Колин Гувер
Никогда, никогда
Я заглушаю двигатель, и мы оба начинаем изучать содержимое наших телефонов, но все записи в них короткие и по делу. Расписания, время встреч. Я люблю тебя. Я скучаю по тебе. Никаких подробностей, которые дали бы нам представление о наших отношениях.
Судя по моему журналу звонков, мы с ней каждый вечер разговариваем минимум по часу. Я просматриваю все звонки, хранящиеся в памяти моего телефона – их там набралось более чем за две недели.
– Мы разговаривали друг с другом каждый вечер, самое меньшее по часу, – сообщаю я ей.
– В самом деле? – видно, что она потрясена. – О чем же мы могли говорить по целому часу каждый вечер?
Я усмехаюсь.
– Возможно, на самом деле мы с тобой не так уж долго занимались именно разговорами.
Она качает головой и тихо смеется.
– Почему твои шутки на сексуальную тему не удивляют меня, хотя я совсем ничего о тебе не помню?
Ее смех превращается в стон.
– О боже, – говорит она и поворачивает ко мне экран своего телефона. – Только посмотри на это. – Она листает свои фотки. – Тут селфи. Ничего, кроме селфи, Сайлас. Я делала селфи даже в ванной. – Она выходит из галереи изображений. – Убей меня прямо сейчас.
Я смеюсь и открываю такое же приложение в своем телефоне. На первой фотографии мы двое. Стоим на берегу озера и – как и следовало ожидать – делаем селфи. Я показываю ей это, и она стонет еще громче – и демонстративно откидывает голову назад, на свой подголовник.
– Мне не нравится то, что мы представляем собой, Сайлас. Ты богатый парень, который ведет себя как поганец с вашей экономкой. А я вредная девушка-подросток, которая не имеет никакой индивидуальности и делает селфи, чтобы почувствовать себя важной.
– Я уверен, что мы не так плохи, как это может показаться на первый взгляд. Во всяком случае, мы, похоже, нравимся друг другу.
Чарли смеется себе под нос.
– Я изменяла тебе. Видимо, мы были не так уж и счастливы.
Я открываю почту на своем телефоне и нахожу там видеофайл под названием «Не удалять».
– Давай посмотрим вот это. – Я поднимаю подлокотник своего сиденья и пододвигаюсь ближе к ней. И делаю звук на стереосистеме машины громче, чтобы можно было все услышать. Она поднимает свой подлокотник и тоже придвигается ко мне, чтобы видеть все лучше.
Я нажимаю кнопку «воспроизвести». Мой голос звучит в динамиках машины, так что очевидно, что это я держу камеру в этом видео. Темно, и, кажется, я нахожусь на улице.
– Это наша вторая годовщина. – Мой голос звучит приглушенно. Как будто не хочу, чтобы меня застукали за тем, что я делаю. Я направляю камеру на самого себя, и ее огонек освещает мое лицо. Я выгляжу моложе на год или на два. Надо думать, тогда мне было шестнадцать лет, раз в этом видео я только что сказал, что это наша вторая годовщина. Похоже, в нем я пытаюсь незаметно подкрасться к окну.
– Я собираюсь разбудить тебя, чтобы поздравить с годовщиной, но сейчас час ночи, и это будний день, так что я снимаю это видео на тот случай, если твой отец убьет меня.
Я поворачиваю камеру объективом к окну, становится темно, но мы слышим, как оно поднимается и как я залезаю в него. Оказавшись в комнате, я направляю камеру на кровать Чарли. Под ее одеялом виден продолговатый бугор, но она не шевелится. Я делаю панораму остальной части комнаты. И сразу же замечаю, что комната в этом видео нисколько не похожа на ту, в которой Чарли живет сейчас.
– Это не моя спальня, – говорит Чарли, вглядевшись в видео на моем телефоне. – Размеры моей нынешней комнаты недотягивают и до половины размеров того, что я вижу здесь. И я делю эту комнату с младшей сестрой.
Комната на видео определенно выглядит не так, будто Чарли делит ее с кем-то еще, но у нас не получается рассмотреть все как следует, потому что тут камера поворачивает в сторону. Бугор под одеялом шевелится, и, судя по углу поворота камеры, я залезаю на кровать.
– Малышка Чарли, – шепчу я ей. Она натягивает простыню и одеяло на голову, заслоняя глаза от огонька видеокамеры.
