Кейси Эшли Доуз
Книга Авроры
Конечно, мне ведь было уже не четыре, а семь.
А с чем у меня будут ассоциироваться новые обои? Ни с чем. Полное ничего. Я была тем, что не любил перемены настолько же, насколько любил. Я словно противоречила во всем и всегда самой себе в первую очередь, а с этим ой как непросто жить.
Противоречить другим – раз плюнуть. Ты зато всегда знаешь, чего именно хочешь ты. А вот вступать в конфликт с самим собой – работа затратная и тягостная. Подозреваю, всю жизнь не я воевала сама с собой – а мамин и отцовский характеры внутри меня боролись за право первенства. Что ж, за 20 лет пока никто из них не смог одержать безоговорочную победу. Подозреваю, война эта будет пожизненной, так как к примирению они не сделали и шага.
Потому я и старалась исчезать из дома в особо масштабные работы, как сейчас, когда отец с матерью драли старые обои в своей спальне. Денег с бабушкиного дома у нас было достаточно – но они не захотели нанимать рабочих.
А я не могла решить, чего я хочу больше – демонстративно начать акт неповиновения их очередному решению, или же наоборот решить, что я все-таки «за» ремонт и помочь им с этим. Дабы эти внутренние распри не разодрали меня, я и старалась к ним сильно не обращаться.
– Привет, Ати! – меня догнали девчонка лет пятнадцати. Единственный человек, кроме предков, с кем я иногда общалась.
Ну как иногда. Крайне редко, когда пересекались на улице.
– Привет, Кети – бросила я, не замедляя шага, потому ей самой пришлось меня догнать.
Кети – дочка наших соседей. Она слегка полновата, покрыта прыщами и угрями, потому у нее тоже не слишком-то много друзей. В какой-то день пару лет назад, когда я еще училась в школе, она решила, что присоединиться ко мне по пути будет веселее. А я решила, что она может идти рядом, если хочет. Она до безобразия глупа и еще достаточно наивна в своем пубертате, но разнообразия ради я иногда с ней болтаю.
Почему-то в сорок лет пятилетняя разница (по словам взрослых) совсем незаметна, однако в свои двадцать я прекрасно ощущала ту же разницу с Кети, словно водораздел или глубокую пропасть о двух берегах.
– Куда идешь? – уточнила я у нее, потому что она начала глазеть на меня. Это страшно раздражает.
– К репетитору – вздохнула Кет, сдунув прядь рыжих волос со своего низкого лба – мама считает, что арифметика поможет мне в жизни. Скажи, она тебе сильно помогла?
Я пожала плечами, и она восприняла это, как знак отрицания.
– Вот и я о том же! – Кет взбунтовано хмыкнула – ненавижу арифметику.
Я видела впереди развилку и точно знала, к какому репетитору идет Кети, она ходила туда уже не первый раз. Ей надо прямо, потому, чтобы от нее скорее отделаться, я решила на этом повороте свернуть право. Однако, не успели мы дойти до развилки, как за нами увязался щенок какой-то дворняги. Слишком большой для мелкой породы, слишком мелкий для большой типо дога или алабая.
–Как думаешь, может, это овчарка? – спросила Кети, восторженно начав гладить щенка. Тот был слишком худощав, а значит бездомный. Да и вид такой себе, как бы не блохами кишит.
А раз за ним не плетется никакая взрослая собака – дни его с наступлением холодов сочтены.
– Думаю, это чистокровный двортерьер – сообщила я, не проявив энтузиазма в поглаживанию щенка, хотя Кэти уже схватила его на руки и едва ли не совала мне в лицо. Да уж, если не повезет, ей еще предстоит на собственном опыте узнать, что такое лишай и почему не следует гладить бездомную животину.
– Какой он худенький! – протянула она тем тоном, которым обычно мамаши сюсюкают своих детей – давай его покормим? Вон как раз уолмарт – она кивнула на виднеющийся магазин за углом.
