– Как он? – спросил я, когда семейный врач Суворовых вышел из операционной.
– Жить будет, – ворчливо ответил доктор. Как я и предполагал, может, он и ограничивал лечение Мирослава, но отказывать в операции совершенно, по его мнению, невинному парню не стал. Все же врачи не были ублюдками, а оголтелые фанатики встречались в любой области, главное на них просто не натыкаться.
– Уже хорошо, – выдохнул я, не стараясь вдаваться в подробности.
– Могу я, по крайней мере, узнать, что заставило вас везти его сюда, а не в ближайшую клинику? – не удержался от вопроса доктор. – Это было бы и проще, и быстрей. Я уже не говорю о том, что до операции он дожил просто чудом. Если бы кровотечение открылось раньше…
– Нет. Но я благодарен вам за выполнение клятвы Гиппократа, – ответил я, поднимаясь со скамьи, на которой ждал последние полчаса.
День в целом не задался. Сразу после прилёта шлюпа мы погрузили Герба и отправились прямиком в поместье. Я сопровождал Гену, чтобы убедиться, что он останется жив до допроса, а Василий разбирался с камерами и записями на кристаллы, чтобы сформировать доказательства.
Романа в доме не было, к деду с пустыми руками мне идти не хотелось, вот и пришлось ждать, пока закончится операция. К счастью, Строгонов обернулся быстрее, хотя довольным его назвать было сложно. И теперь, дождавшись положительного результата, я вместе с денщиком и наставником, наконец, отправился к Мирославу.
– И что же вас так задержало? – спросил с едкой ухмылкой граф, сидящий в рабочем кресле, обложенный подушками, в домашнем махровом халате поверх мягкого полуделового костюма. Странная смесь, хоть я и понимал её происхождение. – Внук уже почти четыре часа дома, а ко мне всё никак не заглядывал. Или я у тебя в опале?
– Не хотел беспокоить без веской причины и доказательств, – ответил я, подойдя ближе и активировав третий глаз. – Кажется, вы и вправду идёте на поправку, дед. Хотя я бы от перехода в подобный рабочий график советовал воздержаться.
– И на кого тогда неотложные дела оставить? Роман и так зашивается на трёх должностях одновременно. Как бы чего не учудил от загруженности или невнимательности, – покачал головой Мирослав, не слишком довольно воспринимая мой деловой подход. – Но раз вы привезли этого мальчика, значит, вам есть что сказать в своё оправдание? Насколько я понимаю, пострадал он именно в бою с тобой, Александр?
– Это сложный вопрос, хотя в этом деле вообще простых не будет, – ответил вместо меня Строгонов. – После распространения наркотиков на территории училища и подозрений в отношении главного врача мы решились на нарушение протокола и установили камеры прямо в приёмной палате и кабинете доктора.
– Ордену это очень не понравится, – поморщился Мирослав. – Это хоть того стоило, или мы нарываемся на конфликт зря?
– Я привёз запись. На мой взгляд, мы можем предъявить им обвинение в покушении на жизнь вашего наследника, но видео в доказательство лучше не прикладывать, – проговорил Василий, передав с этими словами кристалл графу. Пока Мирослав вставлял его в устройство чтения, я заметил, как едва заметно трясутся руки старика, всё же он не вернулся в норму.
А дальше мы стали свидетелями разговора Геннадия с новым врачом. И ещё нескольких выборочных посещений. Затем на проекторе появилось изображение одной из палат, где врач сам, лично, вкалывал Гербу препараты, не числившиеся в общем хранилище. Так что доказать, что именно у парня в крови, можно было только после анализов. Вот только всё это было… неубедительно.
– Итак, подведём итоги, – проговорил Мирослав, откинувшись в кресле. – Во-первых, доктор паренька ни к чему не принуждал. Более того – даже отговаривал, хоть и не особо рьяно. И именно это, скорее всего, покажет допрос с менталом. Во-вторых, запись совершенно ничего не доказывает – на ней только обычные действия врача. К тому же она сделана в нарушение закона и договоров с орденом. Ну и наконец, в-третьих, и последних, нам совершенно нечего им предъявить.
