Коллектив авторов
История Канады
Земледельцы Севера
Повсюду коренное население существенно различалось. В Восточной Канаде преобладали две основные группы. Народы, которые говорили на ирокезских языках, обитали в той местности, которая ныне является южной частью провинции Онтарио, и по берегам реки Св. Лаврентия. Они обладали хорошо развитыми навыками ведения земледельческого хозяйства, что делало возможным проживание тысяч людей на небольших территориях и позволяло создавать сложные политические системы. Ирокезоязычные индейцы говорили на разных диалектах и образовали несколько различных и часто враждующих друг с другом племен, включая Пять племен, или Ирокезскую конфедерацию (сенека, кайюга, онейда, онондага и мохоуки), а также гуронов, эри и племя «нейтральных». Эти племена взаимодействовали друг с другом посредством родственных связей, соперничества, войн и торговли. Северные ирокезоязычные племена обменивали избыток своего зерна на продукты охоты алгонкинов. Объемы торговли были небольшими, но ее маршруты и методы были хорошо проработаны, так что индейцы обменивались товарами и информацией задолго до того, как на авансцену вышли европейцы и их продукция.
Резко отличаясь от своих алгонкиноязычных соседей с севера и востока, у которых не было постоянных поселений и которые кочевали с одного места охоты на другое, ирокезоязычные народы жили в деревнях и зависели от урожая со своих тщательно обработанных полей. Например, гуроны получали до 75% своего пропитания от земледельческого хозяйства; они ели преимущественно маис, бобы, тыкву и семена подсолнечника, дополненные рыбой, в особенности сигом, и дичью – по большей части олениной. До появления европейцев гуроны из селений Оше-лага (Хошелага) и Стадакона были самыми северными земледельцами Северной Америки, проживавшими за пределами пригодной для сельского хозяйства климатической зоны.
Ирокезоязычные деревни насчитывали до 2 тыс. человек и располагались вблизи полей. Новое место для поселения подыскивалось только с целью смены полей, в случае если вся находившаяся поблизости земля была истощена. При методе подсечно-огневого земледелия, который они использовали, это было необходимо; наилучшее описание этого метода встречается в бумагах монаха-реколлекта Габриэля Сагара:
«Расчистка земли для [гуронов] очень затруднительна, потому что у них нет подходящих орудий. [Мужчины] рубят деревья на высоте двух или трех футов52 от земли, затем удаляют все ветки, которые сжигают около пней тех же деревьев, для того чтобы извести их, а по прошествии времени они выкорчевывают корни. Потом женщины тщательно очищают землю между деревьями и на расстоянии пейса53 друг от друга выкапывают округлые ямы или углубления. В каждую из них они опускают по девять или десять зерен маиса, которые предварительно перебирали, сортировали и вымачивали в воде в течение нескольких дней; и таким образом они сохраняют до посева достаточно зерна для пропитания в течение двух или трех лет, либо из опасения, что их может постигнуть неурожай, либо же для того, чтобы продавать их другим племенам за меха и прочие предметы, в которых они нуждались; и каждый год таким образом они высеивают свою кукурузу в одни и те же углубления и лунки, которые обновляют с помощью небольшой деревянной лопатки, выполненной в виде ушка с рукояткой на конце. Остаток земли не распахивается, но только расчищается от вредоносных сорняков до такой степени, что она кажется регулярно используемой тропой – так аккуратно они выпалываются; и это заставляло меня, когда я иногда в одиночку путешествовал из одной деревни в другую, терять путь в этих кукурузных полях чаще, чем на лугах и в лесах».
Рыболовство и охота были в большей степени мужскими занятиями: рыболовство даже важнее, поскольку рыба служила основным источником белка. Для гуронов, которые занимали ту территорию, которая сегодня является северной частью графства Симко (Онтарио), важнейшей рыболовной экспедицией было плавание к заливу Джорджиан-Бей54 для ловли нерестящегося сига. Жители Стадаконы, проживавшие поблизости от современного города Квебек, ловили в заливе Св. Лаврентия макрель, угря и промышляли тюленей. Они отличались от прочих ирокезов более тесной связью с морем. Между сезонами посева и уборки урожая они могли отваживаться на ловлю рыбы, промысел тюленей и прочие экспедиции по добыче пропитания в таких отдаленных местах, как полуостров Гаспе и пролив Белл-Айл. В отличие от осенних рыболовецких экспедиций гуронов, где преобладали мужчины, в таких летних путешествиях могли сообща участвовать мужчины, женщины и дети.
