Иван Кузмичев
Поступь империи: Поступь империи. Право выбора. Мы поднимем выше стяги!
Ночь. Как прекрасна бывает ночь, когда сотни тысяч звезд мерцают на небосводе, окружая каждого человека своим светом. Тихий, едва уловимый ветерок гуляет по моему телу, словно говорит: «Пора! Что же ты? Скорей, пока не поздно…»
Нет, друг, не пора, я не могу, как ты, гулять по миру, отдаваясь своим желаниям. Не могу быть просто вольным человеком.
Нет – увы, теперь уже нет – того Ивана Пестерева, как и нет прежнего Алексея Романова. В этом теле навсегда поселился новый дух, а может, душа – не знаю, но чувствую, как постепенно растворяюсь в окружающем мире, становясь одним целым с ним. Возможно, совсем скоро я и не смогу отделить себя от него…
Я сидел в покоях отведенного мне дома в Саратове – дворцов здесь не было. Мысли гуляли где-то высоко в небесах, силясь отыскать оправдания моим вчерашним действиям, но так и не могли эти самые оправдания найти…
Цена неудачной осады Саратова для отряда булавинцев оказалась высокой: из двух с половиной тысяч бунтовщиков в живых остались чуть больше восьмисот, да и то чуть ли не половина их оказались плененными. Теперь можно спокойно говорить о том, что планы Булавина на Дон рухнули, а мечты о быстром марше на Москву, коли таковые были у него в голове, так и останутся мечтами. Если, конечно, не случится какого-нибудь непредвиденного катаклизма.
Возможно, потери не были бы столь фатальными, если бы удалось спастись одному из старшин, руководивших отрядом, но, как оказалось, ни один из них не смог покинуть поле боя со своими воинами. Один умер, сломав себе шею, второй оказался в наших руках и теперь пребывал в местах не столь отдаленных с переломанными ступнями. Возможность побега решительно исключалась мной, а для этого требовалось перестраховаться, пускай и гестаповскими методами.
Но не это решение мучило меня, не давало спокойно уснуть, нет, не оно…
Наши солдаты отдыхали после сражения, пили и ели, кое-где пели песни и веселились. Пленные содержались не в тюрьмах, как следовало бы, а на оборудованных под временные тюрьмы городских складах, сумевших вместить в себя столь большое количество народа.
Перед тем как поместить более трех с половиной сотен пленных в эти деревянные коробки без окон, до всех пленных довели мое предупреждение. В нем коротко говорилось о том, что в случае побега или, не дай бог, бунта будут наказываться не те, кто все это заварил, а часть их же товарищей, случайно выбранных из общего числа. Метод привития дисциплины Темучина, больше известного как Чингисхан, показался мне оптимальным, почему-то в голову закралась мысль о том, что я смогу внушить бунтовщикам идею невозможности побега вообще. Глупец.
Я не думал, что мне придется претворять в жизнь свои обещания. Если бы хоть на секунду допустил, что это возможно, то принял бы другие меры по содержанию булавинцев. Но, как говорится, человек полагает, а Господь располагает. При первой же малейшей возможности более полусотни казаков попытались разоружить поставленных на охрану хлева, куда их всех заперли, солдат третьей роты 5-го полка.
Все развивалось как по сценарию. Сначала кто-то из казаков, притворяясь тяжело раненным, попросил воды. Русский человек до последнего надеется на лучшее, являясь по сути своей простодушным и сопереживающим, при всем при этом исполняющим свои обязанности с прилежанием и должным старанием, которое порой бывает излишним. Вот именно из-за последнего качества и получилось так, что, подумав, капрал, у которого под началом имелось чуть более трех десятков солдат, стороживших ворота барака, решил, что ведро воды не будет слишком большим отступлением от приказа командования.