– А как же прошлые показания Болгарской княжны? Как же распространение наркотиков? – нахмурившись, спросил я.
– Ты, кажется, не очень понимаешь, куда предлагаешь нам лезть, – едко усмехнувшись, проговорил Мирослав. – Это ОРДЕН, мальчик. А не какие-то там заблудшие наркоманы-одиночки, и даже не преступная шайка. Орден владеет всеми больницами, полевыми госпиталями и университетами по медицине.
– Стоит им только подумать, что ты собираешься ущемлять их права – род лишится всей поддержки. Не только в быту, но и на войне. Некому будет лечить раненых, некому ухаживать за больными или останавливать эпидемии, – доходчиво объяснил граф. – Если тебе этого мало, подумай обо всех тех, кто лишится врачебной помощи на наших землях. Даже фельдшеры и ветеринары – служат ордену.
– Как они могут служить ордену, а не стране или роду, если располагаются на нашей территории? – удивился я. – Я о подобном, конечно, слышал, но поверить в это выше моих сил. Что они будут делать, если мы просто возьмём и лишим их всего финансирования?
– Кто «мы»? Род? – невесело хмыкнул Мирослав. – Для них это ни на что особенно не повлияет. Просто уйдут в другие земли. Ну а если вдруг представить, что по какой-то неведомой причине нам решит помочь император, больше того, вдруг поддержит всё дворянское собрание и боярский совет – врачи просто перестанут работать на территории России. Полгода – ровно столько продержалась Англия, когда король Георг Семнадцатый Беспалый попытался взять орден Асклепия под контроль.
– И что с ним случилось? – спросил я.
– Умер, после того как ему отрубили вначале пальцы, потом кисти, а затем и руки по локоть, – проговорил Мирослав. – Не врачи, естественно, а взбунтовавшиеся против него придворные. Слишком уж много стало смертей среди новорождённых и детей. Небольшая эпидемия, совершенно не затронувшая Уэльс и Ирландию, поддерживающих медиков, и вот государственный переворот прошёл почти бескровно.
– Потрясающе. Выходит, они что, надгосударственный орган власти? – недоверчиво спросил я. Это же покруче ООН. Правда, те вроде боролись за мир во всём мире, а эти готовы пожертвовать сотнями тысяч жизней, чтобы в их кормушку не лезли. – Но есть же частные врачи? Какие-нибудь отщепенцы от ордена. Не может быть, чтобы вообще все доктора слушались одних людей.
– Так, они и не слушаются. Просто крепко держатся друг за друга, – пожал плечами и тут же поморщился от боли Мирослав. – Есть и отщепенцы, и гении, которым позволяют открыто практиковать то, что они сами хотят. Но, как и любой орден, они в первую очередь заботятся о своих членах и своих интересах. Лучшие их клиники словно крепости. Разве что армию им держать запрещено.
– Но это не мешает им нанимать дарников в резонансных доспехах и даже лёгкие бронеходы, – заметил Строгонов. – Правда, из воздушного флота у них исключительно лёгкие шлюпки для быстрой доставки пациентов в больницу.
– Да, тяжёлые корабли они иметь не могут. Как и владеть банками и производствами. Это общее решение на уровне договора меж странами, и по большому счёту только оно позволяет держать Асклепия в узде, – устало выдохнул Мирослав. – Но я не уверен, кому подчинится команда моих летающих госпиталей, если я отдам приказ, противоречащий интересам ордена.
– Вот же… жопа, – проговорил я, понимая всю глубину ситуации.
– Не выражайся, молодой человек. Это недостойно юноши благородного происхождения. Мат, если его использовать не к месту, лишь теряет свою ценность, – заметил Мирослав, чуть улыбнувшись. – Мы не пойдём на конфликт с орденом. Более того, даже намекать на него не станем. Но… главе ордена в регионе я позвоню.
– Позвонишь? – удивлённо спросил я. – И что скажешь? Может, попросишь?
