Коллектив авторов
Военная стратегия США при администрации Д. Трампа и национальные интересы Российской Федерации

Полная версия

Как полагают профессор Массачусетского технологического института Э. Мониц и экс-сенатор С. Нанн, новейшие технологии подрывают стратегический баланс: «Помимо разрушения механизмов контроля над существующими вооружениями военный баланс ещё больше нарушают новые технологии. Кибератаки могут привести к сбоям в системе раннего оповещения или структурах командования и управления ядерными силами, что увеличивает риск ложной тревоги. Силы мгновенного удара располагают системами доставки с обычными и ядерными боеголовками, включая гиперзвуковые планирующие блоки и крылатые ракеты, способные лететь с бóльшей скоростью, на малой высоте и маневрировать, чтобы избежать перехвата. В случае развёртывания эти системы уменьшат время предупреждения и принятия решений страной, оказавшейся под ударом. Военные стратеги с обеих сторон всё больше опасаются, что потенциальный первый удар обеспечит атакующему решающее преимущество… Грозная смесь рушащегося контроля над вооружениями и передовых военных технологий становится опаснее из-за отсутствия диалога между Россией и Западом, в частности между гражданскими и военными специалистами министерств обороны и иностранных дел»⁶⁵.

Технический прогресс внёс значительный вклад в кризис контроля над вооружениями, с которым в настоящее время сталкивается международное сообщество. С одной стороны, количественный рост и качественное совершенствование высокоточных обычных вооружений (которые не входят в соглашения об ограничении и сокращении ядерных вооружений) открывают возможности для уничтожения незащищённых, а в некоторых случаях и защищённых объектов стратегических ядерных сил. В этой связи следует согласиться с теми экспертами, которые считают дестабилизирующим фактором неядерные высокоточные обычные вооружения большой дальности.

С другой стороны, технический прогресс сделал возможным появление принципиально новых средств доставки ядерного оружия межконтинентальной дальности, которые также не включены ни в какие разоруженческие соглашения, – такие, например, как вышеупомянутые «Буревестник» и «Посейдон». Все эти системы, как уже говорилось, имеют межконтинентальный радиус действия, но не входят в состав стратегической ядерной «триады».

Эти новейшие российские системы привлекли, понятно, самое пристальное внимание в Вашингтоне. Например, помощник госсекретаря США по контролю над вооружениями и международной безопасности А. Томпсон, выступая 15 мая 2019 г. в сенатском Комитете по международным отношениям, заявил: «В своём выступлении 1 марта 2018 г. президент Путин говорил о разработке пяти новых систем ядерного вооружения: крылатая ракета с ядерным вооружением; беспилотный подводный аппарат с ядерным оружием межконтинентальной дальности; баллистическая ракета воздушного базирования; “скользящее крыло”; тяжёлая МБР. По нашим оценкам, как минимум две из них – тяжёлая МБР “Сармат” и гиперзвуковая система “Авангард” – будут считаться существующими типами и будут приняты на вооружение в соответствующий момент цикла их разработки. Кроме того, мы полагаем, что остальные три системы соответствуют американским критериям того, что представляет собой “новый вид стратегических наступательных вооружений” для целей нового СНВ. Соединённые Штаты следят за развитием этих систем и обсуждают их с российскими официальными лицами»⁶⁶.

Министр обороны М. Эспер, в свою очередь, говоря об этих новых российских стратегических средствах доставки, отметил, что Россия «очевидно» расширяет свой стратегический ядерный потенциал, и все её новые ядерные вооружения должны быть включены в Договор о сокращении стратегических наступательных вооружений (СНВ-3), если он будет продлён⁶⁷.

Что касается российско-американского диалога об этих новейших системах доставки стратегических ядерных боеголовок, то Москва должна дать понять нашим американским партнёрам, что Россия готова обсуждать эти системы только в новом формате Договора СНВ. И лишь после продления договора в 2021 г. откроется окно возможностей для переговоров по этим новым типам стратегических средств доставки.

