Кен Лю
Династия Одуванчика. Книга 2. Стена Бурь
Глава 7
Наставник и ученица
Дасу, первый год Принципата (за тринадцать лет до первой Великой экзаменации)
Вот так мудрая Аки помогла Мими подняться с постели и вручила ей костыль, выструганный из выброшенного на берег дерева. Она не сказала девочке, что та едва ли сможет когда-нибудь владеть ногой, но решила дать ей время: пусть сама придумает выход из положения.
Мать и дочь обходили пляжи, работали в полях и помогали рыбакам управиться с уловом. Аки решительно шагала вперед, не оглядываясь посмотреть, успевает ли Мими ковылять за ней. Для простых мужчин и женщин Дара каждый день был битвой.
И Мими научилась не замечать онемение в ноге и не обращать внимания на пронизывающую боль в бедре, научилась наклоняться, переносить вес тела на другую ногу и развила мускулы настолько, что смогла ходить, сунув костыль под мышку левой руки.
Однажды поутру, обыскивая пляж, мать с дочерью наткнулись на нечто странное. Какое-то судно потерпело кораблекрушение, но обломки рангоута и переборок были сделаны не из дерева, а из материала, похожего на слоновую кость, и украшены искусной резьбой с изображением неведомого зверя: длинный хвост, две когтистые лапы, пара огромных крыльев и тонкая, словно у змеи, шея, увенчанная непропорционально большой головой с рогами, как у оленя. Аки принесла находку вождю клана, но старейшина не мог припомнить, чтобы ему приходилось видеть нечто подобное.
– Это не от корабля из императорской экспедиции, – заключила Аки и более не ломала над этим голову.
Мир полон загадок. Странные обломки казались Мими дырами в завесе, прячущей тайну мира, но ей не удавалось понять, что же она видит сквозь них.
Они отнесли обломки на рынок и продали там за пригоршню медяков любителям собирать забавные редкости.
Но Мими продолжала грезить об удивительном звере. В ее снах он сражался с черепахой-бурей, акулой-штормом и соколом-шквалом, а молния на миг выхватывала их из тьмы, создавая череду впечатляющих картинок, настолько же прекрасных, насколько и пугающих.
Мими надеялась, что черепахе удалось спасти тот корабль из ее грез, а также уповала на то, что боги пощадили ее отца и братьев.
* * *
Пришли известия, что империи Ксана больше не существует. Великий властелин по имени Гегемон воссел на троне императора Эриши в Безупречном городе и вернул древних королей Тиро. Немногие в рыбацкой деревушке скорбели о конце империи: патриотизм подобен белому рису – это роскошь для обеспеченных.
Поговаривали, что Гегемон устроил сынам Ксаны резню на Волчьей Лапе, где также погибли и все молодые люди из их деревни, ушедшие сражаться под знаменами маршала Мараны. День за днем люди толпились у дверей дома магистрата в надежде узнать хоть что-то про своих сыновей, мужей, отцов и братьев, но двери неизменно оставались закрытыми. Магистрат совещался с помощниками и клерками, как ему лучше себя вести, чтобы заслужить доверие Гегемона и сохранить на голове темную шелковую шляпу государственного чиновника. Судьбы погибших солдат его нисколько не волновали.
По сыновьям, как и по мужу, Аки тоже отказалась делать поминальные таблички.
– Я не хоронила их своими руками, – сказала она. – И уж точно не стану хоронить в своем сердце.
Иногда, проснувшись среди ночи, Мими видела, что мама сидит на полу рядом с кроватью, согнув плечи и отвернувшись. Тогда девочка протягивала руку и касалась спины матери. Та молча обнимала ее и успокаивала, пока Мими не засыпала снова.
Со временем люди перестали осаждать двор магистрата и вернулись к своей бесконечной работе, которая обращает пот в еду, а боль в напитки. В их домах появились семейные святилища в честь мертвых или пропавших без вести, но никто не произносил пылких речей о судьбах Ксаны и не призывал отомстить Гегемону. Простой народ был слишком изможден, чтобы чувствовать ненависть; война – это занятие для важных господ, и кто мог с уверенностью утверждать, что Гегемон больше виноват в многочисленных смертях, чем маршал или император Эриши.
