Ирма Гринёва
Сразу и навсегда! Уйти по-английски
– Ой, божечки! Деточка! – запричитала Иванка Станимировна, и Янко Тимотеич обнял её и успокаивающе сжал руку Бояны:
– Продолжай, дочка!
– Да… И я хотела ему сказать. Обрадовать. А он опять со своими автоматами… И я думала – а готов ли он стать отцом? И хочу ли я, чтобы у моих детей был такой отец… И решила пока ничего ему не говорить… Мы договорились вести машину по очереди, но, когда стемнело, и мы уже были на горном серпантине, Любомир отказался меняться, и я опять начала ворчать… А потом услышали жуткий скрежет, и из-за поворота вылетел грузовик с зажжёнными фарами. Его несло навстречу нам поперёк дороги. Если бы Любомир не вывернул руль, то его удар пришёлся бы на мою сторону… Машину закрутило… Всё мелькало перед глазами. А потом… потом… На мои руки упал Любомир и сказал: «Ты жива, любимая?! Какое счастье!» И тогда я увидела… увидела, что он… что его…
Янко Тимотеич обнял Бояну и шепнул ей на ушко: «Не надо об этом, дочка!» Ни к чему было знать матери, что сына буквально разорвало пополам. Достаточно было того, что отец видел это на опознании…
– Дальше всё стало красным и началось сильное жжение в глазах… Больше я ничего не помню, – закончила рассказ Бояна. – Простите меня, что не присутствовала на похоронах, да и на поминках тоже меня не было…
– О чём ты, деточка?! Ты же была в больнице… Ребёночка потеряла… Я ведь тоже не смогла проводить его в последний путь… Всё легло на плечи Янычека…
– Ничего не помню… Только фары грузовика перед глазами и улыбающееся лицо Любомира…
– Он очень любил тебя, наш сыночек! И радовался, что ты жива осталась…
– И так и не узнал, что стал отцом…
– Ну, хватит-хватит! – прижал к себе расплакавшуюся Бояну Янко Тимотеич, – Ничего тут не поделаешь! Судьба такая!
– Судьба! – повторила с горечью Бояна. – Я вот всё думаю: а, если бы мы с ним всё-таки поменялись, и за рулём была я – как бы я поступила?..
– Господь с тобой, деточка! Оставь эти мысли, оставь! Всё случилось так, как случилось! Любомир бы очень огорчился от твоих слов. Хватит себя мучить…
Они ещё долго сидели, то плакали, то успокаивали друг друга, то вспоминали счастливые моменты жизни, то опять возвращались к горьким…
Уже уходя, Бояна попросила Янко Тимотеича помочь её знакомому – Дамьяну Златкову, который никак не может победить воспаление лёгких.
– От воспаления лёгких действительно можно умереть? – спросила она.
– Если запустить болезнь.
– Странно… Даже в наши дни?
– Даже в наши дни! Медицина шагает вперёд семимильными шагами, а природа всё равно успевает бежать впереди неё быстрее… А кто он тебе, этот Дамьян?
– Так, просто знакомый, – ответила Бояна, и, помявшись, добавила, – В том, что он заболел, есть моя вина…
– Хорошо, посмотрю я твоего знакомого. Только ведь знаешь, я уже давно не практикую, могу только проконсультировать. Но сделаю всё, что могу. Но и ты должна мне пообещать выполнить одну мою просьбу.
– Всё, что угодно, Янко Тимотеич!
– Пообещай мне избавиться от шрама, – попросил старик, ласково прикоснувшись к щеке девушки. Бояна вздрогнула и дёрнулась, но он её удержал: – Хватит каждый день напоминать себе, глядя в зеркало, об аварии. Нет в ней твоей вины. Ни перед Любомиром, ни перед нами. За что же ты себя казнишь? Тебе пора жить заново. А Любомира ты не забудешь и без шрама. Будь счастлива, и это лучшее, что ты можешь сделать для нашего сына. Обещаешь?
Бояну душили слёзы, но она нашла в себе силы согласно кивнуть головой.
