Кейт Клейборн
Любовь с первого взгляда
– Правда? – спросил он.
– Да. – Она не собиралась ничего объяснять, особенно потому, что ее слова прозвучали бы… с придыханием, которое она не планировала. Но, не успев сообразить, она добавила: – Это золотой час.
«Нора! – заголосил ей разум (и без придыхания). – Что! Ты! Такое! Говоришь!»
У нее промелькнула надежда, что мужчина внизу не расслышал. Ну из-за этого своего ветерка на первом этаже.
– Золотой час?
Ладно, хорошо. Он расслышал.
Она прокашлялась. Надо было ответить, кратко, не странно (или с придыханием). Затем она бы завела разговор о Донни и принесла необходимые, на ее взгляд, соболезнования.
– Я так называю это время дня… или, видимо, еще не дня? – «Восхитительно», – подумала она, фигурально закатив глаза. – Всегда считала его таким спокойным и бесшумным.
Он снова замер, нахмурив бровь, будто раздумывая над ее словами. Затем криво ухмыльнулся, одновременно самоуверенно и самоуничижительно.
– Теперь он не такой бесшумный, – ответил он, шагнув к балкону, и Нора постаралась не обращать внимания на чувства, вызванные в ней его улыбкой и нежным голосом. Особенно в том самом месте под скрещенными руками.
«Боже, – думала она. – С этим лучше что-то сделать».
Она прижала их сильнее к груди.
– Ничего страшного, – повторила она, а губы невольно изогнулись в улыбке.
– В моей профессии это значит кое-что другое. Я про золотой час.
– Вы фотограф? – Нора слышала это словосочетание только в одном контексте: что-то про освещение в определенное время суток. И это время точно было не четыре утра.
Усмешка – и уверенность – потухли.
– Эм. Нет. Не важно. Это не очень… приятно.
Теперь была очередь Норы с любопытством склонить голову. Что неприятного может быть в сочетании «золотой час» в любом контексте?
– О чем вы?
Вот после этого ей абсолютно точно надо было найти способ вспомнить о Донни. Абсолютно точно.
Его грудь поднялась со вздохом и опустилась на выдохе. Когда он наконец заговорил, делал это очень робко. Как бы извиняясь.
– Мы так называем первый час после получения травмы. Серьезной травмы. Это время, когда… Это промежуток, когда лечение наиболее эффективно.
– О, ясно. – Она опустила взгляд ниже его лица, осознав одну деталь: он не в пижаме, это форма медработника. – Вы доктор?
– Да.
Ух ты, хорошо, что миссис Салас из квартиры 2Б еще спала. Нора почти слышала ее голос у себя в голове. «Доктор, Нора! – воскликнула бы она. – Ты разве не хочешь замуж за доктора?»
Нора прочистила горло, отметая эти мысли. Надо заговорить о Донни. Сейчас неплохое время.
Но вместо этого она спросила:
– Вы работаете в ночную смену?
– Я работаю, когда понадобится, – ответил мужчина, и ей показалось, что она слышит усталость в его голосе. – Все время.
Это прозвучало так… упаднически, то, как он это произнес. Так вымотанно. Она открыла рот, чтобы что-то сказать: что ей жаль, что это, должно быть, очень тяжело. Однако он ее опередил:
– Вы тоже?
– Работаю ли я тоже все время?
Он улыбнулся ей, теперь по-другому. Нора подумала, что эта улыбка как рассвет, хотя вокруг было еще темно. Эта улыбка озарила все мысли в голове девушки: Донни, квартира, дом.
– Вы работаете в ночную смену? – уточнил он.
– Ой, нет. Я просто жаворонок, наверное. Работаю днем. Из дома.
Он этого не спрашивал, верно? Но внезапно этот разговор обрел для Норы характер золотого часа. Тайный, особенный и только для нее.
– О, правда? – спросил он с этой сладостной ноткой интереса в голосе. Он поправил очки, и в эту секунду Нора поддалась абсурдному порыву притяжения к этому мужчине. Она почти пропустила его следующий вопрос.
– Кем вы работаете?
