Карола Мартинес Арройо
Никогда
Мамин прах в керамической урне красивого серого оттенка на полке. Пока никто не видел, я заглянула внутрь. Это моя мама? Вот это? Что там от нее, в горстке серой золы? Неужели это человек, который целовал мои веки, пока я не усну? По щекам катятся слезы, и некому их утереть.
Мамы не должны умирать, это несправедливо; не должны, не должны, не должны, не должны, не должны, не должны, не должны, не должны, не должны, не должны, не должны, не должны, не должны, не должны, не должны, не должны, не должны, не должны, не должны, не должны, не должны, не должны, не должны, не должны, не должны, не должны, не должны, не должны, не должны, не должны, не должны, не должны, не должны, не должны, не должны, не должны, не должны, не должны, не должны, не должны, не должны, не должны, не должны, не должны, не должны, не должны, не должны, не должны, не должны, не должны, не должны, не должны, не должны, не должны, не должны, не должны, не должны, не должны, не должны, не должны, не должны, не должны, не должны, не должны, не должны, не должны, не должны, не должны, не должны, не должны, не должны, не должны, не должны, не должны, не должны, не должны, не должны, не должны, не должны, не должны, не должны, не должны, не должны, не должны, не должны, не должны, не должны, не должны, не должны, не должны, не должны, не должны, не должны, не должны, не должны, не должны, не должны, не должны, не должны, не должны, не должны, не должны, не должны, не должны, не должны, не должны, не должны, не должны, не должны, не должны, не должны, не должны, не должны, не должны, не должны, не должны, не должны, не должны, не должны, не должны, не должны, не должны, не должны, не должны, не должны, не должны, не должны, не должны, не должны, не должны, не должны, не должны, не должны, не должны, не должны, не должны, не должны, не должны, не должны, не должны, не должны, не должны.
Глава 5
Ее вещи по всему дому. Мы понемногу прибираем их. Андреа говорит: «Сейчас буду мыть в коридоре. Посмотри, что убрать, а что оставить», и я просматриваю все, что найду.
Собираю ее карандаши и вижу, как она правит переводы. Всюду разбросаны книги с закладками: в одной клочок бумаги, в другой нитка, в третьей лента, обертка от чайного пакетика, фантик. Мама читала в постели, на диване в столовой, на кухне, пока готовила, – везде, и даже в туалет ходила с книжкой. Она оставляла пометки и приписки на страницах себе самой или тому, кто будет читать книгу после нее. Ее следы по всей квартире, и я не знаю, что буду делать, когда мы все уберем.
Маргарита ходит за мной хвостом целыми днями, это невозможно. Даже в туалет приходится ходить с ней; я в ванную – и она следом. Она стала как маленькая. Постоянно просится на ручки, чтобы с ней ходили, чтобы ее баюкали. Может не спать часами. Прибить ее хочется! А потом смотрю, как она семенит малюсенькими шажочками, спрашивает обо всем подряд, танцует, и мне так жалко, что она осталась без мамы! Мама не споет ей песенку и не сделает маску Короля Льва, не придет в сад на праздник, не поможет смастерить замок из деревянных палочек от мороженого и не полистает ее альбом с рисунками.
– Вы слишком много времени проводите одни.
– Мы не одни, бабушка. Папа дома, и Андреа приходит чуть ли не каждый день.
– Ясно. Целую, дорогая моя. До завтра! Не засиживайтесь допоздна.
Папа взял урну с прахом и отнес к себе в комнату, поставил на тумбу возле телевизора. Поставил, сел на диван и смотрит на нее. Мы с бабушкой посидели немного с ним, а потом ушли.
Сейчас я у себя. Слышу, как папа плачет.
Все время думаю о том, как поругалась с мамой, проснулась на другой день, а она заболела; я уснула, а ей стало хуже, а потом она уже не проснулась, а еще через два дня у меня уже не было мамы. Два урока физры, и мамы нет. Два урока английского, и мамы нет. Андреа пришла убраться два раза, а на третий мама умерла.
За пять дней
Н
Е
П
Р
О
С
Т
И
Ш
Ь
С
Я
НАВСЕГДА
Глава 6
– Привет, Маргарита! Бабушка Люсия передала тебе эти игрушки.
– Спасибо, дедушка! Бабушка, как обычно, болеет?
– Нет, она не болеет, ей просто очень грустно, она всегда была тонко чувствующей натурой.
– Поэтому она постоянно плачет?
– Мэгги!
– Ей сейчас очень тяжело. Поэтому я решил уйти из больницы и проводить больше времени с ней. А еще у меня будет больше времени на вас!
– Угу.
– Ты не рада, Мэгги?
– Вроде и рада, потому что игрушки очень красивые, и не рада, потому что мама умерла.
– Я не об этом, а о том, что мы теперь будем видеться чаще.