Отец и братья Мими не вернулись домой, зато на Дасу прибыл новый король.
Король Куни был необычным господином. Он снизил налоги, он не сгонял людей на принудительные работы по строительству нового дворца, зато платил рабочим за ремонт дорог и мостов. И еще Куни отменил суровые древние законы Ксаны, предусматривающие наказание буквально за все, даже если вдруг человек слишком громко чихнул. Новый король объявил, что обитатели других островов, все те, кого война согнала с места, вольны приехать в его владения, он даже поможет им обустроиться, выделив бесплатно семена для посева и инвентарь. Старики и вдовы на Дасу возрадовались: войны выкачали из острова мужчин, ощущался большой недостаток мужей и отцов. Хотя некоторые женщины соглашались стать второй или третьей женой, особенно у богатых людей, не всех устраивал такой расклад.
Кроме того, издавна существовал обычай: женщины, влюбленные или ищущие любви друг друга, могли вступать в «браки Рапы» – легенды гласили, что богиня влюбилась некогда в ледяную деву. Как пели актеры народной оперы:
Любовь их была такова, что длится многие эры,
Что выражается через мельчайшие жесты и через столетья,
Сквозь шепот, эхо которого мчится в эпох коридоры,
Через единственный взгляд, пронзающий миг мирозданья,
Через тот танец, который переживет изверженье вулканов,
И через день, когда Дара навеки опустится в море.
С войной число «браков Рапы» выросло, ибо таким образом женщины могли поддерживать друг друга: вместе легче обрабатывать поля и растить детей. Тем не менее по-прежнему было много женщин, которые предпочитали мужчин и не хотели делиться с другими, а потому чужакам здесь были искренне рады. Аки, вопреки поступающим предложениям, не соглашалась связать себя узами «брака Рапы». Не обращала она внимания и на селившихся в их деревне новых мужчин, хотя некоторые вроде как интересовались ею. Имея в качестве помощницы одну лишь Мими, она сражалась с нуждой, возделывая свой клочок земли и помогая рыбакам.
– Мой муж уехал, – отвечала она на все вопросы. – Он скоро вернется. И мои сыновья тоже.
* * *
– Мама, у нас есть какие-нибудь таланты? – как-то раз обратилась Мими к Аки.
– Почему ты спрашиваешь?
Семилетняя Мими вернулась домой пораньше, чтобы приготовить обед, пока мать заканчивает работу в поле. Девочке приходилось вставать на стул, чтобы дотянуться до кипящего на печи котла – это было опасно, но детям бедняков рано приходится учиться. Как раз в тот день по деревне проходил глашатай, громко зачитывая объявление из дворца в Дайе: король Куни ищет талантливых людей; не важно, какое место занимают они сейчас в обществе – он готов взять их к себе на службу и платить им.
Мими слово в слово повторила матери обращение короля Куни. Заканчивалось оно так: «Устрица, прикрепившаяся к ветке самого прекрасного коралла, и та, что лежит, зарывшись в грязи, в равной степени способны скрывать жемчужину».
У девочки всегда была великолепная память. Один раз услышав, она могла пересказать любую из историй Аки и долгими зимними вечерами развлекала мать, от начала и до конца воспроизводя представление народной оперы.
– Говорят, сын магистрата едет во дворец в Дайе, чтобы продемонстрировать королю свое искусство управляться с кистью и писчим ножом, – сказала Мими. – Деревенский учитель объявляет конкурс для учеников, чтобы выбрать двоих, кто знает больше всех стихов на классическом ано, дабы представить их королю. Я слышала, что дядюшка Со с другого конца деревни хочет показать государю новый способ вязать узлы на рыболовной сети, а тетушка Тора намерена представить свою коллекцию целебных растений. Мама, а у нас есть какие-нибудь таланты? Может, и мы поедем к королю и заживем, как сын магистрата?