Печальный итог не заставил себя ждать: половина фузей успела сделать один залп, прежде чем солдат смяла орущая толпа высвободившихся казаков, намертво вцепившихся в свою единственную возможность спастись от царского правосудия. Хорошо еще, что три роты пехотинцев постоянно несли дежурство возле перекрытого места заточения булавинцев. Так что через полчаса криков и десятка убитых пленных, столь мимолетно приобретших свободу, ситуация нормализовалась, и бунтовщики вновь сидели в хлеве, только теперь возле него постоянно дежурил капрал со своим капральством, и менялись они каждые три часа.
Из-за этого мини-восстания третья рота потеряла одно капральство, оказавшееся на пути у казаков.
Как бы то ни было, несмотря на то, что побег не удался, пришлось отдать приказ об исполнении наказания…
Я стою рядом с третьей ротой 5-го полка и смотрю, как из толпы пленных вытаскивают очередного «счастливчика». Полки построились рядом с местом проведения казни. Тут же, рядом, стояли сбитые на скорую руку виселицы.
Кто-то из пленных, не понимая, что происходит, начинает голосить, моля Бога о милости, кто-то презрительно смотрит на солдат и офицеров, наверняка мечтая вогнать в их тела вершок-другой стали…
Но это все было до того, как шеренги 5-го полка расступились и из его рядов вышли три сотни воинов, почти вплотную подошедших к пленным. Приказ командира – и фузеи замирают чуть ли не впритык к лицам булавинцев. Только полсотни солдат не стали поднимать свое оружие, а, закинув его на плечо и разбившись по парам, начали вытаскивать из толпы «случайных» пленных. Приказ вытаскивать казаков был дан более чем точный, за неисполнение оного солдата могли сурово наказать.
Закат окрасил потемневшие от времени стены ближайших домов в алые цвета, словно предвещая грядущую расправу над бунтовщиками. Минута – и первые десять человек забились в конвульсиях, на драных, грязных штанах проступили сырые пятна, начавшие спускаться к ногам. Хриплые стоны улетали в небо, возвещая о том, что первая партия осужденных отправилась на встречу к хранителю небесных врат.
Мольбы, стоны, крики, ругань – все это я слышал так, как будто находился далеко от всего этого, словно кто-то персонально для меня сделал звук тише. Стоял и смотрел, как по камням мостовой волокут к виселицам новую партию приговоренных казаков. А ведь они стали ими из-за собственной дурости, приняв участие в этом безнадежном для них предприятии.
После исполнения приговора я ушел к себе, отказавшись составить компанию своим друзьям. Мне надо было все хорошенько обдумать…
Проснулся я от легкого дуновения ветерка, заглянувшего в мою комнату. Оглянувшись, увидел, что на полу, рядом с моим креслом, сидят друзья, укрывшись парой одеял, еще вечером лежавших на кровати.
– Эй, лоботрясы, вам было столь трудно дойти до своих комнат, что вы решили заночевать, скажем так, не в самых удобных позах? – спросил я, расталкивая их.
– Живой! – обрадованно воскликнул Кузьма, внимательно разглядывая меня.
– Я, конечно, понимаю, что пощупать руками лучше, чем просто увидеть, но, дорогой Александр, тебе не кажется, что ты, как бы это лучше выразиться, ведешь себя несколько ненормально? – спокойно сказал я помещику Баскакову, когда он чуть не пальцем начал в меня тыкать.
– Уф! А я думал, что брежу уже, – облегченно выдохнул Сашка, осматривая меня со всех сторон.
– Да что случилось-то?! – не выдержал я.
Кузьма и Саша тут же перестали вымученно улыбаться, расслабились.
– Ничего, – ответил Кузя.
А Александр продолжил:
– Если не считать того, что вчера ты уходил несколько не в себе…
– Да скажешь тоже – «несколько»! Да он шел и ничего перед собой не видел! – перебил друга Кузя.
– Это вы о чем, други мои? Я прекрасно помню, как ушел с площади и как дошел до этой комнаты. А вы тут начинаете мне какую-то белиберду говорить! – рассердился я. – Плохие шуточки у вас!
– Вот-вот, именно такой ты и был! Мы поэтому и отправились не на праздник по случаю победы и снятия осады, а следом за тобой. Пришли и видим: ты сидишь в кресле ни жив ни мертв, в одну точку уставился, и все. Мы уж и звали тебя, и щипали – ничего не помогало, – коротко поведал Кузьма.