12 – в переводе – бог добрый
13 – в переводе – бог добрый
14 – в переводе – любовь
15 – один из молодых и бурно развивающихся горнолыжных центров Болгарии
13
Живко летел в больницу к брату, как на крыльях. Дамьян позвонил ему сам и совершенно бодрым голосом попросил его срочно приехать. Живко бросил всё и махнул в больницу. Что же там произошло? Что могло вернуть брата к жизни? Неужели, Бояна снизошла и, всё-таки, приехала его навестить? (Вот на кого Живко ужасно сердился, так это на неё). Если так, то он, может быть, и простит её. А вообще, к демонам такую любовь, которая может убить! Лучше он будет, как сейчас, порхать с цветка на цветок, чем доводить себя до гробовой доски, как делает с собой Дамьян…
Утро в больнице началось с какой-то непонятной для больных суеты. Санитарки особенно рьяно надраивали полы. Нянечки вихрем промчались по палатам, меняя постели, которые показались им не достаточно свежими. Количество ординаторов, кажется, удвоилось, они совали нос во все палаты ещё до обычного времени обхода с историями болезней под мышками, деловито интересовались у каждого больного: как Вы себя чувствуете? Глубокомысленно кивали головой и что-то спешно записывали на дополнительных листочках бумаги.
А потом по больнице пошёл звон: Янко Славчев идёт. Сам Янко Славчев? А кто такой Янко Славчев? Как, вы не знаете Янко Славчева? Профессор Янко Славчев! Наш светило! Ух, ты, неужели решил вернуться? Кто решил вернуться? Так Янко Славчев же, возвращается в медицину! А кто такой Янко Славчев?… И так по кругу.
До замкнутого на себя сознания Дамьяна знакомая фамилия достучалась не сразу. Янко Тимотеич уже несколько минут изучал историю болезни Дамьяна Златкова, тихонько переговариваясь с лечащим врачом, прежде чем у больного что-то щёлкнуло в мозгу, и он не уставился на медицинское светило с жадным интересом.
– Ну вот, Христо Андронович, а ты, батенька, жалуешься, что больной не хочет лечиться! Смотри, как у молодого человека глаза горят!
– Да я за два месяца такое в первый раз вижу, – с недоумением оправдывался перед учителем Христо Андронович. – Это он на Вас так среагировал!
«Не на меня, – усмехнулся про себя Янко Тимотеич, – а на фамилию. «Просто знакомый», говоришь, ну-ну!» У пожилого человека, как только он взглянул на лицо Дамьяна, сердце кольнуло – как же он похож на Любомира! Нет, не точная копия, а какое-то общее впечатление. Таким бы стал Любомир когда-нибудь, если бы повзрослел, посерьёзнел, взялся за ум…
– Запомните, молодой человек – всё в жизни поправимо, кроме смерти! – обратился уже к Дамьяну Янко Тимотеич, – Выздоравливать будем?
Дождался ответного кивка больного и продолжил:
– Всё, что назначу, выполнять в точности. Категорически не впадать в уныние! А ты, Христо Андронович, если что не так будет, сразу же мне звони. Договорились? – закончил профессор вопросом, который не понятно к кому относился, но и врач, и больной приняли его каждый на свой счёт и с энтузиазмом закивали в ответ.
«Вот это Врач с большой буквы! – с восторгом думал Христо Андронович, – Одно слово, и больного как подменили!»
А у Дамьяна в душе пели ангелы: Славчев, Славчева! Не может это быть простым совпадением! Это её отец или дедушка! Это она его ко мне прислала! Значит, беспокоится! Хоть и сердится ещё, потому и не приходит навестить! Любимая моя! Да я горы сверну! Да я завтра же на ноги встану! На коленях буду умолять простить меня… И Дамьян срочно вызвал в больницу брата.
Живко перерыл для брата интернет и с удивлением обнаружил (он скептически отнёсся к энтузиазму Дамьяна, хотя вида и не подал – пусть себе тешится по поводу Бояны какой угодно идеей, лишь бы выздоравливал), что доктор медицинских наук, профессор Янко Тимотеич Славчев – отец её трагически погибшего мужа. Вот так дела!
Разобрались бы они уже быстрее со своей любовью! А то уже ничего не понятно. Старший брат – образец хладнокровия, ответственности, серьёзного отношения к работе и пренебрежительного отношения к женщинам, превратился в экзальтированного юношу из какого-то средневекового куртуазного романа. Свалил на Живко всю работу, а сам пребывает в душевных переживаниях. Нет уж, к демонам такую любовь! К демонам!