Аки посмотрела на дочь.
«Она необыкновенный ребенок. Что, если король увидит Мими и заинтересуется?»
Но потом женщине вспомнилось, что сталось с ее мужем. «Способный человек должен почитать за честь послужить императору».
– Талант, доченька, он как нарядное перо в хвосте у павлина. Богачам приносит радость, а самой птице – только горе.
Мими поразмыслила над этими словами. Окутывающий мир занавес становился только плотнее.
* * *
Король Куни взбунтовался против Гегемона. Снова мужчины (а в этот раз и некоторые женщины) Дасу покинули родной дом, чтобы гибнуть в далеких землях. Аки не удивилась. Грезы великих повелителей о мире строятся на крови и костях простого народа. Удобрение для золотой хризантемы готовят из пепла, сжигая Сто цветов. Такова исконная правда жизни. Мир снова наступил, когда Мими исполнилось тринадцать, а король Куни стал императором Рагином, открыв эпоху правления Четырех Безмятежных Морей.
Дасу, первый год правления Четырех Безмятежных Морей (за пять лет до первой Великой экзаменации)
Однажды Мими отправилась на рынок в Дайе. К тому времени она уже достаточно повзрослела, чтобы Аки доверила дочери самой продавать зерно и платить арендную плату хозяину земельного участка. Да и торговка из нее была всяко лучше, чем из Аки.
Отпрыски богатеев скакали по улицам верхом, помахивая плетью, и Мими и прочим простолюдинам приходилось убираться с их пути. По причине хромоты и того, что она несла на плечах довольно увесистый мешок с образцом зерна, двигалась девушка слишком медленно, и пару раз ее едва не затоптали. Но Мими не жаловалась, а только стискивала зубы. Как есть много способов видеть, точно так же существует и много способов ходить.
Ученые и чиновники императора более чинно разъезжали по улицам в удобных повозках, влекомых упряжкой лошадей или людей, и воротили носы от грязных, тупых и исхудавших бедняков, жавшихся к сточным канавам на обочинах дорог. Мими подавляла гнев. Так ведь устроен мир, не правда ли? Предполагалось, что император Рагин заботится о жизни простых людей, но даже среди простого народа существует своя градация. По ее опыту, хвалу новому правлению пели только те, кто уже получил от него определенную выгоду.
Бессмысленно мечтать о том, как бы они с матерью жили в достатке и роскоши: одевались в шелка вместо грубой мешковины, ели мягкий белый рис вместо стачивающего зубы, словно песок, проса. С таким же успехом одуванчик мог грезить о почестях, положенных хризантеме.
В центре рынка собрались зеваки. Заинтригованная Мими, в надежде поглазеть на выступление фокусников или акробатов, пробиралась через толпу зрителей, орудуя тростью, как веслом, разгребающим ил и воду. И была разочарована, увидев всего лишь двух мужчин, сидящих на плетеной циновке лицом друг к другу. Волосы у обоих были собраны в двойной свиток-пучок, обозначающий их ранг токо давиджи, то есть ученых, прошедших первую ступень императорских экзаменов.
– …Известно, что чем ближе находится предмет, тем крупнее он кажется, а чем дальше, тем меньше, – произнес первый ученый.
– Следует ли из твоего суждения, что солнце приближается к нам на рассвете и на закате, но отдаляется в полдень, ибо это объясняет, почему оно кажется больше утром и вечером? – задал вопрос второй.
– Определенно, – согласился первый.
– Но всем известно также, что чем ближе находится источник жара, тем сильнее этот жар чувствуется. Как же в таком случае, если принять за данность, что в полдень солнце находится дальше от нас, ты объяснишь тот факт, что в это время оно значительно горячее, чем на восходе и на закате? – осведомился второй.
– Ну… – Первый спорщик сдвинул брови, озадаченный вопросом.
– Все очень просто, – заявил второй. – Твое суждение ошибочно.
