Леонид Андреев
Тот, кто получает пощечины
Консуэлла. Не надо! Мне и так грустно, Тотик. Тили-тили, поли-поли…
Молчание. Тот взглядывает на Консуэллу.
Тот. Ты плакала, Консуэллочка?
Консуэлла. Да, немножко, меня расстроил Альфред. Но подумай: разве я виновата, что сегодня у меня не выходит? Я же старалась, но если у меня не выходит!
Тот. Отчего?
Консуэлла. Ах, я не знаю. Тут что-то есть такое… (прижимает руку к сердцу) я не знаю. Должно быть, я больна, Тот. Что такое болезнь? Это очень больно?
Тот. Это не болезнь. Это чары далеких звезд, Консуэлла! Это голос твоей судьбы, моя маленькая царица!
Консуэлла. Не говори, пожалуйста, глупостей. Какое дело звездам до меня? Я такая маленькая. Глупости, Тот! Лучше расскажи мне другую сказку, которую ты знаешь: про синее море и про тех богов, знаешь? – которые так прекрасны. Они все уже умерли?
Тот. Они живы, но они скрываются, богиня.
Консуэлла. В лесу и на горах? Их можно встретить? Ах, Тот, подумай: вдруг бы я встретила бога и он взглянул на меня! Я бы убежала! (Смеется.) А сегодня утром, когда не было завтрака, мне вдруг стало так скучно, так противно, что я подумала: хоть бы пришел бог и накормил меня! И только что я подумала, вдруг я услыхала… честное слово, правда! услыхала: Консуэлла, кто-то зовет. (Сердито.) Пожалуйста, не смейся!
Тот. Разве я смеюсь?
Консуэлла. Честное слово, правда. Ах, Тот, но ведь он не пришел. Он только позвал и сам скрылся, ищи его! А мне так больно стало и вот до сих пор болит… Зачем ты напомнил мне детство? – я его забыла совсем. Там было море… и еще что-то… много, много… (Закрывает глаза, улыбается.)
Тот. Вспомни, Консуэлла!
Консуэлла. Нет. (Открывая глаза) Все забыла! (Обводит глазами комнату.) Тот, ты видишь, какая афиша будет на мой бенефис? Папа сам придумал, и барону нравится, он смеялся.
Молчание.
Тот (тихо). Консуэлла, царица моя! Не езди сегодня к барону.
Консуэлла. Это почему? (Помолчав.) Какой, однако, ты дерзкий, Тот.
Тот (опуская голову, тихо). Я не хочу.
Консуэлла (встает). Что такое? Ты не хочешь?
Тот (еще ниже опуская голову). Я не хочу, чтобы ты выходила за барона. (Умоляя.) Я… не позволю… Я… очень прощу!
Консуэлла. А за кого же прикажешь? Не за тебя ли, шут? (Злобно смеется.) Ты спятил, голубчик? Я не позволю… Это он! Он не позволит мне! Нет, это просто невыносимо! Какое тебе дело до меня? (Расхаживает по комнате, через плечо сердито глядя на Тота) Какой-то шут, клоун, которого завтра выгонят отсюда! Ты мне надоел с твоими дурацкими сказками… или ты так любишь пощечины? Дурак, который не мог придумать лучшего: пощечины!
Тот (не поднимая глаз). Прости, царица.
Консуэлла. Рад, что над ним смеются… тоже, бог! Нет, не прощу. Я тебя знаю: у тебя тут (показывая на голову) что-то вертится! Смеется… такой милый… играет, играет, а потом вдруг и бац, скажет: слушайте его! Обжегся, голубчик, не на ту напал? Вот неси мой шлейф, это твое дело… шут!
Тот. Я понесу твой шлейф, царица. Прости меня, верни мне образ моей милостивой и прекрасной богини.
Консуэлла (успокаиваясь). Опять играешь?
Тот. Играю.
Консуэлла. Вот видишь! (Смеясь, садится.) Глупый Тот.
Тот. Все вижу, царица. Вижу, как ты прекрасна, и вижу, как низко стелется под твоими ножками твой бедный шут… где-то в пропасти звучат его глупые бубенчики. Он на коленях просит: прости и пожалей его, божественная. Он был дерзок и заносчив, он так весело играл, что заигрался, – и потерял свой крохотный разум, последние сбережения рассудка – прости!
Консуэлла. Ну, прощаю. (Смеется.) А за барона теперь позволишь?