14
– Mojito, please!16
Этот голос, пусть прозвучавший и по-английски, Дамьян узнал бы из тысячи, из миллиона голосов – Бояна! Он резко повернулся, выплеснув половину содержимого своего стакана на барную стойку, и… споткнулся взглядом о кукольное личико стоявшей за его спиной девушки. Яркие голубые глаза, светлые, чуть волнистые волосы и алебастровая кожа лица, ещё не тронутая загаром. Нет, это не она. Дамьян пробормотал извинения и ушёл из бара. Видимо, тоска по любимой довела его уже до глюков. Ну откуда здесь, на морском побережье Турции, куда он приехал по настоянию врачей, взяться Бояне?
Дамьян вышел из больницы в начале февраля и сразу же окунулся в водоворот дел, которые скинул на него обрадовавшийся выздоровлению брата Живко. И делал это специально, чтобы у старшего брата не оставалось много времени на тоску по Бояне. А девушка как в воду канула. С работы она уволилась ещё перед Новым годом, как только узнала, что к её трудоустройству приложил руку Дамьян. По её домашнему адресу проживали чужие люди, понятия не имевшие, куда съехала предыдущая жиличка. Телефон был заблокирован…
Дамьян искал Бояну в Софии, а она, между тем, уже давно уехала в Албену. Туда, где они так счастливо жили с Любомиром когда-то. Чтобы понять, избавилась ли она окончательно от демонов прошлого, надо вычерпать его до конца. И эта, пустующая уже почти четыре года квартира, их последний бастион.
К Любомиру на кладбище в Софии они сходили втроём. Вместе поплакали, глядя на его живое лицо, улыбающееся с памятника (Янко Тимотеич так и не смог отыскать фотокарточки сына, на которой он был бы без своей задорной улыбки). Там Бояна поняла, что смирилась со смертью любимого…
Она бродила по запылённой квартире в одиночестве, и из каждого её угла вылезали счастливые воспоминания. Были здесь, конечно, и ссоры, и недомолвки, но всё это исчезло, растворилось без следа. Светлая грусть – такое состояние навевало теперь прошлое Бояне. И кошмары по ночам теперь, похоже, перестали её мучить окончательно. Только Любомир говорил во сне: «Ты жива, любимая?! Какое счастье!» и уходил, махая на прощанье рукой, с улыбкой на губах. А потом к ней навстречу шёл Дамьян и тоже улыбался: «Будь счастлива, любимая!»…
Вечером этого же дня Дамьян опять услышал родной голос где-то за своей спиной, но теперь уже переговаривавшийся с кем-то по-болгарски. Он пересел на последние ряды каменного амфитеатра, опоясывавшего по кругу небольшую сцену, на которой проводились вечерние шоу для гостей отеля, чтобы этот голос не мучил его. Но, вместо того, чтобы смотреть на сцену, его взгляд невольно опять и опять находил точёную головку девушки. Она, видимо, чувствуя его взгляд, несколько раз обернулась. В темноте южной ночи её волосы и глаза казались темными, что делало её удивительно похожей на Бояну.
Утром Дамьян кружил по пляжу в поисках свободного лежака, пока не понял, что ищет на самом деле не лежак (свободных мест было полно, поскольку – середина апреля и до разгара сезона было ещё далеко). Рассердился на себя и улёгся на первый попавшийся. И увидел её только во время обеда. Она пробиралась с подносом к столику, за которым уже сидела пожилая пара. Четвертое место было свободным, и Дамьян устремился туда же. За столиком говорили по-болгарски, так что не надо было даже искать повода, чтобы познакомиться с соотечественниками. Не так много болгар ездит на отдых в Турцию. Его с радостью приняли, и он, наконец, узнал имя незнакомки – Бисера17 Марева.