– И вовсе даже не ошибочно, – возразил его оппонент, багровея. – Великий мудрец Кон Фиджи учил, что природа, подобно человеческому обществу, следует зримой иерархической структуре. Солнце настолько выше земли, насколько император выше простолюдинов.
– И что из этого следует?
– Боги наверняка решили, что, достигая высшей точки, солнце должно оказаться на наибольшем удалении от земли, символизируя величие и благородство императорского трона.
– Но как насчет полуденного жара, мой ученый друг? – не унимался второй ученый.
– Ну, это объяснить просто. – Его собеседник отпил из чашки глоток чая и украдкой бросил взор на обступившую их толпу. Теперь, когда послушать ученых собралось такое множество народа, ему необходимо было победить в споре, чтобы сохранить лицо. Поставив чашку, он возвысил голос, добавив в него надменной убежденности: иногда достаточно лишь казаться человеком, который прекрасно знает, о чем он говорит. – Ты исходишь из предположения, что солнце имеет постоянную температуру. Но на самом деле это не так. Задействовав чистый разум, мы придем к выводу, что если солнце ощущается самым горячим в точке наибольшего удаления от земли в полдень, то вызвано сие постепенным нарастанием жара по мере того, как оно поднимается, и остыванием, пока светило садится. Место, где солнце становится самым горячим, является одновременно и самым удаленным, и в этом воистину виден совершеннейший замысел богов.
«Может ли мир, следующий определенному замыслу богов, быть постигнут человеческим разумом? – размышляла девушка. – Если общество устроено так же, как природа, то значит, все естественно, а потому справедливо».
Никогда прежде не доводилось ей слышать подобных споров, и она была заворожена. Ученые мужи, похоже, полагали, что мир сам по себе – это некий язык и его можно расшифровать. Ей невольно вспомнились собственные детские попытки понять разговоры богов. Мими притягивало это знание, позволяющее истолковывать божественные знамения, смотреть через окутывающий мир покров и узреть Истину.
– Вы, моралисты, вечно склонны ставить вывод впереди доказательства, – сказал второй ученый презрительно. – Все в точности, как говорил Ра Оджи: ученик Кона Фиджи – это самая мощная в мире линза, потому как он собирает все лучи доказательств и фокусирует их в точке желаемого мнения. Даже если он голоден вследствие собственной лени, то будет спорить, утверждая, что в этом, дескать, виновата еда, так как она не признала его морального превосходства и не приложила усилий, чтобы попасть ему в желудок.
Толпа взревела от смеха.
– В конечном итоге моралист не в состоянии никого убедить, кроме себя самого, – продолжил второй ученый, довольный поддержкой собравшихся.
– Вы, поточники, мастера потешать искателей правды, однако не можете предложить им ничего полезного, кроме собственных острот, – заявил первый ученый дрожащим от гнева голосом. – Хорошо. Как тогда ты объяснишь, почему солнце меняется в размерах?
– Кто знает? Быть может, причина в том, что солнце действительно отдаляется, поднимаясь, как полагаешь ты, а возможно, оно сжимается при восхождении, подобно тому как медуза сокращает тело, толкая себя через воды океана. Вот только сам твой исходный посыл ложен: мы не должны силком загонять природу в модель, отлитую по нашему собственному желанию. Как говорили мудрецы ано: «Гипэн ко фидэра юнтиру нафэ шрасаа тефи нэ оту» – «Нам следует всего лишь согласовать свою жизнь с установленным природой ритмом». Я просыпаюсь на свежем утреннем ветру и наслаждаюсь завтраком из вяленых рыбных палочек, а потом покупаю в порту свежие, приправленные имбирем. В полдень я укрываюсь в тени зонтичного дерева, чтобы вздремнуть, и мне снится, будто я каракатица с развевающейся юбкой из плавников и что я в это время тоже снюсь каракатице. Я просыпаюсь на закате, чтобы прогуляться вдоль остывающего пляжа, восхищаясь нежным румянцем заходящего солнца. И такая жизнь нравится мне гораздо больше твоей.
