Филип Керр
Знак алхимика. Загадка Исаака Ньютона
– Так мы можем извлечь замечательный урок для тех, кто пытается найти что-то спрятанное преступным образом: ничто не является таким, каким кажется; и чистота часто лишь иллюзия.
Ньютон разрешил мне подержать вторую призму, позволив отклонять лучи, куда мне захочется.
– Вполне возможно, что и майора Морнея удастся отклонить от обычного образа действий, – предположил я, поняв наконец смысл его слов.– Но что мы используем в качестве призмы?
– Нечто широкое, – задумчиво проговорил Ньютон.– Нечто сильное и чистое. Да, нам потребуется именно такой инструмент. Вы, мой дорогой друг. Вы станете нашей призмой.
– Я? Но как?
– Майор Морней когда-нибудь замечал, что за ним следят?
– Никогда. Он не показался мне наблюдательным человеком.
– Тогда вы должны ему помочь. Пусть майор увидит, что за ним следят, а вы посмотрите, насколько будут отклоняться лучи. Дойдет ли он до дома Эшли, а потом повернет назад, так туда и не заходя? Как он себя поведет, когда узнает, что за ним следят? И что будет дальше? Вполне возможно, что вам будет грозить опасность, но мне необходимо знать, что станет делать майор.
– Я не боюсь, – заверил я Ньютона.– Со мной оба моих пистолета и шпага.
– Вот истинное мужество, – улыбнулся Ньютон и хлопнул меня по плечу.– А если он спросит, почему вы за ним следите, скажите, что он ошибается. Это приведет к еще большему отклонению лучей. Но постарайтесь не вступать с ним в схватку. Если вы его убьете, мы ничего не узнаем.
– А если он убьет меня?
– Прошу вас, ради мисс Бартон, пожалуйста, не разрешайте себя убивать, Эллис. Она будет считать, что это моя вина, и ее упрекам не будет конца. Вот почему, если вы хоть немного любите меня, Эллис, постарайтесь не рисковать жизнью.
– Обещаю, сэр.
Конечно, слова Ньютона меня чрезвычайно обрадовали, и я довольно долго предавался фантазиям, в которых мисс Бартон прижимала мое раненое тело к своей обнаженной груди, как Клеопатра, скорбящая о Марке Антонии. С тех пор как я оправился от лихорадки, мы виделись раз в неделю, когда я ужинал в доме Ньютона. Конечно, этого было слишком мало, чтобы удовлетворить влюбленного, тем не менее другой возможности встречаться у нас быть не могло; вот почему я так часто предавался причудливым, но невинным фантазиям.
Впрочем, далеко не все мои фантазии о мисс Бартон были столь же невинными.
В тот вечер, когда Морней покинул Тауэр, я последовал за ним, постаравшись сделать слежку заметной. Однако это не имело особого значения, поскольку он сразу же нанял карету и покатил на запад по Флит-стрит, так что мне ничего не оставалось, как самому нанять карету и последовать за ним. В одном из множества переулков в восточной части Флит-Дитч, между мостами Флит и Холборн, его карета остановилась. Минуту спустя подоспела моя карета, я вручил кучеру шиллинг и огляделся в поисках Морнея. Тот исчез. Тогда я спросил о нем у кучера его кареты, который еще не успел уехать. Тот громко фыркнул и пожал плечами.
– Могу сказать одно: он приехал сюда не для того, чтобы жениться, – мрачно заявил он.– Послушайте, дружище, я лишь вожу пассажиров. Но стоит им покинуть мою карету, и они становятся для меня невидимками.
– За пенни я расскажу вам, сэр, – предложил один из мальчишек-факельщиков, освещавших темную улицу.
Я протянул ему монету.
– Тут не обошлось без женщин, – сказал мальчишка.– Здесь в переулке живет миссис Марш, которая содержит девичью обитель, вот только клятвы эти «монашки» дают совсем другие, если вы понимаете, о чем я, сэр. Любой любитель этого дела расскажет вам, как туда попасть.