Конечно, в обозримом будущем Москва и Вашингтон должны быть вовлечены также в серьёзный диалог по высокоточным обычным вооружениям и системам ПРО, которые подрывают стратегическую стабильность, создавая хотя бы теоретический потенциал для успешного первого стратегического удара. Во всяком случае, вполне возможно, что известная стратегическая «триада» вскоре может быть преобразована в стратегический «квинтет», включающий в себя атомные беспилотные подводные аппараты и атомные крылатые ракеты межконтинентальной дальности.

В любом случае, как представляется, российско-американскому диалогу по разоруженческим проблемам нет альтернативы. «Нынешнему поколению политических элит и руководителей внушают, что всеобъемлющий кризис контроля над вооружениями закономерен и не так уж опасен…, – отмечает академик А.Г. Арбатов. – Казалось бы, насколько легче и приятнее вести дипломатию по ядерной тематике, произнося речи на международных форумах и не преследуя цели достижения конкретных договоров со всеми их юридическими тонкостями и техническими нюансами. Проблема лишь в том, что такой путь никогда не принесёт плодов. Международная безопасность невозможна без стратегической стабильности, а стабильность недостижима без договоров по ограничению и сокращению конкретных вооружений и военных технологий»⁶⁸.

Заключение

Сравнивая ядерную гонку, которая имела место в годы первой холодной войны, с той ситуацией, которая сложилась в настоящее время, нельзя не заметить, что произошли большие перемены, – причём не в лучшую сторону.

1. Была нарушена связь между стратегическими наступательными и стратегическими оборонительными вооружениями, которая в 1960–1980-е годы считалась нерушимой. Выход США из Договора по ПРО, последовавшие за этим усилия по наращиванию противоракетного потенциала Соединённых Штатов имели дестабилизирующие последствия не только для российско-американских, но и для российско-китайских отношений.

2. Если в годы советско-американской конфронтации переговоры об ограничении ядерных вооружений рассматривались как непременный атрибут гонки вооружений, и всякий перерыв в этих переговорах воспринимался с тревогой и озабоченностью, то в настоящее время по инициативе американской стороны наблюдается неуклонная деградация механизма контроля над ядерными вооружениями.

3. Мир XXI века более не является биполярным, и это обстоятельство касается и ядерной гонки. Так, официальный Вашингтон в своей ядерной стратегии вынужден во всё бóльшей степени учитывать и ракетно-ядерный потенциал КНР. Соответственно, американская сторона проявляет все меньше желания вести двусторонний диалог с Москвой по ядерным вооружениям.

4. Технологический прогресс также внёс свои коррективы в ядерный баланс. Появились принципиально новые средства доставки ядерного оружия межконтинентальной дальности; появились и неядерные стратегические системы, способные выполнять некоторые задачи, которые ранее могли выполнить только ядерные боеприпасы.

5. И, пожалуй, самый тревожный фактор состоит в том, что в сознании американской правящей элиты существенно ослаб некогда существовавший священный ужас перед ядерным конфликтом. В противном случае официальный Вашингтон не относился бы с таким пренебрежением к сохранению механизма контроля над ядерными вооружениями.

По всей видимости, в любой обозримой перспективе эти особенности новой гонки ядерных вооружений будут самым непосредственным образом сказываться на ядерной стратегии Соединённых Штатов. В этих условиях российской стороне не следует присоединяться к мнению о том, что в новых исторических условиях контроль над ядерными вооружениями якобы устарел и должен быть заменён на некий «неформальный диалог» по проблемам ядерной безопасности. В интересах России держать дверь открытой для возобновления российско-американского полноформатного переговорного процесса по ограничению и сокращению стратегических наступательных и оборонительных вооружений и по снижению риска ядерного конфликта.

Глава 2. Политика администрации Д. Трампа в области ПРО (2017–2020 гг.)

