Карл Густав Юнг
Развитие личности
73 Таковы наши наблюдения до настоящего времени. Сейчас Анне чуть больше пяти лет, и она уже владеет, как мы видели, наиболее важными сведениями о сексуальной жизни. Никакого пагубного влияния этого знания на мораль и характер пока не замечено. О благоприятном терапевтическом воздействии мы уже говорили. Также совершенно ясно, что поведение младшей сестры нуждается в особом объяснении, но только тогда, когда у нее возникнет подлинный интерес к этой проблеме. Если время еще не пришло, разъяснения, похоже, не принесут пользы.
74 Я не сторонник полового просвещения детей в школе или каких-либо стандартизированных механических объяснений вообще. По этой причине я не в состоянии дать какой-либо положительный и универсальный совет. На основании изложенного здесь материала я могу сделать единственный вывод: мы должны воспринимать детей такими, каковы они на самом деле, а не такими, какими мы хотели бы их видеть. Что касается воспитания, то здесь нам желательно следовать естественному пути развития, избегая омертвелых предписаний.
Дополнение
75 Как уже упоминалось в предисловии, с момента первой публикации этой статьи наши взгляды претерпели значительные изменения. В изложенном материале есть, в частности, один факт, который не был должным образом учтен, а именно то обстоятельство, что снова и снова, несмотря на полученные знания, дети выказывали явное предпочтение тому или иному фантастическому объяснению. С момента появления настоящей работы эта тенденция, вопреки моим ожиданиям, усилилась: дети продолжают отдавать предпочтение нереалистичной теории. В этом отношении у меня имеется ряд неоспоримых наблюдений, причем некоторые касаются детей других родителей. Например, четырехлетней дочери одного из моих друзей, отнюдь не расположенных к бесполезной скрытности в воспитании, в прошлом году разрешили помочь матери нарядить рождественскую елку. Но в этом году девочка сказала: «В прошлом году все было неправильно. На этот раз я не буду смотреть, а ты закроешь дверь на ключ».
76 Как следствие, я задался вопросом, не может ли фантастическое или мифологическое объяснение, предпочтительное для ребенка, по этой самой причине быть более подходящим, нежели объяснение «научное», которое, будучи фактологически корректным, угрожает ограничить фантазию? В данном случае эти ограничения удалось снять, но только потому, что фантазия отодвинула «науку» в сторону.
77 Повредило ли просвещение детям? Ничего подобного не наблюдалось. Они развивались здоровыми и нормальными. Проблемы, затронутые ими тогда, по всей видимости, отступили на второй план, предположительно благодаря разнообразным внешним интересам, порожденным школьной жизнью и тому подобным. Фантазийная активность не только ничуть не пострадала, но и не пошла по пути, который можно было бы охарактеризовать как аномальный в том или ином своем выражении. Случайные замечания и наблюдения деликатного свойства озвучивались открыто и без всякой секретности.
78 Посему я пришел к убеждению, что более ранние откровенные дискуссии сдерживают детское воображение и тем самым предотвращают развитие скрытых фантазий, которые исказили бы реальность и, как следствие, были бы не чем иным, как препятствием для свободного развития мышления. Тот факт, что фантазия просто игнорирует правильное объяснение, кажется, на мой взгляд, важным свидетельством того, что любая свободно развивающаяся мысль испытывает непреодолимую потребность освободиться от реализма фактов и создать свой собственный мир.
