Женя Кобальт
Богдан
Глава 9.
Но всё-таки в моей жизни появился свет, и этим светом была Света.
Она училась в одиннадцатом классе и была меня старше на пару лет. Наше знакомство, причиной которому послужило задорное настроение и посиделки в такой же раззадоренной компании, было спонтанным и скомканным. Случайное сообщение разделило мою жизнь на «до» и «после».
Наше общение начало стремительно развиваться, и для меня это было непонятно – Света была умна не по годам, и казалось, будто бы опережала меня на десятилетия. Она была и до невозможного красивой, по крайней мере так мне казалось – у неё были длинные русые волосы, пронзительные серые глаза и чудесная спортивная фигура. Мы часто сидели в школьной библиотеке, и я смотрел, как её тонкие пальцы перебегают по клавишам фортепиано. Её игра была невероятна, и единственное, чего я боялся, когда Света воодушевлённо подходила к инструменту, так это того, что в этот раз я точно не сдержусь, дам эмоциям волю, и она увидит мои слёзы.
Света много говорила. И я только и хотел её слушать, всякий раз пугаясь окончания диалога и не находя слов на достойный ответ. Мы подолгу размышляли, вернее сказать, она размышляла, а я слушал, и мне думалось, что я не достоин её размышлений, что я не тот слушатель, которого она заслуживает. Когда в голове Светы ткалась нить размышления, я любовался тем, как её изящные черты усиливались возвышенной задумчивостью и взглядом, направленным в недоступное мне никуда.
Я понял, что влюбился. И произошло это быстро и само собой – будто бы рядом с таким человеком невозможно не поддаться этому пленительному и болезненному чувству. Вся моя жизнь зиждилась на наших встречах, и я становился зависимой переменной в одном большом научном эксперименте, где она являлась независимой, на меня неизбежно влиявшей.
Около неё я чувствовал себя ничтожеством, хоть и понимал, что истинное светлое чувство на ненависти не строится. Мне было стыдно за свою корявую речь, за необразованность и непонимание искусства, за приземлённые недалёкие мысли, за дряхлое ноющее тело, за хорошую жизнь, которую Свете, со всеми её тяготами и испытаниями судьбы, иметь бы не помешало. Я без конца удивлялся, почему Света тратит на меня время. Она определённо была одной из тех, кто у противоположного пола пользовался несомненной популярностью, и каждый раз, когда мы вместе проходили по школьным коридорам, практически каждый ученик, будь то старшеклассник или младшеклассник, доброжелательно с ней здоровался.
Я сделал из Светы идола или даже бога, и моё безумие любовью назвать было сложно. По ночам мне чудился запах её духов, и несбыточные фантазии, возвышенные и чистые, провоцировали обжигающие слёзы. Я готов был всюду за нею плестись, и записывать каждое слово, как Прохор, последовавший за Иоанном на остров Патмос. Конечно, я понимал, что божество взаимностью мне не ответит, потому привык к молчаливому созерцанию и постоянной тоске. Когда я видел Свету с другими, когда узнал о её новых отношениях, меня не поглотила ревность и мерзкая злоба, я лишь с печалью ей улыбался и довольствовался крупинками её внимания, редкими лучами живительного времяпрепровождения. Меня охватывала неловкость от того, что я проникся к ней чувством земным, и я был готов возводить алтарь и писать иконы, лишь бы не пренебречь её существом. Но со всей своей проницательностью она словно бы этого не замечала и вела себя привычно, по-дружески, и я как смерти боялся выдать что-то лишнее, сказать глупость и предстать низким, жалким человеком, каковым я себя на деле и считал.
Но Света вскоре пропала из моей жизни – её поглотили будни в институте, и сообщения оставались без ответа не на пару дней, как это было ранее, а на несколько томительных недель. Я так и не смог никого по-человечески полюбить, и моим единственным объектом восхищения оставался образ Светы.
Глава 10.
Но самым ярким чувством, не покидавшим меня все эти годы и тревожащем в момент этого занимательного путешествия по прошлому, было ощущение затянувшегося кинофильма. В нём я неизбежно оставался второстепенным персонажем, завистливо наблюдавшим за главными героями. Режиссёр наделил их занимательными ролями, выделил достаточно экранного времени, прописал длинные реплики и обеспечил пестрящими кинокадрами, а я будто не был даже героем второго плана. Я был, скорее, в числе самой обыкновенной серой массовки.
Через пару лет Света дала о себе знать и раскрылась мне с иной стороны. Пришло осознание, что никто нас в этом мире понять и услышать не сможет лучше, чем мы друг друга. Я подрос и возмужал, и перестал быть в её глазах забавным мальчиком из младших классов. Мы стали парой, и долгое время я не мог поверить в происходящее. Я всё ещё её боготворил, но теперь обладал новыми привилегиями и возможностями, положенными мне по статусу её бойфренда.
Мы делали всё то, чем промышляли иные влюблённые в фильмах и книгах, но чуть меньше томились в иллюзиях и чуть больше смеялись над неправдоподобностью мира, в котором нам довелось родиться. Мне было весело и больно, потому как с каждым напоминанием о сюрреалистичной сути жизни я чувствовал себя героем второго плана. Света всё также поражала меня своими мыслями, жила в постоянной динамике и переменном настроении. Она ослепительно сияла и утопала глубже возможного. Она терпела испытания и виражи судьбы. Она существовала в творчестве и в нём, несомненно, преуспевала. И внезапно я застал себя за жалкими размышлениями: я неимоверно завидовал и при том считал себя дополнением к ней, пустом при разлуке и питаемым при встрече. Света была лучше меня во всём, воодушевлённо учила меня всему и при надобности вразумляла. Она учила меня кататься на коньках, посадила за фортепиано, познакомила с гитарой и постоянно исправляла мои речевые ошибки. Я же прослыл Светиным искусственным другом, и полнотой жизни был обязан её рассказам и событиям, переживаемыми ею. Мне и вовсе начало казаться, что я пропадаю, отключаюсь от сервера и наблюдаю за её существованием в реальном времени. Я начал понимать, что без неё, без главной героини, моя жизнь не имеет смысла.
Но с бессмысленностью мне свыкнуться пришлось – мы расстались спустя несколько месяцев отношений. В тот зябкий вечер мы пришли к Свете домой, оба печальные, задумчивые и ужасно уставшие. Света сидела на кровати в своей комнате и молчала. Я подошёл к ней, расположился рядом и аккуратно её обнял. Никакого ответа я не удостоился: Света сидела всё также, холодная и неподвижная, как мраморная статуя. И я, ранее упивавшийся каждым прикосновением, ничего не ощутил. Я отдалился и поймал на себе её взгляд, чрезвычайно пустой и безжизненный. Я не почувствовал ни жалости, ни боли, ни отчаяния при виде её бледного, изнурённого лица. Она отвернулась. Вскоре произошёл наш последний диалог. Мы оба поняли, что любить на деле не умеем.