А вечером на дискотеке чуть не сошёл с ума. От Бисеры пахло точно так же, как от Бояны. Он всего и был-то так рядом с любимой, что почувствовал её запах, два раза: в ту злополучную ночь, когда горел рядом с ней на кровати, не смея прикоснуться, и когда она не ответила на его поцелуй в офисе. Но этот её божественный запах врезался ему в память и застрял в ноздрях, периодически окутывая его по поводу и без повода. Дамьян извинился перед Бисерой и ушёл с дискотеки. А потом целую неделю избегал общения, уходя в противоположную сторону, как только замечал её светлую головку.
За столом Бисеру спрашивали, куда это подевался этот милый молодой человек, но девушка и сама была в недоумении. Но ещё больше все удивились, когда Дамьян, как ни в чём не бывало, опять присоединился к ним в ресторане через неделю с широкой доброжелательной улыбкой. А то, что долго отсутствовал – так это он сильно обгорел, и было не до общения. Следов ожогов видно не было, но никто не стал акцентировать на этом своё внимание…
С тех пор Дамьян и Бисера не расставались. Он очень трепетно и осторожно за ней ухаживал. И единственное, что позволял себе – это держать её за руку. Они весело резвились в воде, много болтали, вдвоём полетали над морем под парашютом и даже съездили вместе в Стамбул.
Прогулялись по пёстрому восточному базару, побродили по трагически-мистической Цистерне Базилика (всего-навсего старое водохранилище для нужд города, но подсвеченная красными фонарями создаёт иллюзию, что на полу её скопилась не вода, а кровь, так щедро когда-то льющаяся на страницах истории Турции). Полюбовались со стен Галатской башни на изящные минареты величественной Голубой мечети и на широкую излучину, разделяющуюся на два рукава: в одну сторону змеился Золотой рог, а более широкий – Босфор, соединял (или разделял?) Европу и Азию. На азиатском берегу, кстати, оказались самые вкусные рыбные ресторанчики. Они не успели, к сожалению, побывать ни во дворце Топкапы (а было бы так прикольно попасть в те же комнаты, где много веков назад жил султан Сулейман и страдала, любила и интриговала его возлюбленная Хюррем, так хорошо знакомые всему миру по грандиозному «Великолепному веку»), ни в не менее прекрасном дворце Долмабахче, пропитанном духом великого Ататюрка, создавшего своими руками цивилизованную современную Турцию… Но зато успели полюбоваться древними стенами и огромными люстрами Собора Айия-Софии18 (как же могут болгары пропустить такую святыню!) и даже загадали желания, прокрутив ладонь на 360 градусов по круглой медной табличке колонны святого Григория. А закончили этот прекрасный день, любуясь и почти впадая в транс от завораживающего танца дервишей.
Но чем дальше, тем больше в их общении возникало неловких пауз, когда один из них вдруг замолкал, жадно вглядываясь в глаза другого, а потом оба отводили взгляды в сторону, осознавая тишину, повисшую между ними. Воздух между ними наэлектризовывался, и закончилось это, конечно же, тем, что молодое неуёмное желание взяло верх.
Стоило Дамьяну прикоснуться к Бисере губами, как оба они загорелись, тела прижались друг к другу, а руки переплелись, окончательно завершив единение. Дамьян оторвал Бисеру от пола и, не размыкая губ, вошёл с нею в её номер.
– Я не смогу сдерживаться, любимая, я слишком долго этого ждал, – нашёл в себе силы предупредить девушку Дамьян.
– И не надо, любимый! – ответила она.
16 – Махито, пожалуйста!
17 – в переводе – жемчужина, дорогая
18 – Собор Святой Софии Константинопольской – Премудрости Божией, Айия-Софья – бывший патриарший православный собор, впоследствии – мечеть, ныне – музей (из Википедии)
15
Бояна проснулась от ласковых поцелуев, которыми Дамьян покрывал её щёку, следуя губами вдоль шрама, когда-то пересекавшего её лицо.
– И на чём же я спалилась?
Дамьян на мгновение замер от неожиданности, а потом расхохотался, перевернулся на спину и ловко закинул Бояну на себя, а потом ответил:
– Загар! Ты вышла из тени грибка, и я увидел тоненькую полоску. Она отсвечивала на солнце.
– Надо же! А я и не заметила. Ведь пряталась всё время от солнца.
– Тогда надо было прятаться под паранджой, – лукаво уколол Дамьян, – А то и волосы отросли, стали заметны темные у корней.