– Плыть по течению вовсе не означает приблизиться к подлинному пониманию вселенной. Я не сторонник школы Воспламенизма, но Ги Анджи хотя бы двигался в верном направлении, когда утверждал, что ученый муж обязан понимать мир и совершенствовать его, поскольку мы не тупые звери и не одуванчики, разлетевшиеся по обочине, но наделены божественным импульсом преобразовывать земной удел, дабы приблизить его к уделу небесному.
– Реальность вселенной до́лжно постигать через опыт, а не через преобразование…
«Каково это – размышлять над такими вопросами весь день? – заинтересовалась Мими. – Не ограничивать мысли погодой, урожаем, уловом рыбы, не думать мучительно, что съесть на обед сегодня, а что завтра, а вместо этого полностью отдаться воображению, обсуждать свойства солнца и верить, что основополагающие загадки жизни возможно разрешить?»
Оппоненты продолжали спорить в том же ключе, а зеваки ликовали и время от времени предлагали свои наблюдения. Наконец дискуссия прискучила ученым, и они, истощив запас классических цитат и авторитетных мнений, разошлись. Толпа рассеялась, осталась одна Мими, погруженная в размышления и прокручивающая спор в голове.
– Рынок скоро закрывается, девушка, – вывел ее из задумчивости чей-то голос.
– Ой, нет! – Мими огляделась и убедилась, что это правда. Скупщики зерна собирали вещи и направляли телеги к складам. Придется ей снова прийти сюда завтра. Она разозлилась на себя: ну как можно быть такой беспечной?
Мими посмотрела на человека, заговорившего с ней: это был мужчина, высокий и стройный, как ствол корабельной сосны. Лет пятидесяти или немного моложе, волосы с проседью небрежно собраны в пучок, кожа коричневая, как панцирь большой морской черепахи. Хотя шрамы обезобразили лицо, которое можно было бы назвать симпатичным, зеленые глаза тепло и приветливо смотрели на нее в свете заходящего солнца.
– Тебя, похоже, заинтриговали дебаты, – сказал незнакомец, черты которого выражали явный интерес. – О чем ты сейчас думала?
Все еще колеблясь, Мими выпалила первое, что пришло на ум:
– Почему у столь многих мудрецов родовое имя заканчивается на «джи»?
Мужчина оторопел на миг, а потом рассмеялся.
Мими покраснела. Она вскинула мешок с образцом зерна на плечо и повернулась, чтобы уйти, но от смущения двигалась неловко.
– Прости! – воскликнул незнакомец у нее за спиной. – Было весьма любопытно услышать столь необычное наблюдение. Я вовсе не хотел тебя обидеть.
В его голосе девушка почувствовала искренность. Выговор у него был как у уроженца Большого острова, а манера говорить – любезной и приятной, как у певцов народной оперы, изображающих на сцене аристократов.
– Это было бестактно с моей стороны, – промолвил мужчина. – Мне остается лишь еще раз извиниться.
Мими повернулась и поставила мешок на землю:
– Что смешного в том, что я сказала?
Собеседник посмотрел на нее очень серьезно, а потом спросил:
– Тебе знакомы работы кого-либо из мудрецов, которых цитировали эти двое?
Она покачала головой:
– Я никогда не ходила в школу. – А потом добавила: – Впрочем, я слыхала имя Кона Фиджи, Единственного Истинного Мудреца, потому что о нем упоминают иногда в народных операх.
Мужчина кивнул:
– Твой вопрос был вполне резонным, просто я никогда не обращал внимания на деталь, которую ты подметила. Иногда мы перестаем задавать вопросы касательно вещей, кажущихся нам само собой разумеющимися. На самом деле «джи» – это не часть родового имени мудрецов. В классическом ано – это суффикс, выражающий уважение, что-то вроде «учитель».
Мими уловила в его тоне снисхождение и почувствовала себя увереннее.
– Ты знаешь классический ано?
– Да. Я начал изучать его, еще когда был маленьким мальчиком, и совершенствуюсь до сих пор.
– До сих пор учишься?