Переулок оказался паршивым местом – впрочем, я не раз тут бывал, когда учился на адвоката. Здесь находились дома, где за небольшую плату можно было заключить брак, избежав налога в гинею, который приходилось платить в церкви. Но ночью, когда бизнес с нелегальными браками затихал, сюда стекались проститутки. Пока я быстро шагал по улице, несколько девок успели приподнять подолы своих платьев так, что я увидел самые потайные части их тел. Я крайне редко прибегал к услугам дешевых проституток: джентльмены, соблазнявшиеся подобными удовольствиями, часто становились жертвой грабежа в самые интимные моменты. Однако я обменялся несколькими шутками с одной из белочек, и она направила меня в таверну с высокими окнами, сиявшими посреди улицы, слово гигантский светильник.
Я не знал, стоит ли входить внутрь, но в конце концов решил, что безопаснее войти, чем оставаться снаружи. Мне пришлось постучать в запертую дверь. Вскоре она приоткрылась, и я увидел женщину, которая спросила, что мне нужно. Обычная предосторожность для Лондона. Прошло совсем немного времени с тех памятных бесчинств вторника масленой недели, когда лондонские подмастерья обрушили кровлю публичного дома и жестоко избили обманщиц, которые выскакивали наружу, точно крысы. Однако я знал, какие слова следует произносить, и знал гораздо лучше, чем законы, которые изучал в колледже.
– Я слышал, вы впускаете немногих, – смело заявил я, поскольку иные из этих красоток были очень высокого мнения о себе и о привлекательности той штучки, которая имелась у них между ног.– Однако я джентльмен и могу заранее оплатить расходы, если вы пожелаете.
С этими словами я вытащил кошелек и побренчал монетами.
– Пять шиллингов, – заявила шлюха, – и ваше желание будет выполнено.
Я протянул требуемую плату и подождал, пока она откроет все засовы. Дверь распахнулась, и я оказался в небольшом зале, где меня приняла сама миссис Марш. Несмотря на вполне достойный наряд, она, как и многие ее товарки, отличалась странной манерой разговаривать. Она помогла мне избавиться от плаща, который был назван тогой, и, взяв мою шляпу, показала на шпагу.
– Этот хвост вам лучше оставить, – заявила она.– А также пару этих клиньев.– Имелись в виду мои пистолеты.– Вы пришли сюда развлечься или сражаться?
Заверив ее, что у меня самые мирные намерения, я спросил, здесь ли уже мой приятель майор Морней.
– Если вы имеете в виду офицера гвардии, то да. Однако мы называем его месье Вогван.
– Но почему? Неужели он такой модник?28.
– Нет, из-за одного его пристрастия, – ответила миссис Марш.
– Признаюсь, я о нем ничего не знаю, – сказал я.
– Тогда вам мало известно о вашем друге.
– В Англии, – заметил я, – это лучший способ сохранить друзей.
– Верно, – с улыбкой согласилась она.
Я последовал за ней в гостиную, где сидели и лежали полуобнаженные девушки. Миссис Марш предложила мне стул и принесла кружку пива. Однако майора я в гостиной не увидел и спросил, где он может быть.
– Могу спорить, наверху, – сказала она.– Вас кто-то заинтересовал, мой милый?
В этот момент в гостиную вошел слуга с большим серебряным блюдом в руках, которое он поставил на стол, и юная девушка тут же легла на него и стала принимать разные неприличные позы для моего развлечения. Верно говорят, что жизнь постоянно устраивает все новые и новые фокусы, чтобы смутить нас. Если дьявол существует, он знает, как посмеяться над самыми сокровенными нашими мыслями и чувствами. Ну как я мог не обратить внимания на то, что девушка, принимавшая все эти соблазнительные позы, показывавшая мне свои ягодицы и все остальные, как две капли воды походила на мисс Бартон? Меня и отталкивало, и неотвратимо влекло ее обнаженное тело.
Да, это была та самая милая девушка, которую я любил, – и все же нет. Смогу ли я когда-нибудь вновь взглянуть на мисс Бартон и не вспомнить об этой бесстыдной шлюхе, с таким сладострастием касавшейся своих грудей и интимных мест? Однако события принимали все более досадный оборот: увидев мой интерес к девушке, миссис Марш решила, что сможет избавиться от меня, если предложит мне проделать с ней все, что я пожелаю, взяла девушку за руку, помогла сойти с серебряного блюда и повела нас обоих наверх. Вскоре мы остались в спальне вдвоем.