– У меня нет денег – соврала я. Смысла кормить эту собаку нет. Если ей суждено умереть, то зачем этому мешать? Это естественный отбор, выживает сильнейший. Более приспособленный или более хитрый. Слабые канут в бездну, так устроен мир не только для животных.
С людьми все то же самое.
– Блин.. – свела она печально брови – у меня тоже. Я не брала к репетитору. Только деньги на самого репетитора..
По ее глазам я поняла, что Кэти близка к тому, чтобы просадить родительскую сумму на дворнягу, которую уже завтра может переехать машина, если она так же будет шлындать туда-сюда.
– Не думаю, что предки погладят тебя за это по головке – заметила я – если этой собаке суждено выжить, ее кто-нибудь покормит.
– Может, этот кто-нибудь и есть я?
– Как знаешь – пожала я плечами.
– Разве тебе его не жалко? – она вновь ткнула мне псину в нос.
– Жалко – честно ответила я – но я не могу спасти всех бездомных животных в мире. Если уж с людьми государство справиться не может и еще очень много продолжает бомжевать, то что говорить про животных. А зачем тогда и начинать?
– Чтобы спасти хотя бы одного.
– Мы не спасем его, если ему суждено сдохнуть – заметила я слегка сухо – накормим сегодня, а завтра его разорвет стая взрослых собак.
Кэти нахмурилась и прижала щенка к груди.
– Как хочешь – пожала я плечами, когда мы как раз дошли до развилки – только мне вправо. Удачи.
– Давай – она печально махнула мне рукой, все еще стоя со щенком на перекрестке и не зная, куда ей теперь податься. Влево, просадить бабки предков на бездомного щенка, или прямо, просадить их на арифметику. По моему разумению – и то и другое было пустой тратой.
-6-
Когда родители закончили ремонт, осень уже сменилось зимой. Но именно что сменилась – декабрь только вступил в свои владения, а легкая наледь на дорогах не успела преобразоваться в толстый лед с кучами снега по бокам. К этому моменту я уже прочитала все взятые из бабушкиной личной библиотеки книги, включая даже Фей Астрикса, ее последний роман.
Мои волосы немного отросли и я благополучно остригла их в ближайшей парикмахерской. Мама предлагала не тратить на это деньги, заверив, что сможем справиться с таким пустяком сама, но помня свой прошлый раз, я не могла с ней согласиться. Я тогда была в выпускном классе, и мама заявила, что в молодости делала себе лучшие прически. Теперь я понимаю, что она это говорила лишь с целью меня убедить, но я купилась и согласилась, чтобы на выпускной прическу мне сделала она. Надо было подровнять волосы, а потом их затейливо закрутить. В итоге мама обрубала мне челку так криво, что даже на стиль эмо сойти не могло, а пока пыталась совладать с плойкой, посжигала мне все концы. Тот вечер, кажется, определил мамины умения в стилистике, и довольно странно, что она решила, что подобный урок я забуду за каких-то два года.
Впрочем, видимо, она просто пыталась, не особо рассчитывая на успех – потому что когда я отказалась, она покорно кивнула (что случалось с ней очень редко) и даже не задала ни одного вопроса (что случалось еще реже).
Наш дом после ремонта стал напоминать какую-то отрыжку современного веяния. Если бы мама выбирала все сама – это было бы нечто в стиле холодный минимализм, если бы все выбирал папа – это было бы что-то а-ля «веселые оранжевые обои и жизнерадостный зеленый стол». Но поскольку работали они (к сожалению) вместе и сообща, наш дом теперь можно было лихо причислить к современному искусству из того разряда, где на полотне три зеленых капли, а какой-нибудь влиятельный искусствовед перед этим дерьмом потирает подбородок и говорит, что здесь невероятная смысловая нагрузка.
Выглядит это глупо и неуместно, но самое интересное, нравится и отцу и матери. Не нравится только мне это, но на это всем плевать. Мама не преминула бы лишний раз напомнить мне, что если что-то не нравится, жить я могу и отдельно. Да а кому вообще могут нравится бежевые, спокойные обои с золотистым вкрапление в сочетании с ярко-оранжевым угловым диваном и светло-желтым (цвета яркого песка) ворсистым ковром? Такое чувство, что ребенок свою краску разлил, и как в пайнте, ею окрасились все ненароком затронутые объекты.