– Ну, как видите, со мной все в порядке, и ничего серьезного не было! – чересчур бодро отвечаю я, стараясь за напускной бравадой скрыть накатившие неприятные ощущения. – И кстати, вы что хотели спросить вчера?
– Дело в том, что у нас возникла одна идея. Мы с Кузей думали о том, что неплохо было бы подобрать десяток-другой способных кадетов и обучить их особо…
«Вот так номер! Это тебе не хухры-мухры! Пока ты в облаках витал, пускай и довольно мрачных, люди додумались до идеи двадцатого века! А ты ни в зуб ногой… Непорядок».
– Продолжайте.
Присаживаюсь в кресло, соратники же, наоборот, встали и теперь возбужденно заходили по комнате, готовясь поведать мне свои мысли.
– Тут такое дело, Алексей… Мы по нескольку раз перечитали найденные еще тогда бумаги и подумали, что в каждой армии есть разведчики, лазутчики и прочие воины, у которых подготовка много лучше, чем у обычного солдата…
– Таких солдат не так уж и много, – возразил я, намеренно перебивая поручика, стараясь сразу же выявить слабые стороны их идеи, указав на главную, с моей точки зрения, проблему.
– Ну, допустим, что лазутчиков и разведчиков не единицы… – протянул Кузя.
– Да-да, их-то не единицы, вот только действительно подготовленных и способных в их рядах – раз-два и обчелся! – продолжил я свою мысль.
– Так вот, речь как раз об этом – о подготовке. Что, если собрать десяток-другой витязей, обучить их всем имеющимся навыкам боя и другим полезным военным хитростям и создать отряд, который мог бы выполнять такие задачи, которые недоступны обычным солдатам?
– Возможно. Но вот скажи мне, Кузенька, а как ты их готовить будешь? Ведь для этого мастера нужны, и при этом, как я понимаю, об этой идее не должно знать много народу…
– Ну, мы же только предложили. Да и вообще, тебе такие дела лучше удаются. Мы бы и рады ответить на эти вопросы, да сами голову сломали, ища решение.
– Что ж, идея дельная и стоящая. – Я верчу в руках перо: увы, но разработка карандаша только началась, так что приходится довольствоваться тем, что есть. – Только вы не забывайте, что витязей у нас маловато, да к тому же они, где бы ни были, должны быть примером для любого воина Руси. И это надо учитывать еще и потому, что мы планируем часть выпускников-кадетов не отправлять в армию, а оставлять у себя в помощниках. Так что думайте и решайте, кого стоит привлекать, а кого стоит оставить. Все пункты подбора требуемых витязей вы напишете сами, а также без лишнего шума найдете глухое местечко километрах в пяти от Петровки – такое, чтобы и добраться до него можно было без особых проблем, но и чтобы особо заметным оно не было.
– Будет сделано. Сразу же, как только вернемся в Рязань, – улыбнулся Сашка.
– Увы, но нам нельзя спешить в этом деле, мало ли что может выкинуть Булавин, – с сожалением сказал я друзьям. – Да и сил маловато у нас…
– Так можно для усиления бригады вызвать часть гарнизонов из городов, которые находятся выше по течению Дона, ведь теперь-то им отряды бунтовщиков не угрожают, – предложил Сашка, теребя мочку уха.
– Как сказать. Может, все же есть еще отряды? Ведь мы точно не знаем, что там задумал Булавин, кстати, выбранный старшинами атаманом Войска Донского, – ни к кому не обращаясь, сказал Кузьма.
– Ого! И когда успели-то? – удивился Александр. – Хотя времени у них хватало…
– Да, как говорится, наш пострел везде поспел, – хмыкнул поручик.
– Вам бы все смеяться, а надо дела делать, – нахмурился я, чувствуя, как на меня накатывает волна апатии.
– Да никто не смеется, Алексей, что ты так разошелся-то? – спросил Кузя, с тревогой глядя на меня.