79 Следовательно, при всей нецелесообразности сообщения детям выдуманных историй, которые только посеют семена недоверия, не менее нецелесообразно настаивать на принятии истинного объяснения. В противном случае свобода развития разума окажется подавленной жесткой логичностью, и ребенок будет принужден к конкретике мировоззрения, препятствующей дальнейшему развитию. Подобно биологическому, духовное развитие имеет свои неприкосновенные права. Не случайно представители первобытных племен даже во взрослой жизни придерживаются самых фантастических убеждений о хорошо известных сексуальных процессах, например о том, что коитус никак не связан с беременностью[20]. Отсюда делается вывод, что эти люди даже не знают о существовании такой связи. Однако, как показало более тщательное исследование, им прекрасно известно, что у животных беременность следует за совокуплением. Они отрицают эту связь только в отношении человека – не просто не знают, а отрицают категорически – по той простой причине, что предпочитают мифологическое объяснение, освободившееся от оков конкретики. В этих явлениях, безусловно, кроются зачатки абстракции, столь важной для культуры. У нас есть все основания полагать, что то же самое верно и для психологии ребенка. Если некоторые южноамериканские индейцы называют себя красными какаду и явно отвергают образную интерпретацию, это не имеет абсолютно ничего общего с каким-либо сексуальным вытеснением по «моральным» соображениям, но обусловлено законом независимости, изначально присущим мыслительной функции, и ее свободой от конкретности чувственных восприятий. Для функции мышления необходимо выделить особый принцип, который совпадает с началами сексуальности только в поливалентной исходной предрасположенности очень маленького ребенка. Сведение истоков мышления к одной только сексуальности идет вразрез с основополагающими качествами человеческой психологии.
II. Предисловие к книге Фрэнсис Уикс «Анализ детской души»[21]
Первые три с половиной абзаца были первоначально опубликованы в качестве предисловия к книге Фрэнсис Уикс «The Inner World of Childhood» (Нью-Йорк, 1927). Впоследствии эта книга была переведена на немецкий язык под названием «Analyse der Kinderseele» (Штутгарт, 1931), а предисловие расширено.
80 Настоящая книга предлагает не теорию, но опыт. Именно в нем заключена ее особая ценность для всякого, кто всерьез интересуется детской психологией. Невозможно в полной мере постичь психологию ни ребенка, ни взрослого, если рассматривать ее исключительно как нечто субъективное, ибо сам человек едва ли более важен, чем его отношение к другим. Последнее, во всяком случае, дает нам возможность вплотную приблизиться к самой доступной и с практической точки зрения наиболее важной части психической жизни ребенка. Детский внутренний мир тесно связан с психологической установкой родителей; посему неудивительно, что источник большинства нервных расстройств, развивающихся в детском возрасте, кроется в нездоровой психической атмосфере в доме. На материале множества замечательных примеров автор показывает, сколь пагубным может быть влияние родителей на ребенка. Вероятно, не сыщется такого отца и матери, которые, прочитав эти главы, не осознают их обескураживающей актуальности. Exempla docent: пример – лучший наставник! На страницах книги мы вновь убеждаемся в этой избитой, но безжалостной истине. Речь идет не о добрых и мудрых советах, а исключительно о поступках, о реальной жизни родителей. Дело не в том, чтобы жить в соответствии с общепринятыми нравственными ценностями, ибо соблюдение обычаев и законов легко может оказаться прикрытием для лжи, столь тонкой и хитроумной, что окружающие не сумеют ее распознать. Благодаря ей мы можем избежать всякой критики; возможно, нам даже удастся обмануть самих себя и поверить в собственную праведность. Но глубоко внутри, под поверхностью совести, тихий голос шепчет нам: «Здесь что-то не так», – даже если в нашу защиту выступают общественное мнение или свод моральных правил. Некоторые из приведенных случаев наглядно свидетельствуют о том, что существует ужасный закон, выходящий за рамки человеческой морали и представлений о правоте, – закон, который нельзя обойти.
81 Помимо влияния среды, автор уделяет пристальное внимание психическим факторам, имеющим больше общего с иррациональными ценностями ребенка, нежели с его рациональной психологией. Если последняя вполне может быть объектом научного исследования, то духовные ценности – качества души – ускользают от сугубо интеллектуального подхода. Скепсис по этому поводу едва ли уместен – природе безразлично наше мнение. Всякий раз сталкиваясь с реальными и сокрушительными проблемами жизни, мы вынуждены иметь дело с человеческой душой, познать которую нельзя иначе, кроме как на ее собственной территории.
82 Я рад, что автор не побоялась распахнуть двери интеллектуальной критике. Подлинному опыту нечего опасаться возражений, как обоснованных, так и неоправданных, ибо его позиции всегда более сильные.