Теперь, когда я могла видеть окончательный результат ремонта, я определилась со своей позицией.
Я не хочу ремонт.
Оставалось лишь докупить кое-чего по мелочи – какая-та атрибутика интерьера, мама недавно приглядела новую уродливую вазу. Я как раз сидела в своей комнате, когда она позвала меня вниз своим обычным требовательным тоном. По одному ее тону я знала, что мне придется ждать.
Мамин голос (с папиным такого никогда не было) делился на три тональности. Первый – обыденный, это значит, ей просто надо что-то узнать, может даже неважное. Второй – лукавый. Он слегка выше на октаву и она нарочно растягивает гласные в первой половине каждого слова. Таким тоном она обычно пытается разузнать какие-то секреты или вывести меня на правду хитростью. И третий – требовательный. Он низкий, и оттого незнакомцу может даже показаться мужским, гласные максимально короткие, еле проговариваемые, зато согласные шипят по паре секунд. Получается нечто, отдаленно похожее на разгневанное шипение черной мамбы, которая овладела человеческим диалектом.
Так вот, если мама звала таким тоном – значит, у нее было какое-то поручение и я обязана была его выполнить. Или же она узнала про какой-то мой проступок, за который я получу нехилое наказание. Но поскольку я давно закончила школу и времена, когда классная звонила предкам и жаловалась на мое поведение или оценки давно канули в лето, дело могло быть только в поручении.
– Да, мам – я, устало перебирая ногами по лестнице, спустилась вниз.
– Сколько говорить – не вошкай ногами – бросила она мне – так делают только старики. Неужели так сложно поднимать ноги?
– Ты за этим меня звала?
– Нет – мама быстро вернулась к сути своего требования – смотри, мы с твоим отцом решили, что было бы неплохо над плитой все-таки сделать не плиткой, а тоже обоями.
– Вы же решили, что они от постоянного изменений холодный-горячий быстро начнут отклеиваться.
И это правда было так. Я невольно присутствовала на этой дискуссии. Отец говорил, что обои должны быть по всей комнате, а мама со своей рациональностью резонно заметила, что когда на плите будет что-то готовится, будет нестерпимо жарко в непосредственной близости, а после этого будет открываться окно для проветривания и происходит сбой температур. От подобных скачков обои быстро начнут расклеиваться по шву, как от сквозняков. В итоге папа согласился (да и могло ли быть иначе?) и они даже купили плитку. Но теперь почему-то решили поменять решение, когда эта плитка уже была наклеена, между прочим.
– Да, но мало ли – мама отмахнулась – я пожила с этой плиткой и поняла, что проще будет переклеивать этот кусок время от времени, чем жить в подобной дисгармонии.
Обычно в нашей семье папа отвечал за эмпиричное решение вопросов, но я не стала вдаваться в подробности.
– Окей – кивнула я – если ты хотела спросить моего мнения, то..
– Нет – мама даже не стала выжидать паузу приличия ради – я хотела, чтобы ты смоталась за недостающим рулоном обоев. Мы же покупали без расчета на плиту.
– Разве не осталось остатков?
– Мы их выкинули – пожала плечами мама – кто же знал, что они пригодятся.
– Люди обычно оставляют остатки на тот случай, если вдруг что-то случится со свежими обоями.
Мне ли это замечать моей рациональной матери? Видимо, длительный ремонт здорово подкосил ее расчетливость.
– Просто возьми деньги и купи обоев в кеймарте – мама протянула мне пару баксов – точно таких же, не перепутай с тоном грецкий орех.
– А это какой?
– Каштановый.
– Ладно.
Я натянула на себя джинсы и толстовку, заранее накинув капюшон на голову. На улице было еще не так холодно, чтобы надевать дутые куртки, но и осенние наряды явно не подходили, даже если мое пешее путешествие заканчивалось на преодолении расстояния до машины. Еле застегнув белые ботинки, которые со временем приобрели оттенок «благородный серый», я схватила ключи от нашего ниссана и выбежала на улицу, едва не поскользнувшись на крыльце.