– Извини, я что-то действительно как-то нехорошо себя чувствую…
«Блин, да что со мной такое творится-то? То блажь какая-то появилась, а сейчас это! Надо срочно решать, что делать со всем этим…» – с легкой паникой подумал я.
– Ты тогда отдохни, раз уж до рассвета время еще есть, а мы пойдем к себе, парой слов перемолвимся, – предложил помещик, беря Кузю под локоть.
– Ну давайте. Только смотрите, завтра, точнее уже сегодня, мы должны выступать: негоже столь изысканную компанию, как восставшие, заставлять себя ждать.
Чувствуя, как тело наливается свинцовой тяжестью, я на подгибающихся ногах побрел к кровати и даже не заметил, как провалился в царство Морфея.
* * *
Первые числа июля 1708 года от Р. Х.
Азов
Алексей Петрович
После памятного снятия чуть было не начавшейся осады Саратова наши войска, возросшие за счет пришедшего полка Бернера до шести тысяч человек, направились в сторону Дмитриевска, недавно захваченного отрядом Некрасова и Павлова.
Ожидая сопротивления со стороны захватчиков, нам пришлось дожидаться осадной артиллерии в количестве двадцати шестифутовых орудий, прибывшей на две недели позже самого полка. Так что к штурму города мы приготовились на отлично. Вот только все приготовления оказались напрасными, потому что войска восставших оставили город сразу же, как только узнали о нашем приближении.
Радуясь такому исходу и столь быстрому продвижению на юг, в центр очага восстания, я отправил отцу депешу, обрисовав сложившуюся ситуацию. Ведь получалось, что, перекрыв дорогу казачьим вольным отрядам, столь удачно распылившим свои силы, мы попутно с этим открывали для себя дорогу к восставшим землям.
Вот только продвигаться дальше без надежного тыла было бы большой глупостью. Лояльные земли остаются за спиной, и фуражиров придется обеспечивать надежной охраной. И это не считая будущих гарнизонов для крепостиц и городов.
Но просто стоять на месте и ждать было столь же плохо, как и бездумно мчаться вперед. Время играло на руку Булавину, отправившему «прелестные письма» с призывом к восстанию на Дон, Слободскую Украину и в Поволжье. Поэтому надо было что-то решать, причем как можно скорее, ведь, судя по донесениям разведчиков, большой отряд восставших, под предводительством самого зачинщика смуты на юге России, невзирая на угрозу вторжения моей бригады, направился к Азову – оплоту царских войск на Дону.
Из истории мне, конечно, известно, что Азов не был взят Булавиным, но ведь мало ли что может произойти. Все же раз уж я здесь оказался, могут быть и какие-то другие сдвиги в событиях. Хотя до последнего времени все вроде бы шло как и в моей эпохе, правда, до того времени, пока я сидел тише воды ниже травы…
Перспектива захватить верхушку восставших в Черкасске и сразу лишить их «головы» вместе с поставками продовольствия и оружия была очень заманчивой. Даже шальная мыслишка пробежала – разделить силы пополам и отправить часть к городу. Вот только желание не допустить захвата Азова в конце концов взяло верх, и наша бригада направилась прямиком к оплоту царских войск на Дону…
Не скажу, что поход по полупустым землям был легок и прост, это далеко не так. Хватало всего, начиная с болезней, появившихся у воинов бригады, до редких налетов малых отрядов казаков. Хорошо хоть проблемы с едой удалось решить еще в самом начале похода: кормили, благодаря хорошо зарекомендовавшему себя способу приготовления еды, в походных кухнях, половину которых пришлось заказывать в Саратове. Не обошлось и без банального расстройства желудка, которым маялись чуть ли не три сотни человек. М-да, данная напасть преследовала, наверное, большинство армий мира.
Отдельной строкой в списке проблем стояла добыча сведений о передвижениях противника, чересчур обнаглевшего от мимолетной вседозволенности. Пиком неприятностей стали ночные нападения на наши караулы, сразу же усиленные чуть ли не втрое против обычного. Так что, повторюсь еще раз, проблем хватало.