83 Хотя эта книга не притязает на «научность», она научна в более высоком смысле этого слова, поскольку дает подлинную картину трудностей, возникающих в процессе воспитания детей, а потому заслуживает пристального внимания всех, кто имеет какое-либо отношение к детям, будь то по призванию или по долгу службы. Вместе с тем она будет интересна также и тем, кто не из соображений долга и не в силу педагогических наклонностей желает больше узнать о зарождении и становлении человеческого сознания. Несмотря на то что многие взгляды и опыт, изложенные в книге, не содержат ничего принципиально нового для врача и педагога-психолога, любознательный читатель найдет в ней те удивительные и заставляющие задуматься случаи и факты, которые автор, при всей ее, по существу, практической ориентации, не прослеживает во всех их сложных взаимодействиях и теоретических смыслах. Как, например, вдумчивому читателю надлежит отнестись к загадочному, но неоспоримому факту тождества психического состояния ребенка с бессознательным его родителей? Здесь смутно угадывается область, полная неисчислимых возможностей, чудовище с головой гидры, проблема, которая в равной степени касается биолога, психолога и философа. Для любого, кто знаком с психологией первобытных племен, очевидна связь между этим «тождеством» и понятием participation mystique[22], введенным Леви-Брюлем. Как ни странно, немало этнологов по-прежнему выступают против этой блестящей концепции; возможно, виной тому неудачный термин mystique. Слово «мистический» стало обиталищем всех нечистых духов, хотя изначально такого значения не подразумевало; лишь впоследствии его общеупотребительный смысл подвергся соответствующему искажению, приобретя дополнительные ассоциации. В упомянутой выше тождественности нет ничего мистического, как нет ничего мистического в обмене веществ, общем для матери и плода. Тождество проистекает, по сути, из пресловутой бессознательности ребенка. Именно в ней кроется связь с примитивным человеком, ибо примитивный человек бессознателен, как дитя. Бессознательность означает недифференцированность. Пока еще нет четко обособленной личности, есть только события, которые затрагивают меня или других людей. Достаточно того, что они оказывают воздействие на кого-либо. Необычайная заразительность эмоциональных реакций служит залогом того, что все, кто находятся поблизости, невольно подпадут под их влияние. Чем слабее эго-сознание, тем менее значимо, кто испытывает это влияние, и тем ниже способность защититься от него. Полноценная защита возможна только в том случае, если человек может сказать: «Ты взволнован или зол, а я нет, потому что я – это не ты». Ребенок, живущий в семье, находится в аналогичном положении: происходящее оказывает на него влияние в той же мере и тем же образом, что и на всю группу.
84 Для любителей теоретических выкладок существенное обстоятельство заключается в следующем: самое сильное воздействие на детей проистекает не из сознательного состояния родителей, а из их бессознательной основы. Для этически мыслящего человека – отца или матери – это представляет серьезную проблему, ибо то, чем мы можем более или менее манипулировать, а именно сознание и его содержания, несмотря на все старания, представляется беспомощным по сравнению с этими неподвластными нам подспудными воздействиями. Стоит нам отнестись к этим бессознательным процессам со всей серьезностью, которой они заслуживают, как нас охватывает чувство крайней моральной неуверенности. Как защитить детей от нас самих, если сознательная воля и сознательные усилия бесполезны? Несомненно, родителям следует подходить к симптомам детей с точки зрения собственных затруднений и конфликтов. Таков их родительский долг. Ответственность в этом отношении влечет за собой обязательство вести тот образ жизни, который не причинит вреда младшему поколению. Большинство специалистов уделяет слишком мало внимания тому, насколько критично для ребенка поведение родителей, ибо главное – не слова, а поступки. Родители всегда должны помнить о том, что они – основная причина неврозов у своих детей.