– Сраная наледь – ругнулась я.
Наледь даже хуже льда. На ней ноги разъезжаются почем зря, словно на свежевылитой горке.
Еле доковыляв до машины, я первым делом включила печку, а уж потом выехала с крыльца. Скорость небольшая, хоть шины и давно сменены на зимние. Если бы предки купили обои в уолмарте, я бы могла дойти и пешком, он не так далеко от нашего дома, но вот кеймарт находился на другой конце Портленда.
Потому я потратила немало времени, прежде чем добраться до сетевого магазина-бюджетника. Полагаю, этого звания удостоены все магазины, которые в одном помещении включают в себя и продовольствие, и технические товары, и ремонтные, и все подряд, чему не лень. В таких магазинах не удивительно, потянувшись за кошачьим кормом, получить по голове свалившейся сбоку шваброй или, еще лучше, жестяной банкой краски для пола.
Благо, в этот раз мне повезло и я без проблем нашла рулон обоев. Надеюсь, это каштан, а не какой-то там орех, о котором меня предостерегала мама. В любом случае, второй раз я не поеду, если она вдруг улицезреет в нем негодный оттенок.
Пробив его по безналу, я еле выползла с этой хреновиной из магазина. Она знатно перешивала, была значительно выше меня (тоньше, но выше) и наледь только увеличивала мои шансы распластаться прямо перед магазином. А учитывая шайку моих ровесников у входа (сюда по тому, что они смешивали редбул с виски прямо на улице, потирая заледеневшие руки – не самая благополучная часть нашей молодежи) – мне совершенно не хотелось водворить мои опасения в жизнь.
Я бросила рулон на заднее сиденье машины и поскорее вырулила. Наконец-то, я скоро окажусь дома вновь во власти своих собственных желаний, когда я не должна мотаться за обоями по всему городу, потому что предки не могли вовремя определиться, к чему же они более склонны – рациональности или внутренней гармонии. Инь и Янь, но они хотя бы были раздельными личностями, и в них это не бурлило внутри ежедневно, как во мне.
Я выехала на главную трассу – конечную точку перед развилкой, на которой я ехала прямо и достигала дома. Машины проносились мимо меня, но внимание мое привлек черный минивен. Он свернул на трассу через пару минут после ее начала непонятно откуда, и держался на определенной расстоянии от меня.
– У тебя просто разыгралась паранойя – хмыкнула я сама себе, делая музыку в салоне погромче – меньше смотри детективных сериалов для стариков после десяти.
Однако, минуло еще пара минут, машины либо обгоняли меня, либо ехали слишком медленно и отставали, но черный минивен продолжал держаться все на той же дистанции. Я не могла разглядеть водителя, так как солнце било аккурат в его лобовое стекло.
– Ладно, избавимся от паранойи – я начала медленно сбрасывать скорость, давая ему обогнать меня. Пускай едет.
– Что за черт..
Минивен так же стал сбрасывать скорость. Теперь-то по моей коже забегали обоснованные мурашки. Я резко вжала ногой в педаль тормоза. Моя машина остановилась на своей полосе дороги. Минивен так же затормозил в паре ярдов от меня. Я все так же не могла разглядеть, кто на водительском сидении, пусть теперь мы уже были катастрофично близко.
Я облизала губы, выжидая.
Машина не трогалась с места. Теперь очевидно, что она меня преследует. Но зачем? И кто это? И что мне делать с этим посередине трассы. Как назло – словно все машины разом исчезли. Только мы вдвоем на пустой обледеневшей трассе.
Не могу же я стоять тут вечно?
Впрочем, до города не так уж далеко. Быть может, я успею..