Она улыбнулась ему, в предвкушении пошаркивая ногами по деревянному полу. Ей уже давно не представлялось возможности поговорить, по-настоящему поговорить о своей работе с кем-то, кроме своих коллег. Ей нравилось то, чем она занималась, несмотря на все мигрени, одолевавшие ее в последнее время, новое положение дел и так далее. Ладно. Она ответит на этот вопрос, а затем поднимет тему Донни.
– Я занимаюсь дизайном в…
Но, прежде чем она успела закончить, ее речь прервал крик.
– Что за черт?! – воскликнул мужчина, повернув голову в сторону, во тьму черной уже не-ночи.
Нора не сдержалась.
И засмеялась.
Он посмотрел на нее, снова поднеся руку к груди и мило погладив ее в области сердца. Этого высокого красивого мужчину в очках было так легко испугать, что… ей стало невероятно весело. Она была полностью и искренне им очарована.
– Это кот, – сказала она с нотками смеха в голосе. – Бродяжка. Наверное, один из стаи здоровяков.
Она перестала смеяться, кое-что осознав. Нора не слышала этих котов уже пару недель, с тех пор как…
– Донни, – вырвалось у нее.
Мужчина внизу резко опустил руку.
Повисла долгая неловкая пауза, во время которой душа Норы точно покинула тело. «А вот это уже без меня!» – видимо, сказала она, весело помахав на прощание.
Нора прокашлялась.
– Он… Эм. Он их подкармливал.
Затем повисла новая пауза, еще дольше. И куда более неловкая. Просто ужасное начало разговора о соболезнованиях.
Мужчина снова повернул голову во двор, откуда донесся жалобный кошачий стон, и взялся за перила, словно ища опору. Ей отчаянно хотелось сказать что-нибудь, что угодно, но она понимала, что ему нужна минутная передышка. За последние месяцы ей уж точно потребовалось немало таких передышек. Вот чем хорошо четыре утра, верно? Бедняга.
Ее немного беспокоило, что она никогда его не видела и не слышала о нем от Донни. Но вряд ли это что-то значило. Донни был не слишком разговорчив, ни с кем особо не делился – даже с Джоной, который знал его дольше всех в доме. И работал он до последнего дня: уходил в семь утра и не возвращался до половины шестого вечера. За пределами дома у него была целая жизнь, о которой Нора и не знала. Может, у него была толпа знакомых, просто он их не приглашал.
– А там не было дерева? – прервал мужчина внизу ее размышления.
– Да, – ответила она механически, тут же посмотрев на пустующий участок травы. – Его убрали через пару месяцев после моего переезда сюда в прошлом году.
Она с большой тоской занималась срубом дерева. Это был ее первый поступок как президента жилищной ассоциации и казался таким грозным, роковым, особенно вскоре после смерти Нонны. «Я не хочу, – говорила она всем в страхе, что о ней плохо подумают. – Хотелось бы мне оставить его как есть». Но это дерево сгнило до основания, и, честно сказать, им повезло, что оно само не обрушилось. В конце концов она смотрела, как его убирают: целый день работали пилы, мужчины в грузовиках, а щепки сыпались на землю, как снегопад. Нора не плакала, хотя ей очень хотелось.
– Погоди, – сказала она, осознав, что пропустила самую важную деталь из сказанного им. – Так ты здесь бывал?
– Однажды. В детстве. – Его голос изменился, только Нора не поняла, как именно. Может, это из-за перемены воздуха вокруг: небо светлело, предрассветное полотно стало темным, бархатно-синим. Она хорошо знала это время и поняла: золотой час подходит к концу.
Он прочистил горло:
– Он был моим дядей.
Нора моргнула, ее одолевали шок и облегчение. Так он все-таки был родственником! «Преданность!» – самодовольно воскликнула где-то Нонна, хотя рано еще было судить.
– Мне очень жаль. Соболезную вашей утрате, – сказала Нора.
Мужчина резко опустил голову, как бы соглашаясь или в знак уважения к Донни. Сердце у Норы сочувственно и понимающе сжалось.
«Ужасно, что я так высоко», – подумала она, хотя оказаться внизу было бы странно. Что бы она сделала, обняла его? Без бюстгальтера? Катастрофа. Просто возмутительно. Нонна, само собой, никогда бы так не поступила.