– А только это я и могу, – недобро посмотрев на меня, проговорил Мирослав. – Просить и торговаться. Если ты ещё не понял – ни у меня, ни даже у императора власти над ними нет. Хотя рычагов влияния хватает. Но давить на орден не лучшее решение, к тому же они не однородная структура, хоть и придерживаются своих.
– Прошу прощения, ваше сиятельство, но, возможно, сто́ит поднять те документы, которые мы получили во время облав? – спросил, нахмурившись, Строгонов. – Мы же тогда много чего нашли, совсем не доброго.
– И что нам с этого толку? – отмахнулся Мирослав. – Нет, придержим пока. Это такая вещь, не знаешь, когда пригодится. Пара десятков наркоманов, да ещё и в нашем заведении, это скорее позор нам, чем ордену. Это мы не сумели наладить контроль, так что скорее придётся свалить всё на этого мальчика… как его?
– Геннадий Беляков. Его раньше прочили в преемники Романа, – не сумел сдержать я улыбку, когда граф недовольно поморщился. – А теперь даже не знаю. Судя по записи, он нас чуть ли не во всех смертных грехах винит. Продали, предали… знатно его против рода Суворовых настроили.
– Им даже стараться особенно не пришлось, – ответил Мирослав. – Надо было его угомонить раньше, пригреть… да руки не дошли, один слишком колючий молодой человек отнимал всё внимание. Но сейчас парень будет под защитой рода, приспособим его куда-нибудь. Благо он дарник не из последних…
– Боюсь, ваше сиятельство, что не выйдет, – чуть поклонившись, проговорил Василий. – Во время сражения Александр разбил его резонатор, используя шило. Но у него выхода не было, если бы не это – парень не остановился бы, продолжил бы сражаться до самой смерти.
– Вот как… значит, мне ещё и за поломанный алмаз перед конторскими отвечать, – вздохнул Мирослав. – Нам очень повезло, что в данный момент мы у императора на хорошем счету, иначе эти мелкие неурядицы вполне могли бы превратиться в неразрешимые проблемы.
– А наш император не как этот Георг? Разве не свита управляет королём? – удивлённо произнёс я.
– Свита делает короля, не управляет, – поправил меня Мирослав. – За Петром бо́льшая часть рода Морозовых, Долгоруких, Юсуповых и многих других влиятельных семей. Мы лишь одни из многих. Но в то же время личная сила государя очень значима. Он один из немногих реальных обладателей первого ранга. Некоторые даже считают, что он вне категорий. К счастью, ситуаций, где пришлось бы показывать такую силу на его жизненном пути, не представилось.
– И всё же именно вы с Долгоруким закрыли его от покушения, – заметил я, взглядом показав на увечья. – И заплатили за это немалую цену.
– Там были не только мы, бо́льшая часть гвардейцев просто погибла на месте. А мы… скажем так, это наш долг, прикрыть императора своими телами, если больше мы ничего сделать не можем, – не слишком довольно проговорил Мирослав. – К тому же кто мог знать, что эти твари создадут… подобное.
– Можно хоть немного подробностей, чтобы понимать, с чем мне, возможно, придётся иметь дело? – поинтересовался я. – А то в училище ходит море слухов, но никакой конкретики.
– Незачем тебе об этом думать, потому что не будет ничего подобного в твоей жизни, – отмахнулся Мирослав, но тут же поднял ладонь задумавшись. – Но с твоей удачливостью и незамутнённым везением попадать в абсурдно опасные ситуации, может, и есть смысл. Умудрился же ты при контроле службы безопасности быть дважды похищенным?
– А… то есть это теперь не их провал, а моё везение? – протянул я, и сидящий рядом Строгонов резко закашлялся.
– Считай, как знаешь. Выводы были сделаны, виновные наказаны, – ответил Мирослав, с кривой ухмылкой посмотрев на денщика. – Культ «Детей Господа» завербовал одного из секретарей государя. Ординарца княжеских кровей, наследника рода Штольц. Ему промыли мозги, выкачали внутренние жидкости, насытили жидкой взрывчаткой и заставили прийти во дворец на совещание министров.
– Живая бомба? – ошарашенно проговорил я. Даже для меня, человека с достаточно богатой фантазией, это было за гранью добра и зла. – А что его родственники? Свидетели?