Развитие ПРО США изучается в основном специалистами в России и США. Специалисты Института США и Канады РАН (ИСКРАН) (например, Рогов С.М., Есин В.И.) и Института мировой экономики и международных отношений (ИМЭМО) РАН (например, Арбатов А.Г., Дворкин В.З.) исследуют ПРО США, в первую очередь, с точки зрения того, как она влияет на стратегическую стабильность в отношениях США и России и на процесс сокращения их ядерных вооружений. В публикациях ИСКРАН подробно рассматриваются развитие ПРО США и дискуссии в США по ПРО⁶⁹. В монографии с участием специалистов ИМЭМО даётся обстоятельный обзор программы ПРО США с момента её начала в 1950-е годы и до 2012 г.⁷⁰ Также тематика ПРО изучается экспертами научных центров США. По данной теме основными центрами являются Ассоциация по контролю над вооружениями, «Союз обеспокоенных учёных» и Центр по стратегическим и международным исследованиям.

Оценка ракетных угроз

Администрация Д. Трампа в своём планировании политики в сфере ПРО исходила из состава угроз для территории США, для их войск, развёрнутых в различных регионах мира, и для их союзников. Данная оценка ракетной угрозы в наиболее концентрированной форме изложена администрацией США в «Обзоре ПРО2019». Там же были перечислены основные положения политики США в сфере ПРО.

Среди угроз для территории США в этом документе были перечислены программы разработки МБР⁷¹ в Северной Корее и в Иране, а также Стратегические ядерные силы России и КНР. К угрозам для войск США и их союзников (в различных регионах мира) отнесены арсеналы ракет малой и средней дальности в КНДР, Иране и КНР. Кроме того, впервые была упомянута угроза от ракет малой и средней дальности со стороны Российской Федерации в отношении войск США и их союзников. В частности, было упомянуто применение ракет средней дальности морского базирования России в Сирии, развёртывание крылатой ракеты наземного базирования (КРНБ) 9М729 (последняя, с точки зрения НАТО, нарушала Договор о РСМД), а также то, что российские ракеты средней дальности могли бы повлиять на исход регионального кризиса.

В отличие от «Обзора ПРО-2010» в «Обзоре ПРО-2019» речь идёт о противодействии не только баллистическим ракетам. Авторы документа 2019 г. обратили внимание на угрозу от крылатых ракет (КР) и гиперзвуковых систем (ГЗС) как для территории США, так и для войск США и их союзников в различных регионах мира. К ГЗС относятся как гиперзвуковые планирующие блоки, так и гиперзвуковые крылатые ракеты.

Также среди ракетных угроз для США было упомянуто наличие у каждой из перечисленных стран систем ПВО/ПРО, а у России и Китая ещё и противоспутниковых систем. Администрация США считает, что Россия и Китай успешно развивают стратегию «ограничения доступа/воспрещения присутствия» (anti-access/ area denial, A2/AD) вооружённым силам США в соответствующие регионы, чтобы обезопасить себя от воздушного нападения или парализовать космические средства противника, используемые для навигации, позиционирования и целеуказания. Упоминание ПВО/ПРО и противоспутниковых систем среди угроз для США говорит о повышении роли ПРО США в противодействии стратегии «ограничения доступа».

Архитектура ПРО

Национальная ПРО. В «Обзоре ПРО-2019» отсутствовало слово «ограниченная» в характеристике НПРО США. В соответствии с законом «Об оборонных расходах на 2017 финансовый год», политикой США является поддержание и улучшение эффективной ПРО, способной защитить территорию США, их союзников и развёрнутые войска от развивающейся и чрезвычайно сложной угрозы баллистических ракет⁷². В законе «Об оборонных расходах на 2020 финансовый год» кроме угрозы БР были добавлены КР и ГЗС (статья 1681)⁷³.