– Я его мало знал, – сказал мужчина, и вот тогда… тогда она услышала. Его голос стал звучать немного сдавленно. Немного рассеянно.
Немного… непреданно.
«Нет, Нора, – сказала она себе, – это все твои беспокойные разговоры в четыре утра. Он, наверное, еще в шоке, как и ты».
Мужчина внизу снова поднял руку к груди и почесал. Затем кашлянул.
– Вам тут нравится?
Нравится ли ей?!
Ну и вопрос. Это место хранит лучшие воспоминания о ее детстве и юности. А теперь она счастливо вверила ему и всю свою жизнь. Она весь день могла рассказывать об этом доме, отсюда и взялась идея сделать слайд-шоу. Может, самое время спросить об обоях? Хотя логичнее сначала поговорить о людях и…
И снова их разговор прервали: это были резкие короткие гудки, – мужчина похлопал себя по ноге.
– Черт, – сказал он. – Простите. – В секунду его лицо осветилось голубым светом экрана. Свободной рукой он водил по волосам, и она смотрела, завороженная. У него были красивые волосы, о чем она не собиралась сообщать ему вслух.
– Надо бежать, – добавил он. – Похоже, другой золотой час ждет.
– Ясно. – Нора вдруг разволновалась. Она не успела сказать, что была знакома с Донни. Не успела задать столько вопросов: самый главный – что он знает о доме, ну и, конечно, его имя. И не успела ответить на его вопрос, казавшийся важнее всех.
Ей не просто нравилось. Она любила этот дом.
– Постойте, – начала она в порыве сказать одну эту вещь, пока золотой час не закончился.
Однако он ее не услышал. Мужчина уже подходил к двери.
Прежде чем зайти внутрь, он взглянул на нее, бликуя очками.
– Увидимся, – сказал он.
Однако не дождался ответа и на этот раз.
Глава 2
Итак, ответ он знал с самого начала.
Это место не может понравиться.
Во-первых, тут пахло. Не то чтобы ужасно, будем честны, но вряд ли кому-то понравится, если каждый день дома его будет встречать этот запах. Все равно что сунуть голову в плесневелый ящик. Внутри будут лишь пыльные плюшевые зайчики и, может, горстка ржавых монет.
Во-вторых, лампы. Как и любому, кто большую часть своих дней (и даже ночей) проводил под тоскливыми флуоресцентными лампами больницы, Уиллу нравились старые добрые лампы накаливания или же современные светодиоды. Что ему не нравилось, так это бронзовая люстра – и так висевшая довольно низко, еще и со звенящими стеклянными висюльками, – о которую он постоянно бился головой в коридоре, и тоже бронзовые бра, пухлощекие херувимчики, которые как бы наблюдали за ним, пока он шел по коридору.
Кстати, о коридоре: обои. Они были… золотыми или некогда золотыми, а в свете люстры (опасной) и бра (жутких) их оттенок казался не шикарным металлик, а выцветшим горчичным. Примерно каждые двадцать сантиметров текстура менялась, Уилл провел ладонью по обоям и подумал: «Быть не может».
Но так и оказалось. Они бархатные. Полосатые бархатные обои.
Кому такое понравится?
«Быть не может», – снова подумал он, но в этот раз не про обои.
«Быть не может, что это она».
Та девушка на балконе шестнадцать лет назад и женщина, с которой он познакомился утром. Этого… просто не может быть.
Она ведь так сказала, в конце концов, то есть почти что сказала. Она переехала сюда в прошлом году.
Очевиднее и быть не может.
Это не она.
Только… что-то в ней было. В ее голосе, когда она произнесла: «Привет», – в ее смехе, в хвостике, который упал ей на плечо во время их разговора. Что-то было в том, как она выглядела, стоя на балконе, пусть далеко и в кромешной тьме. Что-то было в том, как сердце его подпрыгнуло, словно икнув, когда он ее увидел.
Но нельзя было об этом думать.
– Могу я, эм?..
Мысли его прервал чей-то голос. Уилл опомнился: девушка-бариста вежливо ждала, когда он отдаст ей свою многоразовую кружку для кофе. Она понимающе улыбнулась, привыкшая к персоналу со всех уголков больницы, которые приходят к ней за очередной спасительной дозой, пытаясь прийти в себя после всего, что этой дозы потребовало.