– И что, мужчины умеют подмечать такие мелочи?
– Когда девушка сводит тебя с ума, и не такое заметишь! Тем более, когда очень-очень хочется, чтобы незнакомка превратилась в любимую. Одного не пойму, как ты оказалась здесь под другой фамилией? Волосы, понятно – покрасила. Цвет глаз тоже ничего сложного – линзы. Но фамилия? Я ведь проверял: Бояна Славчева в отеле не зарегистрирована, а вот Марева есть.
Бояна рассмеялась, словно колокольчики зазвенели на рождественской ёлке:
– А у меня загранпаспорт на девичью фамилию, планировала поменять, когда срок его действия закончится, вот и пригодился.
– Знаешь, как я расстроился! Чуть с ума не сошёл!
– Да, в этом и был мой план! Жалко, что рановато провалился!
– Рановато?!? Я уже два года сохну по тебе, а ты считаешь этого мало?
– Я имела в виду, – сказала Бояна, накрыв губы Дамьяна своими пальчиками, – только эти две недели.
– И в чём же состоял твой план? – поинтересовался он, нежно целуя её ладошку.
– Отпусти меня, тогда расскажу, а то мысли путаются, когда ты на меня так смотришь…
– Ну, с этим я могу и потерпеть, а вот с этим – никак не могу!
И Дамьян запустил свою руку в волосы Бояны и крепко прижался к ней поцелуем. Их тела без всякого усилия притянулись друг другу и слились в страсти, сжигающей все препятствия и недомолвки.
– Давно ты избавилась от шрама? – продолжил Дамьян, когда сердце немного успокоилось после сладостной близости.
– Три месяца назад, сразу после Нового года.
– А мне он нравился! Знаешь, он тебя совсем не портил!
– Неужели? А я как-то услышала, как один человек сказал, что мне должно быть страшно и противно смотреть на себя в зеркало
– Ты мне дашь адрес этого "человека", – посерьезнел Дамьян, – и я вырву его поганый язык.
– Т-с-с, какой ты у меня кровожадный, оказывается!
– Неужели ты из-за него… Из-за этого гада?
– Нет, – замотала головой Бояна, – это Янко Тимотеич попросил меня избавиться от шрама в обмен на обещание тебя вылечить.
– Я знал, я знал, что это ты его ко мне прислала! – возликовал Дамьян, – А Живко не верил.
– У тебя замечательный брат! Знаешь, я тебе должна кое в чем признаться. Только пообещай на него не сердиться, ладно? Он ведь приходил ко мне еще зимой и уговаривал спасти тебя. Даже кассету оставил прослушать. А я отказалась. Ты простишь меня за это?
– За что прощать, любимая? Я столько дров наломал, столько доставил тебе горьких минут. Неудивительно, что ты не хотела меня видеть.
– Я просто еще не была готова к новой любви, понимаешь? Дело не в тебе, а во мне.
– А сейчас готова? – с замиранием сердца спросил Дамьян.
– Но я же тут!
– А зачем мучила меня так долго?
– Но я же не знала, любишь ли ты меня до сих пор или нет.
– Я?! Тебя?! Сразу и навсегда!
И они опять слились, как две половинки единого целого в порыве любви и страсти…
Кто дарует нам любовь? Когда ты весь горишь в ее жарком пламени, кажется, что это демоны развлекаются. А когда таешь от нежности – ангелы играют на волшебных флейтах в небесной синеве…
Июнь 2017
Уйти по-английски
1
Это была она. Та девушка, на которую он обратил внимание ещё на пирсе. И не её кроваво- красные рубины, резко контрастирующие с бледной кожей глубокого декольте платья, и капельки густой крови стекающих из ушек серёжек, заинтересовали его тогда, а весь её утончённый облик, какая-то беззащитность и обречённость. Украшений он не видел, да и лица её тоже, поскольку она была в шляпке и огромных солнцезащитных очках, закрывающих пол-лица. Но, не смотря на это, первым его порывом было броситься к незнакомке и предложить свою помощь. Сделать это он не успел. К ней подскочил стюард, подхватил явно нетяжёлый чемодан и небольшую круглую коробку, что составляло весь её багаж (странно – путешествие предстояло длинное, почти три недели, вещей для него было маловато), и они осторожно начали подниматься по узкому трапу для VIP-персон в чрево белоснежного круизного лайнера «Preziosa»1.