В рамках построения защиты территории США от МБР осенью 2017 г. были намечены планы увеличения количества перехватчиков GBI (Ground-Based Interceptor) в системе GMD (Ground-based Midcourse Defense) с 44 до 64 к 2023 г. Это было зафиксировано и в «Обзоре ПРО-2019». Но в 2019 г. стало ясно, что это не может быть исполнено в срок, так как основная программа доработки боевой части противоракеты GBI программа (Redesigned Kill Vehicle, RKV) была закрыта из-за непреодолимых технологических проблем. «Перехватчик следующего поколения» (Next Generation Interceptor, NGI), идущий на смену программе GBI, по прогнозам самого Агентства по ПРО (АПРО), может быть развёрнут к концу 2020х годов. В то же время производство прежних моделей противоракет было свёрнуто, чтобы вложить ресурсы в RKV. Таким образом, возникает пробел в обеспечении защиты территории США.

Данный пробел теоретически может быть восполнен с помощью противоракеты SM-3 IIA, которая изначально разрабатывалась для перехвата БР промежуточной дальности (3000–5500 км). Испытания SM-3 IIA против МБР были проведены в 2020 г. Эти противоракеты значительно дешевле GBI (около 15 млн долл. и около 70 млн долл. соответственно). АПРО планирует довести их численность до 60 к концу 2021 финансового года⁷⁴. Их планируется развёртывать на системах Aegis Ashore в Румынии, Польше, а также на кораблях с системами Aegis. Демократы в Палате представителей были против данных испытаний, так как это заставит Россию и КНР нарастить ядерные арсеналы, чтобы сохранять в перспективе способность преодолеть ПРО США. Тем не менее в докладе согласительной комиссии по закону «Об оборонных расходах на 2020 финансовый год» осталась статья об испытании SM-3 IIA против МБР⁷⁵. Развёртывание SM-3 IIA в этом качестве планируется на 2025 г.⁷⁶

Другая система региональной ПРО, которую планируется рассмотреть как поддержку НПРО, это система «ТХААД» (THAAD). Обсуждается возможность создать улучшенную противоракету «ТХААД» и развернуть соответствующие комплексы около 2023 финансового года⁷⁷. Хотя в «Обзоре ПРО-2019» подобный вариант не рассматривался, развёрнутые в различных регионах РЛС AN/TPY2, разрабатывавшиеся для системы «ТХААД», предполагалось интегрировать в НПРО США. Поэтому подобное развитие системы «ТХААД», в целом, логично. Россия и КНР, скорее всего, негативно отреагируют, если данный проект продолжится и такие системы будут развёрнуты.

В планах по РЛС НПРО также произошли изменения. Хотя РЛС LRDR планируется поставить на боевое дежурство в срок в 2022 г., постройка двух новых РЛС на Тихом океане, указанная в «Обзоре ПРО-2019», отменена. Есть точка зрения, что это связано с бесполезностью таких дорогостоящих РЛС в защите от ГЗС⁷⁸.

Защита территории США от КР также была упомянута в «Обзоре ПРО-2019». Изначально «План обороны страны» (Homeland Defense Design) предусматривал развитие объектовой ПРО от КР в единую архитектуру систем для защиты всей территории США и Канады в три этапа⁷⁹. Говорилось, что в 2019 финансовом году начнётся второй этап развития данной архитектуры⁸⁰. В 2020 г. были перечислены основные части системы: сеть сенсоров и РЛС; «новые средства противодействия передовым угрозам» БР, КР, ГЗС и беспилотных летательных аппаратов (БПЛА); «Совместная всеохватная система командования, контроля и боевого управления» (Joint All-Domain Command and Control, JADC2) для координации всех этих элементов⁸¹. Но в запросе на 2021 финансовый год средств для защиты территории США от КР не оказалось⁸².

