К. В. Лукашевич
Старый камердинер
– Что вы, батюшка?.. Что вы? Зачем?.. – тихим, прерывающимся шепотом проговорил старик.
Барин вздрогнул, чуть не упал со стула и смутившись отвечал, сам не сознавая, что говорить:
– Тетушкины ризы… Хорошие, золотые…
– Что вы делаете, Иван Денисыч? Господи помилуй!..
– Нужно, Ильич… Снимаю мерку…
– Иван Денисыч, батюшка, для чего вам мерка?.. Господи спаси!.. Не надо… Не надо… шептал старик дрожащим голосом и порывисто крестился.
Между тем хозяин опомнился, пришел в себя и, соскочив со стула, подбежал к старику, весь трясясь, со сжатыми кулаками.
– Чего ты здесь шляешься? Что, что тебе надо?! Как ты смеешь за мной подглядывать?!
– Успокойтесь, барин, батюшка!.. Не подглядывал я… Шел ненароком… оправдывался смущенный старик.
– Как смеешь ты, холоп, так со мной разговаривать? Я прикажу тебя на скотный двор отправить… Ты забываешься!!
На крики и шум из соседней комнаты выглянули обе тетушки и девушки-горничные…
Иван Денисович с бранью и угрозами, быстрыми шпагами ушел вниз. Осип стоял посреди комнаты растерянный, перепуганный, качал головой и размахивал недоумевающе руками.
– Осипушка, что у вас тут вышло? Пойди сюда! Отчего рассердился Ванечка? – окликнули тихо барышни камердинера.
Он подошел к ним, шатаясь, точно ошеломленный ударом.
– Не угодил я барину… Осип мазуриком сделался… На скотный двор его…
– Полно, Осипушка, ничего не будет: Ванечка посердится и перестанет… Он вспыльчив… За что же рассердился он?.. – допытывались старушки.
– Спросите их… Я не знаю, с горечью ответил старик и, закрыв лицо руками, побрел вниз.
* * *
Через несколько дней золотая риза с иконы все-таки исчезла. Старые барышни горько плакали, но виновника не разыскивали, только часто и подолгу шептались с Осипом. Все затихло, замолкло и осталось покрыто неразгаданной тайной.
IV
Выдался теплый, ясный день поздней осени. В большом парке под солнечными лучами ярко сверкали золотистые листья, распевали запоздалые птички, кое-где красовались последние цветы. Парк еще более одичал и заглох после осенних бурь и листопада: вся земля была покрыта как ковром, листьями; валежник не убирался и гнил; огромные деревья лежали на земле, как сраженные великаны; беседки совсем разрушились, обвалились; пруды еще более заросли травой и тиной.
В самой глухой части парка, недалеко от розовой беседки, по заглохшей дорожке пробирался Иван Денисович. Он был одет в короткой охотничьей куртке с зелеными отворотами, в круглой шапке с пером и в высоких сапогах. Он шел, пугливо озираясь, что-то придерживая в кармане куртки, и вдруг на повороте в темную густо-сросшуюся ветвями еловую аллею лицом к лицу столкнулся с Осипом. Оба они смутились, испугались, отшатнулись друг от друга, посмотрели один на другого пытливо, недоверчиво.
– Гуляешь по парку, Осип Ильич? – насмешливо спросил барин.
– Нет, барин, не гуляю… Ищу барышнину Амишку… Куда-то забежала…
– Нашел место искать! Разве собачонка в такую глушь побежит?
– А вы-то, батюшка-барин, зачем сюда пожаловали? – удивленно спросил Осип.
– Охочусь… отрывисто ответил хозяин.
– Охотитесь? – переспросил слуга недоумевая. – За какой же дичью?
– За перепелами, раздраженно ответил Иван Денисыч.
– Не слыхивал отродясь, чтобы у нас в парке перепела водились. Это вас, барин, обманули…
– Ты, Ильич, всегда слышишь то, что не следует, а под носом ничего не знаешь, сердито возразил Иван Денисович.
– Конечно, может, и налетели… Я стар, запамятовал… Что ж, охотьтесь себе… Ни пуха, ни пера… Так всегда говорят охотнику, чтоб было прибыльно.
