Комбат Найтов
Родитель «дубль 3»
Глава 3. «Именем Союза Советских Социалистических Республик»
К сожалению, этот разговор по душам имел последствия. Жаворонков написал представление, подал его Кузнецову, а тот пошел с ним выше. 15-ть Героев Советского Союза – это не баран начихал. Все летчики первой эскадрильи были поданы на это звание. Перед этим список и ходатайство подписали у Жданова. Жданов не входил на тот момент даже в состав Военного Совета фронта, он был Первым Секретарем Ленинградского обкома, и главой комитета обороны Ленинграда. На нем, персонально, лежала ответственность за оборону города. Именно он предложил снять Ворошилова с поста командующего фронтом и назначить кого-либо другого. Выбор Сталина пал на Жукова. И когда раздавали «пряники» за прорыв блокады, то наградили местных и Кузнецова, который разрешил вывод кораблей в Морканал, что соответствовало плану затопления кораблей Балтфлота. (Кстати, кто не в курсе, линкор «Марат» был поврежден немцами не под прикрытием фортов Кронштадта, а в ковше на месте предстоящего затопления, на выходе из дамб ЛенМорканала. И там же был отремонтирован с помощью плавдоков и понтонов. Водолазы под водой и под обстрелом варили подводную часть носовой части линкора «Фрунзе» к «Марату». Рыбу глушат с помощью обычных безоболочечных тротиловых шашек. Но, приварили. Окончательно списан он был после войны.) Но, утверждать список должен был командующий фронтом на тот момент. Он тремя зачеркиваниями вычеркнул Петра из списка, и лично добавил: находится под судом и следствием. Вызвал Могилевского. До войны Фроим Моисеевич командовал юридическим отделом 1-го стрелкового корпуса 10-й армии, расквартированного в Белостоке. Сумел вывезти из Белостока личное, и не только, имущество, включая обстановку в квартире, принадлежавшей не ему, а арестованному, и осужденному им, начальнику дефензивы Белостока и окрестностей. Счастливо избежал трех котлов по дороге к городу Москва, и приобрел еще один ромб на петлицы. Из-за заседания трибунала по делу о массовом отказе от исполнения приказа комфронта командованием 13-го ГвОРАП, не попал и в четвертый котел. Там собирались судить командира дивизии 16-й армии, отказавшегося исполнять приказание об атаке для улучшения тактического положения дивизии в ночь с 31-го на 1 октября.
– Ты приказание получил о командире 13-го полка?
– Именно так, работаем, товарищ генерал армии.
– Я его не отменял, и не отменю, но тебе от неисполнения легче не будет, это я те обещаю. Пол?
– Непременнейше понял, тащ командующий. Есть заковыка, правда, по хозяйственной части, там срока маленькие.
– Похрен! Действуй, чернилка. Пошел вон! Без результата не появляйся!
«Именем Союза Советских Социалистических Республик. За проявленное стяжательство и нарушение советского законодательства в области взаимоотношения хозяйствующих структур, а также, присвоения государственного имущества, выразившегося в незаконном использовании 80-ти тонн оцинкованного железа толщиной 3 мм, и незапланированном расходе 2300 килограммов свинцового сурика, 800 килограммов олифы и 420 килограммов шаровой краски, предназначенной для окраски самолетов 13-го отдельного полка ВМФ, трибунал Западного фронта приговаривает…»
Я опять подвел отца своим послезнанием. 18-го октября пойдут дожди, и все встанет, в том числе, и немецкое наступление захлебнется в русской грязи. Я нарисовал его рукой эскизы сборного металлического покрытия. Петр послал краснофлотцев на станцию, там под откосом лежало несколько вагонов с оцинковкой, нарисованный от руки эскиз съемного покрытия принес на железнодорожные мастерские. Заказал и составил договор от имени полка, получил и установил покрытие на ВПП и стоянки. Что там делать? Один удар штампом! А юридический отдел фронта эту оплату не пропустил. Нарушение! Стяжатель! Ату его! Лишить орденов, звания и два месяца в дисциплинарной роте Западного фронта. Трибуналом получена отрицательная характеристика с места прежней службы, подписанная новым командиром полка и батальонным комиссаром Алтуфьевым. Почему он подписал, осталось загадкой для Петра, может быть потому, что его в списке Героев тоже не было? Но, сам Петр никаких представлений не писал, это было много выше его полномочий в РККФ. Так как «преступление» хозяйственное, то предварительного ареста не было. Пара допросов, в условиях выполнения основной боевой задачи. Рассмотрение проходило без него, присутствовал вышеупомянутый комиссар полка Алтуфьев. Дали возможность сдать обмундирование, ордена, оружие и личные вещи на хранение в части. И увезли в 192-ю отдельную дисциплинарную роту Западного фронта. Там командовали лейтенант Сучков и младший политрук Засядько. В роте сплошь бывшие командиры РККА: от полковника до капитана, ниже званий не было. В основном: за проявленную трусость и потерю управления войсковой частью или даже соединением. «Хозяйственником» был один Петр. Рота находилась у деревни Жучки на правом берегу реки Вазуза, в чистом поле, на танкоопасном направлении. ПТР в роте не было, обещали подвезти. Засядько в первый же день «провел душеспасительную беседу» с бывшим капитаном.