– Сайлас? – шепчет она. Камера по-прежнему направлена на нее под каким-то странным углом, как будто я вообще забыл, что держу ее. Слышатся звуки поцелуев. Должно быть, я покрываю поцелуями ее руки или шею.
Одного звука моих губ, касающихся ее кожи, достаточно, чтобы выключить это видео. Я не хочу, чтобы Чарли чувствовала себя неловко, однако она смотрит на мой телефон так же сосредоточенно и напряженно, как и я сам. И не из-за того, что в этом видео происходит между нами, а потому, что мы этого не помним. Это я… это она… это мы вместе. Но я ничего не помню об этой встрече, абсолютно ничего, так что ощущение такое, будто мы наблюдаем за тем, как два совершенно не знакомых нам человека переживают интимный момент.
Чувствую себя вуайеристом [1].
– С годовщиной, – шепчу я ей. Камера поворачивается, и, кажется, я положил ее на подушку возле головы Чарли. Теперь мы можем видеть только ее голову в профиль, лежащую на подушке.
Это не самый лучший ракурс, но и этого достаточно, чтобы убедиться, что она выглядит точно так же, как и сейчас. Ее темные волосы рассыпались по подушке. Ее взгляд направлен вверх, и можно предположить, что я нависаю над ней. Себя в этом видео я не вижу, мне видны только ее губы, изгибающиеся в улыбке.
– Ты такой бунтарь, – шепчет она. – Я поверить не могу, что ты пробрался сюда, чтобы сказать мне это.
– Я пробрался сюда не затем, чтобы сказать тебе это, – тихо шепчу я. – Я пробрался сюда, чтобы сделать вот это. – Наконец в видео появляется мое лицо, и мои губы нежно припадают к ее губам.
Чарли ерзает рядом со мной. Я с усилием проглатываю ком, образовавшийся в моем горле. И мне вдруг хочется, чтобы сейчас я смотрел это один. Тогда я смог бы проигрывать этот поцелуй снова, снова и снова.
Мои нервы натянуты до предела, и я понимаю, что это оттого, что я испытываю ревность к этому парню на видео, что совершенно бессмысленно. У меня такое чувство, будто я наблюдаю, как ее целует какой-то незнакомец, хотя на самом деле это я сам. Это мои губы касаются ее губ, но это злит меня, потому что я не помню, каково это – целовать ее.
Может, все-таки остановить это видео, думаю я. Тем более, похоже, это превращается в нечто большее, чем простой поцелуй. Моя рука, которая только что касалась ее щеки, теперь не видна. И, судя по тем звукам, которые на видео издает Чарли, она точно знает, где находится моя рука.
Ее губы отрываются от моих, она смотрит в камеру, перед объективом появляется ее рука и опрокидывает камеру вниз. Экран становится черным, но звук продолжает записываться.
– Ее свет слепит меня, – бормочет она.
Мой палец находится рядом с кнопкой паузы на моем телефоне. Мне следовало бы нажать на паузу, но я ощущаю тепло ее дыхания на моей шее, и из-за этого и из-за звуков, несущихся из динамиков машины, мне хочется, чтобы это видео никогда не кончалось.
– Сайлас, – шепчет она.
Мы все так же смотрим на экран, хотя с тех пор, как Чарли опрокинула камеру, он остается чернильно-черным. На нем ничего не видно, но мы не можем отвести от него глаза. Вокруг нас звучат и звучат наши голоса, переполняя машину, переполняя нас.
– Никогда, никогда, Чарли, – шепчу я.
Слышится стон.
– Никогда-никогда, – шепчет она в ответ.
Слышится шумный вдох.
Еще один стон.
Шуршание.
Звук расстегиваемой молнии.
– Я так люблю тебя, Чарли.
Звуки тел, движущихся на кровати.
Тяжелое дыхание. Множество вдохов и выдохов. Они доносятся из динамиков, окружающих нас, и исходят из наших ртов, и мы сидим и слушаем их.
– О боже… Сайлас…
Два резких вдоха. Страстные поцелуи.
Пронзительно гудит клаксон, заглушая звуки, доносящиеся из динамиков.