– Да, прости, Джанин, – ответил Уилл, протягивая кружку. – Я буду как всегда и внутривенно, если есть, – добавил он, что было плохой шуткой наподобие бытующей в кофейне: «Кто любит погорячее?» – но на большее он был не способен в данных обстоятельствах, а именно: он не спал с трех утра, за четыре часа в больнице он принял двадцать пациентов, а еще из головы у него не выходила девушка на балконе.
Нет, не девушка. Не мог он стоять тут и думать о девушке.
Лучше думать о квартире.
Уилл прошел к концу стойки в ожидании заказа, пытаясь сосредоточиться на важном, по крайней мере, пока ему не поступил очередной вызов.
Так, квартира, хорошо. Ее надо освободить. Чем скорее, тем лучше.
То есть за год.
«Вот же гребаный Донни».
После звонка нотариуса на прошлой неделе он частенько повторял про себя эту фразу. К тому моменту Донни был мертв, судя по всему, уже несколько дней, и Уилл старался принять новости о смерти дяди так, как тот заслуживал: ровно, с отрешенностью человека, который постоянно сталкивается со смертью. В конце концов, он какое отношение имеет к смерти Донни? Никакого, вот что, – вот это он пытался донести до нотариуса.
Но, как выяснилось, когда ты единственный наследник и распорядитель недвижимостью так называемого дяди, отношение имеешь самое непосредственное. А поскольку эта недвижимость еще и связана с жалким, пассивно-агрессивным, связывающим по рукам и ногам завещанием и последней волей человека, отношение к ней иметь придется еще долго.
Год до того, когда он сможет продать квартиру. Год зловонных коридоров, злополучных бра и горчичных обоев.
«Год с девушкой на балконе», – подумал Уилл и тут же сжал челюсти.
«Уилл, сосредоточься!»
– Ваш кофе, доктор Стерлинг, – сказала Джанин, спасая его от самого себя.
В любой другой день он бы ее поправил. «Можете звать меня Уилл», – сказал бы он, как всегда, потому что и через шесть лет после окончания меда ему не сильно нравилось, когда его называли доктором за пределами больницы, а порой и в ней, – когда он думал, что это важно, когда думал, что пациенту так лучше, он представлялся только своим именем.
Но сегодня… Сегодня он лишь улыбнулся и поблагодарил ее. Сегодня он бы весь день слушал «доктор Стерлинг» в свой адрес, если это поможет собраться с мыслями, если поможет держать необходимую дистанцию – между мужчиной, каким он был здесь, в кафетерии больницы, и мальчиком, которым чувствовал себя сегодня утром. Сначала – когда вошел в загроможденную, затхлую квартиру, где не был шестнадцать лет.
А затем – когда вышел в темный прохладный воздух на балкон и увидел, что сверху на него смотрит девушка.
Он по-настоящему нервничал.
– Вот же гребаный Донни, – пробурчал он себе под нос.
– Кто такой Донни? – послышалось сзади, и Уилл на миг прикрыл глаза.
Ну конечно. Конечно же, это был самый нервирующий человек на всю больницу.
– Доброе утро, доктор Авраам, – сказал он, чуток ненавидя себя за пониженный голос. Он и так говорил почти басом, но в разговорах с Джеральдом Авраамом звучал и вовсе как на прослушивании на роль Дарта Вейдера. Никогда в жизни он так не жаждал срочного вызова, как сейчас, но если пейджер не зазвонит, он совершенно точно и прочно застрял. Доктор Авраам был его непосредственным начальником в отделении неотложной помощи, а если бы и не был, все в больнице знали то, что Уилл узнал за восемь месяцев с окончания ординатуры и начала работы здесь: просто так уйти от этого человека невозможно, особенно если он начал тебя расспрашивать. Это был пятидесятишестилетний мужчина с ростом 167 сантиметров, гробовой серьезностью и без какого-либо чувства юмора.
– Так что это за Донни, о котором вы говорили?