– Учиться не перестаешь никогда, – с улыбкой произнес мужчина. – Не только классическому ано, но и другим предметам: математике, механике, богословию.
– Ты понимаешь богов? – Сердце Мими учащенно забилось.
– Так далеко я не забрался. – Он замялся, как если бы подбирал слова, чтобы объяснить нечто сложное. – Я разговаривал с богами, но не уверен, что даже они понимают друг друга. Не исключено, что чем больше мы знаем, тем меньше нам нужды полагаться на богов. И кстати, боги тоже учатся, как и мы.
Мысль была такой необычной, что Мими не знала, что сказать. И решила переменить тему.
– А сложно учить классический ано?
– Поначалу да. Но поскольку все важные книги и стихотворения написаны на этом языке, мой наставник заставил меня приложить усилия, дабы освоить его. Со временем читать логограммы классического ано стало так же просто, как и буквы зиндари.
– Я вообще читать не умею.
Он кивнул, и в глазах его мелькнула печаль.
– Я приехал из древнего Хаана, где у каждого ребенка есть шанс научиться читать. Теперь, когда воцарился мир, эту систему, наверное, необходимо распространить по всему Дара.
Идея показалась Мими нелепой, но в голосе незнакомца звучали такие пыл и надежда, что девушка не захотела его расстраивать.
– Что ты думаешь об этих дебатах? – спросила она.
– Я полагаю, что эти двое – весьма ученые мужи, – сказал ее собеседник, снова улыбнувшись. – Но это еще не означает мудрые. А что думаешь ты?
– Мне кажется, им следует взвесить рыбу.
Мужчина оторопел:
– Как? Что… что ты имеешь в виду?
– Этому меня научила мама. Она частенько спрашивала, знаю ли я, почему белая рыба становится тяжелее, после того как ее вытащишь из моря.
Незнакомец закрыл глаза и задумался.
– Вот это действительно загадка. Я склонен был полагать, что вытащенная из воды рыба делается со временем легче, а не тяжелее. Может, есть что-то необычное в структуре белой рыбы? Допустим, ее плоть способна впитывать влагу из воздуха? Или в живой рыбе содержится внутри газ, который делает ее легче, подобно соколу-мингену? Или…
Настал черед Мими улыбнуться.
– Ты ведешь себя в точности как я – исходишь из того, что тебе сказали правду. А вместо этого тебе следовало бы взвесить рыбу.
– И что это мне даст?
– Ты узнаешь, что на самом деле белая рыба со временем вовсе не становится тяжелее. Эту байку сочинили бессовестные торговцы, которые накачивали воздух рыбе в брюхо, чтобы она казалась больше. А когда, помещенная на весы, их рыба оказывалась легче, чем другая подобного же размера, мошенники напирали на то, что их улов более свежий и потому весит меньше.
– Как ты соотносишь эту историю с дебатами?
Мими посмотрела на заходящее солнце.
– Мне нужно засветло вернуться домой, но, если завтра утром ты будешь ждать меня у пристани к северу от города, я тебе кое-что покажу.
– Я обязательно приду. Кстати, как тебя зовут?
– Мими, из клана Кидосу. А тебя?
На краткий миг мужчина замялся, потом сказал:
– Я Тору-ноки, странник.
* * *
На следующее утро Тору был у пристани с первыми лучами рассвета.
– Ты пришел вовремя, – проговорила польщенная Мими. – Я, признаться, сомневалась, что ты воспримешь меня всерьез, поскольку у тебя вид ученого человека.
– У меня есть определенный опыт ранних свиданий у рыбачьей пристани, – ответил Тору. – Обычно они заканчиваются тем, что я узнаю о мире много нового.
Но никаких подробностей он не сообщил.
Девушка стояла, не опираясь на трость, которую воткнула в песок пляжа. К верхушке бамбукового шеста была приделана горизонтальная палка, на одном из концов которой находилось старенькое бронзовое зеркальце, причем центральная часть его была отполирована до блеска. На другом конце перекладины располагалась круглая рамка из тонкого побега бамбука, на ней был туго натянут банановый лист.