Я неуклюже хватаюсь за телефон и роняю его на пол. Салон заливает свет чьих-то фар. По окну Чарли вдруг начинают барабанить кулаки, и прежде, чем я успеваю подобрать телефон с пола, кто-то рывком открывает дверь.
– Ты просто невероятна, Чарли. – Из динамиков несется мой голос.
Девушка, держащая дверь Чарли, громко хохочет. Сегодня она обедала вместе с нами, но я не помню ее имени.
– О боже! – восклицает она, ткнув Чарли в плечо. – Вы что, смотрите порнуху? – Она поворачивается и кричит, обращаясь к кому-то в машине, фары которой все еще светят в мои окна: – Чар и Сай смотрят порнуху! – Она все еще смеется, когда я наконец беру свой телефон в руки и нажимаю на кнопку паузы. И уменьшаю звук на радио. Чарли смотрит то на эту девушку, то на меня, широко раскрыв глаза.
– Мы как раз собирались уезжать, – говорю я этой девице. – Чарли нужно домой.
Девушка продолжает хохотать и качает головой.
– О, я вас умоляю, – говорит она, глядя на Чарли. – Скорее всего, твоя мать так пьяна, что воображает, будто ты уже лежишь в своей постели. Поезжайте за нами, мы направляемся к Эндрю.
Чарли улыбается, качая головой.
– Я не могу, Анника. До встречи завтра в школе, хорошо? – Похоже, Анника очень обижена. Она фыркает, когда Чарли пытается закрыть дверь, несмотря на то, что девица мешает ей это сделать. Наконец она отходит в сторону, и Чарли захлопывает дверь и запирает ее.
– Езжай, – говорит она. И я трогаюсь с места. С радостью.
Мы отъехали от заправки примерно милю, когда Чарли прочищает горло. Но это не помогает, и, когда она прерывает молчание, вместо голоса с ее уст слетает только хриплый шепот.
– Наверное, тебе стоило бы удалить это видео.
Мне не нравится ее предложение. Я уже планировал проиграть его еще раз сегодня вечером, когда приеду домой.
– В нем может содержаться какая-то подсказка, – отвечаю я. – Думаю, мне надо будет посмотреть его еще раз. И послушать, что будет в конце.
Она улыбается, и в этот момент на мой телефон приходит сообщение. Я переворачиваю его и наверху экрана вижу слово «отец». Я открываю свои сообщения.
Отец: Возвращайся домой. И, пожалуйста, один.
Я показываю сообщение Чарли, и она просто кивает.
– Ты можешь высадить меня у моего дома.
Остальная часть поездки проходит в молчании. У меня такое чувство, будто видео, которое мы только что смотрели вместе, каким-то образом заставило нас увидеть друг друга в другом свете. Необязательно в плохом, а просто в другом. До этого, когда я смотрел на нее, она была для меня просто девушкой, с которой случилась такая же странная штука, как и со мной. Теперь же, когда я смотрю на нее, то вижу перед собой девушку, с которой я вроде бы занимаюсь любовью. Девушку, с которой я, судя по всему, занимаюсь любовью уже давно. Девушку, которую я, похоже, по-прежнему люблю. Вот бы вспомнить, каково это.
Увидев, как мы прежде были близки, я испытываю еще большее недоумение по поводу ее связи с этим типом Брайаном. Думая о нем теперь, я чувствую куда большую злость и ревность, чем до того, как увидел нас вместе в этом видео.
Когда мы подъезжаем к ее дому и останавливаемся, она выходит не сразу. Чарли, не моргая, смотрит на темный дом перед нами. В его окне брезжит слабый свет, но внутри не видно никакого движения.
– Я попробую поговорить сегодня со своей сестрой. И, возможно, смогу что-то узнать о том, что произошло вчера вечером, когда я вернулась домой.
– Думаю, это хорошая мысль, – соглашаюсь я. – А я сделаю то же самое со своим братом. Может, мне при этом даже удастся узнать, как его зовут.
Она смеется.
– Хочешь, я утром отвезу тебя в школу?
Она кивает.
– Если ты не против.
– Я не против.
Между нами снова воцаряется молчание. Тишина напоминает мне о тихих звуках, которые она издавала на видео, которое, слава богу, все еще хранится на моем телефоне. Я буду слышать ее голос в своей голове весь этот вечер и всю предстоящую ночь. Я даже с нетерпением жду этого.
