Литературный Феникс
Аксиома
Промчались Июнь и Июль, даже не помахали веткой на прощанье. Смотрю: и Август скрылся за поворотом. Я за ним. А там меня Сентябрь поджидает. В дождевике, в калошах, с зонтом.
– Ты что? Неужели сразу дождь? А где же Бабье лето? – взмолилась, схватила его за полу плаща.
Сентябрь раскрыл щелчком зонт, я отскочила, испугавшись, а он поковылял, шлёпая калошами по лужам…
Чувствую: мне на плечо опустилась чья-то рука. Обернулась… Октябрь стоит. Красавец: пиджак коричневый, брюки зелёные, галстук золотистый. А в руках ветка красной рябины. Приглашает:
– Пошли гулять по Бабьему лету.
Пошла. Под ногами листва шуршит, в ней солнечные зайчики скачут. Ветер носится в кронах деревьев, дождь из листьев устраивает. Листопад… Я вся такая мечтательная…
Вдруг меня обгоняет Ноябрь. Протягивает букет хризантем, с днём рождения поздравляет. Эх ты! Напомнил всё же о моих годах! Цветы свежим морозцем пахнули…
Слышу: хрустит что-то. А это Декабрь по первому снежку спешит. Старичок, а бодренько так припустил, ёлку на плече несёт, сетку с мандаринами… Снег, горки, карусели, подарки… Словом, Новый год пришёл. Пока я со снежинками кружилась, по сугробам с Январём бродила, кружевом на ветках любовалась, Февраль подоспел. Весь в серебре, льдинками сверкает на солнышке, но тоже немолод.
Думаю, подожду Март, а он тут как тут. Идёт важно, подснежники разбрасывает, цветы букетами раздаёт… Птицы поют, трава в скверах сквозь снег пробивается, листочки на деревьях появляются. Воздух свеж, чист, ядрён. Хочется дышать глубоко, всей грудью. Вдруг:
– Привет!
Это Апрель пришёл. Улыбка что солнце играет.
– Проходи, проходи! Здесь Май ждут! – раскатилось майское эхо.
Громыхнул Май грозой. Зонтом меня прикрыл и пролился тёплым летним дождём. Шатёр из радуги раскинул, тучи разогнал, солнцем брызнул.
Я так обрадовалась! Сарафан ситцевый надела, венок из полевых цветов сплела и пошла по Лету…
Опять началось… Промчались Июнь и Июль, даже не помахали веткой на прощанье. Смотрю: и Август скрылся за поворотом. Я за ним. А там меня Сентябрь поджидает. В дождевике, в калошах, с зонтом…
Всё в этом мире повторяется с удивительным постоянством.
* * *
Мы всё куда-то стремимся. Спешим успеть. Боимся опоздать. Хотим всё увидеть, всё услышать, всё устроить, всё построить, всё открыть, везде побывать… А родители остаются дома. Ждут от нас писем, звонков, оберегают нас от своих проблем, надеются на нас.
А мы едем, летим, плывём, мчимся… Но всё почему-то не в сторону дома. А потом уходит папа. Для нас это неожиданно. Как?! Ведь он всегда был рядом с мамой, со мной – с нами. Помогал советом, опытом, знанием. Короче, помогал. И вдруг… Дом опустел, но там по-прежнему родной человек – мама. Теперь она одна ждёт нас. Мы приезжаем чаще, спешим навестить папино пристанище.
Да и мы стали старше. Теперь мы остаёмся дома, а наши дети всё куда-то стремятся. Спешат успеть. Боятся опоздать. Хотят всё увидеть, всё услышать, везде побывать, всё устроить, всё построить, всё открыть…
Видимо, с возрастом мы стали всё оценивать по-другому. Какое же счастье приехать к маме, обнять её, посидеть с ней на кухне вечером, когда все уснули. Поговорить, повспоминать… Только и остаётся, что вспоминать.
А мама, она и бабушка, и прабабушка, ждёт весточек от своих детей, от своих внуков, от своих правнуков. Радуется их успехам, удачам. Грустит, когда весточек долго нет.
Вот и мы стали бабушками и дедушками, а там…
Всё в этом мире повторяется с удивительным постоянством.
Мария Данилова (Кун Мичээрэ)
Родилась 23 июня 1957 года в селе Шея Сунтарского района Якутской АССР. С 1984 года работает учителем родного языка и литературы. Сейчас на пенсии, живёт в селе Тюбяй. Отличник образования Республики Саха (Якутия).