– Ты мое дело читал?
– Читал.
– Я что-нибудь украл?
– В деле так написано.
– Да и пошел ты! Винтовку дай, и маскхалат. Будем кровушку пускать будущим маршалам вермахта, ибо плох тот солдат, кто не мечтает стать маршалом.
– А стрелять-то умеешь, летун?
– Вместо соски ствол винтовки использовал, по словам матери. Не надо меня учить, как Родину любить, политрук. Пустые места на кителе видишь? У тебя это первая война, а у меня – вторая. Разницу чуешь?
– Ну пойдем, покажешь, гвардии капитан…
И стал командир полка штатным снайпером штрафной роты. Все два месяца, от Жучков до Волоколамска. Должность такая, что кровью не смыть, только посмертно, так что от звонка до звонка. На седьмой день наступления его вызвал с позиции лейтенант Сучков, который совсем не соответствовал своей фамилии. Душевный был человек и отличный командир, кстати, как и его политрук.
– Петр Васильевич! Ваш срок истек полтора часа назад. Снять с вас судимость права не имею, требуется подпись врача, а она у нас – сука известная. Извини. Вот записка, прибудете в часть – пишите, ни я, ни Захар слов не пожалеем. Спасибо.
Задерживаться в штрафной роте Петр не стал, не к чему это. Никто не оценит. Собрал манатки, сдал винтовку и прицел, боеприпасы, и с бумажками пошел в тыл, благо – недалеко. Получил подтверждение, что полк базируется на старом месте: в Кубинке. Сел на «кукушку» и поехал. От Матренино до 50-го километра, пересадка, затем до Кубинки. На площадке пусто, машины запрятаны в лес под горушкой, но их мало, очень мало. Доложился командиру полка капитану Федотову. Он из третьей эскадрильи, один из немногих там, кто имел боевой опыт на Балтике, 13-й ИАП ВМФ.
– Здравия желаю, товарищ гвардии капитан, с возвращением.
– Не ждали?
– Ждали, товарищ капитан, очень ждали. Машина ваша здесь, никому не отдали.
– Да не капитан я, краснофлотец. Так что, прибыл после отбытия установленного срока. Судимость не снята, звания лишен, в должности не восстановлен.
– Как же так, товарищ гвардии капитан?
– Кровь требуется, ранение, а я снайпером был. А там два варианта: либо живой, либо мертвый, третьего не дано.
– Что делать будем, товарищ капитан?
– Хрен его знает, Женя. Сколько самолетов в полку?
– Две эскадрильи, товарищ капитан, по восемь штук.
– А где остальные?
– Нас делили 4 раза. Когда полк узнал, что подписанная всеми летчиками характеристика на вас осталась в штабе полка и не рассматривалась трибуналом, то нового командира и замполита подвели к немцам и оставили их одних. Их хватило секунд на тридцать, сопляков. После этого нас начали делить, потом дожди начались, и немцы локатор разбомбили, потому, что в полку не осталось никого с «плохой погодой». Из первой эскадрильи остался только Быстров, он был комполка до меня. Его ранили в том вылете, когда немцы нас бомбили. Ну, и я вот четвертую неделю командую.