Тот (также смеясь). А за барона – все-таки не позволю. Но что значит для царицы позволение ее влюбленного шута?
Консуэлла. Ну, встань, ты прощен. А, знаешь, за что? Ты думаешь, за твои слова?.. Ты хитрая бестия, Тот! Нет – за бутерброды, вот за что! Ты был так мил и так запыхался, когда принес их… бедный Тотик. С завтрашнего дня можешь снова лежать у моих ног. Как только я свистну: иси…
Тот. Так я тотчас же ложусь к твоим ногам, Консуэлла, это решено. Но сегодня все мои бубенчики облетели и…
Вошел Безано. Он смущен.
Консуэлла. Альфред? Ты за мной?
Безано. Да. Ты еще будешь работать, Консуэлла?
Консуэлла. Конечно, буду. Сколько хочешь! А я думала, что ты сердишься на меня, Альфред. Я больше не буду зевать.
Безано. Нет, ты не зевала. Ты не обижайся, что я так кричал… право, я… Но, знаешь, когда надо учить, и человек…
Консуэлла. Господи, да разве я не понимаю. Ты еще слишком добр, невыносимо добр, что соглашаешься учить такую дуру, разве я не понимаю? Идем.
Безано. Идем. Мы еще не видались, Тот. Здравствуй.
Тот. Здравствуй, Безано. Нет, нет, одну минуту, одну минуту постойте так! Да.
Консуэлла и Безано стоят рядом; жокей хмурится, Консуэлла смеется и краснеет.
Безано (недовольно). Что ты выдумал, Тот?
Консуэлла (краснея). Как Адам и Ева? Какой ты глупый, ужасно! (Убегает.) Я только переменю туфли, Альфред…
Тот. Консуэлла, а как же папа и барон? Они сейчас придут за тобой.
Консуэлла. Ну и пусть. Могут подождать, не такие важные! (Убегает.)
Безано нерешительно идет за нею.
Тот. Останься на одну минуту, Безано. Сядь.
Безано. Что еще надо? Мне некогда заниматься пустяками.
Тот. Или стой – как хочешь! Безано, ты любишь ее?
Молчание.
Безано. Я никому не дам вмешиваться в мои дела. Ты слишком много позволяешь себе, Тот. Я тебя не знаю, ты пришел с улицы – и почему я должен верить тебе?
Тот. А барона ты знаешь? Послушай, мне трудно произнести эти слова… но она любит тебя. Спаси ее от паука! Или ты ослеп и не видишь тенет, которыми затканы здесь все темные углы? Вырвись из твоего заколдованного круга, по которому ты носишься, как слепой, – умчи ее, укради, сделай что хочешь… наконец, убей ее и возьми на небо или к черту! – но не отдавай этому человеку. Он – осквернитель любви. И если ты робок, если тебе страшно поднять руку на нее – убей барона. Убей!
Безано (усмехаясь). А кто убьет следующих?
Тот. Она любит тебя!
Безано. Она сама сказала это?
Тот. Какая маленькая, какая глупая, какая человеческая гордость! А ведь ты божок… бог, юноша! Отчего ты не хочешь поверить мне? Или тебя смущает улица, откуда я пришел? – но взгляни же сам, посмотри мне в глаза: разве такие лгут. Да, лицо мое безобразно, я корчу гримасы и рожи, меня окружает смех… но не видишь ли ты за этим бога, как и ты? Ну, смотри, смотри же на меня!
Безано хохочет.
Что ты… мальчишка?!
Безано. Ты… сейчас совсем, как тогда, на арене… помнишь? Когда ты великий человек и за тобою прислали из академии, бац! Тот, кто получает пощечины.
Тот (также хохочет). Да, да – а ведь похоже, Безано! Очень! (С мучительным напряжением играет, становясь в позу.) Кажется, это прислали за мной из академии?
Безано (хмурясь). Но мне не нравится эта игра. Подставляй свое лицо, если хочешь, а меня ты не смеешь. (Идет к выходу.)
Тот. Безано!..
Безано (оборачиваясь). И чтобы я никогда не слыхал про Консуэллу и что… я бог, не сметь! Знаешь – это противно! (Выходит, гневно бьет себя хлыстом по ботфортам.)
Тот один. Гневно, с перекосившимся лицом, делает шаг вслед жокею, останавливается – и беззвучно смеется, закинув голову. Таким застают его Манчини и барон.
Манчини (смеясь). Какой ты весельчак, Тот! Смеешься даже один.