Пишет сказки для детей, стихи, пьесы, прозу на русском и якутском языках. Член Интернационального Союза писателей с 2019 года. Член Союза писателей Северной Америки с 2021 года. Финалистка международного фестиваля сказов Павла Бажова, конкурса «Открытая Евразия», лауреат конкурса имени Бориса Богаткова, лауреат II степени премии «Наследие литературы XXI века» в номинации «Драматургия». Награждена знаком «Золотое перо русской литературы», медалью «За вклад в пополнение библиотечных фондов».
Сохрани красоту
Отрывок из повести
Был июнь. Начало лета. Ещё не начались ысыахи [43] в наслегах [44]. Кто строил новую изгородь, кто балаган с хотоном [45]. Женщины мяли шкуры, шили новые торбаза [46]. В общем, дел было много. В далёких аласах [47] было спокойно, в одном из них даже с утра было тихо. Там жило всего четверо взрослых людей, и не было слышно ни детских голосов, ни женского колыбельного пения. Наступившая летняя ночь укутала мрачной тишиной одинокий балаган. Старик Сэмэн [48] и его сын с женой давно спали. Сэмэн слегка посапывал, иногда трубно храпела невестка, сын зловеще скрежетал зубами во сне. Григорий встал и начал одеваться, стараясь не шуметь. Когда слегка звякнул ремень, он прислушался. Скрип кровати… старик повернулся на другой бок. Парень опять начал собираться, услышав мирное дыхание. Он подошёл к двери и медленно открыл её. Дверь не скрипнула, не зря он днём украдкой смазал её лошадиным салом… Ещё сделал проверку… Лишь старик почувствовал дуновение свежего воздуха в доме…
Григорий пошёл по росистой влажной траве к темнеющему справа лесу, не чувствуя, что за ним из-за угла дома наблюдает старик. Тот заранее догадался, что парень замышляет что-то, и спал под одеялом, не раздевшись. Сэмэн не спеша пошёл налево к дороге…
Молодой человек взял спрятанные им ружьё, лопату и еду. Потом он вернулся и пошёл налево к дороге. Ночная прохлада приятно взбодрила, и он зашагал легко и быстро. Даже не заметил, как быстро дошёл до курунгнаха [49]. Дело, которое предстояло ему сделать, было очень страшным, и он невольно перекрестился.
А старик, наблюдавший за Григорием в эти дни, знал, что захотел сделать парень, взяв лопату. Он вечером рассказал, как был на похоронах старшей дочери старухи Надёжи.
У Надёжи было две дочери на выданье. Старшая любимая дочь Аксинья была очень придирчива к женихам и стала часто болеть, а младшая Настёна не могла выйти замуж раньше старшей сестры. Аксинья не терпела женихов Настёны, высмеивала их, заставляя плакать свою младшую сестру. И Аксинье ещё не было тридцати, когда она умерла два дня назад. Было ужасно слушать, как старуха проклинала в своём горе младшую, как будто она была виновата в гибели сестры. Чтобы не достались золотые и серебряные украшения младшей, она принарядила в них покойницу. «Зачем тебе, уродине, эти украшения и наряды», – бранила ни свет ни заря свою младшую. Сэмэну было жалко глядеть на неё. Аксинья, побледневшая, выглядела уснувшей и очень красивой во всём блеске золота и серебра даже в гробу. От неё не несло смрадом покойника, и почему-то все любовались её видом, таким смиренным и спокойным по сравнению с тем, какой она была в жизни. Густые ресницы, чёрные как смоль брови, тонкий длинный нос без вздрагивающих от гнева ноздрей, нежный рот, уже не кривившийся от бесконечных капризов, и тонкие пальцы на груди напоминали христианских мадонн в церкви. На пальцах сверкали перстни, переливалось от света золото на ушах и на груди.
Всё это старик с каким-то восхищением рассказал дома своим. Он видел, как прячет глаза Григорий, как от волнения сжимает пальцы рук. Сэмэн начал подозревать что-то. Аксинью похоронили в этом курунгнахе возле её отца, который умер внезапно от болезни несколько лет назад.