Девушка – ее звали Дебора – действительно была прелестна. Откинув одеяло, она предложила мне лечь рядом с собой; но я побоялся из опасения подхватить дурную болезнь. Тогда она продала мне овечью кишку, при помощи которой я мог защитить свое мужское достоинство. Я повел себя неблагородно, поскольку во время нашего постыдного акта не сводил глаз с ее лица, что доставляло мне огромное удовольствие, говорил себе, что это мисс Бартон и что я наслаждаюсь ее плотью. Вот почему, когда наступила кульминация, наслаждение получилось невероятно сильным, и я дрожал, точно отвратительный пес, а потом упал ей на грудь, словно пуля прошла мне сквозь сердце.
На мгновение мысль о том, чтобы и в самом деле покончить счеты с жизнью, показалась мне привлекательной.
– Хочешь повторить, дорогой? – спросила Дебора.
– Нет, – ответил я, – пока нет.
А потом пришла печаль. Конечно, для мужчины естественны такие ощущения. Но прежде мне не доводилось испытывать печаль такой силы. Мне вдруг показалось, что я опорочил светлый образ мисс Бартон, живущий в моем сознании. И меня охватило ужасное раскаяние. Вот почему, когда я услышал крик боли, мне показалось, что он вырвался из моей груди. Однако смех Деборы убедил меня в том, что крик донесся из соседней спальни; а когда я услышал новый крик, мне показалось, что ему предшествовал странный хлопок.
– Но почему кричит мужчина? – спросил я.
– О, это месье Вогван, – ответила Дебора, пытаясь превратить моего грустного петушка в ворона.– Вогван по-французски означает «удар».
– Я совсем о нем забыл, – признался я.
– Его секут хлыстом.
– Хлыстом? Боже мой, как он может получать от этого удовольствие?
– В самом лучшем виде. Я и сама несколько раз его била. Но мне это не нравится. Слишком тяжелая работа. Дело в том, что месье Вогван умеет терпеть очень сильную боль. И чтобы доставить ему удовольствие, мне приходилось наносить удары изо всей силы. Английское извращение – так они это называют, но месье Вогван познал его, когда был рабом на французской галере. Его спина может сама рассказать его историю – никогда прежде я не видела ничего подобного.
И вновь я услышал крик Морнея в ответ на удар хлыста.
– Майор хочет, чтобы его пороли, для того чтобы все вспомнить? Как чудовищно!
– Думаю, все гораздо сложнее. Он сам говорил мне, что терпит эти порки для того, чтобы ненависть к французам и католикам никогда его не покидала.
Последние слова Деборы смутили меня окончательно. Однако это позволило мне отвлечься от мыслей об оскорблении, которое я нанес мисс Бартон. Я даже хотел сказать Деборе, что мужчины способны и на более отвратительные поступки, чтобы получить наслаждение, но побоялся, что Дебора обвинит меня в лицемерии, и предпочел промолчать. Тут Дебора издала неприличный звук, и я решил покинуть ее постель.
Я как раз начал мочиться в горшок (еще один отличный способ избежать триппера), когда услышал, как дверь соседней спальни распахнулась и сапоги Морнея застучали по ступенькам лестницы.
– Почему ты так торопишься? – спросила меня копия мисс Бартон.
– Потому что он не знает, что я здесь. И мне неизвестно, куда он теперь отправится.
– О, я могу тебе рассказать, – предложила Дебора.– Он направляется в Голландский дом, на другой стороне реки, в Ламбет-Марш.
– Зачем?
– Не за тем, чтобы ему погадали цыганки. Это ужасное заведение. То, чего человек с деньгами не может там купить, в другом месте можно не искать. Однажды он хотел взять меня с собой. Предложил гинею, чтобы я согласилась делать это с другой женщиной. Ну что ж, я не против. Безопаснее, чем с мужчинами. Немножко полизать ее киску и чуть-чуть постонать. Но я слышала, что рассказывают об этом заведении. Несчастные девочки, которые уходили туда работать, обратно не возвращались.