Но мы все же смогли достигнуть предместий Азова…
«Ужас! Какой ужас! Да выключите кто-нибудь эту жару!» – так и хотелось крикнуть мне, но вот только не мог я этого сделать: не поймут.
Мое плохое настроение удвоилось после привезенного мне письма Юли. Она не пожелала оставаться в Саратове, решив ехать прямиком ко мне. И, судя по письму капитана моих гвардейцев, находится уже довольно-таки близко от нас. И это притом что скоро нас ожидает не самый легкий – да что скрывать, тяжелый – бой!
Отлупить бы ее по попке! Да ведь рука не поднимется. Хотя…
«Какие-то неприличные фантазии стали вас посещать, царевич», – оборвал я сам себя, стараясь больше не думать о девушке.
Сказать – одно, а вот сделать – совершенно другое. Вопреки всем стараниям, лицо Юли, ставшее таким родным, все чаще и чаще являлось перед моим взором, словно я предчувствовал долгожданную встречу.
Дела, скажу я вам, не столь прекрасны, как мне хотелось бы, да, видно, ничего уже не поделаешь. Если только не отправить в ответ письмо – так сказать, попридержать на денек-другой слишком ретивую девушку.
Не мудрствуя, черканул пару строк Михаилу, с приказом доставить Юлю в дружественный царю город Воронеж, дабы не подвергать опасности девушку, невзирая ни на какие доводы оной.
Разобравшись с насущными делами, столь не вовремя изъявившими желание появиться, я посмотрел в подзорную трубу в сторону Азова, откуда едва различимо для наших ушей раздавался непонятный шум.
– Они его штурмуют! – запыхавшись, крикнул Никита, осаживая рядом со мной своего гнездового жеребца.
– Давно начали? – первым делом поинтересовался я, начав думать, как лучше поступить.
– На валу уже порядком подранков лежит, да и земля вся почернела; думаю, что часа три уже штурм идет, – подумав, сказал командир разведчиков.
– Тогда сделаем так…
Бригада разбилась на две неравные части, которые, разделившись, направились в разные стороны. Меньшая часть, в которую вошли гарнизонный полк и небольшие отряды Воронежа и Саратова, отправилась обходными путями на помощь осажденным, заходя с наименее заметной стороны города. Вторая часть бригады, в которую вошли все оставшиеся силы, пошла в сторону тыловых позиций бунтовщиков.
С каждой верстой шум штурма слышался все четче и четче. Мы же, стараясь не привлекать к себе внимания, шли в двух верстах от возможных секретов Донского войска. Благо, что основные силы казаков были заняты штурмом, а засевшие в дозорах солдаты не слишком рьяно отнеслись к взваленной на них службе. Понадеялись на то, что здесь нет царских войск. Вот если бы они исправно несли свою службу, то, думаю, наша задумка вряд ли бы удалась. Спрятать две с половиной тысячи человек на почти голой равнине не под силу никому. Но, слава богу, нас «проспали».
– Пятому и седьмому полкам строиться в каре и ждать приказа, – велел я командующим. – Вашему полку, сударь, строиться между пятым и седьмым в колонну, – обратился я к Бернеру, наблюдая в подзорную трубу, как отряды бунтовщиков накатывают на стены, ощетинившиеся разнообразной крепостной артиллерией.
Командиры полков тут же отбыли к своим солдатам, оставляя меня с друзьями наедине.
– Думаю, нам не стоит давать волю случаю и человеческой глупости. Слушай мой приказ: вы отправляетесь вместе с полковниками. В случае непредвиденных обстоятельств даю вам право принять командование людьми на себя! – сказал я товарищам, всматриваясь в горизонт, где слышались пушечный грохот и ор нападающих. – Боюсь, что некоторые наши командиры стали слишком самонадеянны после первых побед. Ну да вы и сами прекрасно слышали их похвальбу вчера.