– Знаешь, – говорит она, постукивая пальцами по двери, – возможно, завтра мы проснемся, и с нами все будет в полном порядке. Быть может, мы даже забудем о том, что произошло сегодня, и все вернется на круги своя.
Мы можем надеяться на это, но мои инстинкты говорят мне, что этого не произойдет. Завтра мы проснемся в такой же растерянности, в какой находимся сейчас.
– Я бы на это не рассчитывал, – возражаю я. – Сегодня я просмотрю все остальные сообщения и имейлы в телефоне. И то же самое надо будет сделать и тебе.
Она снова кивает, наконец повернув голову и посмотрев мне в глаза.
– Спокойной ночи, Сайлас.
– Спокойной ночи, Чарли. Позвони мне, если ты…
– Со мной будет все в порядке, – быстро говорит она, перебив меня. – До встречи утром. – Она выходит из машины и идет к своему дому.
Мне хочется позвать ее, попросить подождать. Хочется знать, задает ли она себе тот же вопрос, который задаю себе я: что означает «никогда-никогда»?
7
Чарли
Думаю, если ты изменяешь своему парню, то надо это делать с тем, кто был бы достоин твоего грехопадения. Не знаю, чья эта мысль: прежней Чарли или новой. Может быть, поскольку я смотрю на жизнь Чарли Уинвуд с точки зрения посторонней, то могу думать о ее измене скорее не с осуждением, а отстраненно. Я знаю одно: если ты собираешься изменить Сайласу Нэшу, то лучше было бы сделать это с Райаном Гослингом [2].
Я оборачиваюсь, чтобы посмотреть на него до того, как он уедет, и мельком вижу его профиль. Тусклый свет уличного фонаря за машиной освещает его лицо. Нос у него с горбинкой. В школе у остальных парней были красивые носы или слишком большие для их лиц. Или, хуже того, изрытые угрями. У Сайласа нос взрослого мужчины. Что побуждает воспринимать его всерьез.
Я снова поворачиваюсь к дому. У меня такое ощущение в животе, будто он изнутри покрыт слоем растительного масла. Когда я открываю дверь и заглядываю внутрь, вокруг никого нет. Чувствую себя как вор, вламывающийся в чужой дом.
– Эй! – кричу я. – Есть кто-нибудь? – Я беззвучно закрываю за собой дверь и на цыпочках иду в гостиную.
И вздрагиваю.
Мать Чарли сидит на диване, смотрит телесериал «Сайнфелд», выключив звук, и ест фасоль прямо из банки. Я вдруг вспоминаю, что за весь день съела только сэндвич с жареным сыром, поделив его с Сайласом.
– Ты голодная? – осторожно спрашиваю ее. Не знаю, то ли она до сих пор злится на меня, то ли снова собирается заплакать. – Хочешь, я приготовлю нам что-нибудь поесть?
Она подается вперед, не глядя на меня, и ставит банку с фасолью на стол. Я делаю шаг в ее сторону и выдавливаю из себя:
– Мама?
– Она тебе не ответит.
Я поворачиваюсь и вижу, как Дженет лениво заходит на кухню с пачкой кукурузных чипсов «Доритос» в руке.
– Это то, что ты ела на ужин?
Она пожимает плечами.
– Сколько тебе лет, четырнадцать?
– Ты что, совсем без мозгов? – огрызается она. Затем добавляет: – Да, мне четырнадцать.
Я выхватываю у нее чипсы и несу туда, где сидит моя пьяная мать, которая пялится в телевизор.
– Четырнадцатилетние девушки не должны ужинать чипсами, – говорю я и кладу пакет ей на колени. – Протрезвей и веди себя как мать.
Никакого ответа.
Я подхожу к холодильнику, но там оказывается только дюжина банок с диетической кока-колой и банка маринованных огурцов.
– Одевайся, Дженет, – говорю я, сердито глядя на свою мать. – Давай добудем тебе ужин.
Дженет смотрит на меня так, будто я говорю на мандаринском диалекте китайского языка. Похоже, мне надо добавить какую-нибудь гадость, чтобы держать марку.
– Поторопись, ты, какашка!
Она поспешно шмыгает в свою комнату, пока я прочесываю дом в поисках ключей от машины. Какой же жизнью я жила до сих пор? И кем было то существо на диване? Наверняка она не всегда была такой. Я смотрю на ее затылок, и меня вдруг охватывает сочувствие. Ее муж – мой отец – сидит в тюрьме. В тюрьме! Это серьезно. Где же мы вообще берем деньги на жизнь?