Получив за шиллинг описание дороги в это сомнительное заведение, я вышел на Флит-стрит, взял экипаж, проехал по Уайт-Стэарс в Ченнел-Роу, где услышал крик лодочника:
– Эй, кому на юг!
Я пересел в лодку, которая тут же поплыла на противоположный берег реки. На черном пологе неба появилась луна, похожая на изогнутый желтый ноготь. Посреди реки лодку накрыло густое облако тумана, и огни в окнах домов засверкали, точно ожерелье из желтых бриллиантов.
До сих пор мне не удалось отравить жизнь моей жертве; к тому же я с трудом представлял себе, как расскажу дяде мисс Бартон о том, куда меня завело преследование майора Морнея. Еще труднее было представить, как я оправдаю свои расходы. Позволит ли мне джентльмен и дальше общаться с его племянницей, если я посещаю подобные заведения? В особенности если речь идет о Ньютоне, человеке, который порицает распущенность и озабочен высокими материями, для которого тело и его потребности имеют значение лишь с точки зрения научных экспериментов. Всякий раз, глядя Ньютону в глаза, я представлял себе, как он касается их шилом. Что он может знать о человеческих слабостях?
Лодка отчаянно раскачивалась, и мне казалось, что мы почти не движемся по серой воде, а высоко над нашими головами, подобно визжащим демонам, парили чайки. Постепенно мы приблизились к противоположному берегу, туман поредел, и из него возникли похожие на скелеты остовы кораблей. Где-то далеко залаяла собака, я шагнул на берег, и наступила тишина.
Лэмбет оказался большим, небрежно застроенным поселением на берегу Темзы со стороны Суррея. Большинство зданий теснились вокруг церкви Святой Марии, а еще дальше виднелись черные мачты кораблей. С востока Лэмбет был отделен от Саутуорка болотами, где там и сям попадались разрозненные домишки и одинокие таверны. Мне пришлось обнажить шпагу, как только я сошел на берег, поскольку на южном берегу было гораздо темнее и навстречу мне попалось несколько оборванцев весьма угрюмого вида. Я направился на восток вдоль Нэрроу-Уолл, как мне посоветовала Дебора, пока не оказался возле лесопилки, а там свернул на юг и зашагал через грязное поле к ряду небольших домиков. Здесь, под знаком звезды, часто обозначающей дом греха, я нашел дом, являвшийся целью моих поисков. Заглянув в грязное окошко, через которое виднелся желтоватый огонек свечи, я постучал.
Дверь открыла женщина приятной наружности, однако ее кожа показалась мне слишком желтой, а глаза неподвижно смотрели в одну точку. Я тут же заплатил ей десять шиллингов за вход – немалая сумма по тем временам, – и она впустила меня внутрь. Мои ноздри наполнил сладкий аромат густого табачного дыма.
Женщина взяла мой плащ и повесила его на крючок. Тут я узнал шляпу и плащ майора, висевшие рядом. Значит, Дебора не ошиблась.
– Ну, – заговорила она со странным акцентом, и я решил, что она голландка, – с чего начнем? Выкурите трубку или посмотрите шоу?
Я никогда не был любителем курения – оно вызывало у меня кашель, – поэтому ответил, что хочу посмотреть шоу. Казалось, такой ответ ее немного удивил, но она отвела меня за потрепанную зеленую занавеску, где я увидел ведущую вниз лестницу. Мы вошли в маленькую неопрятную комнату, на стенах которой были развешаны грязные зеркала. Единственным источником света служило несколько свечей. В тени сидело пятеро мужчин весьма мрачного вида. Они явно дожидались начала какого-то представления. Я не знал, что будет дальше, но предположил, что меня ждет нечто вроде танцев голых женщин. Майора Морнея здесь не оказалось, и я подумал, что он предпочел сначала выкурить трубку. Так или иначе, но я решил не прятаться и выбрал себе место, чтобы майор сразу же меня заметил, как только зайдет в комнату.