Григорий пришёл на кладбище, где было две могилы. Это был сосновый бор, было не так темно, и кресты над земляными холмиками не очень давили на душу. Он воспрянул духом и подошёл к могиле со светлым крестом. Положил аккуратно в ряд свои вещи, которые принёс с собой. Темнота вроде сгустилась, но были отчётливо видны кроны деревьев. Просто казалось, что небо заволокло тучами. Парень вздохнул, глянул с каким-то сожалением на мешочек с едой. Взял лопату в одну руку, а другой перекрестился невпопад. Где-то в лесу закричали птицы. Григорий подождал немного, пока птицы не замолкли. Послышалось скрежетание лопаты по песчаному грунту. Упала выброшенная земля. Постоял, прислушался, затем работа пошла быстрее. Недавно взрытая земля поддавалась легко…
Старик услышал, как лопата ударилась о деревянный настил. Ему захотелось посмотреть, и он выглянул из своего укрытия. Опасаясь, что наступит на засохший сук, осторожно подошёл к могилам. Спрятался за холмиком могилы отца Аксиньи. Не стерпел и начал подниматься, чтобы посмотреть, и внезапно чихнул. Услышав чихание, Григорий встрепенулся. Аксинья как-то вроде пришла в движенье. «Жива», – подумал он. Из глаз девы сверкнули хрустальные слёзы. Григорий осторожно поднял тело и положил наверх. Увидел упавшее с головы украшение и засунул его во внутренний карман летнего камзола [50], затем упёрся в лопату и выпрыгнул из ямы наверх.
Аксинью отнёс подальше от могильной ямы. Затем бросил доски в могилу и зарыл её вместе с гробом обратно. Всё это время часто подходил к Аксинье, трогал руки, лицо. Дева была неподвижна, неизвестно, дышит или нет. Когда работа была закончена, Григорий не знал, что делать. Но потом положил свои вещи в одно место. Взял Аксинью на руки, положил через плечо на себя и пошёл по дороге. Перед ним показалось широкое поле. Он подошёл к росшей возле дороги огромной лиственнице, прислонил девушку к дереву. Аксинья была жива, но бессильна шевелить руками и ногами. Оставив её там, парень вернулся к кладбищу…
Рано утром один парень пастух, проезжавший мимо, увидел девушку и примчался обратно, чтобы сообщить, что покойница сидит возле дороги. Люди быстро поверили запыхавшемуся от страха парню и пришли к дереву. Увидев покойницу, они от ужаса отпрянули, но дневное светило показало, что девушка – не дух её, а настоящий человек, они взяли её на руки и осторожно принесли домой. Её мать Надёжа в это время только проснулась, умывалась и одевалась. Вся её челядь [51] и младшая дочь должны были быть на утренней дойке, и она не беспокоилась из-за их отсутствия. Но, посмотрев в окно, увидела, как люди несут на руках кого-то. У неё вздрогнуло сердце: «Неужели Настёна?! О, горе мне! Неужели осталась без обеих дочек?! О, беда, беда! Зачем проклинала свою младшую…» – и начала причитать. Но услышала краем уха, как люди говорили меж собой: «Аксю, Аксинья…» – и двинулась навстречу…
Сэмэн, зная, что Григорий обязательно вернётся к своим пожиткам, сидел возле них, держа в руках лопату, которую он берёг как зеницу ока. Так и случилось. Увидев старика, парень повернул было назад, но, узнав его, остановился и подошёл к нему. Сэмэн стоял, опираясь на лопату, и сказал:
– Э, племянник дорогой, остановись, расскажи, что ты задумал. Я не воспитывал тебя, чтоб ты покинул меня так нехорошо. Я выполнял завещание моей сестры, только вот невестка и мой сын невзлюбили тебя, в этом я не виноват.
Григорий постоял, как бы сомневаясь в чём-то, вздохнул тяжко и сказал:
– Всё, я не буду жить с ними.
Взял еду, ружьё и пошёл, но, дойдя до дороги, обернулся и, увидев, что старик стоит и глядит ему вслед, крикнул взволнованно:
– Дядя Сэмэн, прощай! Никому не говори, не ищите, я пошёл за своими судьбой и счастьем.