Уилл повернулся и опустил взгляд на начальника, но мужчина вел себя как и всегда при их встрече где-либо: не смотрел на него в ответ. Кроме тех случаев, когда он стоял, а Уилл сидел, зрительный контакт был исключен, но Уилл научился не принимать это близко к сердцу. Прямо сейчас доктор Авраам глаз не сводил с кофейного прилавка, однако Уилл-то знал, в чем дело.
Он ждал ответа.
– Да так, не важно, – сделал попытку Уилл.
– Я очень надеюсь, речь идет не о пациенте.
– Совершенно нет.
Не моргая, Уилл глотнул обжигающего кофе. Вдобавок к голосу Дарта Вейдера он ненавидел и свою склонность нелепо подражать формальному тону доктора Авраама. «Недавно скончавшийся родственник», – сказал ему зараженный Авраамом мозг, и только в раздражении на собственный внутренний голос он вдруг выдал:
– Мой умерший дядя.
Старик уже почти повернул голову. Но потом покряхтел и качнулся назад на пятках в своей обычной манере. Если он делал так, находясь неподалеку, пока Уилл раздавал указания медперсоналу или устанавливал диагноз, значит, был чем-то недоволен и позже скажет, что это «неординарный выбор» или «отклонение от нашей практики».
Уилл ждал.
– Полагаю, он совершил нечто до или после момента смерти, чем заслужил такое обращение?
«С чего бы начать?» – подумал Уилл. Но сделал только новый глоток и ответил:
– Оставил мне свою квартиру.
И все вещи в ней тоже. Насколько он знал, там все еще стояло коричневое кресло. И пахло так же, отчего на него нахлынули воспоминания того жуткого дня. Он и на балконе оказался, пытаясь просто уйти куда-то. Но встретил там…
– Необычный повод для проклятий, – сказал Авраам. Джанин подала ему стакан с кофе через прилавок. По виду она тоже нервничала, и Уилл понимающе улыбнулся ей, когда доктор Авраам шагнул к прилавку, кивнув в знак благодарности. Авраам был не просто всезнайкой, он еще и вежливостью не отличался, что подтвердилось, когда он развернулся и направился к выходу, как бы намекая, чтобы Уилл следовал за ним.
Что Уилл и сделал, ведь старик писал отчеты о его работе.
– Квартира где-то здесь? – спросил Авраам, когда Уилл поравнялся с его шагом.
Он снова стиснул челюсть, скрипя зубами; ему тут же захотелось прекратить этот разговор. В этом и проблема. С самого звонка нотариуса он понимал, что должен разобраться с этим, с наследством Донни: заняться документами, утвердить в суде и прочее, – но вместо этого загрузил себя делами, не сидел на месте. Он задерживался в больнице, брал дополнительные смены дежурного врача в другой клинике, где иногда работал в свои выходные, пытаясь вытеснить из головы шум мыслей о Донни и его квартире. Ночью, когда он не мог уснуть и лежа считал часы до будильника, Уилл решил: хватит руминаций и нелепых попыток избежать проблемы. Он молниеносно принял душ, накинул больничную форму и поехал по адресу, указанному в документах, на которые пялился целую неделю.
Он был настроен на практичное решение. Ответственное.
А затем поддался отчаянному порыву выйти на балкон, подальше от вещей Донни. И теперь из-за этого порыва он думал лишь о девушке, чьего имени даже не знал, вместо решения насущной проблемы. А теперь еще и хотел прекратить разговор?
Да он вел себя как ребенок!
– На севере, – ответил он решительно. – Рядом с Логан-сквер.
– Это значительно увеличит расстояние до работы, но…
– Я не могу там жить, – ответил Уилл, резче, чем рассчитывал. Он вспомнил горчичные обои, жуткие светильники – наверное, кишащие призраками – в коридоре и беспорядок, который оставил Донни. – Надо от нее избавиться.
– У меня сестра – риелтор, – сказал Авраам, совершенно нетронутый тоном Уилла. Возможно, потому, что сам на девяносто три процента выражался не менее резко. Однажды Уилл стал свидетелем того, как доктор Авраам сказал плачущему двенадцатилетнему мальчику с сотрясением, что футбол – «спорт для идиотов».