– Да, не ожидал я этого от таких тертых вояк, – честно признался Сашка. – Они как мальчишки! Даже хуже, они и есть мальчишки. Седоусые мальчишки в полковничьих мундирах…
Вчера, собрав военный совет, от которого мне пришлось отказаться в Саратове, я неожиданно для себя услышал много интересного, в том числе о том, что бунтовщики, оказывается, вовсе не опасны, они «всего лишь деревенщина и казацкая голытьба, возомнившая себя солдатами».
Неприятно признавать, но победы чересчур сильно повлияли на одного из полковников, а именно – на командира 7-го полка от инфантерии, неизвестно отчего выдавшего такую нелестную речь о противнике. Полковник 5-го вроде бы промолчал, вот только рисковать мне не хотелось. А то из-за очень рьяного исполнения приказа может случиться катастрофа, а не просто поражение, которое лично меня никак не устраивало. Полковник Бернер же, в силу своего недавнего прибытия, предпочитал отмалчиваться.
– Да, давно видно было, что этот Тимохин с душком каким-то, – согласился Кузьма, косясь в сторону 7-го полка.
– Я надеюсь на вас, друзья. И вот еще что. Возьмите с собой по два десятка витязей: мало ли что может случиться, а у вас за спиной ни штыков, ни фузей, – немного мрачновато добавил я. – Я думаю, Прохор отрядит взвод-другой…
– Как будет приказано, господин генерал-майор, – ответил майор батальона витязей.
Жизнь – штука сложная, да и разные «случайности» порой не случайны. Так что помощь всегда будет только в плюс.
– Ты же, майор, вместе с братьями займи вон тот взгорок, – указываю я пальцем на небольшое возвышение в полуверсте от себя, находящееся чуть в стороне от дороги. – На нем прекрасно можно закрепиться и не дать булавинцам зайти в тыл к нашим полкам. Думаю, пара жарких атак у вас точно будет. Справитесь?
– Так точно, Старший брат! – вытянулся в седле старший витязь.
– Тогда иди, нам надо как можно скорей занять эту точку, она для нас крайне важна…
* * *
6 июля 1708 года от Р. Х.
Азов
Прохор Митюха
Наконец запела труба горниста. Ожили барабаны, чуть выше обычного поднялся штандарт батальона. Ожидание, столь мучительное для каждого человека, закончилось.
Отбросив в сторону все сомнения и эмоции, молодой майор, построив своих подчиненных в боевой порядок, скомандовал:
– Вперед!
Чуть меньше полутысячи молодых витязей, самому старшему из которых не было еще и восемнадцати весен, шли в бой с веселыми, яростными глазами, такими, какие бывают только у отроков, у которых в жизни есть только два цвета – черный и белый.
Для них нет серых тонов и нет однодневных друзей, как порой бывает у взрослых мужей. Фузеи витязей мерно покачивались на плечах; в подсумках, сшитых портными Петровки, лежало по одной малой гранате с картечью и сорок бумажных патронов.
К большому сожалению Прохора, у них пока не было тех фузей, которые недавно показывал ему Дмитрий Колпак у себя в мастерской, но он не отчаивался, целиком и полностью надеясь на выучку своих братьев. Все-таки новое оружие – оно, конечно, хорошо, но и сами люди много чего стоят, а витязи в двух предыдущих схватках с бунтовщиками показали себя с наилучшей стороны. Да и два десятка полевой артиллерии – мощь немалая.
Вот уже до нужного бугорка осталось несколько десятков саженей. Три взвода были выдвинуты вперед, в боевое охранение. Орудия перемещались в центре походной колонны заряженными, как было предписано новым уставом, чтобы быть готовыми к любым казусам, что могли приключиться. Казаки ведь чуть ли не с любой стороны вылететь могут, а своей кавалерии мало – едва хватает, чтобы тылы держать да фланговые атаки в крайнем случае, поддержать.
– Первый взвод на месте! – наконец скомандовал Прохор, как только первые шеренги взошли на вершину бугра. – Батальон, стой!
Витязи замерли на месте в ожидании команды.
– Капитан Дуров, за вашей ротой южный склон; капитан Мишин, за вашей ротой восточный склон; капитан Березин, за вашей ротой западный склон; капитан Щукин, за вашей ротой северный склон. Лейтенант Птицын со своей полуротой в резерве. Разойтись!