Региональная ПРО. Три основные системы региональной ПРО: Система «Иджис» (Aegis) с противоракетами SM-3 (Block IA, IB, IIA) и корабельными РЛС SPY-1 предназначена для решения задач перехвата БР малой и промежуточной дальности на заатмосферном участке траектории. Система «ТХААД» с РЛС AN/ TPY-2 предназначена для защиты от БР малой и промежуточной дальности при входе боеголовки в атмосферу и на конечном участке траектории. Система «Пэтриот» (Patriot) с противоракетами PAC-3 (модели GEM-T и MSE) предназначена для защиты от КР и от БРМД на конечном участке траектории.

Построение «Европейского поэтапного адаптивного подхода» (ЕПАП) администрация Д. Трампа все ещё связывала только с ракетной угрозой от Ирана. Так или иначе, но сроки окончания развёртывания были пропущены. Если система «Иджис эшор» (Aegis Ashore) в Румынии с 24 перехватчиками SM-3 IIA (2-я фаза ЕПАП) была достроена и встала на боевое дежурство в срок в 2016 г., то насчёт такого же позиционного района «Иджис эшор» в Польше (3-я фаза ЕПАП) в 2018 г. было объявлено об откладывании развёртывания с 2018 на 2020 г. В 2020 г. срок был сдвинут на 2022 г.⁸³ Это очередной отход от положений «Обзора ПРО-2019». Другим отходом будет изменение численности кораблей с системами Aegis в Средиземном море с 4 до 6. Возможность такого шага в настоящее время рассматривается. Согласно «Обзору ПРО-2019», направление таких кораблей в регион обосновано только во время кризиса или конфликта⁸⁴.

Общую численность кораблей с системами «Иджис» планируется повысить с сегодняшних 38 до 59 к концу 2024 финансового года⁸⁵. АПРО стремится выполнить установку «Обзора ПРО-2019» о многолетних (до 2023 финансового года) закупках противоракет SM-3 IB для сокращения затрат. К концу 2021 финансового года ожидается, что их будет 395 единиц. Также планируется оснащать корабли новыми РЛС SPY-6 AMDR, которые, имея бóльшую дальность, могли бы помочь в защите от ГЗС⁸⁶.

В настоящее время у США есть 7 батарей систем «ТХААД». Из них одна постоянно развёрнута на о. Гуам, а другая – в Южной Корее. Количество противоракет к концу 2021 финансового года планируется довести до 625 единиц. Пять РЛС AN/TPY-2 развёрнуты отдельно от комплексов (две в Японии, по одной в Израиле, Турции и «у Центрального командования США»)⁸⁷. Системы «ТХААД» и РЛС AN/TPY-2 совершенствуются в направлении увеличения дальности, способности решать задачи сопровождения ГЗС, а также взаимодействия с системами «Пэтриот» PAC-3 MSE⁸⁸.

У армии США есть всего 15 батальонов систем «Пэтриот» (суммарно 60 батарей). Их численность не увеличивалась уже несколько лет подряд, и подобных планов до сих пор не озвучено. 8 из 15 батальонов развёрнуты в США, а 7 – в различных регионах мира⁸⁹. 4 из 7 постоянно развёрнуты в Европе и Азии, как сообщается, из-за угроз со стороны КНДР и России. Таким образом, на противодействие угрозам БРМД и КР на Ближнем Востоке остаётся около 3 батальонов, которые в основном развёрнуты в Саудовской Аравии⁹⁰. Атаки КР и БПЛА на саудовские нефтеперерабатывающие предприятия в сентябре 2019 г. заставили Армию США пересмотреть действующие подходы к ПВО/ ПРО, в частности, на необходимость новой РЛС «Пэтриот» с обзором на 360 градусов⁹¹. В свою очередь, атаки иранских БРМД на американские базы в Ираке в январе 2020 г. повышают необходимость пересмотра Министерством обороны схемы развёртывания систем «Пэтриот» за рубежом.