– Понял, пиши направление в ЗАП. Смысла не вижу тебе мешать.
– Да как же так, командир, это же ваш полк!
– Жень, не трави душу. Пиши направление.
– Машину свою заберите, она – именная. На ней никто летать не хочет. Вас ждет.
– Хорошо, заберу. Краснофлотец, с именной машиной, и 38 звездами на ней, и со ста сорока семью убитыми гитлеровцами. Что-то в этом есть.
Глава 4. Облет «Гроссе ратте» после профилактики
У машины обнялся с Петровичем, своим техником, который третий год неотступно следовал за командиром, переходя из одного подразделения в другое. Тот прослезился, что Петр вернулся и живой. Машина расчехлена, два массовика сворачивают продубевшие на морозе чехлы. Выяснилось, что произведена замена обшивки на ПАРМе, она у деревянных машин склонна к загниванию. Так что на морозе и без дела стоит только четыре дня. Специально готовили ее к его возвращению, ждали и верили, что вернется, хотя ни одного ответа на письма, написанные в 192-ю роту, не приходило. Скорее всего, цензура не пропускала. Оно и правильно, наверное. Новости в письмах были грустные и плохие.
– Ну, что? Облетаем после ремонта?
– Да щаз не стоит, вот-вот «мессеры» прилетят. Повадились, понимаш, командир, облет делать, маскировку проверять очередями.
– А зенитчики где?
– На страже, только они больше станцию охраняют и себя. Если заход не по их позициям идет, то даже огня не открывают. Они теперь чужие, и полку не подчиняются.
– Понятно. Откуда подходят?
– Прямо над шоссе так и идут. У них в Бобрах аэродром. Вот как вон там разрывы появятся, так через пять минут они у нас.
– Прогрей машину, Петрович. Я сейчас.
Петр почти бегом отправился к вещевому складу. Отбрыкался от обнимашек, скинул ватные брюки и ватник, натянул на солдатскую гимнастерку комбинезон и куртку. Надел шлемофон и выскочил из дверей. Петрович рукой показывал на появившиеся облачка разрывов где-то над Можайском. Низкие зимние облака не особо способствовали бою. Нырнут в облака, и без локатора хрен найдешь. Петр прижался к самой дороге, но так, чтобы сзади не клубился снег. Четко вписался в небольшой отворот шоссе влево, и увидел пару немцев на высоте около 150 метров. У Землино Петр чуть шевельнул ручкой и оторвался от шоссе, определил упреждение и дал очередь по ведущему. 23-мм снаряды перерубили центроплан «желтоносого», но еще до первых разрывов в прицеле был ведомый, и туда пошла вторая порция снарядов. Чуть менее удачно, но густая черная полоса потянулась за немцем. Вираж, еще один, повторяющий черный след в небе, вход в облако прямо по копоти, сброс скорости, щиток. Коптящая полоса набегала на кабину. Очередь по темному силуэту, возникшему из белой мглы. Обороты, и аккуратный выход на вираже вниз. Второй упал в Захарьинский лес, справа от шоссе. Еще один вираж. Петр вошел в облака, и несколько удалился от дороги. Второй немец выпрыгнул, и сейчас будут «гости». В поле у Захарьино вполне может сесть «шторьх», которого будут прикрывать немцы. У Красного Стана он ненадолго выскочил из облаков. Четыре «мессера» кружились над деревней, проводя короткие «клевки» атак, видимо, прижимая к земле нашу пехоту. В облаке Петр пересек линию фронта, и вышел из него после виража на курс 90. Вниз, к земле и набор скорости. Одинокий «шторьх» под самыми облаками неторопливо шевелил винтом, следуя на выручку незадачливому «ассу». Атака из «мертвой» нижней полусферы. Немецкую машину просто разорвало снарядами. И уход в облако, не изменяя курс. Определился перед входом. На планшет легла линейка. Скорость 500, курс 87, дистанция 25, 180 секунд полета, выход из облака и огонь по «мессеру», руль направления которого весь покрыт отметками. С ракурса 90 Петр прошил его от винта до хвоста, как в тире, когда тот увлеченно пикировал на фигурки солдат на снегу. Левый разворот на вираже с опущенным носком крыла, и крутыми белыми полосами за крыльями. Но, атака не состоялась. Немцы нырнули в облака, и сейчас пересчитывают такой же маневр, как выполнил он: в слепом полете выйти из облака таким образом, чтобы противник даже охнуть не успел. Здесь – кто кого переиграет, и у кого крепче нервы. То, что они пойдут вправо, сомнений не было. В небольшом разрыве промелькнул хвост противника. Расчет был верным, курс примерно определен. Теперь вниз, и ждать выхода. Немец вывалился прямо перед ним, и не видел его. Щелчок «глушилки», забыли, гады, и буквально трехпатронная очередь в упор снизу между мотором и кабиной. Десяток снарядов сорвал двигатель с рамы. В облако, и широкий вираж. «Глушилку» вниз, требуется знать, что предпримет противник.