Я резко вдавила ногу в педаль газа и мой ниссан, слегка вильнув, что есть мочи рванул вперед. Минивен позади меня так же резко тронулся с места, как бы принимая приглашения на гонки. Однако, никакого приглашения в помине не было – я лишь хотела от него отцепиться. Мне черт возьми, реально не по себе. Лихорадочно глядя в окно заднего вида, я приметила, что тачка преследователя ни насколько не отставала, более того – она начала разгоняться.
Я еще больше ускорилась, не желая давать ему отрезать себя от трассы, но максимума, который была готова дать моя машина, не хватало, чтобы справиться с лошадьми минивена.
Он быстро приближался ко мне.
БАМ!
Он обогнал меня и жестко подрезал, из-за наледи я потеряла управление, тачка закружилась на дороге. Шум, грохот..
Темнота.
Часть первая.
–1-
Я открыла глаза, сильно щурясь, так как в них бил яркий свет. Я лежала на земле и потому пришлось приподняться, задействуя руки, чтобы присесть, а далее и встать. Земля была мягкая, словно пористая, потому складывалось ощущение, будто я проваливаюсь.
Я рефлекторно коснулась рукой головы.
Что случилось?
Наконец, глаза мало-помалу стали привыкать к свету и я смогла их раскрыть. Последнее, что я помнила – как мою машину подрезали и я потеряла управление. Если так – то где моя машина?
Передо мной виднелась лишь какая-та земля, непроглядный туман.
– Что за..
Сильно нахмурившись, я вгляделась в правую кисть руки. Еще в детстве я упала с горки и напоролась на острый камень, из-за чего сильно располосовала себе руки от большого пальца до мизинца, аккурат по центру ладони. Этот шрам был со мной всегда, но теперь ладонь была совершенно гладкая, будто попка младенца. Решив, что я ошиблась, я машинально раскрыла вторую руку – но и она была без какого-либо намека на детский шрам.
Я сплю?
– Поздравляю – прозвучал справа от меня сухой голос. Он не был похож ни на один знакомый мне тембр. Он словно звучал у меня в голове, а не извне.
В следующую секунду с той стороны появился чей-то силуэт и, выйдя из тумана, он явил себя мне. Это был мужчина, на вид не больше тридцати. Все его одеяние, включая непонятный балахон, было черное – как и его волосы. Цвет глаз я разглядеть не могла, но на губах его играла скупая усмешка. Руки скрещены на груди.
Не очень-то приятный тип. Не он ли гнался за мной на том минивене? Если так, то я крупно влипла.
– Я буду кричать – предупредила я, сделав шаг назад.
Однако, моя реплика лишь развеселила преследователя. Он закинул голову назад и звонко рассмеялся, но смех этот звучал, словно какофония грома и торнадо, смешавшиеся воедино. Было ощущение, что вот-вот пойдет дождь. И что-то мне подсказывало, что ничего дружелюбного в этом смехе нет.
Смеялись не со мной.
Смеялась надо мной.
– Забавно – проговорил он, начав успокаиваться, и вновь прожег меня своим пронзительным взглядом – ну покричи, Атиль.
Атиль? Откуда он знает мое имя? Этот вопрос уже почти сорвался с моих губ, но я вовремя сдержала себя. В какой-то передаче я слышала, что лучший способ избежать гнева маньяка – это задавать меньше наводящих вопросов. Если он гордится своей осведомленностью – он сам расскажет, откуда это знает и как достал. А если нет и проговорился случайно, то своим акцентом мы лишь даем ему понять, что обратили на это внимание, а значит, наши шансы на выживание стремительно сокращаются. Как у любого, кто узнал информацию, которую знать ему было не положено, если он в качестве жертвы.
Быть может, мой преследователь не хотел дать понять, что знает мое имя, и оно сорвалось с его уст случайно. Тогда не следовало акцентировать внимание на том, что я заметила это.
Видимо, я слишком уж замешкалась, так как мужчина скучающе отмахнулся. Огоньки в его глазах сменились равнодушием.
– Да хватит тебе – из тумана вышел другой силуэт.