Кстати, о деньгах. Я заглядываю в свой бумажник. В нем по-прежнему лежат двадцать восемь долларов. Думаю, этого хватит, чтобы купить нам что-нибудь помимо чипсов.
Дженет выходит из нашей спальни, одетая в зеленую куртку, как раз тогда, когда я наконец нахожу ключи. Зеленый цвет ей идет – он придает ей менее тревожный вид.
– Ты готова? – спрашиваю я.
Она закатывает глаза.
– Итак, дорогая мамочка, мы уезжаем, чтобы добыть себе какой-нибудь еды! – кричу я, прежде чем закрыть дверь – в основном для того, чтобы посмотреть, попытается она остановить меня или нет. Я пропускаю Дженет вперед по пути в гараж, пытаясь представить себе, какая у нас машина. Одно ясно – это точно не Land Rover.
– О господи, – бормочу я. – Эта штука вообще работает? – Дженет не удостаивает меня вниманием, а просто вставляет в уши наушники, пока я разглядываю нашу машину. Это старый-престарый олдсмобиль, старше, чем я сама. В нем пахнет сигаретным дымом и стариками. Дженет садится на пассажирское сиденье и отворачивается к окну. – Ладно, любительница поговорить, – говорю я, – давай посмотрим, сколько кварталов мы сможем проехать прежде, чем этот драндулет сломается.
У меня есть план. Чек, который я нашла в своем кармане, датирован пятницей и был выдан закусочной «Электрическая дробилка» во французском квартале. Вот только этот кусок дерьма, называемый машиной, не имеет GPS, так что мне придется найти эту закусочную самой.
Пока мы выезжаем с подъездной дороги, Дженет молчит. Она пальцем чертит на своем окне узоры, дыша на стекло и стирая конденсат. Я наблюдаю за ней краем глаза; бедная девочка. Ее мать алкоголичка, а ее отец в тюрьме – и вообще-то это печально. К тому же она ненавидит меня. А раз так, то она в этом мире совсем одна. И я с удивлением осознаю, что Чарли находится в таком же положении. С той разницей, что у нее есть Сайлас – или же у нее был Сайлас до того, как она изменила ему с Брайаном. Тьфу. Я трясу плечами, чтобы избавиться от всех моих чувств. Я ненавижу этих людей. Они такие докучные. Правда, Сайлас мне типа нравится.
Типа.
* * *
Закусочная «Электрическая дробилка» находится на Норт-Рэмпарт-стрит. Я нахожу парковочное место на запруженном машинами углу, и мне приходится припарковаться параллельно между пикапом и «мини-купером». Чарли мастерица параллельной парковки, гордо думаю я. Дженет выходит из машины вслед за мной и с потерянным видом стоит на тротуаре. Закусочная расположена напротив. Я пытаюсь заглянуть в ее окна, но они по большей части затемнены. Над ее парадной дверью мигает розовая неоновая надпись «Электрическая дробилка».
– Пошли, – говорю я. Я протягиваю ей руку, и она отшатывается. – Дженет! Идем! – Я решительно подхожу к ней, подхожу агрессивно, как это наверняка делала Чарли, и хватаю ее за руку. Она пытается вырвать руку, но я держу ее крепко и тащу за собой через улицу.
– Пусти!
Как только мы доходим до противоположной стороны улицы, я резко поворачиваюсь к ней лицом.
– Что с тобой не так? Перестань вести себя, как … – четырнадцатилетняя девчонка, договариваю я про себя.
– Что? – вопрошает она. – И какое вообще тебе дело до того, как я себя веду? – Ее нижняя губы оттопырилась, как будто она вот-вот заплачет. И мне вдруг становится очень жаль, что я была с ней так груба. Она всего лишь маленькая девочка с крошечными грудями и одурманенным гормонами мозгом.
– Ты моя сестра, – мягко говорю я. – Нам надо держаться вместе, ты не находишь? – Мгновение мне кажется, что она собирается что-то сказать – возможно, что-нибудь милое, мягкое, сестринское – но затем она просто шагает к закусочной впереди меня и распахивает ее дверь. Черт возьми. Она та еще штучка. Я захожу вслед за ней – с некоторой опаской – и останавливаюсь как вкопанная.