– Мертвы. Их использовали в ритуале, подвесив за ноги, вскрыли горло и кровью начертили пентаграммы по всему особняку. Оставшиеся дальние родственники ни в какую не хотят приезжать в Петроград, – ответил Мирослав. – Предпочитают оставаться в Германии. Хотели особняк продать, но фото просочилось в прессу, так что вряд ли это проклятое место теперь кто-то купит.
– Ну, смотря, какая у него цена будет, – проговорил я, делая себе пометку. Бароном я ещё не стал, и все шансы, что и не стану, а вот недвижимость для моих собственных нужд очень может пригодиться. Особенно если она стоит существенно ниже рынка. Нужно только выждать, пока зарубежные владельцы вконец отчаются продать дом. Как раз полгода-год у меня есть.
– Цена… есть вещи, которые невозможно купить ни за какие деньги, – покачал головой Мирослав. – Ты должен это усвоить. Дворянская честь, репутация – это не то, чем можно разбрасываться даже в мелочах. Возьмём для примера тот же особняк, сейчас он прочно ассоциируется с культом «Детей Господних». Если ты его купишь и заселишься в него, вначале тебя будут считать храбрецом и человеком без предрассудков. Затем через совсем короткий промежуток времени, пойдут слухи о том, что ты можешь и сам быть связан с культом. Поверь, люди легко верят в такую чушь.
– И что дальше? Умные люди не купятся на подобную ложь, – поморщился я при мысли о развеявшемся идеальном плане обогащения.
– Умные как раз не пренебрегают даже такими мелочами. Все противники культа сделают у себя пометку. Начнут внимательней присматриваться к слишком быстро взлетевшему юноше. И те, кому надо, увидят… тебя. Во всей красе, – усмехнулся Мирослав, раскрытой ладонью ткнув в мою сторону, словно взвешивая. – Слишком быстро возвысившийся, слишком удачливый, слишком…
– Они и так обратят внимание, уже обратили, а после турнира будут смотреть ещё тщательней. Но пока они думают о других причинах, а стоит им только дать повод, и количество твоих врагов может резко вырасти, – подытожил граф. – Культ в столице ненавидят не многим меньше, чем бомбистов и смутьянов.
– Спасибо за науку, ваше сиятельство, – задумчиво поблагодарил я. – С такой точки зрения на проблему я не смотрел.
– На здоровье, – отмахнулся Мирослав, будто это ему ничего не стоило, но я успел заметить лёгкую улыбку. – Кто ещё может научить молодых, как не старики? Не денщику же пенять за твоё воспитание. А раз уж ты выиграл, закончил отборочный этап и твёрдо решил продолжать участие в турнире, останься сегодня на ужин. Давненько мы не сидели за столом всей семьёй.
– Как скажете, ваше сиятельство, – ответил я, понимая, что за ужином могут обсуждаться вещи, которые в иных обстоятельствах я не услышу. Не тот круг общения у меня пока что. Приходится обходиться данными из сети, уроками по политэкономии и собственными выводами, которые часто сильно искажены прошлым опытом.
До ужина оставалось ещё несколько часов, но отдохнуть не вышло, да я и не собирался. Правда, предпочёл бы вернуться к тренировкам и медитации, а пришлось заниматься нарядом для ежедневного ношения. Портной, вызванный для этого, измерял меня с головы до пят, цокая языком и делая пометки в небольшом блокноте.
– Потрясающе, вы так выросли, молодой человек! – чуть гнусавя, проговорил портной, явно имеющий хорошие еврейские корни. – Если бы я не знал вашего денщика и не узнал шрама, сказал бы, что передо мной совершенно другой человек. Хотел бы я сказать: «как быстро растут чужие дети», но вы уже далеко не ребёнок.
– Благодарю, – краешком губ улыбнулся я, думая совершенно о другом. Какой ещё шрам? Я своё тело знал прекрасно и видел его с разных углов, но спереди никакого шрама не было. Значит, сзади?