Хотя охота давала меньше продуктов питания, чем земледелие или рыбный промысел, она была важна, поскольку шкуры и меха были необходимы для изготовления одежды. Принимая во внимание относительно замкнутую популяцию в местах расположения ирокезоязычных поселений, дичи и пушнины там было недостаточно, и поэтому в поисках добычи охотничьи отряды были вынуждены осуществлять походы на значительные расстояния. Например, охотясь на оленей осенью и в конце зимы, гуроны обычно организовывали партии из нескольких сотен человек, совершавших длительные путешествия на юг или восток от собственных домов. Имея преимущество за счет того обстоятельства, что белохвостый (виргинский) олень в это время года собирался в стада, мужчины-гуроны строили для поимки оленей V-образные изгороди высотой 2,7 м (9 футов) и длиной около полумили. Загнанные в эти ловушки олени уничтожались в огромных количествах. Во время охоты в период поздней зимы некоторое количество женщин могло сопровождать мужчин для того, чтобы помогать в разделке туш и обработке шкур. Поскольку оленина хранилась плохо, некоторое ее количество коптилось, но бо́льшая часть добытого мяса съедалась незамедлительно. Однако жир и шкуры доставлялись домой в деревни. Конечно, для лучшей сохранности съестных припасов ирокезоязычные народы придумали разные способы приготовления и хранения продовольствия. Женщины высушивали урожай с полей и хранили его на настилах или подвешивали под потолком жилищ. Рыбу сушили на солнце или коптили, а затем закладывали в емкости из древесной коры.
Возможно, наиболее примечательная разница между северными охотниками и более южными земледельцами заключалась во внешнем виде жилищ, в которых обитали ирокезоязычные племена, потому что это были народы длинных домов. Типичный дом гуронов достигал 30 м (100 футов) в длину и от 7,5 до 9 м (25–30 футов) в ширину. Он воздвигался на каркасе из жердей, вкопанных в землю по внешнему периметру, наклоненных под определенным углом и связанных вместе в центре, покрытых корой, обыкновенно корой кедра. Закрытые настилы для хранения продовольствия и дров были пристроены по одну или обе стороны длинного дома, а внутри по периметру стен была сделана приподнятая платформа. Ближе к центру полки для хранения были привязаны к большим жердям, и здесь обитатели размещали горшки, одежду и прочие пожитки. Также недалеко от центра жилища находился ряд очагов на расстоянии около 6 м (20 футов) друг от друга. В больших поселениях дома для защиты окружались частоколами.
Кроме строительства более крупных и более долговечных жилищ, чем те, которые имелись у северных охотников, ирокезоязычные племена изготавливали более удобные для торговли, войны и ловли рыбы каноэ – эти лодки могли перевозить пять или шесть человек и их имущество по суровым, глубоким водам залива Джорджиан-Бей и крупных рек. Это показывает, что племена, говорившие на ирокезских языках, в том числе гуроны, до европейского вторжения были вовлечены в регулярную торговлю со своими соседями. Для такого обмена существовал серьезный базис, поскольку у них имелись значительные излишки кукурузы, однако мех и дичь в непосредственной близости к их деревням найти было сложно. Их северные соседи высоко ценили кукурузу и, как правило, имели для обмена меха, превосходное качество которых определялось более суровым климатом северных лесов. Потому неудивительно, что ко времени появления европейцев между индейскими племенами уже велась оживленная торговля. Кукуруза, табак и плетеные изделия стабильно фигурировали среди предметов, вывозимых из Гуронии, расположенной на южных берегах залива Джорджиан-Бей; пушнина, сушеная рыба, мясо и зимняя одежда проделывали этот же путь в обратном направлении.
Гуроны были заинтересованы в развитии торговли и по другим причинам. Они собирали у себя больше имущества, чем их соседи-алгонкины, частично в результате более оседлого образа жизни. Хотя они не поощряли индивидуального накопления богатств, каждая группа родственников добивалась материального благосостояния сообща, чтобы подтвердить или улучшить свой общественный статус. Это осуществлялось посредством перераспределения богатства, полученного прежде всего путем торговли между всеми другими членами сообщества. Понятно, что такие торговые связи ревниво охранялись членами родственной группы, которые либо развивали, либо наследовали их. В целом же группа, члены которой первыми установили тот или иной торговый контакт, удерживала права на него, однако они могли сдать эти права «в аренду» или передать другим группам.