Это не то, чего я ожидала. Это никакая не закусочная – скорее это похоже на клуб с кабинками у стен. В центре зала находится что-то вроде танцпола. Дженет стоит возле стойки бара, растерянно оглядываясь по сторонам.
– Ты бываешь здесь часто?
Я смотрю на кресла в кабинках, обитые черной кожей, затем на черные мраморные полы. Все здесь черное, за исключением ярко-розовых табличек на стенах. Пожалуй, обстановка здесь мрачная и отдает попсой.
– Я могу вам помочь? – Из двери, находящейся возле противоположного конца стойки бара, выходит парень, несущий охапку каких-то коробок. Он молод – на вид ему двадцать с небольшим, и он сразу же вызывает у меня симпатию, потому что на нем надет черный жилет поверх розовой футболки. Должно быть, Чарли нравится розовый цвет.
– Мы хотим поесть, – выпаливаю я.
Он улыбается и показывает нам на одну из кабинок.
– Обычно кухня открывается только через час, но я посмотрю, что мы можем вам приготовить, если вам захочется присесть.
Я киваю и направляюсь к кабинке, ведя за собой Дженет.
– Я была здесь, – говорю я ей, – в прошлый уикенд.
– Понятно, – буркает она и опускает взгляд на свои ногти.
Несколько минут спустя парень в розовой футболке снова выходит из двери в задней части зала, насвистывая, подходит к нам и опирается ладонями на наш стол.
– Ты Чарли, верно? – спрашивает он. Я тупо киваю. Откуда он знает?.. Сколько же раз я здесь была?
– На кухне мне готовили жареную курицу. Что вы скажете, если я разделю ее с вами? В любом случае запарка начнется у нас только через пару часов.
Я снова киваю.
– Отлично. – Он хлопает ладонью по столу, и Дженет вздрагивает. Он показывает на нее. – Кока-колу? Спрайт? «Ширли Темпл»?
Она закатывает глаза.
– Диетическую кока-колу, – отвечает она.
– А ты, Чарли?
Мне не нравится, как он произносит мое имя. Его тон чересчур… фамильярен.
– Кока-колу, – быстро бормочу я.
Когда он уходит, Дженет подается вперед, сдвинув брови.
– Ты всегда пьешь диетическую кока-колу. – В ее тоне звучит обвинение.
– В самом деле? Ну, просто сегодня я сама не своя.
Она хмыкает.
– Это точно. – Я не обращаю на нее внимания и пытаюсь разглядеть это заведение. Что мы с Сайласом делали здесь? Бывали ли мы здесь часто? Я облизываю губы.
– Дженет, – говорю я, – я когда-нибудь рассказывала тебе об этом месте?
На ее лице отражается удивление.
– Ты имеешь в виду наши с тобой задушевные беседы, когда мы по вечерам выключаем свет?
– Ладно, ладно, я поняла. Я действительно хреновая сестра. Давай оставим это в прошлом. Я протягиваю тебе оливковую ветвь.
Дженет морщит нос.
– Что это значит?
Я вздыхаю.
– Я пытаюсь загладить свою вину. Начать все сначала.
В эту минуту чувак в розовой футболке приносит наши напитки. Он принес Дженет «Ширли Темпл», хотя она заказывала диетическую кока-колу. На ее лице отражается разочарование.
– Она хотела диетическую кока-колу, – говорю я.
– Ей это понравится, – отвечает он. – Когда я был подростком…
– Просто принеси ей диетическую кока-колу.
Он вскидывает руки в знак того, что сдается.
– Само собой, принцесса.
Дженет смотрит на меня из-под ресниц.
– Спасибо, – говорит она.
– Не за что. Нельзя доверять парню, который носит розовую футболку.
Она слегка ухмыляется, и я торжествую. Поверить не могу, что я подумала, будто мне нравится этот парень. И поверить не могу, что мне нравился Брайан. Что же со мной, черт возьми, было не так?
Я достаю свой телефон и вижу, что Сайлас прислал мне несколько сообщений. Сайлас. Мне нравится Сайлас. Нравится что-то в успокаивающих звуках его голоса и его манерах хорошего парня. И его нос – у него чертовски клевый нос.
Сайлас: Мой отец…
Сайлас: Где ты?