По команде сержантов взводы начали занимать позиции, укрепляя малые батареи из пяти орудий с каждой стороны света. На вершине замерли два взвода пятой роты, готовые в случае нужды прийти на помощь своим братьям-кадетам.
Однако приготовления витязей не остались незамеченными для противника, уже увидевшего, что с тыла заходят прибывшие на помощь городу царские войска. Не прерывая штурма городских предместий, Булавин послал наперерез вышедшим по дороге полкам стоящие в лагере резервы. Полтысячи конницы тут же бросилось в сторону 5-го полка, собираясь смять правый фланг. Размахивая саблями и подбадривая себя криками, казаки неслись на ощетинившиеся ряды замершего в трехшереножном строю противника.
Не доскакав пару сотен саженей, все всадники повернули налево, обходя позиции. Следом за умчавшейся казацкой конницей из лагеря восставших вышли полторы тысячи пехоты, катя с собой дюжину возов с шестифунтовыми пушками.
– Приготовиться! – скомандовал Прохор, наблюдая, как на его ряды несутся полтысячи казаков, успешно обошедших ряды трех полков.
С каждой секундой цели становились все ближе и ближе. Наконец майор махнул саблей вперед, давая команду для залпа северной батарее. Пара секунд – и пять стволов выплюнули по гранате, унесшихся в сторону конницы. Немного не долетев, пара гранат взорвалась над землей, разбрасывая смертоносную картечь, выкашивая первые ряды рвущихся на склон бунтовщиков. Следом за ними послышались взрывы в середине конного отряда.
Предсмертные стоны, ржание раненых коней, проклятия посыпались на головы отроков, с бледными лицами наблюдавших, как невдалеке гибнут братья-славяне. За несколько секунд казаки потеряли убитыми и ранеными почти сто человек.
– Вывести все батареи на северный склон! – скомандовал Прохор, видя, как приходит в себя казачья конница, откатившаяся для набора разгона чуть назад.
Что хорошо было в 12-фунтовых пушках витязей, так это то, что они имели относительно небольшой вес, а потому обладали большей мобильностью, нежели все их товарки, существующие в этом времени. Но все же они банально не успели докатиться до нужной точки на склоне, и пришлось стрелять без наводки, попросту выпалив навскидку по конной массе. Из-за этого результат получился несколько хуже, чем планировалось.
– На пле-чо!
Шесть взводов прикладывают фузеи к плечу.
– Целься!
Правый глаз находит мушку на конце ствола, палец ложится на курок, замирая в ожидании новой команды. Примкнутый штык блестит на солнце, мешая обзору…
– Пли!
Сто двадцать фузей разом выстреливают в казаков, вплотную забравшихся на склон бугра.
– Рокировка!
Четвертая и пятая роты отходят назад, по дороге каждый из витязей готовит патрон.
Шаг, переход на бег – и первая линия становится на колено, приставляя к плечу фузеи, вторая замирает сверху; две роты разбиваются на островки-взводы, тут же по команде своих сержантов выстрелившие по противнику…
– Да это ж дети, хлопцы! – кричит какой-то казак, замахиваясь саблей на оторопевшего витязя.
Но тут же другой витязь, стоящий рядом с собратом, как на учениях выставил вперед фузею, пронзая седовласого всадника.
Еще один казак, перемахнувший через упавшего товарища, на долю мгновения обернувшись назад, увидел, как по склону вниз отступают чуть больше сотни конников, оставляя тех немногих, кто сумел добраться по трупам своих соратников до шеренг противника.
«Как же так?» – мелькнула в голове у него мысль.
Секунда – и конь падает на бок, раненный чуть ли не десятком пуль сразу. Бунтовщик так и не успел выбраться из-под своего верного друга – сабля одного из сержантов рассекла ключицу, добравшись до сердца.
Увидев, что противников не осталось, Прохор скомандовал перестроение, выдвинув чуть вперед все двадцать пушек. Идти в бой майор не решился – не было приказа Старшего брата.