Когда она вошла в зал ресторана и медленно обвела его взглядом в поисках нужного ей столика, вид у неё был отнюдь не беззащитный, а скорее – царственный, хотя утончённость и осталась. Но и здесь он сначала зацепился за её огромные карие глаза лани, а не за драгоценности на её теле. Сердце пропустило удар, а потом забилось в учащённом ритме – конечно, это была она. Та девушка с пирса.
Познакомиться получилось в первый же вечер, но не в ресторане, здесь они оказались далеко друг от друга: она – за столом с капитаном, а он – за уютным столиком всего на две персоны (второе место сейчас пустовало, и он надеялся, что так будет до конца круиза) около барной стойки. С его места открывался отличный вид на всех посетителей, а вот его почти не было видно. Так что познакомились они уже после ужина на верхней палубе во время прогулки.
Лайнер медленно отчалил от пирса и пассажиры высыпали на палубы, чтобы полюбоваться завораживающими видами ночного Нью-Йорка, россыпью огней его небоскрёбов, отбивающих морзянкой сообщения звёздному небу. Он увидел её на самой верхней палубе. Здесь было очень ветрено и желающих мёрзнуть было не много.
– Великолепная картина, не так ли? – начал он первым.
Она с трудом оторвала взгляд от перемигивающегося города, повернула голову в его сторону и мягко улыбнулась в знак согласия, но ничего не сказала. Пришлось ему и дальше держать инициативу в своих руках. Он обаятельно улыбнулся своей фирменной, как многие сказали бы «голливудской», улыбкой и продолжил:
– Я уже не первый раз путешествую по этому маршруту, но эта картина восхищает, как в первый раз. Не видел ничего более красивого.
Если бы она и на этот раз не подала голос, то ему бы пришлось ретироваться. В этот раз. Навязывать дальше своё общество, когда женщина ясно даёт понять, что хочет остаться в одиночестве, было бы верхом невоспитанности. Впрочем, его бы это не остановило. Он бы просто посчитал, что первая попытка не удалась, и предпринял вторую, третью, энную попытку в другой день, пока дело не увенчалось бы успехом. Но девушка ответила:
– Я не так много видела в этой жизни. Давно мечтала, но собралась только сейчас…
«Давно – подумал он удивлённо, – на вид не больше двадцати пяти – двадцати семи лет, а говорит как умудрённая жизнью старушка…» Незнакомка издалека, кстати, выглядела старше, а вблизи – совсем девочка.
– Так Вы впервые путешествуете на теплоходе? – задал он очередной вопрос, обрадованный, что девушка пошла на контакт. Дождался её ответного утвердительного кивка и продолжил, – Хотите, я Вам проведу экскурсию по лайнеру не хуже капитана?
Она опять кивнула.
– Меня Нил зовут, – сказал он, протягивая руку, – Нил Кефри.
«Ещё осталось добавить «к Вашим услугам» и получится как в куртуазном романе девятнадцатого века», – с иронией подумал он. Вообще-то у него было несколько имён и даже фамилий, а в паспорте было записано «Невилл3», а не Нил, но сокращённое имя нравилось ему больше.
– Андреа4, – ответила она и, после едва заметного колебания, протянула ему свою.
Нил ловко повернул её ладошку и легонько прикоснулся губами к тонкой лайковой коже её перчаток. Этот трюк он проделывал со всеми женщинами, когда знакомился. По их реакции на это старомодное приветствие можно было многое понять о характере незнакомки. Вот Андреа, например, сильно смутилась, у неё даже щёки слегка порозовели. Нила это озадачило. Всего за полдня, прошедших с момента, как его острый взгляд профессионального вора выхватил её элегантную фигуру среди толпы, девушка уже трижды сменила облик: от растерянной женщины средних лет на пирсе до самоуверенной богачки в ресторане, а сейчас – неуверенная, неискушённая, чистая девушка, только что делающая первые самостоятельные шаги в жизни. С этим Нилу ещё предстояло разобраться. И чем быстрее, тем лучше.