85 Впрочем, не следует переоценивать важность бессознательных воздействий, хотя любовь разума к причинным объяснениям находит опасное удовлетворение именно здесь. Мы также не должны преувеличивать значимость причинно-следственной связи. Безусловно, на все есть своя причина, но психика – не механизм, который неизбежно и закономерно реагирует на специфические стимулы. Здесь, как и в других областях практической психологии, мы раз за разом убеждаемся в том, что в многодетной семье всего один ребенок реагирует на бессознательное родителей выраженной степенью тождества, в то время как остальные такой реакции не выказывают. Особая конституция, присущая индивидууму, играет в данном случае практически решающую роль. Как следствие, биологически ориентированный психолог сосредоточивается на органической наследственности и в качестве проясняющего фактора склонен рассматривать скорее совокупность генеалогического наследия, нежели психическую каузальность момента. Подобная точка зрения, какой бы удовлетворительной она ни была в целом, к сожалению, оказывается бесполезной применительно к отдельным случаям, ибо не дает никакого практического ключа к психологической помощи. Как известно, психическая причинность между родителями и детьми существует независимо от всех законов наследственности; фактически генетический подход, хотя и безусловно оправданный, переключает интерес педагога или терапевта с практического значения родительского влияния на некий обобщенный и более или менее фаталистический фактор слепой наследственности, от последствий которой никуда не деться.
86 Серьезным упущением со стороны родителей и педагогов была бы попытка игнорировать психическую причинность. Равным образом было бы роковой ошибкой приписывать всю вину одному этому фактору. В каждом случае оба фактора играют свою роль, при этом один отнюдь не исключает другого.
87 Как правило, сильнейшее психическое воздействие на ребенка оказывает жизнь, которую не сумели прожить родители (и вообще предки, учитывая, что здесь мы имеем дело с извечным психологическим явлением тяжести первородного греха). Это утверждение было бы слишком голословным и поверхностным без следующего уточнения: речь идет о той части жизни родителей, которая могла быть прожита, если бы им не помешали те или иные банальные предлоги. Грубо говоря, это та часть жизни, от которой они всегда уклонялись, в том числе и посредством благочестивой лжи. Именно тут кроется источник наибольшей опасности.
88 Посему призыв автора к самопознанию вполне уместен. Специфика каждого отдельного случая определит ту меру вины, которая в действительности лежит на родителях. Никогда не следует забывать, что это вопрос «первородного греха», греха против жизни, а не нарушения созданной человеком морали, и потому родителей необходимо рассматривать в первую очередь как детей бабушек и дедушек. Проклятие дома Атрея[23] – не пустые слова.
89 Также не следует ошибочно полагать, будто характер и интенсивность реакции ребенка непременно зависят от своеобразной природы родительских проблем. Зачастую они действуют как катализатор и вызывают последствия, обусловленные скорее наследственностью, нежели психической каузальностью.
90 Каузальное значение родительских проблем для психики ребенка было бы понято неверно, если бы оно всегда трактовалось в преувеличенно личном ключе – то есть как затруднения исключительно нравственного толка. Нередко мы имеем дело с неким роковым этосом, находящимся за пределами досягаемости сознательного суждения. Пролетарские устремления потомков знатных родов, преступные наклонности у отпрысков родителей, во всех отношениях респектабельных и добродетельных, парализующая или страстная леность, свойственная детям успешных предпринимателей, – все это не просто особенности жизней, которые были намеренно не прожиты, но компенсации, данные судьбой, функции природного этоса, низвергающего могущественных и возвышающего смиренных. От этого не поможет ни воспитание, ни психотерапия. Самое большее, на что они способны даже при разумном применении, – это побудить ребенка выполнить задачу, возложенную на него естественным этосом. Вина родителей безлична; столь же безлично должен расплатиться за нее и ребенок.
91 Родительское влияние становится моральной проблемой только в отношении тех условий, которые родители могли изменить, но не изменили из-за грубой небрежности, лени, невротической тревоги или бездушного консерватизма. В этом вопросе основная ответственность лежит на родителях. Природа глуха к таким отговоркам, как «я не знал».
92 Незнание действует так же, как вина.