Мое дыхание стало прерывистым, потому что все в омерзительной комнате было наполнено ожиданием чего-то ужасного. Однако меня это не смутило.
Наконец две женщины ввели в комнату монахиню и начали над ней жестоко издеваться: сначала они плевали ей в лицо и били по щекам, а потом раздели догола и заставили лечь на живот прямо на пол. Затем ее привязали за руки и за ноги к стойкам, расположенным в углу комнаты. И все это время угрюмые бледные мужчины молча наблюдали за происходящим, словно их не волновали издевательства над монашкой. Я тоже молчал. Я не знал, монашка она или нет, можно было лишь сказать, что волосы у нее подстрижены коротко, как это принято у женщин, расстающихся со всем мирским; однако она была хорошенькой и молодой – едва ли ей минуло двадцать лет. Ее обнаженное тело вызывало желание.
Именно в этот момент майор спустился к нам, и я отметил, что он выглядит больным или пьяным. Он даже не взглянул в мою сторону и уселся на свободный стул.
После того как ноги и руки несчастной были крепко привязаны, один из зрителей встал и начал бить ее хлыстом, осыпая ее проклятиями и называя католической шлюхой. Поток непристойностей поражал, а ярость, с которой он хлестал девушку, была неподдельной – я даже начал опасаться за жизнь несчастной. Тут я вскочил на ноги и назвал этих людей чудовищами, которые не имеют права так обращаться с женщиной. Я призывал их воздержаться от подобных развлечений, но смотрел только на майора. Наконец он меня узнал, и в его желтых глазах сверкнула такая ненависть, что по спине у меня пробежал холодок. Возможно, все дело было в его глазах, но в еще большей степени на меня произвел впечатление щелчок взведенного курка и холод дула пистолета, прижатого к моей щеке.
– Что тебе до этой девки? – спросил человек, стоявший у меня за спиной.
По голосу я решил, что он голландец.
– Ничего, – ответил я.– Мне нет дела до беглых монашек, я не ищу приключений на свою голову и не собираюсь ухаживать за этой девушкой, но она человек и к тому же молода. Едва ли она заслуживает жестокого обхождения.
– Жестокого обращения, говоришь? – рассмеялся голландец.– Мы еще даже не начали.
В этот момент майор подбежал к лестнице и помчался вверх по ступеням. Между тем обнаженная девушка подняла голову и посмотрела на меня с удивительным равнодушием, словно мое вмешательство ничего для нее не значило. У меня даже возникли подозрения, что ей нравится испытывать боль и она, как майор, получает удовольствие от порки.
– Неужели она заслуживает наказания?
– А разве нет? – продолжал голландец, стоявший у меня за спиной.– И какое это имеет к вам отношение? – Он немного помолчал.– Что вы вообще здесь делаете? – наконец поинтересовался он.
Я показал в сторону лестницы.
– Я пришел с ним. С майором Морнеем. Он привел меня. И я плохо понимаю, что здесь происходит, поскольку он меня ни о чем не предупредил.
– Это правда, – вмешалась женщина, которая открывала мне дверь.– Он появился вскоре после майора.
Человек с пистолетом вышел из-за моей спины и встал так, что я смог его разглядеть. Это был отвратительный тип с низким лбом, весь покрытый фурункулами; в красных глазках застыла злоба, а пистолет, зажатый в руке, слегка дрожал.
– Ваш друг ушел, – негромко проговорил он.– Быть может, вам тоже следует покинуть это место.
Я двинулся к лестнице, не спуская глаз с лежащей на полу девушки, на спине которой уже проступали красные полосы от ударов хлыста.
– Ей наплевать на то, что с ней делают, – рассмеялся тип с пистолетом.– Она платит такую цену за удовлетворение своих желаний. На вашем месте я бы не стал о ней беспокоиться.
Девушка продолжала молчать. Как только я начал подниматься по лестнице, порка возобновилась, но она даже не стонала.