Сообщество «длинного дома» было сложным и более высокоорганизованным по сравнению с нуклеарной55 семьей племен, говорящих на алгонкинских и атапаскских языках. В длинном доме проживала большая семья, которая состояла из женщины и ее дочерей или из группы сестер вместе с их мужьями и детьми. Родство считалось по женской линии, и вновь созданная семья обычно предпочитала остаться в доме матери.
Политическая жизнь была организована вокруг клана, который состоял из всех тех больших семей деревни, которые претендовали на то, что ведут свое происхождение от общего предка женского пола. В зависимости от размера поселения в нем могли быть представлены один или несколько родов, и каждый из них носил имя одного из племенных кланов: Медведь, Ястреб, Черепаха и т.д. В более крупных деревнях «длинные дома», принадлежащие семьям одного и того же клана, обычно стояли рядом. Даже люди, жившие в разных поселениях, но носившие одно клановое имя, признавали символическое родство друг с другом, хотя браки между членами клана воспрещались.
У каждого клана было по два руководителя – вождь мирного времени и военный вождь. Из этих двоих вождь мирного времени являлся более важным и занимался всеми проблемами обыденной жизни. Военный предводитель, или военный вождь, находился в большом почете только в периоды конфликтов. Тогда его обязанностью было собрать отряды, осуществлявшие набеги и кровную месть, которая была обычной для обитателей поселений за пределами Гуронии на юге, особенно живущим южнее озера Онтарио. Как правило, военные отряды, составленные из близких родственников павших членов рода, нападали на противостоящие поселения для того, чтобы осуществить возмездие. Конфликты бывали более или менее продолжительными, но в результате сражений погибало относительно немного людей. Вместо этого мужчин, женщин и детей брали в плен, где мужчин обычно подвергали пыткам, а женщин и детей принимали в племя, чтобы заместить выбывших соплеменников. Безусловно, до появления европейцев полного уничтожения деревень и родственных групп обычно никогда не происходило.
Повседневными делами поселения управляли деревенские советы, составленные из гражданских предводителей из различных кланов. Один из этих членов совета выступал в качестве представителя деревни, однако все упомянутые предводители обладали равным положением и не обязаны были подчиняться решениям других членов совета. Управление деревней осуществлялось на основе политики согласия; помимо членов совета его заседания посещали уважаемые за свою мудрость старейшины, принимавшие участие в обсуждениях. Члены совета исполняли общественные функции, координировали планы общинного строительства и решали споры.
Каждое поселение гуронов принадлежало к одному из пяти различных племен, составлявших Конфедерацию гуронов. Каждое племя контролировало определенную часть гуронской территории и управлялось племенным советом гражданских предводителей из деревень этой области. Как и в случае членов деревенского совета, все члены племенного совета находились в одинаковом положении, но только один выступал как представитель всей группы. Каждый из членов племенного совета обладал определенными наследственными обязанностями, например защищать торговые пути своего рода. Члены племенного совета преимущественно занимались делами нескольких поселений и межплеменными делами. Над племенными советами стояла Конфедерация, которая, очевидно, включала всех участников соответствующих племенных советов. Конфедерация гуронов стремилась сохранять дружественные отношения между пятью племенами и координировала торговые и военные вопросы. Такие дипломатические и политические сношения не могли быть простыми, но организация управления племен гуронов явно позволяла им успешно руководить делами внушительного по численности населения (около 25 тыс. человек в начале XVII в.), пока европейцы не вызвали в рядах гуронов невиданный раскол, с которыми они были не в состоянии справиться.
