смотрел туда, где совсем недавно купалась дева необычной красоты с нечеловечески большими и прекрасными синими глазами и манила его к себе. Он знал, что её облик останется с ним, её глаза не забыть.