Взглянув на поле боя, майор заметил, что полк Бернера, перестроившись в шеренги, замер напротив подходящих к нему бунтовщиков. Остальные полки пришли в движение, охватывая фланги противника на манер клещей. Однако катящиеся рядом с бунтовщиками возы остановились, возле них тут же завозилась обслуга, готовя артиллерию к атаке.
Между тем неизвестно откуда во фланг 7-го полка врезался отряд конницы, сминая опешивших солдат.
«Да что они там, совсем ослепли, что ли?! – с паникой подумал Прохор, судорожно пытаясь понять, почему так получилось. – Стоп! Делай свое дело, майор, и не смотри туда! Старший брат сам знает, как лучше поступить!»
Но как ни старался Прохор не обращать внимания на происходящее, все равно украдкой поглядывал в сторону сражающихся полков. К огромному облегчению командира витязей, линии выдержали и понемногу стали выравниваться, отбиваясь от лихого наскока казачьего отряда, к которому спешила часть бунтовщиков, до этого штурмовавших стены Азова.
Посмотрев назад, Прохор увидел готовящийся к атаке эскадрон драгун, спешно перезаряжающих свои карабины. Минута – и последний драгун из эскадрона занимает свое место.
– Господин майор! Может, поможем нашим?
Прохор повернулся в сторону говорившего и увидел, что наши полки отошли назад, уходя из зоны поражения пушек бунтовщиков. А за полками по пятам шли ряды восставших, приготавливаясь дать залп. Между тем булавинцы пересекли невидимую линию недолета снарядов 12-фунтовых пушек.
– По центру, всеми орудиями, – приказал майор, всматриваясь в подзорную трубу.
Артиллерийские расчеты подправили наводку орудий…
– Огонь!
Шеренги казаков в центре будто косой срезало, в неровных рядах атакующих образовалась большая брешь. Увидев это, два полка спешно выровняли ряды и дали залп. И пускай он был произведен с чрезмерной дистанции и не был даже наполовину столь результативным, как могло быть, но восставшие, за несколько минут лишившиеся чуть ли не трети войска, встали на месте, потеряв былое рвение. А через минуту в их ряды влетели драгуны, сминая перед собой дезертиров и вчерашних крестьян.
Внезапно сквозь шум сражения Прохор услышал знакомые звуки горна.
«В атаку!» – тут же перевел мозг витязя сигнал трубы.
Оглядев своих братьев-кадетов, майор увидел, что и они услышали приказ генерал-майора.
– Горнист, труби «схему пять», – тут же приказал он стоящему за собой горнисту.
Короткая трель – и стоящие витязи, разбившись повзводно и выведя в середину построения легкие пушки, приготовились к маршу.
– Вперед шагом м-арш!
Сотни сапог ударили по кровавой траве, ступая по ручейкам крови, кое-где уже впитавшимся на склоне бугра. В центре сотен витязей, окруженный со всех сторон, идет знаменосец, держа на чуть вытянутых руках знамя с бурым медведем на зеленом фоне.
Витязи шагали в сторону небольшого отряда, спешащего на подмогу конным казакам, по воле случая оказавшимся окруженными двумя полками.
«Давайте, давайте», – зло подумал про себя майор, внимательно наблюдая за сокращающейся дистанцией между его братьями и бунтовщиками.
– Стой! – крикнул Прохор.
Но пока еще юношеский тенор командира витязей утонул в надвигающейся волне ора восставших. Протяжный звук горна на миг прервал шум сражения, и сразу же вслед за этим батальон замер на месте.
– Повзводно, без команды, пли!
Витязи тут же разбились на взводы, раскрывая перед собой находящиеся до поры до времени в окружении трехфутовые орудия. Короткая остановка – и в спешащий к воинам отряд булавинцев унеслись гранаты, взрываясь у них перед самым носом. Новый приказ – и каждый взвод, действуя на пару с ближайшим собратом, бегом бросился вперед. Еще один приказ – и первая шеренга встает на колено, а вторая замирает над первой.