1 – в переводе – «Драгоценность»
3 – в переводе – «новый город». Мужчинам с таким именем свойственны коммуникабельность, болтливость, творческие задатки, интеллект.
4 – в переводе – «мужественная, храбрая»
2
На следующее утро Нил проснулся таким же счастливым, как засыпал. Думать о работе совершенно не хотелось. Он какое-то время боролся с собой, но потом махнул рукой и погрузился в счастливые воспоминания о проведённом с Андреа вечере. Хотя ничего особенного вчера не произошло. Он водил её по палубам, сыпал анекдотами, пытаясь лишний раз услышать её хрустальный смех, заваливал морскими байками, чтобы поглубже заглянуть в бездонный колодец её заворожённых глаз, забрасывал цифрами, потому что ему ужасно понравилась вертикальная складочка между её бровями, когда она чего-то не понимала или пыталась запомнить, и слегка сводила брови к переносице… Всё это он и перебирал в голове вместо того, чтобы размышлять насколько Андреа соответствует или не соответствует той информации, которую сообщил ему его наводчик.
«К черту всё!», – решил он, наконец. Три недели круиза ещё впереди, деться с лайнера некуда, и он вполне может позволить себе простые человеческие чувства. Нил никогда не вёл монашескую жизнь. Да и как бы он её мог себе позволить, имея внешность плейбоя: очаровательные смешливые голубые глаза, особенно ярко сияющие в сочетании с блестящими почти чёрными волосами (среди его предков явно присутствовали итальянцы), белозубая улыбка, без всякого усилия с его стороны расплывающаяся по лицу, особенно, когда он, как сейчас, чувствовал окрыляющую его влюблённость. Добавьте к этому фигуру атлета, одетого в дорогой костюм, неизменную шляпу на голове и кипельно-белый шарф на шее… Ну, какая женщина устоит перед таким портретом? Но даже, если вы всё-таки не дрогнете перед этим красавчиком, поскольку вы уже кое-что повидали в этой жизни, обожглись и поняли, что за красивой обёрткой может скрываться зловонное нутро, вас всё равно добьёт его интеллект, кругозор, чувство юмора и галантные манеры. Так что свой инстинкт хищника Нилу приходилось применять не часто, тем драгоценнее были такие подарки судьбы, как Андреа.
Она не кокетничала, не строила глазки, не висла у него на руке, не открывала рот, пытаясь показать своё восхищение от его ума, не хихикала по делу и без дела, доказывая его остроумие. Она была проста и естественна… И, в тоже время, оставалась для него загадкой. Он чувствовал в ней какой-то барьер, за который его не пустили. А вот пустят ли когда-нибудь – было ещё не известно…
Они договорились встретиться сразу после завтрака и продолжить экскурсию. И Нил с нетерпением ждал продолжение знакомства и с особой тщательностью собирался в ресторан. Но за завтраком место Андреа за капитанским столиком так и осталось пустым. Нил заволновался. Одно его радовало – вчера он настоял проводить Андреа до каюты и сейчас, по крайней мере, знал с чего начинать её поиски.
Как оказалось, волновался Нил не зря. В тесном коридоре её палубы он нос к носу столкнулся с корабельным доктором, выходящим из каюты девушки. На его обеспокоенные расспросы о самочувствии Андреа, доктор только устало вздохнул и поведал Нилу, что после ночной болтанки у него сильно прибавилось работы (надо же, а Нил и не заметил вчерашнего шторма). А на его просьбу проведать девушку, лукаво посмотрел на Нила поверх круглых стекляшек очков и сказал:
– Молодой человек! Я ещё не встречал на своём веку девушек, которые бы хотели, чтобы их видели в таком состоянии. Вот, если бы Вы были мужем, тогда уж, поверьте старику, Вам бы досталось сполна. Но Вы же не муж?
– Нет, – ответил Нил.
– Ну, вот, видите! А тогда, молодой человек, потерпите пару-тройку дней. Молодой организм быстро привыкнет к качке, и Ваша darling5 опять будет порхать по палубе.
– Можно ей передать цветы? – спросил Нил, вспомнив о цветочнице, расположившейся перед музыкальным салоном.