Настя проснулась ночью, взяла свои ранее подготовленные пожитки и вышла из дома крадучись. Никто не волновался по поводу домашних, и все спали крепко после похорон. Да и привыкли, что Настя работает допоздна. Летняя ночь была светла, и девушка пошла по тропинке к реке, где должны были встретиться с Гришей. Посидела среди ив, дожидаясь его. Когда уже рассветало, пришёл Григорий с ружьём за спиной. Оба сели в лодку и отчалили от берега…
Всё это случилось до того, как парень пастух нашёл Аксинью, сидящую возле лиственницы, поэтому никто не увидел их бегство.
Настю искали везде, но не нашли… Надёжа винила во всём воскресшую старшую дочь: это она восстала из мёртвых, чтобы умерла младшая. А то, что Аксинья стала тихой, ещё хуже действовало на неё: она была в ярости от её могильного молчания. Даже то, что старшая дочь ходила как призрак и помогала по хозяйству безропотно, бесило мать. Аксинья недоумевала, как её младшая сестрёнка терпела мать и её капризы. Она во всём винила себя. Зимой, когда приехал свататься грамотный, словоохотливый сынок богача из соседнего наслега, она быстро согласилась и уехала из родного дома. Старуха Надёжа, оставшись без обеих дочерей, вымещала злобу на своих работниках.
А старик Сэмэн рассказал своим домочадцам, что Гриша уехал на золотые прииски. Сын с женой переглянулись между собою с облегчением и сказали, усмехнувшись: «В добрый путь!» А знакомые вскоре перестали расспрашивать.
Настя с Гришей уплыли далеко. Быстрое течение реки помогало им. Плыли целых два дня, давно не было видно знакомых мест… Увидев широкую речку, впадающую в их реку, решили плыть по ней. На третий день они приплыли к одиноко стоящей на пригорке юрте-балагану. Потащили лодку вверх к кустам по песку, чтобы не уплыла ненароком. Потом стали подниматься по узенькой тропинке вверх. Настя зажмурила глаза, ей как-то стало не по себе, её непроизвольная тревога передалась Грише, он перезарядил ружьё… Пошли медленнее и бесшумно. Вокруг стояла странная тишина. Поблизости зажужжали мухи, понесло сладким смрадом мёртвого человеческого тела. В кустах около юрты виднелись ноги в торбазах. Вонь шла оттуда. Настю стало тошнить от этого, она заслонила рот и нос ладонью. Григорий резко распахнул двери балагана. В доме не было никого. Но из-за того, что всё в доме переворошено, раскидано, можно было заключить, что там искали что-то. Настя зашла в дом и прислонилась к стене. Во дворе зашумел ветер. Небо заволокло грозовыми тучами.
Григорий сказал:
– Настёна, нам, наверно, придётся ночевать здесь, – и вышел из дома с ружьём наперевес.
Он подошёл к мертвецу с ветреной стороны. Оказалось, что это была старушка с седыми волосами. На ней были кожаные штаны, как у мужчин, и короткий жилет без пуговиц на бечёвках. Через них выглядывали засохшие груди. Широко раскрытые глаза были затуманены. Григорий нашёл возле дров топор, лежащую за юртой лопату, начал копать яму. Рядом был сосновый лес, и почва была песчаной. Земля поддавалась легко, и он быстро вырыл яму до плеч. Начал покрапывать дождь. Гриша вынес из дома оленью шкуру, постелил на дне. Затем поволок труп и бросил в яму. Увидев, что старушка упала лицом вниз, он взял длинную палку и повернул её. Бедную, оказывается, ударили чем-то сзади. Закопал старушку, бросив на её лицо какую-то ветошь. В то же время ему стало тревожно оттого, что труп ещё был свежим, хотя пролежал под летним палящим солнцем. Он прошёлся вокруг дома. Обошёл с ружьём лес и берег поблизости. Увидев, что из дымохода повалил дым, он прибежал обратно в балаган. Быстро погасил огонь в очаге. Во дворе усилился дождь.
Кто-то закашлялся за дверью. Настя бросилась за спину Гриши. Парень направил дуло ружья на дверь. Она медленно отворилась, и молодые люди увидели старика с мешком за спиной. Он тоже держал в руках ружьё, увидев направленный на него ствол, вздрогнул, и рука с ружьём опустилась вниз. И старик взволнованным и беспокойным голосом тихо и внятно прошептал:
– Гришка, сынок…
Парень с изумлением уставился на вошедшего и, успокоившись, произнёс вполголоса:
– Вы… старец, откуда знаете моё имя?