– Манфред сбит, уходим, это «большая крыса». Домой!
«Домой» – это 268, «сверхчеловеки»! Вираж, обороты и вниз. Вот они! Вверх и взлетный. 87 секунд полета, нос вниз. Чуть не столкнувшись с ведомым немцем, Петр успевает отстреляться по обоим. Ведомый упал, а ведущий получил пробоины, и ушел в облако, но в конце очереди две из трех пушек замолчали. Осталось 20 снарядов, поэтому отворот, и тоже домой. Тем более «крамбол» разоряется, орет, сука, открытым текстом.
– Крамбол! Ноль-ноль-ноль.
Из облаков Петр вышел у самого аэродрома, двумя виражами погасил скорость и сел схода.
– Петрович, принимай аппарат. Облетали, и рисуй шесть звездочек. Крайнего не добил.
Погода окончательно испортилась, и, вместо перелета, Петр пошел в баню, смыть с себя окопную грязь и пот. В баню штрафников водят, и даже чаще, чем остальных, так как устав в дисциплинарных подразделениях чтут выше всего. Но с полковой баней она сравниться не может. Петрович составил компанию и напарил его так, что Петр, еле дыша, вывалился на снег и от души повизжал, катаясь по нему голышом. Затем долго пили чай с прошлогодним кубанским абрикосовым вареньем.
– Слушай, Петрович, а где этот самый настил? На зиму сняли?
– Да прям-таки, во Власихе он, на аэродроме связной эскадрильи штаба фронта. На следующий день после того как тебя увели, приехали за ним, дескать, вещественное доказательство.
– Так суд-то был до этого! Меня ж после суда увезли, я же на нем не был, не вызывали, он же был заочным.
– Э, брат, приглянулся настил штабным, удобно же, и похрен, что полк из-за этого взлететь после 18-го октября две недели не мог, пока не подморозило да не прикатали хляби. Я-то думал, что только у нас на Кубани такая грязь бывает, ан нет, в Московии грязи не меньше.
– Слушай, а полк его оплатил или нет?
– Конечно, оплатил. Еще и подгоняли финансистов. Мария жаловалась, начфин.
– А списать – списывали?
– Нет, точно не знаю, не интересовался, но могу спросить. – Петрович малость «подженился» на начальнице финотдела полка. Одно другому не мешает, тем более, что оба были в летах и вовсе не холосты. «В летах» – это 38 лет, но по сравнению с Петром, с его неполными 22-мя годами, он был стар, как дерьмо мамонта, мудр и опытен, как в технике, так и в делах житейских.
– От мамы писем не было?
– Нет, в штабе спроси, там ответ за запрос приходил, но мне его на руки не отдали, оно на имя замполита пришло. Алтуфьева уже не было, так что, должно сохраниться.
– Вот скажи, Петрович, что за человек такой, Алтуфьев, был? Чего ему не хватало?