Дождавшись, пока портной снимет мерки и выйдет, я развернул тройное зеркало, так чтобы увидеть собственную спину, и с удивлением обнаружил два шрама-близнеца, у позвоночника под лопатками. Ровные, почти исчезнувшие и явно старые. Странная метка, особенно учитывая, что с внутренними органами у меня всё в полном порядке. Ничего не вырезано, да на этом уровне и нет таких вещей, которые можно удалить.
Лёгкие, сердце, пищевод… чакра «звука». Поняв это, я вздрогнул, ещё раз ощупав спину, глядя в зеркало. Нет, чуть не совпадают по высоте, но разве что чуть… Только – зачем? Да и не чувствовал я никакого отклонения. Нет, вряд ли это неестественное состояние. Хотя… чёрт его знает, что думать. Слишком мало сведений.
В другой ситуации я бы попробовал пройти всестороннее медицинское обследование, может, даже лёг бы в больницу. Знать своё тело и регулярно проходить врачей – обязанность каждого взрослого человека. Даже если он не перестал бояться врачей, а не только счетов за их посещение. Вот только сейчас к ордену Асклепия я ни ногой.
– Отлично, просто отлично, – проговорил портной, вернувшись в комнату с планшетом. – С замерами мы закончили, теперь следует подобрать верный фасон. Ваши старшие родственники довольно консервативны в этом вопросе, но, может, с вами мы сумеем пройтись по более модным фасонам.
– Боюсь, учитывая ситуацию, я тоже предпочту быть консервативным, – улыбнувшись, проговорил я, глядя на помрачневшего мужчину. – Меня вполне устроит два комплекта кадетской формы из чуть более удобных материалов… если есть возможность, с защитными элементами.
– Таки не учите меня шить, молодой человек, – фыркнул портной. – Что на прошлых, что на этом – подложка из огнестойкой, ударопрочной ткани. Пулю, может, остановит не каждую, но от шального осколка или ножа защитит. Я так всей семье Суворовых уже сорок лет шью, а до того – мой отец и дед вставляли стальные пластинки. Но технология не стоит на месте…
Портной бормотал что-то ещё, скорее себе, то возмущаясь судьбой, то радуясь своей в ней роли. Но от меня не отстал, пока мы не подобрали три приталенных костюма. Да, всё та же полувоенная форма, отверни воротник, застегни на спрятанную молнию, и вот у тебя уже не просто китель, а полноценная куртка без цепляющихся элементов. Как раз под бронежилет, или как их здесь продолжали наименовать, кирасу.
Я даже сумел порадовать старого еврея, когда вспомнил, что у меня впереди встреча пусть и не при дворе, но вместе с княжной Ингой. Ну и девушке заодно написал, уточнив, что она наденет, и потратив несколько минут на подбор наиболее удачной цветовой гаммы.
Конечно, никаких джинсов, камуфляжных или кожаных курток. Но против хорошего костюма будет только тот, кто носит фабричные изделия, а не пошитые на заказ. К счастью, теперь у меня была не только возможность, но и жизненная необходимость одеваться в соответствии со своим титулом и тем положением, которое я планировал занять в столичном обществе. Пусть пока я и делаю лишь первые шаги к этому.
Рассчитывая на тихий семейный ужин в узком кругу, я оделся соответствующе. И дед Мирослав, не изменивший халату поверх костюма, был с моим выбором согласен. Но стоило появиться в небольшой гостиной дамам, как я почувствовал себя не в своей тарелке. И если хозяйка поместья, графиня Суворова, ещё придерживалась своего делового стиля, то Ольга была одета так, будто собралась на коктейльную вечеринку.
Ну, или просто на блядки.
Вот только что-то мне подсказывало, что шикарное красное платье с глубоким декольте и разрезом, идущим до середины бедра, предназначено именно для моего взора.
Не знаю, что именно взбрело в голову Ольге. Может, сыграло свою роль её женское одиночество. Может, то, что она была выдана за мужчину, которого так и не познала. А может, всё было куда проще и банальней, и она решила поиздеваться над подростком, резко набравшим массу и находящимся в стадии гормонального роста. Мне на это было наплевать, как и на неё в целом. Если бы не поведение девушки за столом.