– Дедушка, почему мама не любила бабушку Люсию?
– С чего ты взяла, Мэгги? Они друг друга просто обожали! Только твоя мама любила поспорить, а бабушка спорить ненавидит.
– Ладно тебе, дедуля, мы же видели, как они ругаются.
– Твоя мама была не такая, как все, Фьоре. Очень энергичная была, иногда даже слишком. Помню, какими они с Каролиной были в детстве – ну точно две петарды! Тяжело же им было расставаться, когда ваша тетя переехала в Испанию.
– Да, ей, наверное, пришлось очень плохо.
– Помнишь, Фьоре, какой маскарад она устроила на свой тридцатый день рождения?
– Я помню!
– Ты-то откуда помнишь, Маргарита? Тебя тогда еще не было!
– А вот и помню! Мама была красивая и много танцевала!
– Верно, Маргарита! Характер у вашей мамы был, правда, дьявольский. Вы с ней очень похожи, Фьоре.
– Были похожи, – поправила его я.
– Фьоре, мне не спится.
– Мэгги, отстань, уже поздно. Сходи разбуди папу, а меня не трогай.
– Я будила, он отправил меня спать, он устал. Почитай мне, как мама.
Я села в постели.
– Что мама тебе читала?
– Про фею Тинкер Белл. Дочитали до того места, где они идут домой к Питеру Пэну.
– Ладно, идем к тебе в комнату, дашь мне книжку, и я почитаю.
– Мама читала по бумажкам. Погоди, я принесу.
– Нет, Мэгги… О-ох…
Мэгги принесла кипу бумаг со стола в мамином кабинете – перевод.
– Она это тебе читала?
– Да, сказала, она так репетирует. Всегда читала по бумажкам.
– Я не знала.
– Ну, она тебя позвала как-то раз, а ты ей «ма-а-а-а-а-ам, мне нужно заниматься!»
– Где вы остановились?
– Там, где… Ой, не знаю. Примерно, где у Питера Пэна пропадает тень, и Венди пришивает ему новую, а Тинкер Белл…
– Динь-Динь.
– Ну Динь-Динь, она ругается. И… И папа пьет микстуру.
– Тогда слушай:
«– Что значит – пришить?
– Ничего-то ты не знаешь!
– Это неправда.
Как очаровательно, что мальчик совсем ничего не знает, решила Венди.
– Я пришью твою тень, малыш, – сказала она, хотя он нисколько не уступал ей в росте. Она достала иголку с ниткой и взялась пришивать тень к ноге Питера.
– Будет немножечко больно, – предупредила она.
– Ничего, не заплачу, – ответил Питер; он-то думал, что не плакал ни разу в жизни. Он стиснул зубы и в самом деле не заплакал. И вот его тень накрепко пришита и ведет себя как положено, хотя еще не успела разгладиться.
– Нужно было ее отгладить, – задумчиво сказала Венди, но Питер ведь мальчик, ему решительно все равно, как он выглядит. Вот он уже прыгает от радости. Увы, он совсем позабыл о том, кто пришил ему тень и что своим счастьем он обязан Венди».
– Какой он капризный, этот Питер! Потом посмотрим мультик. – Она достала диск из-под подушки. – Мы с мамой всегда его смотрели.
– Этого я тоже не знала.
– Просто ты была зануда, Фьоре. Все время воображала, потому что скоро пойдешь в старшую школу. – Мэгги поводила ладошкой, дразня меня. – Я на тебя не сержусь, и мама тоже не сердилась.
Она отвернулась и приготовилась спать.
Сегодня бабушка Нильда придет только вечером, Андреа не приходит по выходным.
Папа с трудом встал с постели, поцеловал нас, сказал, что он очень устал, и опять лег.
Мы с Мэгги целый день играли в планшет и читали. Неплохо провели время. Когда проголодались, съели все, что нашли на кухне: йогурт, белый хлеб, какой-то творожный сыр, ореховые батончики из школы, выпили шоколадного молока, потом съели оставшиеся мандарины и яблоки и целую пачку разноцветных шариков из сухого завтрака.
Пришла бабушка, увидела остатки еды на столе, и началось:
– Опять гадость всякую ели!
– Это не гадость, бабушка! Девочки едят такое, – ответила Мэгги.
– Фьоре, ты совсем не соображаешь? А отец?
Я посмотрела на запертую дверь его комнаты. Из-за двери доносились звуки кулинарного телешоу.
– Идите в гостиную, посмотрите телевизор, а я пока приготовлю ужин.
В гостиной было полно оберток и очисток.
– Мэгги, давай приберемся.
– Хочу смотреть телевизор.
– Лентяйка.
Я пошла на кухню за мусорным мешком, а там бабушка режет картошку и плачет.
– Не плачь, ба.
– Мне ведь и в голову не пришло!
– Что?
– Что вам нечего есть.