Тот громко хохочет.
Да перестань же, шут! Как тебя разбирает.
Тот (низко и размашисто кланяясь). Здравствуйте, барон. Мое нижайшее почтение, граф. Прошу простить меня, граф, но вы застали клоуна за работой… так сказать, среди его повседневных удовольствий, барон.
Манчини (поднимая брови). Тсс! Но ты – умный человек, Тот. Я буду просить папу Брике, чтобы тебе дали бенефис… хочешь, Тот?
Тот. Окажите милость, граф.
Манчини. Но, но, не слишком, будь проще, Тот. (Смеется.) Но сколько ты получишь пощечин в твой бенефис, если даже в будни в тебя звонят, как в гонг? Странная профессия, не правда ли, барон?
Барон. Очень странная. Но где же графиня?
Манчини. Да, да… я сейчас схожу за нею. Дитя, она так увлекается своим бенефисом и работой… они называют свои прыжки работой, барон!
Барон. Я могу подождать. (Садится, цилиндр на голове)
Манчини. Нет, зачем же? Я потороплю ее. Я скоро. А ты, Тот, будь хозяином и займи нашего дорогого гостя… Вы с ним не соскучитесь, барон. (Выходит.)
Тот размашисто шагает по комнате, улыбаясь и поглядывая на барона. Барон сидит, – широко расставив ноги, подбородком опершись на палку. На голове цилиндр. Спокоен.
Тот. Как прикажете вас занимать, барон?
Барон. Никак. Я не люблю клоунов.
Тот. Как и я баронов.
Молчание. Тот надевает на голову котелок, размашисто берет стул и со стуком ставит против барона. Садится верхом, повторяя позу барона, и смотрит ему в глаза. Молчание.
Вы долго можете молчать?
Барон. Долго.
Молчание. Тот постукивает ногой по полу.
Тот. А вы долго можете ждать?
Барон. Долго.
Тот. Пока не получите?
Барон. Пока не получу. А вы?
Тот. Я также.
Молча, сдвинувшись головами, смотрят друг на друга. На арене звуки танго.
Занавес
Действие четвертое
БЕНЕФИС КОНСУЭЛЛЫ.
На арене музыка. В цирковой комнате больший беспорядок, нежели обычно. Много навешено и валяется по углам платья артистов. На столе, брошенный небрежною рукою, лежит большой букет огненно-красных роз. У арочного входа курят и болтают три берейтора – второстепенных артиста, несущих берейторскую службу. Одинаковые проборы на приглаженных волосах, два с усиками, третий брит, лицом похож на бульдога.
Бритый. Полно, Анри. Десять тысяч франков – это слишком много даже для барона!
Второй. А почем теперь розы?
Бритый. Я не знаю. Зимой они дороже, конечно, но все же Анри болтает глупости. Десять тысяч!
Второй. У барона свои оранжереи, ему ничего не стоит.
Анри (бросая сигару, которая обожгла ему кончики пальцев). Нет, ты несносен, Граб! Послушай: ведь это же целая фура, от нее на милю пахнет розами. Чтобы усыпать всю арену…
Бритый. Только круг.
Анри. Это все равно. Чтобы усыпать круг, их нужно тысячи – тысячи роз и бутонов! Ты увидишь, что это будет, когда они лягут ковром… он велел ковром, Граб, понимаешь!
Второй. Но какая баронская прихоть! Нам не пора?
Анри. Нет еще, успеем. А мне это нравится: огненно красный танго на огненно-красном ковре из зимних роз!
Бритый. Консуэлла будет скакать по розам, а Безано?
Второй. А Безано – по шипам.
Улыбки.
Бритый. У мальчишки нет самолюбия: я бы отказался!
Анри. Но это его служба, он обязан, Граб. (Смеется.) А о самолюбии поговори с ним самим: он зол и горд, как сатаненок.
Второй. Нет, – чудесный бенефис, не говорите. Приятно смотреть на эту толпу, она так возбуждена…
Анри. Тсс!
Все трое, как пойманные школьники, бросают сигары и папиросы и дают дорогу Зиниде, идущей с Тотом.
Зинида (строго). Почему вы здесь, господа? Ваше место у барьера.
Анри (улыбаясь, почтительно). Мы только на минуту, мадам Зинида, мы идем. Какой удачный вечер, не правда ли? – и какая слава для папы Брике!