Сайлас: Эй?
Парень возвращается с жареной курицей и картофельным пюре.
Тут куча еды.
– Напомни мне, как тебя зовут, – говорю я.
– Ты такая стерва, Чарли, – замечает он, ставя передо мной тарелку. И бросает взгляд на Дженет. – Извини, – добавляет он.
Она пожимает плечами.
– Так как же тебя все-таки зовут? – спрашивает она с набитым ртом.
– Доувер. Так меня называют мои друзья.
Я киваю. Доувер.
– Стало быть, в минувший уикенд… – начинаю я.
Доувер сразу же ведется.
– Да, это было черт знает что. Я не ожидал, что после этого ты так скоро вернешься сюда.
– Почему же? – спрашиваю я. Я пытаюсь вести себя как ни в чем не бывало, но внутри у меня все трепещет.
– Ну, твой парень здорово разозлился. Мне казалось, что у него совсем сорвет крышу, прежде чем его вышвырнули вон.
– Сорвет крышу? – я произношу это таким тоном, чтобы это прозвучало не совсем как вопрос. – Сорвет крышу. Да-а. Это было…
– Ты была очень рассержена, – продолжает Доувер. – И я не могу тебя винить. Тебе бы здесь понравилось, если бы Сайлас все не испортил.
Я откидываюсь на спинку кресла, и курица вдруг начинает казаться мне совсем не такой аппетитной.
– Да-а, – бормочу я, посмотрев на Дженет, которая с любопытством глядит на нас обоих.
– Ты закончила, малявка? – спрашиваю я Дженет. Она кивает, вытирая сальные пальцы о салфетку. Я достаю из сумочки двадцатку и кладу ее на стол.
– В этом нет нужды, – бросает Доувер, небрежно махнув рукой.
Я наклоняюсь, так что мы смотрим друг другу в глаза.
– Только мой бойфренд может платить за мой ужин, – отрезаю я, оставив деньги на столе.
– Ну, если ты живешь согласно этому правилу, то тебе можно питаться здесь задаром все семь дней в неделю!
Я не останавливаюсь, пока не дохожу до машины. Здесь что-то произошло. Нечто такое, отчего у Сайласа едва не сорвало крышу. Я запускаю двигатель, и Дженет громко рыгает. Мы обе разражаемся смехом.
– Больше никаких чипсов на ужин, – говорю я ей. – Мы можем научиться готовить.
– Точно. – Она пожимает плечами.
Все нарушают обещания, которые они дают Дженет. На ее лице читается горечь. По дороге домой мы с ней не говорим, и, когда я заезжаю в гараж, она выходит из машины еще до того, как я заглушаю двигатель.
– Мне тоже было приятно провести время с тобой, – кричу я ей вслед. Я ожидаю, что, когда я войду в дом, мать Чарли будет ждать ее – возможно, чтобы отругать ее за то, что она взяла машину – но, когда я захожу внутрь, в доме темно, если не считать света под дверью нашей с Дженет спальни. Мать Чарли легла спать. Ей плевать. Что ж, это идеальный вариант для той ситуации, в которой я нахожусь. Мне можно без помех пошнырять-поразнюхивать, чтобы, не задавая вопросов и не придерживаясь правил, попытаться выяснить, что произошло. Но я не могу не думать о Дженет, о том, что она совсем еще девочка, которой нужны ее родители. Все так погано.
Когда я открываю дверь спальни, Дженет слушает музыку.
– Эй, – говорю я. Мне в голову приходит одна мысль. – Ты не видела мой айпод? – Музыка может рассказать о человеке многое. И мне не нужны воспоминания, чтобы это понимать.
– Не знаю. – Она пожимает плечами. – Возможно, он на чердаке вместе с остальным твоим барахлом.
С моим остальным барахлом? На чердаке?
Меня вдруг охватывает волнение.
Возможно, во мне таится нечто большее, чем то, о чем говорят это безликое постельное покрывало и стопка плохих романов. Мне хочется спросить ее, что это за барахло и почему мое барахло находится на чердаке, а не в нашей с ней спальне, но Дженет уже опять засунула в уши наушники и изо всех сил старается игнорировать меня.
Я решаю, что лучше всего отправиться сейчас на чердак, чтобы самой выяснить, что к чему. Но где находится этот чердак?