Старик только тогда увидел за парнем испуганную девушку.
– Не бойтесь, я здешний старик, это моя изба. Не видели мою старушку?
Григорий осёкся, Настёна выдавила из себя:
– Ну, мы… только что…
Старик глянул на горестные лица, в которых была невысказанная жалость, и понял, что случилось что-то непоправимое. Он тяжело опустился на нары. Григорий вполголоса рассказал о том, что они видели и как схоронил старуху. Старик вышел из дома. Через некоторое время вернулся и запер дверь изнутри. Зажёг огонь в камельке, начал чистить карасей. Всё это время он поворачивался к ним спиной, и по тому, как часто подносил к глазам ладони, можно было догадаться, что он плакал. Гриша вспомнил, как плакал по умершей матери, и у него запершило в горле. Он глубоко вздохнул. Старик обернулся и сказал:
– Убийцы не придут в такой кромешный дождь убивать меня. Но осторожность не помешает, поэтому я закрыл дверь. По глазам вижу, вы очень устали и проголодались. Меня зовут Косолапый Михась. Здесь живу давно. Ты похож на моего сына, на нашего единственного сына… Когда вы плыли сюда, то, наверно, увидели крест на берегу. Он похоронен там. Его звали Гриша, Григорий… А вы откуда и куда едете? Откуда родом? Может, я слышал про ваших родственников… – и с какой-то тайной надеждой ласково глянул на парня. Бросил карасей в котелок, засыпал соль.
Григорий заволновался и начал сбивчиво рассказывать о себе:
– Я сирота. Вот решил пожениться и найти своё счастье в других краях. Отца не знаю, но моя мать Харитей рассказала, что мой отец Григорий умер, он был из речки Матта… – и уставился на Михася, как будто увидел только что.
– Ты сидишь на берегу речки Матта, сынок, твой отец… мой сын Григорий. И ты мой внук…
Старик подошёл, погладил по голове Григория и обнял.
– Харитей… Так сказал мой сын при смерти… это, оказывается, была твоя мать… О-о, если бы знал, что родишься ты…
– Дедушка… – Гриша не знал, как себя повести. – Значит, тогда я… бабушку схоронил…
– Да, да, это твоя бабушка. Хорошо, что успел пораньше прийти и схоронить бабушку Дарью. Её звали Дакка, единственная любимая дочь кузнеца Уджурхая… золотых дел мастера… Она вышла за меня… и принесла с собой в приданое золотое головное украшение – бастынга. О, стервецы, дьяволы, они пришли за ним…
– Значит, ты знаешь, кто они?
– Догадался, на что они могли позариться у нас… Видимо, искали, шарились найти это золотое украшение…
– Кто такие?
– Да сыновья брата твоей бабушки.
– Сыновья моего дяди… Кровные родственники… Как их зовут?
– Нельзя, грех… Каждый грешен… Обвинять других, не зная, это тоже грех… Не зная и не видя, не обвиняй… Может, другие… А ну-ка, дети, быстро за еду и спать… Я не смогу уснуть, посижу… Говорят, счастье и горе ходят в обнимку… Потерял свою ненаглядную жену Дарьюшку-Дакку – приобрёл внука и невестку: двоих детей… О, горе и счастье мне привалило внезапно…
Старик расцеловал обоих.
– Кушайте, кушайте, дети мои… Ничего не поделаешь, мёртвый есть мёртвый, а живой есть живой… Будем жить…
Михась с искренней любовью и лаской смотрел на них и не мог налюбоваться. На обоих осиротевших нахлынула такая тоска по этой безграничной любви родителей, что они неожиданно для себя начали плакать… Так и плача, они, проголодавшиеся, начали есть карасей, выпили уху из деревянных плошек. Вдруг Михась прислушался, но не схватился за ружьё, что повергло Гришу в недоумение. Он взял из опаски своё ружьё в руки и весь превратился в слух. Кто-то прошаркался по траве и начал теребить дверь лапами, тихо скулить. Старик сказал:
– О, мой Бахсык пришёл. – Открыл дверь и впустил обмокшего под проливным дождём пса.
Пёс, войдя, стал отряхиваться. Михась нашёл за камельком берёзовую плошку и положил туда обглоданные кости карасей. Пёс обнюхал новых людей, повилял хвостом, покушал и лёг около дверей. Как-то все почувствовали рядом сторожа, прошла тревога. Настя убрала посуду. Мужчины приготовили постель, сходили во двор, приготовили дрова и принесли воду. Дождь вроде перестал, но было сумрачно.