Зинида. Да. Идите и, пожалуйста, не оставляйте ваших мест.
Берейторы уходят. Зинида открывает стол и прячет какие-то бумаги. Она в костюме укротительницы.
Ты что делал около зверей, Тот? Ты меня испугал.
Тот. Так, герцогиня. Я хотел послушать, что говорят звери о бенефисе. Они шагают по клетке и ворчат.
Зинида. Их раздражает музыка. Ну, Тот? Садись. Вечер превосходный – и я очень рада, что Консуэлла уходит от нас! Ты слыхал про баронские розы?
Тот. Все говорят. Розы Гименея!
Зинида. Вот и еще… (отталкивает букет) везде разбросаны! Да, я рада. Она здесь лишняя и мешает работе. Это несчастье для труппы, когда в ней заведется такая, слишком красивая и… доступная девчонка.
Тот. Но ведь это же честный брак, герцогиня!
Зинида. Для меня это безразлично.
Тот. И пауки ведь также нуждаются в улучшении породы! Какие очаровательные паучата выведутся у этой пары – ты воображаешь, Зинида? С лицом матери-Консуэллы и с нутром папаши-барона они смогут украсить любую арену.
Зинида. Ты сегодня зол, Тот. И мрачен.
Тот. Я смеюсь.
Зинида. Но не весело. Ты почему без грима?
Тот. Я в третьем отделении, еще успею. А как относится к вечеру Безано? Он тоже доволен?
Зинида. Я не говорила с Безано. А знаешь ли, что я думаю, мой друг: ты также здесь лишний!
Молчание.
Тот. Как прикажешь понимать это, Зинида?
Зинида. Как сказано. В сущности, Консуэлла продалась за пустяки: что такое этот барон и его несчастные миллионы. Про тебя говорят, что ты очень умен, пожалуй, даже слишком, так вот скажи мне, подумай: за сколько можно купить меня?
Тот (как бы прицениваясь). Только за корону.
Зинида. Баронскую?
Тот. Нет – королевскую.
Зинида. Да, ты очень неглуп. А ты догадался, что Консуэлла не родная дочь Манчини?
Тот (пораженный). Да что ты! А она знает об этом?
Зинида. Едва ли, да и зачем ей знать? Да, безродная девчонка с Корсо, которую он предпочел пустить в оборот, нежели… Но по закону она его дочь – графиня Вероника Манчини.
Тот. Хорошо, когда все делается по закону, не правда ли, Зинида? Но любопытно: в ней больше голубой крови, чем в этом Манчини… можно подумать, что это она подобрала его на улице и сделала отцом и графом. Граф. Манчини! (Смеется.)
Зинида. Да, ты мрачен. Тот, я передумала: оставайся здесь.
Тот. Я не буду лишний?
Зинида. Когда она уйдет, ты не будешь лишний… О, ты еще не знаешь, как с нами хорошо, как легко душе и телу. Я понимаю тебя, я тоже умная. Как и ты, я оттуда принесла с собою привычку к цепям и долгое время сама приковывала себя… к чему попало, только бы держаться.
Тот. Безано?
Зинида. Безано и другие, их много было и много будет. Мой рыжий лев, в которого я безнадежно влюблена, страшнее и хуже всякого Безано… Но это пустяки, дурные привычки, которые жаль прогонять, как старых слуг, ворующих мелочь. Оставь Консуэллу, у нее своя дорога.
Тот. Автомобиль и бриллианты?
Зинида. А где ты видел красавицу в сарпинке? Не этот купит, так другой – ведь все красивое покупают они. Да, я знаю: десять лет она будет печальной красавицей, на которую будут заглядываться бедняки с панели, потом она начнет подкрашивать глаза и улыбаться, потом возьмет…
Тот. Любовником шофера или гайдука? Ты недурно гадаешь, Зинида!
Зинида. А разве не правда? Я не хочу врываться в твое доверие… но сегодня мне жаль тебя, Тот! Что ты можешь сделать против судьбы? Не обижайся, мой друг, на слова женщины: мне ты нравишься, но ты некрасив, немолод и небогат, и твое место…
Тот. На панели, откуда смотрят на красавиц? (Смется.) Но если я не хочу?
Зинида. Что значит твое хочу или не хочу! Мне жаль тебя, бедный друг, но если ты силен и мужчина… а ты мне кажешься таким, то путь у тебя один: забыть.