Жизнь гуронов была наполнена общественными и частными праздниками. Самые большие из них происходили во время ежегодного собрания совета Конфедерации и при введении в должность новых вождей. Мужчины и женщины также устраивали праздники в честь множества личных событий, а всеобщие празднования сопровождались яркими плясками, играми и пиршеством. Наиболее важная из всех церемоний гуронов – это десятидневный Праздник мертвых56, отмечавшийся пышными процессиями и пирами после каждой смены местоположения деревни. Монах Сагар описал эту церемонию в мельчайших подробностях; судя по списку предметов, сложенных в общую могилу, очевидно, что влияние европейцев уже трансформировало жизнь гуронов:
«Прочие соседствующие племена извещались о празднике, чтобы те люди, которые избрали это поселение местом погребения, могли принести туда останки [своих мертвых] и прочие, кто желал прийти из уважения, могли почтить праздник своим присутствием. Для всех готовился теплый прием, а пиршество продолжалось все дни, пока длилась церемония. <…>
Могила, очень большая и глубокая, способная вместить все тела усопших, а также предметы обихода и шкуры, предназначенные мертвым, копалась за пределами поселения. Вдоль края выстраивался высокий помост, на котором располагались все мешки, содержащие кости; затем могила украшалась со всех сторон – как дно, так и стенки – новыми бобровыми шкурками и одеждами; затем они помещают в нее слой томагавков; после этого – котлы, бусы, ожерелья и браслеты вампума57, а также другие вещи, переданные близкими и друзьями усопших. Когда это заканчивается, вожди опустошают и высыпают все кости из мешков в могилу с вершины помоста поверх даров и покрывают их снова новыми кожами, затем древесной корой и после этого насыпают сверху землю и выкладывают большие куски древесины. <…> После этого они вновь продолжают празднование, покидают место захоронения один за другим и возвращаются в те места, откуда они прибыли, с великой радостью и удовлетворением, обеспечивая души своих родственников и друзей тем, что отнимает эту жизнь и дает богатство в следующей».
Сагар подчеркивает, что Праздник мертвых играл важную роль в обществе гуронов: «За счет этих церемоний и этих сборищ они создавали новые дружеские отношения и союзы между собой, говоря так: как кости их усопших родственников и друзей собирались воедино и пребывают в одном месте, так же и они сами должны были жить вместе в таком же единстве и гармонии».
Богатый мир духов проникал и в повседневную жизнь. Наиболее почитаемым в гуронском пантеоне был Небесный Дух, который управлял погодой и помогал людям, если они нуждались в этом; менее важные духи, Старцы, также обладали способностью влиять на людей. Все ирокезоязычные племена взывали к этому миру духов, чтобы они поспособствовали им в их экономических и военных устремлениях, и они были также очень заинтересованы в помощи духов при излечении от болезни. Гуроны, например, верили, что существовали три главные причины недомогания – естественные причины, колдовство и неудовлетворенные желания души человека, – и обращались к магическим лекарям и сообществам целителей, чтобы справиться с этими проблемами. С тех пор как сны стали рассматриваться как язык души, шаманы уделяли им особое внимание в процессе исцеления больных: выбирая подходящий для каждого случая ритуальный обряд, они эффективно справлялись с распространенными эмоциональными переживаниями. Церемонии врачевания часто были, в сущности, разновидностью индивидуальной и групповой психотерапии.
Равнинные охотники на бизонов
Пожалуй, ни один из аборигенных народов Канады XIX в. не захватывал воображения европейцев больше, чем вооруженные всадники – кочевники прерий и граничивших с ними лесов. Эти племена и их южные соседи на тех территориях, которые ныне принадлежат США, в недолгий период своего расцвета были внушительной военной силой, и для многих они символизировали исконных жителей Канады незапамятных времен. Однако жизнь племен Великих равнин резко отличалась от жизни аборигенных народов, обитавших в любом другом месте. Более того, лошади и ружья, которые стали неотъемлемой частью культуры равнин в XIX в., были заимствованы у европейцев. Даже сегодня трудно говорить о том, трансформировали ли фундаментально эти два европейских элемента жизнь племен Великих равнин или просто усилили их более древние традиции.
Задолго до того, как обитатели этих территорий завладели лошадьми и огнестрельным оружием, они были прекрасными охотниками и придумали множество эффективных способов для преследования бизонов – по причине почти полного отсутствия в тех местах прочей крупной дичи. Задача охотников становилась относительно простой за счет того, что каждый год бизоны собирались вместе на одних и тех же зимних и летних пастбищах и перемещались туда и обратно между ними по хорошо протоптанным тропам. Если модель поведения этих животных менялась, это обычно являлось следствием легко определяемой причины, такой как осенние пожары, уничтожившие корм на будущую зиму, или необыкновенно мягкая зимняя погода, которая побуждала стада оставаться в открытых прериях. В большинстве случаев индейцы знали об этом заранее и могли предпринять соответствующие контрмеры, для того чтобы не остаться без пропитания.