Собака бегала то впереди, то сзади. Потом подошла к могиле, обнюхала и поскулила. Старик подошёл и начал успокаивать пса, они долго сидели рядышком обнявшись. Нары были узенькими, и Гриша с Настей легли нога об ногу валетом. Уставшие люди быстро уснули… Потом Михась зашёл в дом, медленно передвигаясь. Дверь запер.
Молодые проснулись утром, когда уже рассвело. На столе с тремя ножками стояла большая плошка со свежесваренными карасями. В камельке стоял медный чайник. В доме было светло и тепло. Старика и собаки не было. Григорий вспомнил, как похоронил бабушку, постоял возле могилы. Посмотрел по сторонам, вынул из внутреннего кармана камзола бастынга, нашёл разбитые глиняные горшки, выбрал наиболее целый и засунул украшение туда. Немного покопался руками и зарыл в могильную землю. Разровнял, посмотрел по сторонам и зашёл в дом. Настя вышла во двор, налила ему из ковша воду, чтобы он помылся. Девушка разлила по деревянным стаканчикам чай, покушали. Она убрала со стола посуду, начала прибираться в доме. Гриша принёс воды, приготовил дрова. Потом посидели, как будто поджидая кого-то. Парень взял ружьё, вдвоём пошли к речке. Поплыли по течению реки, остановились там, где был виден крест. Поднялись по едва видимой тропинке наверх. Постояли возле креста. Потом Григорий обернулся к речке. Отсюда она становилась извилистой, внизу было видно сквозь прозрачную воду жёлтое дно. Как красива была речка Матта сверху! Григорий с Настей невольно залюбовались красотой окружающей природы. Возле устья речки вился едва заметный тоненький дымок. Дед не мог так быстро добраться до этого места и разжечь костёр… Тогда кто?.. Григорий указал на дымок Насте. А девушка указала в другом месте на две маленькие движущиеся точки. По тому, как они двигались, можно было предположить, что это были люди на конях. А где дед? Как будто отвечая на их вопрос, где-то далеко позади раздался лай собаки…
Настя с Гришей быстро спустились к речке, сели в лодку и начали грести против течения. Но, быстро смекнув, что они проиграют в скорости всадникам, перебрались на другой берег, спрятали лодку в прибрежных кустах. Замели следы прутьями. Летняя жара быстро высушила мокрый след. Сами тоже спрятались. Где-то вдалеке куковала кукушка…
Вскоре появились всадники. Остановились, стали разглядывать следы. Высокий, видимо, был русским: со светлыми соломенными волосами, лицо белое, крупный длинный нос. Одежда хорошая: чёрные сафьяновые сапоги, красная холщовая рубаха, штаны из лёгкого сукна с полосками. Второй был скуластый якут с необыкновенно чёрными большими глазами, которые напоминали кого-то. Торбаза были сверху расшиты геометрическим узором. На нём были такие же, как у другого, штаны. Сверху на голое тело был надет кожаный жилет. Григорий прицелился, потом опустил дуло ружья вниз. Всадники двинулись дальше. Где-то залаяла собака, затем послышался выстрел. Как только всадники исчезли из поля зрения, Гриша сказал, чтобы Настя не высовывалась из лодки. Предложил ей вырыть в песке ямку и оттуда пить воду, если будет изнывать от жары. Ему стало жаль, что не принесли с собой немного еды. Занесли под лодку сухие сучья, листья, забросали песком, листьями и мхом, чтобы не могли заметить. Настя смотрела вслед Григорию, пока тот не исчез из виду. Потом замела следы и залезла в лодку. Григорий подошёл к тому месту, где речка была неглубокой. Он разделся донага и перешёл реку. На другом берегу он оделся, замёл следы на песке, затем, осторожно ступая по камням, пошёл по направлению к балагану. Приближаясь, он осторожно прислушивался к каждому звуку, шороху. Почувствовав близкий запах разгорячённых лошадей, стал взбираться вверх. Сверху увидел их привязанными в кустах. Прячась за деревьями, он приблизился к балагану. Оттуда вышел русский с ружьём, оглянулся по сторонам. Потом подошёл к могиле старушки. Через некоторое время вышел якут, тоже подошёл к могиле. Оба вошли в дом, потом опять вышли. О чём-то тихо и долго переговаривались. Опять зашли в дом. Вышел якут с куском мяса, который отнёс в лес. Вернулся обратно, дверь тихо закрылась. Григорий заподозрил что-то неладное. Нашёл мясо – свежее. Подумал, что за люди могли выкинуть такое мясо? Выкинули чуть подальше от тропинки, чтобы человек не мог увидеть оттуда. Только собака могла разнюхать и найти это мясо, только собака… Григорий вспомнил ту спокойную безмятежность, в которую впали они, когда пришёл Бахсык. Взял мясо и положил в карман. Хотел идти обратно, но услышал хруст валежника. Он весь превратился в слух. Прибежал Бахсык и негромко тявкнул. Стал ластиться. Вскоре показался Михась, который нёс что-то тяжёлое. Григорий пошёл навстречу. Увидев, что дед открывает рот, он дал знак замолчать и показал руками в сторону балагана. Приблизившись, Григорий шёпотом рассказал о пришельцах.