– Чё не хватало – чё не хватало? Вот ты всегда, Петруха, такой: ляпнешь, не подумавши, и врагов себе наживаешь. Ты на разборе в сентябре что ему сказал? Что с пилотированием у него проблемы, допуска к ночным нет, поэтому сидите на земле, подлетываете, и готовьтесь к сдаче зачетов по всему курсу боевой подготовки. Все ордена за ночной вылет получили, а он спал в Курортстрое, его даже не вызвали, когда у нас разборки с начальством шли.
– А что его вызывать-то было? Человек новый, суток не прошло, как в должность вступил. Людей не знает, тех кого он знал, мы всех в ЗАП отправили. Комиссар полка – должность серьезная, поэтому и хотел сначала присмотреться.
– Толку от твоего присмотра, Петр.
– Толк, все-таки, какой-то есть. Я же так и не сошелся с ним, значит – что-то отталкивало.
– Ну, а что тогда спрашиваешь, что ему не хватало: славы. Привлекать писак ты запретил. Летчики почти все это воспринимали с пониманием, но были и те, кто бурчал, читая газеты, что у него или у нас все круче, а о нас ни слова. Люди же привыкли к тому, что если передовик, то о нем трубят во всех газетах. А о том, что мы, вообще-то, самые передовые, по всем позициям, молчали, как будто чем-то постыдным занимаемся. Те, кто помоложе, так кивали, что у тебя пять орденов, а у них – два или один.
– Так у меня же три с 39-го и 40-го. А здесь – два, как у большинства в первой эскадрилье.
– Полку внимания не хватало, а это дело командира и комиссара. А корреспондентов можно застращать и вычеркивать то, что публикации не подлежит.
– Так это ж врать! Нас засмеют!
– Да мне-то все равно. Вон, один дали за ту войну, и тем доволен. Да еще ты свои фронтовые и за сбитые отдаешь, посему «золотой запас» имеется, что если что нужно достать для «птичек», даже остродефицитное, то завсегда пожалуйста, с расплатой на месте. Людям не все равно, учитывать нужно эти настроения. Война – дело такое: либо грудь в крестах, либо голова в кустах.
Их разговор прервало появление рассыльного из штаба:
– Тащ гвардии майор! Разрешите обратиться?
– Да какой я тебе «майор»? Обращайтесь.
– Вас в штаб вызывают, там генерал-лейтенант Жаворонков прибыл, с каким-то немцем. Приказал Вас позвать.
– Иду.
– Вас тоже кличут, товарищ старший техник.
Пришлось накидывать китель, куртку, завязывать «хромачи», брать фонарики. Было уже темно, и, несмотря на снег, на улице никакого освещения не было. По следам посыльного, ворча, что баошники совсем от рук отбились и дорожки не чистят, добрались до штаба полка. Доложились. Петр, естественно, как краснофлотец.
– Что за рапорт, майор?
– Вот предписание, там указано.
– Правильно указано: до прибытия в часть – краснофлотец и лишенец. Если не прибыл, ну мало ли какие случаи бывают, так и похоронили бы. А так, вот твои ордена, вот, обещанный мною, приказ о повышении в звании, вот приказ о восстановлении в должности.
– Все замечательно, вот только полка нет.
– Ну, забузили твои, а полк придан Западному фронту, а не наоборот. Чтоб до греха не доводить пришлось пойти на крайние меры. Ты, сам, тоже виноват, и, с точки зрения юридической, прихватили тебя за дело. Никаких прав присваивать металл ты не имел. Мог написать требование.
– Показать? Я его писал! И направлял в три инстанции, откуда эти гады и узнали об этом. Ноль! Никто даже не пошевелился. Максимум получил ответ из Вашего ведомства: материал в реестре снабжения не числится и поставлен быть не может. Забрали то, что гнило под откосом. Сегодня проезжал утром мимо, так и лежат под снегом. А покрытие себе фронт забрал, хотя числится оно за полком.
– Точно знаешь?
– Говорят.