У охотников были различные стратегии для облавы на летние и зимние стада. Летом наиболее эффективной была загонная охота близ крутого обрыва. Она привлекала большие группы аборигенов, как правило, включающих женщин и детей старшего возраста, вместе старавшихся вынудить стадо броситься с обрыва; высота не должна была оказаться слишком большой, но как раз достаточной, для того чтобы животные покалечились во время падения. Загонщики распределялись вокруг места охоты в V-образном порядке. Для защиты они часто стояли за естественными или рукотворными укрытиями из кустарников или камней. Наиболее умелые охотники подбирались к стаду сзади и приводили его в движение к крутому обрыву, в то время как другие на флангах издавали достаточно сильный шум, чтобы заставлять животных двигаться вперед. Часто траву в прериях поджигали, для того чтобы направить бизонов туда, где их ждала смерть; это было одной из причин частых пожаров. Использование огня было эффективно, однако охотники не имели возможности контролировать число убитых животных и часть туш терялась.
Места для загонной охоты (известные как «бизоньи прыжки») эпохи, предшествующей контакту с европейцами, были широко разбросаны по прериям. Достоверность существования таких мест наглядно подтверждают находки археологов, которые предполагают, что они использовались на протяжении тысяч лет. Например, на раскопе в местечке Галл-Лейк в провинции Саскачеван находится слой бизоньих костей глубиной 4,5 м (15 футов).
Охотники равнин также использовали технику «окружения», которую описал в 1691 г. служащий КГЗ Генри Келси, один из первых европейцев, посетивших прерии: «Когда они замечают огромное стадо животных, мужчины окружают их <…> они загоняют их в более маленький круг, все еще удерживая животных в середине и обстреливая их, пока те не вырвутся в том или другом месте и не уйдут прочь». Эта техника, вероятно, наиболее часто использовалась в тот момент, когда отряды охотников были на пути к своим летним стоянкам или возвращались оттуда: загонная охота устраивалась в основном в тот период, когда индейские племена находились в своих больших летних стойбищах.
Зимой преимуществом для охотников становилось то обстоятельство, что стада искали убежища. В тех местах, которые часто посещались их добычей, охотники сооружали ограждения, известные как загоны (pounds). Торговец мехами А. Генри наблюдал такой загон в действии во время зимнего посещения ассинибойнов Саскачевана в 1776 г. Его записи окрашены восхищением, поскольку, как и круговая охота, такая стратегия требовала и умения, и отваги. Если стадо испугается, охотники рисковали быть растоптанными.
«Прибыв на островок [из деревьев], женщины поставили несколько палаток, в то время как предводитель направил своих охотников к его южной оконечности, где находился загон или ограждение. Изгородь была примерно четыре фута58 высотой и была сделана из крепких березовых кольев, переплетенных с более мелкими ветками той же березы. День прошел за починкой изгороди <…> к вечеру все было готово к охоте.
На рассвете несколько охотников из числа наиболее опытных были посланы завлекать животных в загон. Они были одеты в бычьи шкуры с мехом и рогами. Их лица были закрыты, а движения настолько сходны с движениями животных, что, не будь я посвящен в их тайну, то должен был бы обмануться ровно так же, как и быки… Заманивающие жертву охотники должны были прислушиваться к приближению животных и после этого изображать их рев. <…> Эти действия повторялись до тех пор, пока вожаки стада не начинали идти вслед за приманивавшими их в пределы загона, которые хотя и расходились друг от друга широко в сторону равнины, ограничивались небольшим проходом, напоминающим воронку».
Вне зависимости от способа охоты, после ее окончания руководивший ею старейшина подавал сигнал к разделу добычи. Женщины снимали шкуры, разделывали туши и готовили мясо. Летом они откладывали значительное количество мяса для последующего употребления: мясо высушивалось и растиралось в порошок; жир вытапливался и помещался в бизонью шкуру или емкость из сыромятной кожи (или парфлеш) для охлаждения; мясо в виде порошка и разогретый жир смешивались для приготовления пеммикана. Часто в качестве приправы для этой сильно концентрированной, питательной смеси использовались саскатунские ягоды59.