– Это они, – сказал старик.
Григорий изумился, что один из братьев русский по виду. Взяв от старика верёвку, привязал собаку и вытащил мясо, подал его деду. Старик понюхал, хотел выбросить, но передумал, посмотрев на пса. И положил его высоко на дерево. Взял из мешка кусок мяса с костью и бросил его собаке. Пёс остался грызть…
Гриша пошёл за дедом. Тот как-то повёл его по разным тропинкам, и они оказались за балаганом, где не было окон. Дед дал знак остаться. Хотел скинуть мешок с плеч, но передумал и зашагал медленно к двери. Послушал. Потом резко открыл дверь. Прозвучал выстрел. Старик вошёл в дом, второй раз грохнуло ружьё. Кто-то закричал. Вскоре вышел дед. Гриша встретил его на пороге. Вдвоём зашли в дом. Русский был ранен в ногу и вздыхал от боли. А якут сидел с испуганным видом на земляном полу. Увидев Григория, оба расширили глаза от ужаса. Старик со злостью смотрел на русского и, не отрывая рук от ружья, произнёс:
– А ну-ка, говорите правду, я слышал всё, о чём вы разговаривали.
И обезумевшие от ужаса братья рассказали, как убили Григория, дав ему яд. Как взяли всю его пушнину себе и продали, как их мать при смерти рассказала им, что их дед Уджурхай дал дочери Дакке, когда она выходила замуж, невиданной красоты бастынга, и как она умирала от зависти, ревности и горести. После этого они совершенно забыли про сон из-за оставленного тёте золота. И как, приехав сюда, просили тётю дать им это украшение, как та отказала им и они от злости убили её. Потом стали сваливать вину за убийство друг на друга. Русский от боли еле-еле выговаривал слова, но говорил по-якутски чисто, без акцента. Всё это время якут оглядывался на него. Григорий невольно щёлкнул курком. Дед оглянулся, взял откуда-то верёвку и связал обоих по рукам и ногам. Осмотрел внимательно рану русского. Григорий не мог поверить, что эти двое убийц – его родные дядьки. Но вспомнил бабушкины затуманенные глаза, у якута были её глаза. Вывели обоих на двор, Михась вынес раненого на спине. Привязали к разным деревьям. Григорий пошёл к Насте. Старик пошёл в лес, отвязал собаку. Пёс ощетинился и хотел было броситься на связанных, но старик бросил в него палкой. Пёс обиделся и убежал в лес. Михась бросил принесённое из леса мясо в котелок, который висел во дворе, и стал там жарить.