– Да мы объелись! У меня даже живот болит.
– Ладно. Сварю сосиски с пюре, как Мэгги любит.
– Хорошо.
– Иди к сестре и спроси у папы, будет он есть или нет.
Глава 7
– Привет, а где Мерседес?
– Дома, ее кладут на сохранение до конца срока. Трудная беременность.
– На все время? Это же почти восемь месяцев!
– Да, долго. Повезло, что теща ее навещает, я успеваю работать в клинике.
– Можно тебя спросить?
– Конечно!
– Почему мама умерла?
Хуан начал объяснять то одно, то другое, говорить какие-то слова – как будто выдумывал их на ходу.
– Я ничего не поняла. Переведи-ка мне все это с медицинского на человеческий.
– Я не знаю, как иначе объяснить.
– Ну, когда тебе нужно родственникам в приемном покое что-нибудь сказать, как ты говоришь?
– То пациенты, а ты моя племянница – это разные вещи. Давай-ка поконкретнее, Фьоре. Что ты хочешь узнать?
– Почему мама умерла? Как это произошло? Как случилось, что она была здорова, а потом раз, и умерла.
– Попробую объяснить. Сначала у мамы было такое состояние, само по себе оно не смертельное, но потом начались осложнения из-за ряда факторов, сочетание которых…
– Ага. Ясно, спасибо.
Я задумалась вот о чем: мама всегда знала, что мы всё понимаем. Умела объяснить что-нибудь доступными словами. Например, мы где-нибудь идем, а она говорит: «это такое-то место». Папа ее одергивал, мол, они тебя не поймут, маленькие еще. А она отвечала: «Поймут. Не сразу, но однажды они вспомнят и поймут».
Я понимала все больше и больше, и благодаря маминой вере в меня помнила, что всему свое время.
Из-за стенки слышу, как папа тихонько плачет. Со стороны может показаться, что он поет – у него протяжный ритмичный плач. Подышит немного и опять плачет.
– Пап, ты как? – спрашиваю из-за двери.
– …
– Можно?
– …
– Спокойной ночи, пап. Отдыхай.
В голове крутится один вопрос: если бы умер папа, а не мама, было бы так же?
Я поняла, что больше недели не выходила из дома. Только трусы сменила разок. Не разговаривала ни с кем, кроме домашних. Даже не знаю, как разговаривать с людьми. Бесит, что они ведут себя как ни в чем не бывало, что живут дальше. Бесит, что они счастливы. И шум бесит. У меня внутри все кричит, а если еще и снаружи шум, я просто оглохну.
Андреа прощается:
– Я пошла, Фьоре.
– Пока, Андреа.
– Завтра я приду попозже. Приготовишь Мэгги завтрак?
– Да.
– Я предупрежу Нильду.
– Договорились.
– Люблю тебя. Отдыхай.
Недавно приходила Айелен, принесла свои конспекты, чтобы я переписала, купила мне справочники и тетради. Я все переписала, не говоря ни слова. Айелен ужасно молчаливая, так что и она не проронила ни словечка, пока я переписывала.
Когда я заканчивала, она спросила:
– А что твои подружки?
– Не знаю, мы сегодня не разговаривали.
– Ясно. Хочешь, я передам им привет?
– Нет, не надо.
И мы опять замолчали.
– Твоя подруга останется на ужин? – спросила бабушка.
– Нет, спасибо, я уже ухожу, – ответила Айелен.
И ушла.
Я так и не поблагодарила ее – забыла.
– Бабушка, папа уже три дня не выходит из спальни.
– А чего же ты все это время молчала, Фьоре?
– Не знаю… Думала, ты заметишь.
– И то правда. Пойду спрошу, не нужно ли ему чего. Отведи Мэгги в комнату и побудь там с ней недолго.
Позвонил дедушка Уго.
– Фьоре, бабушка Люсия совсем плоха. Позвони ей, пожалуйста.
– Ну да, плоха, как же.
– Я не шучу, Фьоре. Ей сейчас очень тяжело. Ты должна понимать, твоя мама – это ее дочь, а нет горя сильнее, чем потерять своего ребенка.
«Нет горя сильнее», – так он сказал.
Мама всегда обо мне заботилась.
Обнимала меня и давала советы.
Все время целовала.
Трепала мои волосы.
Отдавала мне свое мороженое.
Разрешала спать в своей постели.
Массировала мне стопы.
Вдыхала мой запах.
Обнимала меня крепко-крепко.
Носила меня на руках, пока мне не стукнуло семь.
Давала красить ногти своими лаками.
Вообще разрешала красить ногти.
Горланила со мной разные песни.
Брала меня за руку, когда мы переходили дорогу, хотя мы с ней уже были одного роста.
Отвозила меня на дни рождения, даже если ехать было далеко и в воскресенье.
«Нет горя сильнее», – сказал дедушка.