– Всем приятного аппетита, – пожелал я и, выждав для порядка, приступил к трапезе. Было довольно проблематично не наброситься на еду по привычке, выработанной в училище, а есть спокойно и размеренно. Но хоть пища оказалась достаточно привычной – никаких рябчиков с ананасами и прочих непонятных излишеств.
Наваристый борщ, в котором мяса было больше, чем капусты, да ещё и со свежей, а не пастеризованной сметаной. Чёрный гречишный хлеб, настоящий, вернее, толстая лепёшка с хрустящей корочкой. Картошка с котлетами и подливой. А на десерт, или скорее закусь, миниатюрные блинчики со сметаной и икрой. Мужчинам поставили запотевший графинчик с беленькой и хрустальные рюмки. Мне же пришлось обходиться морсом. Но поесть нормально мне не дали.
Стоило всем чинно приступить к трапезе, как что-то тронуло меня за ногу. Вначале я подумал, что это кошка, но, когда прикосновение начало подниматься по голени, стало понятно – это развлекается Ольга. Мне удалось сохранить самообладание и продолжить есть с невозмутимым лицом, девушка же стреляла в меня глазами, томно улыбаясь, и помешивала ложкой суп.
– Прошу прощения, но ваша кошка совсем от рук отбилась, – проговорил я, скинув стопу Ольги, когда та положила мне ногу на колено и начала двигаться к паху. – Надо, наверное, её на улице держать.
– Что? Какая ещё кошка? – удивлённо посмотрела на меня Людмила. – Может, в вашем училище и держат животных, но в нашем доме справляются без них.
– У супруги аллергия на шерсть, – заметил Мирослав. – Так что мне, можно сказать, повезло. Обходимся без дорогих соболиных шуб. Разве что из искусственного меха, для порядка.
– Да, тебе со мной очень повезло, дорогой, – вежливо улыбнулась Людмила.
– Жаль, на золото, платину и бриллианты аллергии нет, – тяжело вздохнул граф, явно чтобы поддержать беседу, и из вежливости я улыбнулся вместе со всеми.
– У нас в училище таких кошек и в самом деле полно, – продолжил я. – Лезут, куда не просят, некоторые даже утверждают, что благородной крови.
– Кошки? – уточнил Мирослав.
– Кошки, – кивнул я. – И их хозяева.
Ольга, поняв намёк, второй раз лезть не стала, но, когда за невинными беседами мы перешли к десерту, а мужчины хапнули по одной, потребовала себе клубники.
Поставив перед собой тарелку с крупными красными ягодами, Ольга макала их в сметану, а затем собирала её пухлыми губками. Делала она это так артистично и со вкусом, что даже Роман, прибежавший на ужин в последний момент, сглотнул слюну и что-то пробормотал.
– Да, ягоды зимой – это шикарно, – вздохнул я, и Ольга победно улыбнулась, прежде чем я продолжил: – Но бананы смотрелись бы лучше.
– Бананы? – не сразу поняв, в чём дело, пробормотала Ольга. А вот Мирослав с Романом меня явно поняли, заухмылялись и тут же хряпнули ещё по одной. Людмила же прикрыла глаза, чуть подвинулась к Ольге и прошептала ей несколько слов на ушко.
– Банан? Куда? – не веря, проговорила девушка и почти сразу получила несколько добавочных комментариев. Щёки княжны Меньшиковой вспыхнули, она резко отодвинула стул и, не попрощавшись, удалилась.
– Хорош! – усмехнувшись, заметил Мирослав. – Слова не мальчика, но мужа!
– Скорее малолетнего извращенца, – покачала головой Людмила. – Вы бы занялись его воспитанием, господа, а то ляпнет что-то подобное на людях, позора не оберёмся. Пойдут о нас слухи как о… хотя, впрочем, о чём я? Они и так ходят с самого основания рода. «Тупые солдафоны» и «псы царя», сколько я ни прилагаю усилий, чтобы развеять эти предрассудки, ни меценатство, ни… пойду утешу девочку.