– Не думаю, – поморщился доктор. – Трудно предугадать, какую реакцию сейчас могут вызвать те или иные запахи…
– А хотя бы записку? – умоляюще заглянул Нил в глаза доктору (тот был ниже Нила на целую голову).
– Понимаю Вас, молодой человек, – обречённо вздохнул доктор, – очаровательная девушка…
И согласился поработать «почтовым голубем», как он выразился.
5 – в переводе – «милая, любимая»
3
Как ни странно, отсутствие встреч и общение только с помощью эпистолярного жанра, сблизили молодых людей быстрее, чем, если бы, они общались воочию. Через три дня (доктор оказался прав) Андреа и Нил встретились как родные, сильно соскучившиеся друг по другу, люди. Нежные объятия и ласковый поцелуй, быстро переросший в страстный, воспринимались обоими естественным проявлением их чувств после разлуки.
Отправляясь в круиз, Андреа даже представить себе не могла, что судьба сделает ей такой шикарный подарок – любовь мужчины. Он так уверенно вёл её за собой в постели к взрыву удовольствия, что она напрочь потеряла над собой контроль, все её мысли улетучились, растворились без следа в нежности и страсти, которыми окутал её Нил. Только уже потом, когда они насытились друг другом, она в полудрёме, уютно устроившись в кольце его рук, вдруг удивлённо подумала, какая же она была дурочка, приняв свой первый и единственный сексуальный опыт, казалось, навсегда отвративший её от близости с мужчинами, за эталон того, что происходит между мужчиной и женщиной в постели, и что это и называется «любовью». Маленькая, глупенькая Андреа… Какое счастье, что она решила не киснуть от жалости к себе! Какое счастье, что она решилась на осуществление своих желаний!
А Нил был покорён окончательно и бесповоротно. Андреа с такой отчаянной решимостью бросилась в отношения с ним, как будто в омут с высокого обрыва спрыгнула. Нет, девственницей она не была. Но при этом осталась чистой, неопытной… И одновременно страстной, неистовой… Покорной и ведомой, но и взрывной и смелой. У Нила голова шла кругом от этой гремучей смеси противоположностей, заключённой в одной девушке, в одной-единственной девушке на всём белом свете, в его Андреа.
Казалось, не осталось ни одного уголочка её тела, которое бы он не знал, а вот что касается закоулков её души… Здесь дело обстояло сложнее. Что-то сокровенное было скрыто от него, он это чувствовал. И ничего бы не было в этом страшного, если бы не её рубиновые украшения. Он должен был однозначно понять, и побыстрее, кто Андреа в этой истории: случайный человек (в случайности Нил не верил), воровка, нацелившаяся на те же драгоценности, что и он (тогда бы он аккуратно вывел её из игры, а потом привлёк на свою сторону), возможная жертва грабежа (тогда бы он её защитил) или ничего не подозревающий курьер (или всё знающий курьер). Вариантов была масса, так как за время болезни Андреа Нил обнаружил ещё двух женщин, обладающих шикарными рубиновыми гарнитурами. И, чтобы выполнить свою работу, ему обязательно надо было понять – кто из них какую роль играет, а чувства к Андреа, так внезапно накрывшие его с головой, мешали этому.
Информация наводчика была слишком расплывчатой: в круизе будет некое лицо, которое должно перевезти из Америки в Великобританию рубины для изготовления точной копии рубинового комплекта королевы Елизаветы II, самым знаменитым предметом которого является её Бирманская тиара6.
Только в тиаре 115 великолепных бирманских рубинов, а во всём комплекте, включающем ещё серьги и ожерелье? А если учесть, что рубины окружены россыпью чистейших бриллиантов? И сколько может стоить это великолепие?! Уму непостижимо! А, если ещё представить, что операция по замене исторического комплекта на копию, пройдёт удачно, то к обычной арифметике: количество карат умножаем на стоимость одного карата, прибавится… да что там «прибавится» – цена возведётся в степень их исторической ценности… Тут даже математический склад ума Нила, привыкшего всё просчитывать вперёд на несколько шагов, отказывался выполнять подобные математические вычисления. Если у этого умника, что задумал провернуть столь дерзкую афёру, всё получится, то это ограбление станет самым громким преступлением ХХ века! А уж обогатиться он как Крёз7! Но Нил не собирался ему этого позволить.