Мими поворачивала зеркальце, пока отражение восходящего солнца не упало на лист. Потом она аккуратно обрисовала его очертания кусочком угля.
– Ты это сама смастерила? – спросил Тору.
– Да. – Девушка кивнула. – Мне всегда нравилось наблюдать за природой: за морем, небом, звездами и облаками. Солнце слишком яркое, чтобы смотреть прямо на него, вот я и изобрела этот способ следить за отражением.
– Очень умно придумано, – восхищенно заметил Тору.
– Мы проделаем то же самое в полдень. Можешь вернуться попозже или подождать здесь. Мне нужно сходить в город и продать зерно. Это единственный наш заработок, а потому повременить нельзя.
– Твоя семья не ловит рыбу?
– Отец ловил, – ответила Мими, и голос ее стал глуше. – Но мать не захотела учить меня этому ремеслу. Отец… он пропал в море.
– Я пойду с тобой, – сказал Тору.
Они направились в город, и, хотя Тору предложил донести мешок с образцами зерна, девушка не позволила ему, заявив:
– Я, быть может, сильнее тебя!
Мужчина не стал настаивать, и Мими это оценила. Ей не нравились люди, считавшие ее из-за больной ноги неполноценной; она пыталась объяснить им, что они заблуждаются, но это получалось не всегда.
Мими собиралась попробовать продать свой товар на рынке, но Тору посоветовал заглянуть сначала в королевский дворец.
– В королевский дворец? Но правительство назначает обычно самую низкую цену.
– У меня такое чувство, что ты будешь приятно удивлена.
* * *
Император Рагин отдал остров Дасу в качестве фьефа своему старшему брату Кадо и пожаловал ему титул короля Дасу. Однако все знали, что это лишь символический жест, и король Кадо почти все время проводит в отстроенном заново Пане, Безупречном городе, оставив свое королевство на попечение императорских чиновников, которые правили и в других провинциях, подчиненных напрямую императору. Королевский дворец был в прошлом резиденцией Куни, а еще раньше, при империи Ксана, там жил губернатор. Здание это было немногим больше других особняков в Дайе, поскольку город этот никогда не являлся метрополией, в отличие от крупных городов на Большом острове или даже от Крифи, древней столицы Ксаны, располагавшейся на соседнем острове Руи. Стремление к показному величию не было свойственно императору даже в годы, когда он был просто королем Куни.
Чиновник, отвечающий за закупки, сидел во дворе дворца и изнывал от скуки. Император Рагин имел репутацию человека прижимистого, и регент короля Кадо, фактически губернатор Дасу, получил приказ предлагать за зерно цену пониже. В результате попытать счастья сюда приходили только те крестьяне, у которых зерно было настолько плохим, что его нельзя было сбыть на рынке. За весь вчерашний день чиновника, ведающего закупками, посетил всего лишь один человек, да и сегодня особого оживления он тоже не ожидал.
«Ого, а вот и вероятные продавцы пожаловали! – Глаза у клерка округлились, в них появился интерес. – Видать, скверный у них нынче выдался урожай, если они пришли сюда».
Присмотревшись повнимательнее к приближающимся посетителям – шедшему размашистой походкой долговязому мужчине и хромоногой девушке с палкой и тяжелым мешком с образцами зерна на плече, – чиновник выпрямился и потряс головой.
«Не может быть! А ему-то что здесь понадобилось?»
Во время коронации чиновник был вместе с регентом в Пане и запомнил примечательную фигуру этого человека, который стоял тогда рядом с премьер-министром Кого Йелу и королевой Гин.
И теперь, увидев здесь столь значительную персону, он подскочил, словно в ягодицы ему воткнули пружины.
– Э-э-э, ваше си… э-э-э, господин императорский… э-э-э… – «Этот человек вроде как отказался от всех титулов, – мелькнула мысль. – Как же к нему обращаться?»
– Меня зовут Тору-ноки, – произнес мужчина с улыбкой. – Титулов у меня нет.