– Можете передать ей от меня извинения, хотя ничего такого я не сказал, а всё, что она неверно истолковала, исключительно следствие её испорченности, – проговорил я, чуть кивнув. – Хотя странно, что ей пришлось что-то объяснять… мне казалось, благородных девиц учат половому воспитанию.
– Возможно, она прогуливала уроки, – пожав плечами, сказал Роман, едва скрывая усмешку. – А может, просто не поняла, о чём речь. Ты бы про огурцы ей сказал, ну, или на худой конец – перец.
– Ага, острый красный перчик. И в самом деле – худой и мелкий, – хохотнул Мирослав. – Хотя бананы, они тоже разные бывают…
– Ох, мужчины, – вздохнула Людмила поднимаясь. – Хорошего вечера, господа. Увидимся утром. Дорогой, не налегай на водку.
– Да тут наляжешь… – помрачнел граф, к третьей стопке даже не притронувшись.
А вот Роман, явно после тяжёлого трудового дня, смахнул её и тут же закинул в рот крохотный блинчик. Я не удержался и тоже съел пару блинов, они были просто восхитительны и таяли во рту.
– Говоришь, девки лезут? – усмехнувшись, спросил Мирослав, когда отпущенная служанка, поклонившись, вышла из гостиной. – И какие, интересно узнать? Я про тех, что утверждают про свою благородную кровь.
– Вам ли не знать, ваше сиятельство. Уверен, после прошлых провалов служба безопасности отчитывается о каждом мало-мальски серьёзном происшествии. А уж о девушках и вовсе докладывает с подробной характеристикой, – ответил я, совершенно не смущаясь вопроса.
– Куда они денутся, конечно, докладывают. Но времени всё читать у меня нет, а выжимку каждый день… – отмахнулся Мирослав. – С Лисицыной у тебя всё серьёзно? Думаешь её всю жизнь за собой таскать?
– Ангелина… боюсь, у нас всё серьёзнее, чем просто влюблённость. Но она разумная. Понимает, что взять её в жены я не смогу, – чуть поморщившись, сказал я.
– Теперь можешь. Не первой, конечно. И даже не второй… – заметил Роман. – В этом государь нам, мужчинам, сильно подсобил.
– И много уже таких браков? – спросил я с усмешкой. – Уверен, единицы особенно проштрафившихся, да какие-нибудь отщепенцы. Пока сам государь не покажет пример народу – многожёнство будет признаком маргинала. Уж проще супругу в монастырь отправить или даже в другое крыло дворца, запереть там на девять месяцев, а потом заявить, что она родила ребёнка.
– Некоторые так и делали, даже подбирали любовниц с тем же оттенком глаз, кожи и волос. Но сам понимаешь, всегда есть нюанс, – усмехнулся Мирослав. – Старых родов с хорошим резонансом во всём мире по пальцам одной руки пересчитать можно. Когда действия армий зависят от того, как поведёт себя верхушка, а владеющим приходится сражаться в первых рядах – риск очень велик.
– Ну, зато отсиживаться в штабе, наблюдая, как чужие дети гибнут на фронте, у аристократов не выйдет, – усмехнулся я. – И полкам идти на смерть проще, понимая, что батька-командир поляжет вместе с ними, а не за спинами.
– Да, стратегию войны это поменяло, – кивнул Роман, тяпнув ещё одну.
– Зато, говоришь? – пробормотал Мирослав. – Нет такого рода, который не терял бы детей как в мелких, так и в больших конфликтах. Польза же и в самом деле есть, хотя, я бы сказал, иная. Крупных боевых столкновений стало меньше. Когда убивают чужих детей, это всегда проще, чем своих…
– Да, жаль только, совсем конфликтов это не прекратило, – поморщился я. – Власть важнее чужих жизней?
– Сказал мальчик, не успевший окончить военное училище, а уже закопавший… сколько? Человек десять? Пятнадцать? И это, не считая покалеченных физически и морально, тех, чьи судьбы благодаря тебе поломаны навсегда, – криво усмехнувшись, проговорил Роман, вертя в руках хрустальную стопку. – Тот же Геннадий, чем он тебе мешал, что ты его в кому отправил?