93 Другой вопрос, который книга Фрэнсис Уикс поднимает в сознании проницательного читателя, состоит в следующем. Психология «тождества», предшествующего эго-сознанию, дает представление о том, кем является ребенок в силу рождения. Но то, кем он является как индивидуальность, отличная от родителей, вряд ли возможно объяснить причинно-следственной связью с отцом и матерью. Скорее, мы должны предположить, что не столько родители, сколько предки – бабушки и дедушки, прабабушки и прадедушки – гораздо больше объясняют их индивидуальность, нежели непосредственные и, так сказать, случайные родители. Аналогичным образом подлинная психическая индивидуальность ребенка есть нечто новое в сравнении с родителями и не может быть выведена из их психических особенностей. Это комбинация коллективных факторов, лишь потенциально присутствующих в родительской психике и иногда абсолютно невидимых. Подобно телу, душа ребенка происходит от его предков в той мере, в какой она индивидуально отлична от коллективной психики всего человечества.
94 Психика ребенка, предшествующая стадии эго-сознания, отнюдь не пуста и не лишена содержания. Едва развивается речь, как в мгновение ока возникает сознание; своим сиюминутным наполнением и воспоминаниями оно активно подавляет существующие коллективные содержания. Наличие таких содержаний у ребенка, еще не достигшего эго-сознания, – установленный факт. Наиболее важным свидетельством в этом отношении можно считать сновидения трех- и четырехлетних детей, среди которых отдельные столь богаты мифологией и смыслом, что их легко принять за сновидения взрослых, если не знать, кто сновидец. Эти сновидения – последние остатки исчезающей коллективной психики, мечтательно воспроизводящей вечные содержания человеческой души. Отсюда проистекает множество детских страхов и смутных, недетских предчувствий, которые, вновь обнаруживаясь на более поздних этапах жизни, образуют основу веры в реинкарнацию. Отсюда же исходят вспышки прозрения и ясности, давшие начало поговорке «Устами младенцев и безумцев истина глаголет».
95 В силу своей вездесущности коллективная психика, столь близкая маленькому ребенку, воспринимает не только прошлое родителей, но и, простираясь дальше, глубины добра и зла в человеческой душе как таковой. Бессознательная психика детей поистине безгранична и бесконечно стара. За стремлением снова стать ребенком и за детскими тревожными сновидениями, при всем уважении к родителям, кроется нечто большее, чем комфорт колыбели или дурное воспитание.
96 У первобытных народов распространена вера в то, что душа ребенка есть воплощение духа предков, а потому наказывать детей опасно: тот, кто отважится на подобное, рискует навлечь на себя их праведный гнев. Это убеждение представляет собой всего-навсего более конкретную формулировку взглядов, изложенных мною выше.
97 Бесконечность досознательной души ребенка может исчезнуть вместе с нею или сохраниться. Остатки детской души во взрослом человеке – это его лучшие и худшие качества; в любом случае, они – таинственный spiritus rector[24] наших самых значительных поступков и нашей уникальной участи, осознаем мы это или нет. Именно они делают королей и пешек из ничтожных фигур на шахматной доске жизни, превращая случайного бедолагу-отца в свирепого тирана, а глупую гусыню, не по своей воле ставшую матерью, в богиню судьбы. За всяким биологическим отцом стоит вечный образ Отца, за каждой матерью – величественная магическая фигура Magna Mater[25]. Эти архетипы коллективной психики, чье могущество запечатлено в бессмертных произведениях искусства и пламенных догматах религии, суть доминанты, которые управляют досознательной душой ребенка и, будучи спроецированными на человеческих родителей, придают им притягательность, зачастую принимающую чудовищные пропорции. Отсюда возникает ложная этиология неврозов, которая у Фрейда окостенела в систему эдипова комплекса. Как следствие, в дальнейшей жизни невротика образы родителей могут подвергаться критике и корректировке, но, даже приняв обычные человеческие масштабы, они продолжают действовать подобно божественным силам. Обладай биологический отец действительно сверхчеловеческим могуществом, то сыновья вскоре ликвидировали бы его или, что еще вероятнее, сами бы не стали впоследствии отцами. Ибо какому нравственному человеку под силу нести столь непомерную ответственность? Гораздо лучше оставить это суверенное право богам, обладавшим им испокон веков – до того, как человек достиг «просветления».