«Система командования, контроля, боевого управления и связи» ( Command and Control, Battle Management Communication, C2BMC) должна обеспечивать обмен данными между системами GMD (национальная ПРО), системами «Иджис», «ТХААД», «Пэтриот», развёрнутыми в разных регионах мира, а также различными имеющимися РЛС большой дальности (в том числе, перспективной LRDR) и сенсорами космического базирования⁹². С одной стороны, это полностью соответствует указанному в «Обзоре ПРО-2019» положению о необходимости трансрегионального подхода к ПРО по мере того, как ракетные угрозы пересекают границы зон ответственности региональных командований и видов вооруженных сил США. С другой стороны, такую всеохватывающую архитектуру только предстоит осуществить.

Передовые разработки ПРО. К таким проектам относятся «Перехватчики космического базирования» (Space-Based Interceptors, SBI). Хотя он широко обсуждался в период 2017–2019 гг., сторонников среди военных США у этого проекта почти нет. Это чрезвычайно затратная и крайне уязвимая система, эффективность которой под вопросом, а способность дестабилизировать стратегическую обстановку практически гарантирована⁹³. Республиканцам – сторонникам SBI не удалось добиться включения этого проекта в число приоритетов «Обзора ПРО-2019». А с получением демократами большинства в Палате представителей вероятность создания SBI стала еще ниже. В 2019 г., оценив недостатки проекта, демократы заблокировали создание космической испытательной площадки⁹⁴.

Тогда же демократы поддержали другие проекты – «Сенсоры космического базирования для сопровождения баллистических и гиперзвуковых целей» (Hypersonic and Ballistic Tracking Space Sensor, HBTSS) и «Инфракрасная система постоянного наблюдения» (Overhead Persistent Infrared, OPIR). В пользу этих программ давно высказывались военные в США. Действующие сенсоры могут лишь обнаруживать пуски БР (SBIRS-High, STSS) и оценивать результаты перехвата (выведенные на орбиту в 2018 г. спутники SKA). Необходимы космические сенсоры для сопровождения БР и ГЗС по всей траектории, отличия боеголовки от ложных целей и наведения противоракет. Бывший замминистра обороны по НИОКР М. Гриффин утверждал, что обнаружить и отследить ГЗС в 10–20 раз тяжелее, чем БР. В связи с этим есть необходимость в широкой сети сенсоров на низких орбитах⁹⁵. Увеличение числа спутников необходимо и для повышения общей живучести системы в условиях реального боя, так как несколько больших спутников легче вывести из строя, чем множество малых на низкой орбите⁹⁶.

Программы «Многозарядный перехватчик» и «общий перехватчик» (MOKV/CKV) велись с 2014 г. Основной задачей этих проектов было создание противоракеты с несколькими перехватчиками для одновременного уничтожения нескольких боеголовок. Эти программы столкнулись с серьёзными технологическими проблемами. Хотя они были упомянуты в «Обзоре ПРО2019», сколько-нибудь значительного финансирования после этого не получили.

Исследования в области направленной энергии (лазеры и лучи на нейтральных частицах) были упомянуты в числе перспективных разработок в «Обзоре ПРО-2019». Перехват с помощью лазера гораздо дешевле, осуществляется быстрее, и подобная система имеет почти неограниченный боезапас. Кроме того, перехват БР на разгонном участке её траектории проще из-за заметности цели, низкой скорости и возможности падения обломков на территорию страны, запустившей эту БР. Но существуют простые способы преодоления подобной ПРО⁹⁷. И само создание лазера является тяжёлой технологической задачей. Необходимо достичь высокой мощности лазера (для перехвата БР от 500 кВт до 1 МВт), большой дальности (более 100 км) и меньшего веса самой лазерной установки (около 2 кг/кВт)⁹⁸. Программа создания такого лазера к 2025 г. была вытеснена из запроса на 2020 финансовый год⁹⁹. В рамках запроса на 2021 финансовый год программа исследований направленной энергии была выведена на уровень Министерства обороны США¹⁰⁰. Таким образом, её дальнейшее пребывание в числе программ ПРО вызывает сомнения. Программа создания луча на нейтральных частицах, упомянутая в «Обзоре ПРО-2019», была вообще отменена из-за ограниченности финансирования и больших сроков для получения первых результатов¹⁰¹.