Я не знал, можно ли верить мерзавцу, но все же ушел, хотя меня не оставляла мысль о том, чтобы вернуться с пистолетом в руках и прекратить омерзительное действо. Я мог бы пристрелить типа с фурункулами, но присутствующие тоже были вооружены, и я не сомневался, что они меня прикончат. Некоторое время меня еще мучили сомнения, что девушка действительно монашка и что эти мерзавцы могут ее убить, поскольку на их лицах читались лишь похоть и злоба. Очевидно, они так ненавидели католиков, что были готовы пойти даже на такое отвратительное убийство.
Я вздохнул с облегчением, и у меня немного закружилась голова, когда я наконец оказался на свежем воздухе. Втянув в легкие холодный воздух, я решил, что майор Морней давно ушел, и зашагал вдоль стены обратно к реке. Но не прошел я и десяти шагов, как он вышел из грязной таверны и, дрожа от гнева, встал на моем пути.
– Почему вы преследуете меня, мистер Эллис? – спросил он, обнажая шпагу.
Он приближался ко мне с таким лицом, что мне ничего не оставалось, как самому обнажить свое оружие. Да, я обещал Ньютону не вступать с ним в схватку, но решил, что избежать ее невозможно. Я сорвал с головы шляпу, чтобы она не мешала обзору, хотя первый выпад майора я парировал с легкостью – было ясно, что майор Морней пьян. Вот почему он так долго не мог меня узнать.
– Уберите шпагу в ножны, – сказал я ему.– Иначе я буду вынужден ранить вас, сэр.
Он с яростью бросился в новую атаку, и мне пришлось сражаться с ним по-настоящему. Я по-прежнему легко отражал все его удары, а когда мы сошлись, скрестив клинки, он вновь спросил:
– Почему вы преследуете меня, мистер Эллис?
Из-за этого я не заметил, что в левой руке у него появился кинжал, и едва успел отскочить в сторону, избегая удара. Однако острие моей шпаги вонзилось в верхнюю часть его плеча. Морней уронил кинжал, а его шпага опустилась, и при желании я мог бы его прикончить. Мне захотелось его заколоть, поскольку я не люблю, когда во время дуэли в дело идет кинжал. Однако я отступил на несколько шагов, что позволило Морнею развернуться и броситься в темноту.
После некоторых колебаний я поднял его кинжал – очень необычной формы – и засунул в голенище сапога. Я и сам не знал, следует ли мне быть довольным собой. Я не стал убивать майора, а он не сумел прикончить меня, так что некоторые поводы для радости имелись. Но как отнесется Ньютон ко всей этой истории? Будет ли реакция Морнея достаточной «рефракцией», если его странное поведение можно объяснить этим словом? Скорее всего, Морней поставит в известность лорда Лукаса, который воспользуется поводом для новой жалобы на служащих Монетного двора. Впрочем, меня это не слишком расстроило. Неожиданно на меня навалилась страшная усталость, и я понял как мне повезло, что меня не убили. Я поклялся самому себе, что больше никогда не буду таким распущенным и не оскверню любовь к мисс Бартон.
На следующее утро Ньютон с интересом изучал кинжал, полируя его с усердием, достойным уличного головореза, а я рассказывал ему о своих приключениях. Я решил опустить эпизод с фехтованием. Когда я рассказывал о своей борьбе с искушением, Ньютон поджал свои тонкие губы – сомневаюсь, что они целовали кого-нибудь, разве что лоб мисс Бартон или любимую книгу.
– Насильственно остановленное желание становится еще сильнее, – мрачно заметил он.– Самый лучший способ избежать искушения – это не пытаться вовсе избавиться от нескромных мыслей, а постараться занять свой ум другими проблемами. Я всегда поступал именно так. Тот, кто постоянно думает о чистоте, будет неизбежно возвращаться к мыслям о женщинах, а всякое столкновение с нечистыми мыслями оставляет след в разуме, в результате подобные мысли возвращаются значительно чаще. Но прошу вас, продолжайте. Я заинтригован.
– Я уже почти все рассказал, – ответил я.– Как только мы вышли из дома, он бросил кинжал и скрылся в темноте.
– Но вы не рассказали о вашем сражении на шпагах, – запротестовал Ньютон.– А я хочу знать все подробности. Скажите, майор получил серьезное ранение?
