Женя Кобальт
Богдан
Я застыл. Это точно было написано моей рукой. Я пролистал тетрадь, нашёл много имён и галочек около тех, с кем удалось расправиться окончательно. Нашёл Аркадия Борисовича – он был седьмым. Страшно расписывать, как я лишил его ног, но из-за болезни он не мог опознать нападавшего в лице меня. Сарай Павла и его самого я поджёг где-то посередине своего дневника. Ульяна находилась ближе к концу. В тетрадь была вложена справка о диссоциативном расстройстве личности, помятая и пожелтевшая от времени. Я не мог в это поверить, но всё становилось на свои места – пропадающие из памяти дни, крики Саши, посещение больницы. Я так и не понял, каковы были мотивы моих визитов и зачем я успокаивал своих же жертв, но я пришёл к осознанию, что я самый настоящий убийца. Психопат, лишающий людей жизни. Шизофреник. Убийца. Безумец, решивший, что может распоряжаться судьбами.
Я лёг в постель и понял, что завтрашний день будет уже не под моим контролем».
Глава 8.
Мне становилось хуже.
Всё, что генерировало мое сознательное и бессознательное, вызывало у меня отвращение, а нелепая кожаная оболочка провоцировала стыд.
Я начал понимать, что я отличаюсь от всех в негативном ключе в тот момент, когда двое одноклассников, формировавших сливки класса, позвали меня на школьный двор.
– Здарова, Богдан. Мы с Андреем тут заметили, что на физре ты неплох в вышибалах, но бросок слабоват. Не хочешь его потренить? – Герман, накаченный и статный паренёк, подозвал меня к себе.
– О, ого, с-спасибо… Я б-бы с радостью… – Я отвечал неловко и не верил, что удостоился внимания самых спортивных и крепких ребят в параллели.
– Ну ты чего, не стесняйся, иди сюда. Встань напротив меня, я буду кидать мяч, а ты лови, – меня окликнул высокий худощавый мальчик с крысиными глазками, Андрей.
Я подошёл. Встал напротив него в стойке с полусогнутыми ногами, ощутив, как на моём лице вырисовывается воодушевление и напряжение. Андрей взял хорошо надутый волейбольный мяч с земли и замахнулся. Он по прямой траектории полетел мне в лицо, и я успел только зажмуриться. Больно. Мяч отскочил и полетел к земле.
– Ой, п-простите, мне надо размяться немного, сейчас всё будет, – когда я поднял глаза на Андрея и Германа, отряхнув с лица грязь, я увидел их гримасы и мне стало по-настоящему страшно. Они смеялись.
Ещё бросок, и снова в лицо. И ещё один, туда же. Сколько бы я не старался, мяч летел прямо в меня, и это просто не могло быть случайностью. Они это делали специально. Андрей кидал мяч Герману, и тот целился мне в лицо. Герман передавал мяч Андрею, и тот также направлял его в мою сторону. Они смеялись и уже скоро принялись кричать: «Жирдяй! Жиробас! Лови же, давай, в чём проблема?»
Я посмотрел на себя по-новому, с отвращением и неприязнью. С каждым годом ненависть к себе вцеплялась всё крепче в мою жизнь. Я никогда не был доволен собой и желал стать кем угодно, только бы не видеть своё отражение в зеркале и не мириться со своим ничтожеством. Я принялся сравнивать себя с другими и решил быть лучшим во всём, чтобы не отчаиваться окончательно. Но и это утешения не приносило.
Помнится мне, как в классе седьмом я ходил на баскетбол, и примерно на пятом месяце занятий нам устроили настоящее соревнование между двумя группами баскетбольной школы. Толпа школьников, человек шестьдесят, с воодушевлением встретила именитого баскетболиста, приглашённого тренером для проведения маленького чемпионата. Было много игр, и одна из них – небезызвестная «американка» или что-то на её подобии. Я ни на что не надеялся, но послушно встал в колонну. Попасть следовало в корзину с линии штрафного броска. При промахе игрок выбывал, и игра продолжалась до последнего участника. Вроде ничего сложного, и я пока неплохо справлялся. Вскоре из шеренги исчезли все мои товарищи по команде, постепенно уменьшалось и общее число игроков. В какой-то момент помимо меня осталось всего несколько человек, а потом и вовсе двое – я и мальчик лет десяти. Настала моя очередь, и, вероятно, мой финальный бросок. Я замахнулся, бросил мяч… и промазал. Лицо исказилось в неловкой улыбке поражения, и я уже собирался отойти, как мой ликующий соперник забросил мяч и также не попал. Мне был дан ещё один шанс, завершившийся триумфом и сладкой победой.
Награждён я был майкой того знаменитого баскетболиста с его подписью, и я видел зависть в глазах столпившихся ребят. Было приятно, и мне показалось, что я даже стал увереннее в себе. Однако стоило мне выйти на улицу и направиться по заснеженным переулкам домой, как меня охватила тоска, чувство собственного ничтожества и безразличия, и я заплакал.
Помимо того, я стал отличником, и теперь каждая полученная четвёрка ужасно ранила и злила меня. Я занимал призовые места на олимпиадах, но не мог отделаться от синдрома самозванца. Я влюбил в себя несколько человек, но так и не стал опытным сердцеедом. Я сбросил немало кило, но вокруг обязательно попадались стройные накаченные тела. Я принялся много читать, но находились и те, по сравнению с которыми мои мысли, словарный запас и кругозор были отвратительно мелкими и незначительными. Моё существование уподобилось игре в пакмана – я успешно преодолевал виражи лабиринта и поглощал приличное количество точек, однако, стоило мне расслабиться или отвлечься, как приведения комплексов и тревог стирали меня в порошок и возвращали к самому началу игры.
Иногда разум подкидывал невзрачные намёки, что все эти мысли безосновательные, что я ложно обвиняю себя в мелочах и не даю себе права на ошибку, но внутренний голос имел больший контроль над моими мыслями и твердил, что я обязан испытывать вину и ограничивать себя от незаслуженного счастья. Я смирялся, закапывался и сочувствовал окружающим, что они меня видят и им приходиться меня терпеть.