Охотились и на другую дичь, в особенности на благородных оленей. Эти крупные животные весом до 500 кг (1,1 тыс. фунтов) обитали на поросших лесом границах лугов, и мужчины охотились на них зимой всякий раз, когда не появлялись бизоны, используя оленьи шкуры для пошива одежд. Равнинные племена, включая некоторых из ассинибойнов, кайна, кри и анишинабе (оджибве), которые недавно пришли в те края из лесов, любили мясо американского лося. Лугового волка (койота) и бобра промышляли как из-за их шкур и меха, из которых изготавливали зимнюю одежду, так и для пропитания. В сезон всегда с радостью охотились на водоплавающую птицу. Кроме охоты на крупную и мелкую дичь некоторые равнинные племена ранней весной и осенью занимались рыбной ловлей. Ассинибойны и кри, например, во время весенних разливов вылавливали большое количество осетра путем строительства запруд в самых важных для этого местах таких крупных рек, как Ред-Ривер и Ассинибойн. Исконные жители равнин, такие как черноногие, напротив, не имели пристрастия к рыбе. В действительности их неприязнь к рыбе была настолько явной, что черноногие из Южной Альберты говорили служащему КГЗ Мэтью Кокингу, что они не будут сопровождать его до Фактории Йорк на побережье Гудзонова залива, поскольку этот путь им пришлось бы проделать в каноэ и питаться по дороге рыбой.
Хотя пища индейских племен Великих равнин было очень богата белками и жирами, в ней присутствовали также овощи и фрукты, особенно дикорастущий в прериях турнепс и разнообразные ягоды, наиболее важной из которых была саскатунская ягода. Все это собиралось в больших количествах и высушивалось для последующего использования. Жившие в южной части Манитобы ассинибойны и кри посредством торговли получали еще дикий рис: земли к востоку от реки Ред-Ривер являлись северо-западной границей ареала произрастания дикого риса, поэтому ассинибойны и кри приходили в деревни обитавших в бассейне верхнего течения реки Миссури манданов за сушеной кукурузой. Манданы тоже были охотниками, но выстроили торговую империю, основанную на продаже излишков кукурузы.
Основой благосостояния равнинных племен оставались бизоны. По поводу ассинибойнов А. Генри отмечал:
«Дикий бык в одиночку снабжал их всем, к чему они привыкли. Выделанная шкура этого животного обеспечивала мягкое одеяние женщинам, а выделанная шерстью наружу служила и мужчинам. Плоть питала их; сухожилия использовались в качестве тетивы для лука; и даже желудок <…> предоставлял им такую важную утварь, как котел. <…> Его подвешивали над костром и наполняли снегом; и когда снег таял, новый добавлялся до тех пор, пока желудок не был полон водой; он закупоривался затычкой и не перевязывался шнуром. <…> Поразительное количество этих животных не допускает любые опасения относительно удовлетворения потребности».
Несмотря на то что женщины всех равнинных племен прерий были искусны в выделке и росписи бизоньих шкур, их соседи манданы, ведущие более оседлый образ жизни на расположенных южнее территориях, более всех выделялись в изобразительном искусстве и прославились своими изделиями из перьев и шерсти. Ассинибойны и равнинные кри высоко ценили изделия рукодельниц из племени манданов, так же как и ремесленные изделия, которые манданы получали от племен, живших на западе и юго-западе. Так, по хорошо налаженным торговым путям на север вместе с сушеной кукурузой плыли из деревень манданов в канадские прерии разрисованные шкуры, накидки из бизоньих шкур и украшенные перьями головные уборы. В обмен равнинные ассинибойны и кри отправляли на юг манданам шкуры без рисунка, накидки и сушеные продукты питания. Очень вероятно, что важной частью экспорта на юг была также пушнина, поскольку манданы жили за пределами области добычи высококачественных мехов.
Хотя ассинибойны и кри, пришедшие в прерии и парковые леса относительно недавно, изготавливали каноэ из коры, манданы, осевшие на лугах раньше и охотившиеся на бизонов, не занимались таким ремеслом. Вместо этого они использовали так называемые «бычьи лодки» – овальные суда из шкуры бизона, растянутой на раме из небольших деревянных шестов. «Бычьи лодки» не предназначались для плавания на большие расстояния; они изготавливались для людей, которые в основном передвигались пешком и нуждались в лодках только для переправы через реки. Во время таких пеших переходов странствовавшие по Великим равнинам люди полагались на собак как на вьючных животных. Будучи привязанной к волокуше, одна собака могла перевозить 35 кг (75 фунтов) груза – эквивалент бизоньей шкуры, предназначенной для покрытия жилища.