Им тоже оказался мужчина. Его голос был более звучный, в отличии от первого, и он явно был моложе. До двадцати пяти. И словно являл собой полную противоположность – светлые волосы, голубые глаза, все одеяние белое. Только на нем не было балахона – лишь какие-то белые брюки и такая же рубашка, скрывающая горло воротником.
– Она уже побледнела – заявил укорительно белый черному, и повернулся ко мне. Я сделала еще шаг назад, и белый примирительно вскинул руки вверх – меня зовут Дилан.
– Не перетягивай одеяло – сухо заметил черный и сделал шаг вперед, после чего повторил – поздравляю, Атиль. Давай начнем заново. Меня зовут Роленд.
– Кто вы? – я постаралась, чтобы голос звучал уверено. Маньяки, словно собаки, чувствуют страх и расценивают его, как готовность напасть. Пока же человек внушает уверенность и готовность обороняться, они не подступятся.
Наверное.
И откуда взялся этот туман? Это уже какой-то настоящий белый смог. Я ничего не могла видеть сквозь него. Сколько там еще людей? Сколько было людей в том минивене?
– Логичнее был бы вопрос «где мы» – пожал плечами Роленд снисходительно – а еще точнее, «что случилось». Что выберешь?
Я посмотрела на парня в белом. Он поджал губы и явно был недоволен тем, что творит человек в черном, но почему-то не смел ему перечить, словно не имел на это никакого права.
– Что происходит?! – воскликнула я.
– Ты умерла – невозмутимо поведал Роленд – и попала в школу ангелов и демонов.
– Чего? – я усмехнулась – а, понятно. Это какой-то тупой розыгрыш. А вы оба знаете, какая статья за это полагается?
– Это не розыгрыш – продолжил так же сухо Роленд – но Нулевые очень редко достойно принимают реальность. Хотя от Онрат я ожидал большего.
Роленд замолчал и за его плечами резко раскрылись огромные черные крылья. Они были настолько черными, словно самая беззвездная ночь, а их концы остриями устремлялись вверх, и казалось, будто могут пронзить любого, словно копье.
Я что, сошла с ума?
– После смерти люди попадают в Рай или Ад, в зависимости от характера поступков, которые они совершали при жизни – продолжил мужчина, пока я глядела на его крылья – если чаша равновесия после смерти склоняется в сторону зла, сотворенного на земле, человек отправляется в Ад. В ином случае – попадает в Рай.
– Но есть и третья категория – заметил он, внимательно наблюдая за мной – крайне малочисленная, но так же имеющая место быть. Это люди, которые при жизни либо не совершали совершенно никаких деяний, так или иначе отражающихся на их счетчиках, либо же умудрились жить, уравнивая их.
Я ощущала некий сюрреализм происходящего, но все-таки сподобилась на вопрос.
– Уравнивая, это убил одного, но спас жизнь другому?
– Нет – мотнул голос Роленд – уравнивая, это когда результат злого поступка равняется результату доброго деяния.
– Не понимаю.
– Не так давно ты встретила на земле щенка – заметил он и тут-то я впервые осознала, что до ужаса напугана. Этим людям (людям ли?) было слишком много известно обо мне. Либо они хорошо подготовились и долго следили за мной, либо я правда тронулась умом.
Как папа это назвал? Профессиональный недуг? Я писательницей не была, но видимо, разделила это с бабушкой, как верный первый читатель.
– Ты отказалась покормить этого щенка, что является не лучшим проявлением человеческих качеств. Люди, попадающие в рай, покормили бы его. Но ты и не приняла активных действий, чтобы отговорить свою соседку помочь ему, или же склонить ее к более решительным действиям по «облегчению его страданий», что приблизило бы тебя к потенциальных скитальцам Ада. Результат твоего плохого деяния был равен результату хорошего – иначе говоря, твои манипуляции и реакции в данной ситуации никак не сказались на жизни собаки. Игнорирование – это не зло. И не добро. Понимаешь?
– Игнорирование – это безразличие, и оно не является приверженцем качества Ада или Рая – добавил Дилан, второй раз подав голос.