Интеграция истребителя-бомбардировщика пятого поколения F-35 в региональную ПРО указывалась в «Обзоре ПРО-2019» как перспективный проект. Считалось, что сенсоры на данном самолете и возможность создания для него специальной ракеты для перехвата БР на разгонном участке сделают F-35 серьёзной частью архитектуры ПРО. Но в 2020 г. выяснилось, что и эта программа уже едва ли рассматривается как необходимая¹⁰².

Гораздо более перспективными считаются программы защиты от ГЗС. Дискуссии о том, насколько ГЗС уязвимы для перехвата имеющимися средствами ПВО/ПРО на разных стадиях полёта, только начались¹⁰³. Выше уже говорилось о соответствующей модернизации имеющихся РЛС (SPY-6 и AN/TPY-2) и о создании сенсоров на орбите. Для противодействия ГЗС также нужно и улучшение системы командования, контроля и боевого управления¹⁰⁴. Кроме того, работа идёт и над созданием перехватчика для ГЗС. Угроза ГЗС для войск США в различных регионах мира несколько раз упоминалась на страницах «Обзора ПРО-2019»¹⁰⁵, что могло бы говорить о соответствующем акценте в развитии систем защиты от ГЗС.

В запросе на 2021 финансовый год появилась программа «Региональная система для защиты на планирующей фазе» (Regional Glide Phase Weapon System). В марте 2020 г. директор АПРО адмирал Дж. Хилл изложил амбициозные планы: данная система будет рассчитана на пусковую установку MK-41 морского базирования, затем будут приняты варианты воздушного и наземного базирования. Развёртывание планируется на вторую половину 2020-х годов, а сенсоры HBTSS – «в течение трёх лет»¹⁰⁶. Ранее обсуждалась возможность провести перехват ГЗС на конечном участке, когда скорость блока объективно снижается из-за входа в атмосферу и из-за маневрирования. Очевидно, решено было сделать акцент на перехват на стадии до входа блока в атмосферу, когда он не так резко меняет направление полёта¹⁰⁷.

Меры ПРО «до пуска». При администрации Д. Трампа в стратегию ПРО начала активно внедряться концепция мер «до пуска». Американские высокопоставленные военные и до этого не раз подчёркивали, что нейтрализовать «лучника» – это легче, чем пытаться перехватить все его «стрелы»¹⁰⁸. К апрелю 2018 г. они были упомянуты во всех программных документах по внешней и военной политике США¹⁰⁹. О мерах ПРО «до пуска» много говорится в «Обзоре ПРО-2019». Они включают как высокоточные наступательные средства наземного, морского и воздушного базирования¹¹⁰, так и радиоэлектронные и кибернетические средства для нарушения работы боевых информационно-управляющих систем в целях срыва пуска ракет¹¹¹.

О техническом развитии концепции ПРО «до пуска» свидетельствует размещённый Министерством обороны США заказ на создание системы для космических спутников «Прототип устройства своевременного целеуказания» (Time-Sensitive Target Mission Payloads Demonstration)¹¹². С одной стороны, перспективы выполнения заказа неясны с учётом темпов развития космических программ ПРО. В «Обзоре ПРО-2019» говорилось об интеграции уже имеющихся систем разведки, наблюдения и рекогносцировки для выполнения операций ПРО «до пуска» в случае необходимости.

Ещё одна система, поддерживающая концепцию ПРО «до пуска», – противоракета SM-6, способная решать задачи не только перехвата КР, БПЛА и БРМД на конечном участке траектории, но и уничтожения надводных и наземных целей¹¹³. Дело в том, что в отличие от SM-3, «ТХААД» и PAC-3 противоракета SM-6 использует осколочно-фугасный перехват.