Общество равнинных индейцев было основано на семейных отношениях, однако практиковалась и полигамия; мужчины высокого статуса обычно имели нескольких жен, которые, как правило, приходились друг другу сестрами. Зимние деревни на равнинах обладали приблизительно такими же размерами, что и летние стоянки лесных отрядов – от 100 до 400 человек, и они размещались в убежищах, образованных рощами. Нам сегодня сложно вообразить, каково было пережить на такой стоянке зимний буран, когда и люди, и бизоны отчаивались найти убежище. Тот же А. Генри оставил нам яркое свидетельство. Расположившись на ночлег по пути к зимней деревне вождя Большая Дорога, находившейся в Центральном Саскачеване, Генри и его индейские спутники были застигнуты вьюгой:
«Буран продолжался всю ночь и часть следующего дня. Поднятые ветром тучи снега падали на нашу стоянку и почти погребли ее под собой. У меня не было никаких шансов спастись, кроме как закутаться в мою накидку из бизоньей шкуры.
Утром нас встревожило приближение стада быков, пришедших с открытого пространства, чтобы укрыться в лесу. Их число было настолько велико, что мы боялись, как бы они совершенно не растоптали стоянку; так бы и случилось, если бы не собаки, которых было почти столько же, сколько бизонов, и которым удавалось сдержать их. Индейцы убили нескольких быков, подошедших слишком близко к палаткам, однако ни костры индейцев, ни лай собак не смогли быстро повернуть их вспять. Каковы бы ни были опасности, подстерегавшие в лесу, нельзя было избавиться от страха перед бураном».
Благополучно достигнув однажды деревни, где жил вождь Большая Дорога, А. Генри обнаружил, что его хозяин щедр и гостеприимен. Купец был вовлечен в праздники и развлечения, которые были обыденной частью деревенской жизни зимой. Безусловно, он остался совершенно доволен своим посещением племени:
«…вождь приблизился к нашей палатке, ведя за собой приблизительно двадцать мужчин и столько же женщин. <…> Теперь они принесли с собой музыкальные инструменты и вскоре после своего появления принялись играть на них. Инструменты главным образом состояли из разновидности тамбурина и бутылочной тыквы, наполненной камешками, которыми несколько человек подыгрывали, одновременно встряхивая две погремушки; а остальные аккомпанировали с помощью прикрепленных к концу палки связок оленьих копыт. <…> Другой инструмент был ничем иным, как куском дерева в три фута60 с зарубками, вырезанными по краю. Исполнитель водил палочку назад и вперед по зарубкам, выдерживая такт. Женщины пели, и сладость их голосов превосходила все, что я слышал когда-либо до того.
Увеселение продолжалось больше часа, а когда оно было закончено, начался танец. Мужчины располагались в ряд на одной стороне, а женщины – на противоположной, и каждый двигался боком, вначале вперед, а затем назад, в свой ряд. Звуки колокольчиков и других звенящих украшений, приделанных к женской одежде, позволяли им выдерживать такт. Песни и танцы продолжались, сменяя друг друга, вплоть до полуночи, когда все наши гости удалились».
Распределение обязанностей жителей деревни в зимнее время было прерогативой вождя и совета старейшин, в основном тех, кто считался наиболее способным к управлению. Как и в случае с ирокезами, решения совета обычно принимались на основе консенсуса и реализовывались путем убеждения, хотя иногда применялась и сила. В летний период ситуация была несколько иной, поскольку стоянки были часто так же велики, как и крупнейшие гуронские деревни, насчитывавшие свыше тысячи человек. Понятно, что общественный контроль и охрана деревни были тогда необходимы, особенно в то время, когда планировалась и организовывалась массовая охота на бизонов; кроме того, поселение должно было всегда быть готовым к обороне, поскольку лето было временем масштабных межплеменных конфликтов. Таким образом, племенной совет, состоящий из старейшин зимних отрядов, должен был обратиться к одному из мужских военных или охранных союзов, чтобы при необходимости обязывать членов племени к исполнению своих распоряжений.