Гриша разделся и перешёл реку, подходя к лодке, увидел следы ног. Вприпрыжку подошёл к лодке, позвал Настю, заглянул в лодку, потом пошёл по её следу. Следы исчезли возле воды. Неподалёку лежал мокрый платок. Григорий снял торбаза и нырнул в воду несколько раз. Потом подошёл к лодке, стал тянуть её к речке, поплыл по течению, убрав вёсла. Он смотрел в глубину вод, вода была чистой, и виднелись камушки на дне реки, хотя было глубоко. Вскоре он увидел лежащего на прибрежном песке человека. Стал быстро грести и вскоре приплыл туда. Быстро волоча за собой лодку, приблизился к Насте. Отпустив бечёвку, очутился возле девушки. Хотел сначала повернуть её, но вспомнил что-то и взял её за ноги и вздёрнул вверх. Изо рта девушки полилась вода. Потом повернул её лицом вверх. Она даже не шелохнулась. Поднял голову, пощупал руки, ноги. От них повеяло холодом. Поднял её за талию. Она повисла на его руках, как ватная кукла. Он завертел её на руках, то ли от злости, то ли от бессилия перед лицом смерти. Он не понимал, почему он так поступает. Наконец поставил рядом на ноги, потом осторожно положил на песок. Как будто сойдя с ума, он, плача, сидел возле неё и вопил:
– Зачем ты меня не послушалась?.. Ты должна была лежать под лодкой до моего прихода!.. Зачем вошла в воду?.. Зачем?.. Зачем! Заче-ем!.. Настюша!..
Несколько раз его сжатые кулаки достигли её груди. Когда опомнился, Настя глядела на него. Не веря своим глазам, он притронулся к её векам, чтобы прикрыть, в это время Настя закашлялась и сказала шёпотом:
– Гри-иша-а.
Парень припал губами к Насте и стал целовать, гладить её. Настя начала вздрагивать от холода. И парень понял, что одежда у обоих мокрая. Он с трудом снял прилипшее платье, отжал и повесил на прибрежные кусты сушиться. Начавшую просыхать свою рубашку тоже бросил на соседние кусты. Вернулся, снял штаны у Насти и опять повесил. Хотел снять свои, но было как-то стыдно. Потом подвинул Настю к солнечной стороне, лёг рядом. И вдруг понял, что она лежит рядом почти голая: увидел её маленькие круглые груди, белое тело, не видевшее солнца. Посмотрел в другую сторону, но всё равно глаза как будто прилепились туда. Маленькие кыабака [52] привлекали своим затейливым узором. Когда девушка уставилась на него, он подвинулся поближе и почувствовал мягкие груди на своём загорелом торсе. Григорий начал целовать Настю с каким-то исступлением…
Старик, мягко ступая своими ногами, осмотрел рану русского ещё раз. Нащупал в его мягких сафьяновых сапогах маленький ножичек, и когда вынимал его оттуда, мужчина быстро шелохнулся. Увидев в его глазах что-то подозрительное, старик начал щупать всю его одежду, но ничего не нашёл.
Заподозрив что-то неладное в его взгляде, Михась проверил верёвки. В это время он ждал внука с невесткой с конями, но что-то они припозднились. Может, что-то случилось с ними? Может, Григорий, переплывая реку, утонул?.. Старик отгонял от себя мрачные мысли. Не стерпел, спрятал ружья, взял своё ружьё. Вылил на сидевших воду из берёзовых вёдер и пошёл своей косолапой походкой по тропинке как бы за водой. Подойдя к речке, бросил вёдра, подбежал к коням. Отвязал одного из них и сел на него, ударил хлыстом и погнал коня по песчаной косе. Увидел след лодки, тянущийся к реке, ещё подальше и саму лодку, к которой шли Гриша с Настей в обнимку. Григорий поднял Настю на руки и отнёс к качающейся лодке…
Высокий всадник был только с виду русским, но на самом деле был рождён якуткой от ссыльного поселенца. Как незаконнорождённого, его невзлюбили родные, из-за упрямства он сделал много диких выходок в детстве, из-за разных шалостей впоследствии был неоднократно привязан к столбу, отхлёстан прутьями, бит кулаками. Он уже приноровился искусно отвязывать себя от верёвок. Сейчас его удерживала только ужасная боль и верёвки в ногах. Он догадался, что старик остался один, что Григорий почему-то опаздывает. И смеялся над стариком, который делал вид, что собирается просто сходить за водой. Только побаивался, что старик заставит съесть отравленное мясо, но он был убеждён, что ничего плохого не случится, потому что тот лечил его ногу. Сейчас он отвязал свои руки, затем ноги и отвязал младшего брата. Младший брат сидел в страхе, что старик отравит его мясом. Поэтому, как только высвободился от пут, подбежал к костру и пнул котелок. И засмеялся, думая, что уже не будет отравлен. Потом они стали искать ружья. Но не нашли, нашли только ножичек. Пошли к речке, нашли только одного коня, на которого сел раненный в ногу, другой взял в руки узду…