Тот (смеется). По-твоему, это сила? Ты ли это, царица Зинида, которая даже в львином сердце хочет пробудить любовь? За один только миг обманчивого обладания ты готова заплатить жизнью, а мне советуешь… забыть! Дай твою сильную руку, прекрасная, и посмотри, сколько силы в моем пожатии… и не жалей меня!
Входят Брике и Манчини. Последний сух и важен, одет в новое, но та же палка и тот же безмолвный смех сатира.
Зинида (шепчет). Останешься?
Тот. Да, я не уйду.
Манчини. Как мы поживаем, дорогая? Но вы ослепительны, клянусь, вы ослепительны! Ваш лев будет осел, если не поцелует вам ручку, как позволяю себе я… (Целует руку.)
Зинида. Мне можно поздравить вас, граф?
Манчини. Да. Мерси. (К Тоту.) Здравствуй, любезный!
Тот. Честь имею кланяться, граф.
Брике. Зинида, граф хочет немедленно уплатить неустойку за Консуэллу… за графиню. Ты не помнишь, мама, по контракту сколько там?
Зинида. Я сейчас взгляну, папа.
Манчини. Да, прошу вас, Консуэлла больше не вернется сюда, мы завтра уезжаем.
Зинида и Брике смотрят бумаги. Тот берет довольно грубо Манчини под локоть и отводит его в сторону.
Тот (тихо). А как твои девочки, Манчини?
Манчини. Какие девочки? Что это: глупости или шантаж? Смотри, любезный, будь осторожнее: комиссар здесь недалеко.
Тот. Ты слишком суров, Манчини! Я полагал, что с глазу на глаз…
Манчини. Но послушай: какое же может быть с глазу на глаз между клоуном и мною? (Смеется.) Ты глуп, Тот: ты должен был предложить, а не спрашивать!
Брике. Три тысячи франков, граф.
Манчини. Так мало? За Консуэллу? Хорошо, я скажу барону.
Зинида. Вы еще брали…
Брике. Не надо, мама, оставь!
Зинида. Вы еще взяли вперед, граф, у меня записано: восемьдесят франков и двадцать сантимов. Эти деньги также позволите?
Манчини. Конечно, конечно, какой вопрос! Вы получите три тысячи… сто. (Смеется.) Двадцать сантимов! Я никогда не думал, что могу быть так точен: двадцать сантимов! (Серьезно.) Ах, вот еще что, друзья мои! Консуэлла, графиня, моя дочь, и барон выразили желание проститься с труппой…
Тот. Барон также?
Манчини. Да. Огюст также. Они хотят это сделать в антракте. И вот я прошу вас собрать сюда… наиболее приличных – но без толкотни, без толкотни! Тот, милейший, будь так добр, сбегай в буфет и скажи, чтобы сюда немедленно подали корзину шампанского и бокалы… Понимаешь?
Тот. Слушаю, граф…
Манчини. Постой… Не так быстро. Что это, новый костюм? Ты весь горишь, как черт в аду!
Тот. Слишком много чести, граф: какой я черт? Я только бедный грешник, которого поджаривают черти. (Уходит, шутовски кланяясь.)
Манчини. Талантливый малый, но пройдоха, о!
Брике. Это цвета танго, в честь вашей дочери, граф. Ему нужно для новой шутки, которую он не хочет открывать. Не угодно ли присесть, граф?
Манчини. Меня ждет Огюст, но, впрочем… (Садится.) А все-таки мне жаль расставаться с вами, друзья! Да, высший свет, конечно, прерогативы звания, дворцы вельмож, – но где я найду такую свободу и… простоту? Наконец, эти афиши, эти жгучие плакаты, от которых по утрам захватывало дух, – в них было что-то зовущее, бодрящее… Там я постарею, друзья!
Брике. Но высшие удовольствия, граф… Что же ты молчишь, Зинида?
Зинида. Я слушаю.
Манчини. Кстати, моя дорогая: как вам нравится мой костюм? У вас чудесный вкус. (Расправляет кружевной галстук и кружевные манжеты.)
Зинида. Мне нравится. Вы похожи на вельможу прежних дней, граф.
Манчини. Да, но не слишком ли вольно это? Кто носит теперь кружева и атлас? Эта грязная демократия скоро всех нас нарядит в рогожу… и как там? (Со вздохом.) Огюст говорит, что это жабо не совсем уместно.
Зинида. Барон слишком строг.
Манчини. Ну да! Но мне кажется, что он все-таки прав: я здесь немного заразился вашей фантастикой.