– И все твои решения в течении жизни были аналогичными, и в результате после своей смерти твои деяния были уравновешены, или, иначе говоря, обнулены. Люди, которые имеют за своей спиной подобное равновесие, называются здесь Нулевыми и их невозможно определить ни в Ад, ни в Рай.
– И что происходит с Нулевыми? – прошептала я.
– Нулевые проходят обучение в школе, где оцениваются их способности, наклонности и по итогу обучения их определяют в клан ангелов или демонов, где они служат на благо равновесия.
– Равновесия?
– Об этом ты узнаешь позже – ушел от ответа Роленд, продолжая звучно отчеканивать каждое слово – все, что тебе нужно знать сейчас, это то, что ты Нулевая. Твое предназначение здесь и обратного пути нет. Тебе же лучше, если ты скорее смиришься с реальностью и отпустишь свою прошлую жизнь вместе со всеми, кто там остался. Отныне твой дом тут. И от тебя зависит, кем ты станешь в итоге.
Теперь Дилан подошел обратно в Роленду и за это спиной так же появились массивные крылья, но они были белые.
– Но для начала тебе придется обзавестись крыльями – заявил Роленд и схватил меня одной рукой за запястье, вторую прижав к спине в области лопаток. Тело пронзила острая жгучая боль, словно меня препарировали, как лягушку на уроке биологии, но как я не старалась, не могла вырваться из схватки Роленда. В нем таилась на удивление огромная сила, слишком огромная.
Наконец боль ушла так же резко, как пришла, и я ощутила небольшую тяжесть позади себя. На мгновение она даже принялась перевешивать меня. Тяжесть это была сходна портфелю, набитому учебниками, с которым на спине я ходила в школу все годы обучения.
Нечто тяжелое, инородное.
Лишнее.
Роленд отошел от меня, довольно оскалившись проделанной работой. Я слегка пошатнулась, пытаясь заглянуть себе через плечо. Словно под коксом, я увидела, как из моей спины вышли наружу огромные крылья. Причем росли они не просто из спины, а самым натуральным образом из кожи, будто какое-то злокачественное паразитическое образование. Они были серые – такой цвет мог бы получится при смешении того черного, что был у Роленда, и кристально белого, что был в Дилана.
Мне не понравились крылья. Я смотрела много мультиков про фей и волшебников, и всяких, кто имеет крылья, но на деле они оказались чертовски неудобными. Они тянули назад, мешали, и вызывали дикое чувство дискомфорта.
– Здесь твои крылья – заявил Роленд – что на земле твои ноги и руки. Тебя обучат ими управляться, защищаться, нападать. Все те функции, что в твоей прошлой жизни ложились на конечности – здесь главным образом перекладываются на крылья.
Наконец, Роленд сам обернулся на парня в белом.
– Дилан твой куратор в школе. Он бывший Нулевой, окончивший обучение и примкнувший к ангелам. Он введет тебя в курс дела, будет помогать первое время, объяснит основные правила и порядки, как в школе, так и во всем Поднебесье.
– Дилан – он кивнул парню – дальше ты сам.
Роленд, не дав мне сказать и слова, исчез в смоге так же быстро, как и появился. Дилан улыбнулся мне и сделал шаг вперед.
-2-
– Все нормально? – он кивнул, видя мою растерянность и враждебность одновременно – понимаю, первое время с этим сложно смириться, но Роленд прав. Чем быстрее примешь происходящее – тем проще будет обжиться. Вначале все равно будет непросто.
– Ты тоже был человеком? – спросила я совершенно не к месту.
– Да – улыбнулся он – я жил в Норвегии. Тенсберг, слышала о таком городе?
Нет.
– Да – солгала я – что-то такое.
– Я оттуда – он нахмурился и поправился – точнее, был оттуда. Та моя жизнь давно осталась в прошлом.
– Почему ты решил примкнуть в ангелам?
Глупые вопросы лезли из меня с поразительной простотой и быстротой.
– Я не решал – улыбнулся он. Дилан явно был дружелюбнее Роленда. Судя по их одеяниям, Роленд был демоном.