На мгновение наступило тягостное молчание. Затем оба встретившиеся разошлись в разные стороны. Пройдя несколько шагов, они, точно по команде, разом остановились, обернулись и пристально посмотрели друг на друга; на лице старика выражалось недоумение, а на лице барина – страх; они как будто хотели что-то сказать, что-то спросить, но, раздумав, снова разошлись. Отойдя несколько шагов, они опять обернулись, опять остановились в нерешительности и снова пошли… Когда они были уже довольно далеко друг от друга, они, повернувшись, долго выглядывали из-за деревьев, наблюдая один за другим и стараясь скрыть друг от друга такое выслеживание.
Вечером Иван Денисович был в духе, позвал к себе Осипа и заговорил ласково:
– Что же, Ильич, нашел ты давеча тетушкину собаку?
– Сама прибежала, барин – батюшка!
– И как это ты, старик, не боишься в парк ходить?!
– Чего ж бояться-то?
– Скверное место… Что-то там происходит страшное, особенно около розовой беседки… Я сам видел…
– Пустое, барин, – не верьте! – перебил старик речь хозяина: – это вам причудилось…
– Ты, Осип Ильич, ничего не понимаешь. В природе есть много необъяснимого…
– А я вот пойду да и объясню. Чего такого нельзя объяснить?.. Всё можно объяснить.
Иван Денисович привскочил с кресла, на котором сидел, и проговорил дрожащим голосом, изменившись в лице:
– Ты разве ходил в розовую беседку?
– Ходить не ходил, а около был… Коли нужно, пойду, не побоюсь… Ничего-то я никогда там не видывал. У нас в парке тихо, хорошо.
– Ты, Ильич, туда не ходи! Я приказал наглухо заколотить беседку. Мало ли что бывает? И тебя живого не найдешь, как папеньку… сильно волнуясь, прерывающимся голосом говорил хозяин; глаза его как-то испуганно бегали по сторонам; он то вставал, то садился, то ходил по комнате, то останавливался.
– Не бойтесь за меня, барин-батюшка! Не верьте пустым речам! Ничего там нет. Папенька ваш померли от полноты, тихим, успокоительным голосом возражал старый слуга.
Барин его рассердился, вышел как говорится, из себя и закричал:
– Если ты слов, старый, не понимаешь, то я тебе прямо запрещаю туда ходить!
– Ваша барская воля! Не приказываете, так и не пойду. Бояться-то нечего…
– Не боюсь я, упрямый старик! Не боюсь… Сам не понимаешь… Мало ли что случается… волновался и путался в своих словах Иван Денисович.
Несколько дней он ходил сам не свой и все как-то странно посматривал на Ильича; он даже навестил тетушек, чего давно с ним случалось, и между прочим тревожно рассказывал им:
– Странный становится у нас Осип. Должно быть, от старости ум за разум заходит.
– Мы ничего не замечали, Ванечка! Конечно, может, память у него не свежа!.. Ведь ему уже много лет… Но человек-то он уж очень хороший, – честный, добрый, верный, возражали старушки.
– Представьте, тетя, этот наш распрекрасный камердинер неизвестно для чего совершает прогулки в парк к розовой беседке… обратился Иван Денисович к старшей тетушке.
Обе старушки в испуге всплеснули руками и замерли в недоумении.
– Ах, какой ужас! – воскликнула опомнившись старшая тетушка. – Что это за происшествие! Зачем Осип ходил к розовой беседке?!
– Я сам удивляюсь. Недавно искал вашу Амишку…
– Как это странно! – недоумевали тетушки.
Старушки призвали к себе верного слугу и пытливо расспрашивали его:
– Зачем ты, Осипушка, ходил к розовой беседке?
– Далась, прости Господи, всем эта розовая беседка! Наверно, барин наговорили… Мне-то надо туда ходить, а ему зачем? Какую-такую дичь стрелял?
– Не понимаем, Осипушка, это таинственное происшествие! Ты гуляешь по парку… Ванечка стреляет какую-то дичь… Что это все значит?
Старик ничего не ответил, только досадливо махнул рукой и, печально опустив голову, побрел в свою хату, где ожидала его верная старуха и любящая, веселая говорунья Дуня.
– Деда, а деда, мы сегодня с бабушкой грибов набрали… Тебе похлебку сварили. Вку-у-у-сная!.. – встретила громкими словами девочка старика и повисла у него на руке. При виде белокурой головки ребенка Осип Ильич позабыл все невзгоды на свете: и расспросы старушек, и брань барина, и розовую беседку.