Чиновник кивнул и принялся часто кланяться, словно марионетка, кукловод которой старается выдернуть запутавшиеся в веревочках пальцы.
«У него, наверное, есть веская причина скрывать свою личность. Лучше мне не раскрывать его инкогнито».
Девушка тем временем скинула мешок с плеча на землю.
– Тору, ты поможешь мне развязать мешок? У меня пальцы онемели, пока я его держала.
Клерк потрясенно наблюдал, как один из ближайших советников императора Дара присел на корточки, словно простой крестьянин, и стал возиться с завязкой на мешке с зерном.
«Должно быть, эта девица важная, очень важная особа».
Чиновник покрутил эту мысль в голове и понял, что нужно делать.
На зерно он почти не взглянул.
– Превосходное качество! Мы купим все, что у вас есть. Как насчет двадцати монет за бушель?
– Двадцати?! – удивилась Мими.
– Э-э-э… Ну, может быть, сорок?
– Сорок?! – В ее голосе послышалось еще большее изумление.
Бедняга растерянно посмотрел на «Тору-ноки».
«Да это и так уже в четыре раза выше рыночной цены!»
Но деваться было некуда. Он стиснул зубы. Если регент пожалуется, придется все ему объяснить.
– Хорошо, тогда восемьдесят. Но больше я, честное слово, дать не могу. Правда. Ну что, договорились?
Девушка окунула кисточку в чернила и с отрешенным видом, словно бы пребывала в забытье, поставила на бумаге подпись в виде кружочка.
– Телеги за зерном мы пришлем в течение двух дней, – сообщил чиновник.
– Спасибо, – поблагодарила его Мими.
– Спасибо, – с улыбкой сказал Тору-ноки.
* * *
– Удачно сторговались, – заметил Тору.
– Никакой это был не торг, – возразила Мими. – Кто ты вообще такой? Бедный чиновник вел себя как мышь, увидевшая кота.
– В наши дни я и в самом деле просто странник, – ответил Тору. – И я не солгал, сказав, что у меня нет титулов.
– Но это еще не означает, что ты не являешься важной персоной. Не скажешь мне правду?
– Бывает знание, которое может встать на пути у дружбы, – изрек Тору серьезным тоном. – Мне нравится, что мы ведем разговор как равные. Я не хочу лишиться этого преимущества.
– Отлично. – Мими неохотно кивнула. Потом лицо ее просветлело. – Полдень! Нам пора произвести второе измерение.
Она воткнула в землю трость, прислонила к ней зеркало и банановый лист, потом настроила приспособление, как раньше. Оба исследователя посмотрели на картинку полуденного солнца, спроецированную на банановый лист. Она в точности совпадала с кружком, нарисованным Мими утром.
– Я так и думала, – с торжеством объявила девушка. – Солнце на восходе и в полдень имеет одинаковый размер. Оно только кажется больше, когда расположено ближе к горизонту, но на самом деле это не так.
– Отличная работа, – одобрил Тору. – Все прямо как ты говорила: нужно взвесить рыбу. Я всегда верил, что вселенную можно познать, но твоя фраза выражает самую суть дела.
Но Мими, как ни странно, почувствовала разочарование.
– А ведь спор между учеными был такой интересный. Мне почти захотелось, чтобы солнце изменяло свои размеры.
– Нельзя построить крепкий дом на плохом фундаменте, – возразил Тору. – Если сама основа диспута иллюзорна, то не важно, насколько красивыми окажутся доводы. В словах древних ученых содержится немало мудрости, но нужно держать в уме, что они не могли знать все на свете. Модель может быть полезна для понимания мира, но она должна проверяться наблюдениями. А потому необходимо как поверить реальность опытом, так и воспроизвести ее.
Мими поразмыслила над его словами. Каким-то образом укрывающая мир завеса сделалась чуть-чуть прозрачнее.
«Не является ли мир всего лишь моделью идеала в умах богов? Или же он есть нечто лежащее за пределами любых моделей, в точности как то чувство, которое я испытываю, наблюдая за природой, но не могу выразить словами?»