– Это хорошо, если это так… Николай Герасимович дал указание фронту твоего ареста не прощать. Разобраться до конца. Ну, а сам понимаешь, в этих условиях «вытаскивать» тебя из-под ареста административными методами мы не могли. Полк отвели на отдых и профилактику, но не по-эскадрильно, а в разброс. Потом поговорим, вот тебе пять минут, приведи себя в порядок, я уже выяснил, кто «бедокурил» сегодня у Кубинки! Шесть «мессеров» за один вылет, и сложных метеоусловиях, – это высший класс!
– Пять «мессеров» и «шторьх».
– Еще и «шторьх»? Великолепно! Про «Шторьх» доклад был, но мы не думали, что это тоже твоя работа. Шестой «мессер» линию фронта не перетянул, сел у Облянищево на полевом аэродроме у ночников. Я его с собой привез. Очень хочет познакомиться с тобой. И посмотреть «Große Ratte». Давай, шуруй, переодевайся. А ты, Алешин, в ремонтный ангар перетащи его самолет. Шустренько, Людей мы туда уже послали.
– Во, удовольствие, из-за этой немчуры карячиться и самолет по снегу толкать.
– Для этого и посылаем, чтобы двигателем помог. Бегом! Распустились тут, понимаш!
– Есть!
– Вот ведь не понимают, что для полка стараемся! Петр, по словам этого гауптмана, трех офицеров люфтваффе сегодня завалил: двух командиров эскадрилий, и двух командиров полка: Краля, насмерть, и его, Голлуба, приласкал. Это должен был быть его последний вылет на Восточном фронте. Его перевели в Германию. Говорит, что приказ получил полмесяца назад, но не отпускали из-за сложной обстановки на фронте. Сегодня сдал командование 2-й группе Кралю, а того сбили на облете района. Это ж какая удача и для Петра, и для полка. – сказал генерал Федотову.
– Я вообще ничего не понимаю, тащ генерал. Почему про успехи полка вообще ничего и никогда не пишут? Это странно, по меньшей мере, это же полк асов, был. Такому полковому счету любая армия мира позавидовать может. И тишина. Ни одного слова! Обо всех пишут, а нас – как не было. Штурмуем, и успешно, 6-ю танковую – молчок, атакуем 20-ю танковую – бомбил 321-й полк и 120-й. А нашего полка – нет. В списках не значится, что ли?
– Есть такое дело, еще с операции под Черниговом за полком тянется. Центральные газеты, даже «Красная Звезда», не пропускают статьи с участием или с упоминанием 13-го полка. И ссылаются за запрет по причине секретности данных. Вот мы им «бомбу» и подготовили. Я же не один приехал, со мной наши флотские корреспонденты и фотографы. А если серьезно, Петр Васильевич был прав, запрещая публиковать данные о действиях полка, потому, что создал не обычный полк, а разведывательный. И это – важно! Это – глаза армии и флота. Но, есть такое дело, многое в ваших действиях, капитан, секретно.
Петр вернулся, генерал его критически осмотрел.
– Ты когда форму получал?
– Полтора срока ношу, и на складах пусто, мы ведь недавно сформированы.
– Учтем. – генерал черканул себе что-то в блокнот. По его приказанию ввели немца. Одет тот был «легковато»: хромовые сапоги, короткая кожаная куртка черного цвета с небольшим меховым воротником и серое галифе. На голове – летний сетчатый шлемофон. На шее выделялся Железный крест на трехцветной красно-бело-черной ленте, которую стягивал непонятный значок из золота. Сам крест также имел золотистую кайму. На куртке немного оттопыривался карман с вертикальным разрезом, видимо, это кобура для пистолета. Удлинённые перчатки немец держал в руке. Пока переводчик представлял присутствующих, Петр осматривал недавнего противника. Ранее он избегал смотреть и разговаривать с пленными. Играть лицом он не умел, в силу своего характера, и никакого удовольствия от подобного созерцания не испытывал. Сбитый немец оказался бывшим командиром II Gruppe 3-го истребительного гешвадера «Удет». Гауптман, с тремя «птичками» на обоих рукавах. Австриец, как и Гитлер. Говорит, что не повезло, не успел уехать в рейх.