– Согласно завещанию, я не могу продать ее раньше чем через год.
Авраам склонил голову и нахмурился.
– Ну и ну. А это законно? Знаете, у меня брат – юрист.
Сколько же у него удобно устроившихся родственников? Уилл подумал, что лучше не говорить о своей бессоннице, иначе услышит о какой-нибудь сестре-сомнологе. И точно уж не стоит упоминать, что девушка, с которой он сегодня в половине пятого утра разговаривал, на мгновение показалась ему той, что кидалась в него помидорами шестнадцать лет назад.
Тут бы понадобилась сестра-психиатр.
– Я говорил с адвокатом. Он сказал, что завещание можно оспорить до утверждения судом, но это только растянет процесс.
«Ставлю сотню долларов, что в итоге ты оставишь себе квартиру на этот год, – заявил юрист, пылко и искренне. – Донни ее обожал». Уилл был убежден, что это неправда, хотя на тот момент и квартиры не видел.
Это неправда, потому что, по мнению Уилла, Донни никого не любил.
Он вспомнил бродячих котов, и его кольнула злость. Как оскорбительно.
Они свернули в длинный коридор, который вел к отделению неотложной помощи, и Уилл по привычке прибавил скорость. В этом и была вся неотложка, затягивала, словно скоростная воронка, даже когда событий там было немного. По мере приближения ты ускоряешься сам, а внимание притягивается к первому возникшему вопросу. Уиллу это всегда нравилось.
Но тут доктор Авраам остановился.
Уилл остановился тоже. Они все еще были на ногах, так что никакого зрительного контакта. Просто стояли, уставившись на двойные двери, словно собрались штурмовать замок.
– Моя бывшая жена, – начал доктор Авраам, и Уилл почти, почти засмеялся. Господи, еще одна родственница. Для Уилла подобное было почти непостижимо.
– У нее три квартиры в городе.
Уилл удивленно поднял брови. Должно быть, неплохо. Еще несколько дней назад у него не было ни одной квартиры в собственности, и он не планировал ею обзаводиться, пока не выплатит еще хоть какую-то долю необъятного студенческого займа. До того как он узнал о годовом условии в завещании, лучшим в наследстве Донни было то, что продажа квартиры значительно уменьшит его ежемесячный счет от правительства. Это, конечно, случится, но не скоро.
– Все сдает в краткосрочную аренду. Довольно прибыльно.
Уилл посмотрел на доктора краем глаза, в этой фразе было меньше педантизма, чем обычно. Мужчина поглаживал отворот халата, и на секунду – даже не секунду и не половину секунды – он заколебался.
«Ну и ну», – подумал Уилл, вторя Аврааму. Он глотнул кофе, думая, не приготовила ли Джанин случайно без кофеина.
– Это… – начал было он, проглотив, но Авраам явно не предполагал диалога, поскольку не дал Уиллу продолжить.
– Она работает через какой-то сайт. Видимо, когда все устроишь, квартиры сами себя окупают. Там почти ничего не нужно делать. Она много путешествует.
Он снова погладил отворот халата. Авраам был единственным в неотложной помощи, кто регулярно носил белый халат, и до настоящего момента Уилл смеялся, что это патологическая настойчивость на так называемой профессиональной презентабельности. Однако и нервный тик давал о себе знать, это беспрестанное поглаживание лацканов.
Краткосрочная аренда – это хорошая мысль. Он снимал такие квартиры, когда учился на четвертом курсе меда, примерно на месяц каждую, пока проходил интернатуру в разных местах. Но то жилье всегда было свободным от хлама, чистым, мебель была обычной, незамысловатой, в коридорах на этажах не было никаких свисающих люстр, бра с херувимами и бархатных обоев.
Он снова вспомнил девушку на балконе, и сердце в очередной раз упрямо екнуло.
– Я ей позвоню, – сказал Авраам.
Уилл моргнул в недоумении.
– Что, кому?
Авраам нарушил свой запрет на зрительный контакт и поднял раздраженный взгляд на Уилла.
– Бывшей жене, – отрезал он.
– Ясно, – ответил Уилл, чувствуя, как краснеет шея сзади. – Прошу прощения.