Входит Тот. За ним два лакея тащат корзину с шампанским, бокалы. Приготовляют на столе.
Ага. Мерси, Тот. Но только, пожалуйста, без мещанского хлопанья пробками, тише и скромнее. Счет – барону Реньяру. Так мы явимся сюда, Брике, я иду.
Зинида (смотря на часики). Да, сейчас кончается отделение.
Манчини. Боже мой! (Поспешно выходит.)
Брике. Черт его возьми совсем!
Зинида (показывая на лакеев). Тише, Луи.
Брике. Нет, черт его возьми совсем! И ты не могла поддержать меня, мама, оставила с ним говорить… Высший свет, высшие удовольствия… мошенник!
Тот и Зинида смеются, улыбаются лакеи.
(Лакеям.) Нечего смеяться, ступайте, мы здесь сами управимся… Сода-виски, Жан! (Ворчит.) Шампанское!
Входит Джексон в костюме.
Джексон. И мне сода-виски! Хоть у вас слышу смех – эти идиоты положительно разучились смеяться. Мое солнце сегодня всходило и заходило, ползало по всей арене – хоть бы улыбка! Смотрят на мой зад, как в зеркало… извини, Зинида! А ты недурен, Тот, – ну, береги сегодня щеки – я ненавижу красавцев.
Брике. Бенефисная публика!
Джексон (рассматривая лицо в маленькое зеркальце). В партере все какие-то бароны и египетские мумии, у меня живот заболел от страха. Я честный клоун, я не могу, чтобы на меня так смотрели, как будто я украл носовой платок. Надавай им пощечин, Тот.
Тот. Будь спокоен, Джим, я отомщу. (Выходит.)
Зинида. А Безано?
Джексон (ворчит). Безано! Сумасшедший успех, конечно. Но он сам сошел с ума, он завтра же сломает себе шею. Зачем он так рискует? Или у него крылья, как у бога?.. Черт его возьми, на него гнусно смотреть, это уже не работа.
Брике. Ты прав, Джим, это уже не работа! Твое здоровье, старый товарищ!
Джексон. Твое здоровье, Луи!
Брике. Это уже не работа, когда сюда являются всякие бароны! Вот они смеются, а я негодую, я негодую, Джим. Что им здесь надо, этим баронам? Пусть воруют кур в другом курятнике, а нас оставят в покое. Ах, будь я министром, я бы сделал железную решетку между нами и этими господами.
Джексон. Мне тоже очень жаль Консуэллочку… и противно. И почему-то мне кажется, что все мы сегодня больше похожи на мошенников, нежели на честных артистов… Тебе не кажется, Зинида?
Зинида. Всякий делает что хочет. Это дело Консуэллы и ее отца.
Брике. Оставь, мама, это неправда! Вовсе всякий не делает что хочет, а выходит так… черт его знает, почему!
Входят Анжелика и Томас, гимнаст. В костюмах.
Анжелика. Здесь будет шампанское?
Брике. А ты уж и обрадовалась?
Томас. Вот оно. Ого, сколько!
Анжелика. Мне граф сказал, чтобы я шла, я его встретила…
Брике (сердито). Сказал, ну и иди, а радоваться тут нечего! Смотри, Анжелика, ты плохо кончишь, я тебя насквозь вижу… Как она работает, Томас?
Томас. Хорошо.
Анжелика (тихо). У, какой сегодня сердитый папа Брике!
Входят Тот, Тили и Поли, за ними еще какой-то артист. Все в костюмах.
Тили. Поли, ты очень хочешь шампанского?
Поли. Нет, совсем не хочу. А ты, Тили?
Тили. И я очень не хочу. Тот, ты видал, как ходит граф? (Ходит, передразнивая Манчини. Смех.)
Поли. А я буду барон, возьми меня под ручку. Тише, осел, ты наступил мне на любимое родословное дерево.
Анжелика. Сейчас кончится, теперь скачет Консуэлла, это ее вальс. Какой у нее успех!
Все слушают вальс на арене. Тили и Поли подпевают.
Но она так красива! Это ее цветы?
Слушают. Внезапно точно опять рушится стена: гром аплодисментов, крики, рев. Здесь движение. Артисты наливают шампанское. Входят новые, смеясь и болтая. Становятся скромны при виде директора и шампанского.
Голоса. Сейчас идут!
– Какой успех!
– Еще бы, когда весь партер…
– А что будет с танго?