– Он первым обнажил клинок, – запинаясь, проговорил я.– Мне пришлось защищаться. Я лишь задел его плечо, и он довольно быстро пришел в себя. Но откуда вы знаете, доктор Ньютон? Он поставил в известность лорда Лукаса? По Тауэру поползли слухи? Его светлость подал жалобу?
– Я совершенно уверен, что майор Морней не станет докладывать лорду Лукасу. Неужели майор из Управления артиллерийского снабжения может проиграть схватку какому-то клерку с Монетного двора? Такого унижения его репутация не вынесет.
– Но тогда как вы догадались о нашей дуэли?
– Очень просто. Вы почистили шпагу. Царапина на рукояти сегодня блестит, словно церковный кубок, а вчера она была тусклой, точно оловянная кружка. И я вспомнил, что вы чистили шпагу после того, как обнажили ее в защиту миссис Бернингем. Осмелюсь предположить, что майор вытащил кинжал, потому что не сумел достать вас шпагой.
– Все произошло именно так, как вы сказали, – признался я.– Сам не понимаю, почему я решил утаить от вас этот эпизод. Вы и так все знаете – ничего не нужно рассказывать. Удивительно!
– Ничего удивительного в этом нет. Просто наблюдательность. Satist est. Этого достаточно.
– В таком случае я бы хотел стать таким же наблюдательным, как вы.
– Но это совсем нетрудно, как я уже не раз вам говорил. Со временем вы научитесь, если проживете достаточно долго. Вчера вам повезло. Из вашего рассказа, а также из надписи на клинке следует, что майор Морней и, весьма возможно, еще несколько человек являются религиозными фанатиками.
– Но я не заметил надписи на клинке кинжала, – сказал я.
– Нужно было почистить кинжал, а не шпагу, – с улыбкой сказал Ньютон, протягивая мне кинжал, лезвие которого сияло, как огонь.
– «Помни о религии», – прочитал я с одной стороны.– «Помни об убийстве Эдмонда Берри Годфри», – гласила надпись на другой стороне клинка.
– Это кинжал Годфри, – объяснил Ньютон.– После убийства сэра Эдмонда Берри Годфри в тысяча шестьсот семьдесят восьмом году таких было сделано немало.– Мой наставник внимательно посмотрел на меня, пытаясь понять, знакомо ли мне это имя.– Вы ведь о нем слышали?
– Да, конечно, – сказал я.– В детстве. Кажется, он был судьей, которого убили католики во время папистского заговора против короля Карла Второго, верно?
– Я питаю отвращение к католицизму во всех его проявлениях, – заявил Ньютон.– Это религия, полная чудовищных суеверий, отвратительной лжи и фальшивых чудес. Однако не было более злого умысла, угрожающего благополучию государства, чем этот папистский заговор. О заговоре сообщили Титус Отс и Исраэль Тонг, священники-иезуиты, которые заявили, что католики намерены убить Карла Второго во время скачек в Ньюмаркете. Я не сомневаюсь, что иезуиты были на многое готовы, чтобы восстановить католицизм в Англии. Но к убийству короля они отношения не имели. Тем не менее многих католиков повесили прежде, чем стало известно, что Отс дал под присягой ложные показания сэру Эдмунду Берри Годфри. Его самого следовало повесить. К несчастью, закон не предусматривает такого наказания за столь гнусное преступление. Отса подвергли порке и выставили у позорного столба, после чего он получил пожизненное заключение.
– Значит, это Отс убил сэра Эдмонда?
– Имя убийцы так и осталось тайной, – сказал Ньютон.– Кое-кто полагает, что Годфри убил преступник, которого он осудил в далеком прошлом, а тот ему отомстил. Мы и сами порой сталкиваемся с похожими случаями. Я даже слышал, что общество «Зеленой ленты» пыталось превратить Англию в республику и что Годфри убили из-за того, что он обещал их выдать. Но я склоняюсь к другой, более простой версии. Я полагаю, что Годфри покончил с собой, передавив кровеносный сосуд; он был чрезвычайно меланхоличным человеком и ужасно боялся, что его предательство обнаружится и он будет наказан. Когда два его брата нашли тело Годфри, они испугались позора и не хотели лишаться его денег, ведь все состояние самоубийцы переходит государству, а он был богатым человеком. Вот почему они изуродовали тело и во всем обвинили католиков. Теперь можно не сомневаться, что правды не узнает никто. Но многие продолжают верить, что его убили католики. Ну а мнение майора Морнея нам очевидно. Обладание этим кинжалом да и все его поведение указывает, что его ненависть к католикам не знает границ.