«Прошу прощения», – блин. Он поправил очки. Краткосрочная аренда – это и правда хорошая мысль. Может, самая правильная. От нее уж точно больше пользы, чем от бессонницы или размышлений о десятиминутном разговоре с девушкой, с которой он почувствовал себя подростком.
– Ничего не случится, если я просто позвоню, – сказал Авраам. Он включил свой «профессионально-презентабельный» тон, намекая, что Уилл слишком долго отвечал.
– Конечно, – сказал он наконец. – Ничего не случится.
♥ ♥ ♥
Звонок был только началом беды.
После смены Уилл сидел в кафетерии напротив миниатюрной, ярко одетой женщины, которая представилась как «Салли уже не Авраам». А вместо рукопожатий при встрече она предпочитала объятия. Она всего день назад вернулась с двухнедельного отдыха на Карибах, и, хотя Уилл во время первого звонка – на протяжении которого Авраам стоял настораживающе близко – убеждал ее, что ничего срочного в вопросе нет, она настояла на личной встрече.
– Время – деньги! – воскликнула она, заверив Уилла, что больше всего любит обсуждать бизнес.
И, судя по ходу встречи, это была… совершенная правда.
Она не остановилась на достигнутом.
Все три квартиры Салли находились в Уикер-парке: цокольные апартаменты в Норт-Элк-Гроув, в тихом, но близком к магазинчикам Милуоки районе; одна квартира на Уэст ЛеМойн, «проблемная» из-за частых неполадок с кондиционером и лифтом в здании; и, наконец, ее жемчужина – лофт на Вестерн-авеню с бесплатной парковкой и посуточной оплатой, которая летом взлетала до небес. Фотографии каждой были у нее на планшете, открыты на сайте для показа Уиллу, и просмотр их сопровождали комментарии, которые можно назвать не иначе как «щепетильные». Теперь Уилл знал, откуда у нее каждый тщательно отобранный ковер. А также был в курсе мыслительного процесса Салли при выборе места для каждого из них. Ему, наверное, и не надо было разбираться в расположении ковров, но за детали он был благодарен. Он уже был вовлечен в эту идею, вдохновился ею.
Но в его уме все еще теснились сомнения, и они усилились, когда Салли передала ему планшет, демонстрируя впечатляющий список положительных отзывов на каждую квартиру, даже с проблемным кондиционером. Прокручивая парад восклицаний («ПОТРЯСАЮЩЕ!», «ЧАРУЮЩЕ!», «В ПАРЕ ШАГОВ ОТ ГОЛУБОЙ ВЕТКИ!»), Уилл почувствовал вину за то, какая гигантская, непреодолимая разница лежала между квартирой Донни и теми апартаментами, что Салли так гордо ему показывала.
Он чувствовал себя так, словно должен сообщить пациенту плохие новости.
Он положил планшет, прокашлялся.
– Дело в том, – начал он, пока Салли пролистывала принесенную с собой неоново-розовую папку на трех кольцах. – …что у меня квартира… не настолько хорошо выглядит, как вы показываете. Там требуется много работы.
Салли махнула рукой, а другой потянулась за планшетом.
– Это легко. У меня уйма лояльных ко мне подрядчиков. Я еще буду на солнышке греться, а у тебя уже все готово будет!
Он поерзал на стуле, ощущение адресанта плохих новостей только усилилось.
– Я этого не планировал, – сказал он нарочито непринужденно. Он не мог винить женщину, которая считает, будто ему не составит труда нанять ремонтную бригаду. Многие думают, что доктора подтираются купюрами. Некоторые – возможно, думал Уилл. Ему до такой жизни было до смешного далеко. – Хотелось бы обойтись без больших затрат для начала.
Салли посмотрела на него полным уверенности и решительности взглядом. Уилл подумал, что подрядчики у нее не только лояльные, но и напуганные. Ему почти хотелось, чтобы на встрече присутствовал и доктор Авраам. Было бы неплохо увидеть хоть раз, как его ставят на место.
– У вас есть время? Потому что время почти так же хорошо, как и деньги, когда дело заходит о таких вещах. Я имею в виду мои квартиры. – Она указала пальцем на экран планшета. – Сейчас они выглядят отлично, но так было не всегда.