– Он спрашивает: почему такая странная форма? Это НКВД?
– Ответьте, что это летная часть военно-морского флота СССР.
– Просит показать «большую крысу», говорит, что его второй раз сбивает такая. Первый раз это было у Комарино, на Днепре.
– А не замерзнет? В летнем шлемофоне… – немец сжал губы, и исподлобья взглянул на Петра.
– Найн. – ответил он.
– Пройдемте, товарищи! – подхватил генерал, и подтолкнул Петра к выходу. – Че ты застеснялся, активнее, активнее допрашивай, вопросы задавай каверзные.
– Оно мне надо, он уже не интересен. – ответил Петр, надевая старый кожаный меховой реглан с косым воротником, в котором «плавал» в снегах Карелии.
– Спрашивает, почему такой странный покрой?
– Лицо оттирать, если кабина открытая.
– Die alte «Ratte»?
– Скажи: «да».
– Спрашивает: вы летали на «крысе»? Вас сбивали?
– На этой войне – нет. И не летал, и не сбивали. Летал в 39-м, в Карелии, против финнов.
– Вы же очень молоды?
– Ничего, успел и повоевать, и поработал инструктором в авиашколе.
– Почему вас одного показывают? Машин было несколько.
– Машина была одна. Сейчас увидите.
Они вошли в ангар, там стояло несколько машин, в том числе, и самолет Петра.
– Ну, какого вы видели?
– Вот этого.
– Он у нас один, только у меня. Вот написано на борту. А это моя командирская книжка. Это мой персональный самолет, подаренный рабочими и инженерами «восемьдесят четвертого» завода. А над Днепром вас сбил вот такой, он, как видите, отличается. Это – «ЛаГГ-3м», а это – «ГГ-3с». Он в полку пока один. Он первый в серии. Сейчас машина проходит испытания, вот-вот пойдет в массовую серию. И тогда люфтваффе конец.
– Американская?
– Нет, с чего вы взяли? Советская. Просто в ней учли наши пожелания, эскиз для нее делал я, с учетом накопленного опыта по переоборудованию вот этой серии машин. Вот эта – не заводская машина, это сделано из двух разных самолетов непосредственно в нашем полку.
Немец ухмыльнулся и гордо произнес:
– Насчет конца люфтваффе, вы несколько забегаете вперед. У нас есть машины лучше этой. Люфтваффе и вермахт – непобедимы.
– Ну, ты мужик даешь! Вот эти 5 звездочек – это ваши новые FW-190, сентябрь месяц, Ленинградский фронт. Ты – в плену, я вас, как котят, сделал, непобедимых. В лагере отдохнешь до конца войны, и будешь потом через шаг кланяться и говорить: «Гитлер капут». Хрен вам, а не Ленинград, и хрен вам, а не Москва. Говорил Вам ваш Бисмарк: «Русские всегда проходят за своими деньгами». А то, что ты сказал, что «тебе не повезло»? Повезло, крупно повезло, что у меня боеприпасы кончились в двух пушках. А так, война для тебя закончилась. Но, именно ты подставил своего ведомого, болтун! Твои слова: «Manfred ist abgeschossen! Das ist die "große Ratte". Nach Hause!» А домой – это 268 градусов, я прибавил до полного в облаке, догнал вас, и, как котят, расстрелял, четко по времени. Вот и живи с этим, пусть он тебе во сне каждую ночь снится.
Петр развернулся и вышел.
– Да, парень, но ты не дрейфь! Живой и ладно! А машины уже в серии. Полк полностью переходит на эти машины. Так что, тебе повезло. Остальным – не очень. – самодовольно произнес Жаворонков.
Немец понял, что ляпнул лишнего в своем положении. Но спросил уже генерала:
– Вы сказали: только мне повезло, но Виктор был жив. Кто его убил?
– Да, живой он, живой. В госпитале. Вы пехоту атаковали, которая за ним через поле пошла?
– Да, мы ждали «шторьх».
– Петр его завалил еще до линии фронта, а пехоте не понравилось, что несколько человек из-за вас погибло. Срастется его челюсть, не дрейфь.