– И что же нам теперь делать?
Ньютон собрал лоб складками и стал поглаживать тонким пальцем свой длинный нос, словно мохнатую собачку, отчего у него сделался чрезвычайно умный вид.
– Мы вернем ему кинжал, – спокойно сказал он.– Тем самым мы еще сильнее спровоцируем его. Это элементарный ход, подобный многим другим, и однажды я возьму черный свинцовый карандаш и все запишу для вас на листе бумаги, чтобы вы лучше понимали окружающий мир. Всякое тело продолжает пребывать в состоянии покоя или равномерного прямолинейного движения, если только это состояние не изменится в результате приложения к нему силы. Это верно не только в приложении к майору Морнею, но и к планетам и кометам. Однако нам самим необходимо подготовиться. Нельзя терять бдительность. Ведь всякому действию возникает равное противодействие.
– Но, сэр, это же ваша главная теория, не так ли?
– Отлично, Эллис. Но это вовсе не теория. Это такой же непреложный факт, как законы Англии. Более того, я могу представить неопровержимые математические доказательства.
– Если бы я мог понять, какое значение они имеют для всего мира, – со вздохом признался я.
– Тогда вам достаточно понять вот это, – сказал Ньютон и бросил кинжал Годфри на пол так, что он вонзился в дерево.– Падение этого кинжала ничем не отличается от падения Луны. Сила, которая притягивает кинжал, таким же образом действует на Луну. А сила, воздействующая на Луну, действует на все планеты и прочие небесные тела. Потому что небеса находятся здесь, на Земле. И эта сила, друг мой, называется тяготение.
Небеса находятся на Земле? Быть может, Земля и есть небеса?
Сначала я лишь повернулся спиной к Иисусу. И это было делом рук Ньютона, поскольку он подвергал сомнению почти все, что есть в Новом Завете. Даже Ветхий Завет он принимал лишь частично. Книга Притчей Соломоновых была очень важна для него. Как и Книга пророка Даниила. И Иезекииля. Но само то, что человек способен выбрать книги, которые его устраивают, и отбросить те, что кажутся ложными, показался мне чрезвычайно необычным подходом к религии.
Довольно долго я считал, что именно странное отношение Ньютона к Святому Писанию потрясло дерево моей жизни и заставило яблоко моей религиозной веры упасть на землю, где оно стало гнить и разлагаться. Но это лишь часть процесса. Из-за Ньютона я и сам начал постоянно задавать вопросы – это стало для меня второй натурой. И я начал понимать, что мы должны спрашивать себя: а верны ли религиозные догматы? И если верны, то хороши они или нет? Если мы хотим найти Бога, то необходимо искоренить в себе невежество, попытаться познать наш мир и Вселенную.
Как ни странно, но именно серебряные чаши, которые мистер Скруп отдал Ньютону на хранение, заставили меня поставить под сомнение Пятикнижие. Чаши рассказывали историю Нектанеба, последнего царя Египта и великого мага. Он вылепил фигурки своих солдат и солдат врага, затем поместил их в резервуар с водой и сотворил заклинание – в результате врага поглотили воды Нила. И тут я вспомнил о Моисее, который вывел свой народ из Египта, утопив армии фараона в водах Красного моря, – история, заимствованная у египтян. Я был потрясен, когда осознал, что Пятикнижие лжет и что все остальное в Библии может оказаться лишь мифами и легендами. Постепенно я начал понимать: если одну часть Библии можно поставить под сомнение и не найти удовлетворительных ответов, то почему бы не подвергнуть критике всю книгу в целом?