– Вы не в курсе? Отчёт не читали? – зло уточнил я.
– Он только вернулся, увидел, поди, в выжимке строку, а погружаться… некогда, – проговорил Мирослав. – Рома, твоему парню орденцы влили наркоту по его собственному желанию. Убедили его в том, что Суворовы его кинули на произвол судьбы, обманули, вот он и пошёл вразнос.
– Из него вышел бы отличный гвардеец… а теперь что? – поморщился Роман.
– А теперь он будет жить, а не умрёт от внутреннего кровотечения, как хотели служители Асклепия, – заметил я, повернувшись к дядьке. – Его подставили, а до этого травили учеников наркотой. Да вы же сами в курсе, отчёты о прекращённом расследовании читали.
– Выжимку, – кивнул Роман. – Когда отец сможет вернуться в генеральный штаб? Надо хоть одну дыру заткнуть, а то я не справляюсь с твоими старыми интриганами. Всё время кажется, что они меня переигрывают. Сплошная недосказанность, какая-то подковёрная борьба, ужимки, полунамёки… устал я от этого.
– Держись, сынок, маршалом будешь. Если всё закончится удачно. А даже если нет, останешься главой гвардии его императорского величества, – проговорил Мирослав, подбадривая сына, но и в этой фразе мне послышалось то, чего так боялся Роман, – недосказанность.
– Раз уж разговор пошёл о политике, что скажете о свадьбе Екатерины и Гавриила? – решил взять я инициативу в свои руки. – Говорят, это сильно поднимет её шансы вернуться на престол, к тому же уже добавило легитимности в глазах высшей аристократии. Она может вернуться?
– Вряд ли… – проговорил Мирослав не слишком уверенно.
– Если эта змея снова получит власть, она всю страну в крови утопит, – с гримасой ненависти проговорил Роман. – Её приказы… нет, если она хоть сунется обратно, я своих парней сдерживать не стану.
– Не забывай, что «твои» парни – мои вассалы. Покуда я глава рода, мы будем служить империи, а не творить военные перевороты, – отчеканил Мирослав, но, выпрямившись, тут же скорчился от боли. Всё же до выздоровления ему было очень и очень далеко.
– А разве предыдущий переворот стал бы возможен без Суворовых? – удивился я. – Мне казалось, что ударные силы…
– Не стоит об этом болтать при посторонних, но даже если бы мы не ударили пальцем о палец – ничего бы не поменялось, – нехотя ответил Мирослав. – Даже если бы мы бросили все силы против избранного дворянским собранием и советом бояр императора, продержались бы на пару часов дольше.
– Потрясающе, – пробормотал я, прикрыв глаза. – А император, получается, об этом если и знает, то больше рассчитывает не на силу, а на преданность. И ресурсами род снабжает, и власти больше дал… может, он ещё и брак Романа поможет устроить.
– Уже пытался, дважды, – криво усмехнулся Мирослав. – Но в текущей ситуации… Мы пообещали государю, что как только непосредственная угроза жизни Роману уменьшится хоть в два раза – так сразу. Оставлять ещё одну молодую вдову, не получившую даже своей первой брачной ночи, нехорошо.
– Так себе оправдание. Уверен, и Пётр так же думает, – заметил я.
– Всегда говори «его величество», «государь» или «император». Даже в уме, – поправил меня Мирослав. – А то оговоришься не с теми людьми, и может получиться очень нехорошо. Ещё подумают, что мы тебя так научили… союзы и из-за меньшего неуважения распадались, тем более сейчас. В общем, ты меня понял. Кое в чём Людмила права, тебя уже сейчас необходимо готовить к выходу в высшее общество.
– Кстати, об этом. Не знаю, попалась ли вам эта информация в сводках, но вчера княжна Инга Лугай-Ляпицкая позвала меня на закрытый молодёжный вечер, – проговорил я, внимательно наблюдая за реакцией мужчин. Роман чуть вздрогнул, а Мирослав лишь сжал зубы и тяжело вздохнул. – Как я понимаю, у вас остались сомнения в её лояльности текущему императору.