Она повернула планшет и показала фото из личного архива: заставленная гостиная, как показалось Уиллу, квартиры в Норт-Элк-Гроув. Она выглядела темной и заброшенной, с ветхой мебелью и запятнанными стенами. То есть… похожей на квартиру Донни.
Салли перелистнула фото, показала ту же комнату со свежеокрашенными стенами, светлой мебелью и после перестановки.
– Светлые стены и прочные чехлы многое изменили. Через какое-то время доход был достаточный, чтобы сделать квартиры еще лучше, но в самом начале усилия приложить пришлось.
– Впечатляюще, – сказал Уилл, рассматривая фото и пытаясь представить те немалые усилия, которые эта женщина, вероятно, приложила. Он даже не знал, что за чехлы она имеет в виду. Ну, к тяжелой работе ему не привыкать. Это означало, что он трудоголик, а значит, скопил достаточно неистраченных отпусков. Наверное, он мог взять целых две недели. Может, к концу отдыха Салли и не закончит, но все же. Мог бы это сделать.
Он потянулся к планшету, перелистнул фото назад, затем вперед. Ему нравилось видеть эту разницу. Он точно не грезил о двух неделях жизни в квартире Донни, копании в его вещах, но мысль обо всем этом – чистке, обработке антисептиком, ощущении нового начала – ему даже нравилась. Две недели на то, чтобы убрать из этой квартиры все, с глаз долой – из сердца вон. Две недели – и деньги будут у него в кармане, а отсчет до истечения нелепого условия начнется. Две недели – и имя Донни станет для него пустым звуком.
Две недели пережить легче, чем целый год.
– Что насчет регистрации? – спросил он, уже серьезнее. Уилл немного изучил вопрос, когда выдались свободные минуты. Салли пользовалась сайтом, созданным жителями самого Чикаго и потому пользовавшимся лучшей репутацией, чем огромные международные сайты по краткосрочной аренде, которые нарушали почти все жилищные нормы и правила в городе. Хотя Уилл посмотрел несколько статей на Trib, где говорилось, что попыток отнять у тех сайтов лицензию вряд ли будет мало.
– Я тут тоже в теме, – сказала Салли, пожимая плечами. – Если жилищная ассоциация еще не в списке зданий, запрещенных к сдаче квартир под аренду, то после вашей заявки на регистрацию уже туда не попадет.
Она постучала по подбородку, нахмурившись.
– Вы сказали, вашей квартире нужен основательный ремонт, но как насчет всего здания? Его ремонтировали?
Уилл прыснул, вспомнив обои.
– Боже, нет.
Лишь сказав это, он ощутил странное чувство вины. Как будто за ним следили разумные настенные бра с херувимами.
Или девушка с балкона на третьем этаже.
Он с досадой поерзал на стуле. Последние часы у него так хорошо получалось выкинуть ее из головы и сосредоточиться на этой катастрофе. У него не было ни времени, ни желания на отвлекающие факторы. И не было времени быть таким, как этим утром. Он должен был вести себя ответственно. Сконцентрироваться.
– Это неплохо. С юридической точки зрения, – сказала Салли. – Если зданием никто не занимается, то и его документами, наверное, тоже.
– Я бы не сказал, что им не занимаются, – ответил он, толком не зная. Он понятия не имел об этих документах; они находились в стопке вместе с остальными, которые он взял из офиса нотариуса. И все равно он чувствовал эту вину.
Не обратив на это внимания, Салли взяла планшет.
– А какой адрес?
Он ответил не думая и нахмурил бровь, увидев, что она тыкает по экрану.
– Что вы там смотрите?
– Смотрю, не зарегистрирован ли кто как индивидуальный предприниматель в этом здании. Если такие есть, то вы точно не станете там первым арендодателем.
– И вы можете это проверить?
– Веб-сайт Cook County, – сказала она, тык-тык-тыкая. И нахмурилась. – Хм-м.
Прозвучало это не очень.
– Все квартиры в частной собственности. Досадно, но это не самое худшее. Моя квартира на Вестерн выглядела примерно так же, когда я купила ее. Похоже, вам придется провести небольшую кампанию.