– Я просто по ходу обучения в школе делал те или иные выборы, решения, расставлял ценности, и в результате Капитолий на основе этого определил меня к ангелам по завершению обучения. Окончательное решения не остается за Нулевыми.
Капитолий.
Что-то отдаленно знакомое. Где я уже раньше об этом слышала? Однако, как я не напрягалась, не могла вспомнить.
– Капитолий?
– Главная управляющая крепость, в состав которой входит пять серафимов. На них лежит вся ответственность за Поднебесье. Но пока тебе необязательно забивать этим голову – заявил он – для начала надо запомнить вещи гораздо более нужные. Остальное ты узнаешь по ходу в школе. Пошли.
Он поманил меня в белый смог. Я с сомнением глянула на него.
– Не бойся, просто не смотри под ноги – дружелюбно рассмеялся он – когда научишься владеть крыльями, сможешь перелетать, это гораздо более быстрее и приятнее. И уместнее. Но Нулевым разрешается поначалу пользоваться привычным способом передвижения.
– Каждому Нулевому дается личный куратор? – изогнула я бровь, все-таки последовав за ним. С каждым шагов смог все сильнее рассеивался перед нами.
– Нулевых здесь не так много, как ты думаешь. Поверь, даже среди восьми миллиардов, не найдется и одного процента Нулевых. Вы поступаете сюда не так часто, потому да, каждому выделяется куратор.
– Бывший Нулевой?
– Удивительно, что с твоим любопытством, ты оказалась Нулевой – вкрадчиво заметил Дилан не то с удивлением, не то с порицанием – да, обычно делается так. Считается, что мы уже прошли через это и лучше сможем объяснить новеньким что к чему.
Повисло молчание.
Крылья позади вновь начали меня перевешивать.
– Все это кажется каким-то глупым сном.
– Понимаю. Привыкнешь. Странно, я был уверен, что ты-то знаешь о нас больше – добавил он тихо, будто бы сам себе.
– Почему это? – нахмурилась я, но Дилан не ответил.
– И что ты можешь сказать мне, как Нулевой Нулевому? – вновь подала я голос спустя какое-то время.
– Я уже не Нулевой. Я Ангел и это важно – заявил он резко, словно Нулевым было быть оскорбительно – скоро мы придем к школе. Тебе надо знать, что Нулевые обучаются там вместе с ангелами и демонами.
– Что? – мои брови стремительно взлетели вверх.
– Школа была создана для поддержания равновесия – скороговоркой проговорил он, будто это было не важно – потому в этом и заключается ее основной смысл. Вы обучаетесь и взаимодействуете вместе. Но на деле все не так радужно – добавил он.
– Что ты имеешь ввиду?
– Понимаешь, ты здесь новенькая. Каким был и я. А ангелы и демоны были здесь рождены и выросли. Это их дом. Они значительно сильнее вас по умолчанию.
Он замолчал, какое-то время смотря в никуда.
– Они.. не особо то любят Нулевых. Люди были созданы по их образу и подобию. Улови эту мысль. Так они к вам и относятся. Как к своему подобию.
– Ангелы еще ничего. Они снисходительны и лишены тщеславия, но демоны порой несправедливы, держись от них подальше.
– Как я это сделаю, если мы учимся в одной школе?
– Хотя бы не ищи их компании нарочно – пожал он плечами – они заносчивые и высокомерные, так что добра не жди.
– Странно было бы ждать добра от демонов – усмехнулась я скорее истерично, но Дилан мой настрой оценил и наградил одобрительной улыбкой.
– Сколько длится обучение в школе?
– Это не земля, нет определенного срока. Здесь ты обучаешься, пока не станешь готова примкнуть к одной из сторон.
– А если окажется, что я никогда не готова примкнуть? Если во мне не выявятся наклонности ни одной из сторон? Что, если я так и останусь Нулевой в результате обучения?
Однако, Дилан лишь отвел глаза и вновь проигнорировал мой вопрос.
– Дилан? – возмутилась я, но он лишь пригляделся к чему-то впереди и облегченно выдохнул.
