Константин Александрович Жевнов
Разбитое зеркало
Та, что с косичками отстучала заказ на планшете, а та, что с челкой вскорости принесла ему на подносе огромную чашку дымящегося кофе.
– Может быть, что-нибудь еще? У нас есть бутерброды, пирожки с разными начинками, пирожные…, – начала, было, скороговоркой та, что с косичками.
– Благодарю. Ничего не нужно, – вновь улыбнулся Грустинин, взял поднос с чашкой, повернулся и стал выбирать за какой бы стол ему приземлиться.
– Светка, это же тот пилот, из новостей! – громко зашептала та, что с челкой.
– Да ну! Не может быть! – в ответ зашептала та, что с косичками.
– Точно тебе говорю, это он! Тот, что первым поднялся на тысячу километров и атаковал десантные корабли чужих! Майор Грустный кажется. Его еще вместе с тем американским пилотом, который десантные корабли добивал и дольше всех в радиационном поясе провел, наградили медалями конгресса7!
– Ой, точно! Мы же вместе тот выпуск смотрели. А почему он без медали?
– Ну, мне брат рассказывал, что у пилотов не принято ордена с медалями на показ носить, они их только по большим праздникам одевают и на это, как его… А! Тождественное построение!
Глеб хмыкнул. Он бы может и одел, но полковой интендант не озаботился пересылкой наград. А тождественное построение – это вообще писк! Будет что в части рассказать. Сев за стол, мельком бросив взгляд на коммуникатор, до посадки оставалось еще четырнадцать минут, вполне достаточно, чтобы с удовольствием и не торопясь выпить кофе. А, вообще, интересно, с чего это вдруг его наградить решили, да еще американцы, и в новостях об этом раструбили. Ладно, пожуем – увидим. Пожуем, пожуем, эх, наверное, зря он пирожок не взял. Ну да теперь уже не успеть, не жевать же на ходу. В Пскове перекушу, решил Глеб и, сбросив чашку в утилизатор, направился на посадку.
***
Кроме Грустинина в Псков направлялись еще два пассажира. Заходя в посадочный тамбур, Глеб провел коммуникатором рядом со считывателем, дождался зеленого сигнала и, преодолев еще метров двадцать, оказался на борту гравилета. Через пару минут мелодичный женский голос автоматики сообщил, что они отправляются, пункт следования город Псков, время в пути двадцать одна минута. Входной люк закрылся и гравилет начал набирать высоту. Как обычно набор высоты и последующее снижение в конечном пункте занимали львиную долю времени перелета. Чтобы скоротать ожидание Грустинин включил информационный канал и абсолютно неожиданно для себя задремал.
Ему приснился далекий две тысячи двадцать четвертый год. Приснилась его семья, мама, папа, старшие сестры. Вот только было очень странно, он одетый в форму, китель которой был буквально усыпан орденами и медалями, смотрел на родных снизу-вверх, как тогда, когда он был шестилетним мальчишкой. Папа с мамой стояли обнявшись, и с любовью и гордостью взирали на него с высока. Старшая сестра, студентка помахала рукой, улыбнулась и вновь уставилась в свой телефон. Только средняя сестра, не сильно отличавшаяся от него по росту, подошла, сурово осмотрела, поправила воротник кителя, сдула несуществующую пушинку и неожиданно сказала:
– Вырос. Возмужал. Но как был оболтусом, так и остался! Когда же ты, наконец, перестанешь от себя бегать и нас навестишь? Мама очень переживает!
Глеб попытался ответить, но у него перехватило дыхание. А сестра покачала головой и продолжила:
– Мы, конечно, все понимаем, служба. Но выбрался бы ты хоть раз на денек в Москву, может и тебе самому легче бы стало?
Грустинин проснулся от скрипа собственных зубов. Такие сны ему не снились уже очень давно, лет десять, а может и больше. И ни малейшего сожаления по этому поводу он не испытывал. После таких снов в душе становилось одновременно пусто и гадко, как будто в нее опустили миксер и все чувства, мысли и переживания превратили в однообразную кашицу с характерным цветом и запахом. И Москвы, вернее того, что от нее осталось, он избегал всеми силами по этой же причине. Если бы не случайность, он бы тоже остался там, среди десяти миллионов жертв первого удара чужих. И когда он был маленьким, уж поверьте, он бы все отдал, чтобы этого чуда не произошло, только бы остаться тогда вместе с мамой. С годами он перестал допускать столь малодушные желания и мысли, а став кадетом просто начал мстить.
До посадки оставалось еще пара минут. Глеб хмуро уставился в потолок и попытался навести в своей душе относительный порядок. Вроде бы удалось, и к моменту выхода из гравилета он был внешне вполне холоден и спокоен. Только те, кто знал его много лет, могли бы заподозрить, что с ним, что-то неладно, но таковых в салоне не наблюдалось. Его захлестнули давно и надежно спрятанные в самом дальнем уголке памяти воспоминания о том дне, когда Земляне окончательно и бесповоротно поняли, что не одиноки во вселенной.
В то утро, рокового июньского дня, пятнадцать лет назад, маленький Глебка немного приболел. Так, ничего страшного, зачихал и сопли появились, может и вовсе не заболел, а аллергия какая приключилась, но со строгими правилами детского сада не поспоришь, а у мамы в этот день было какое-то очень важное совещание. В общем, мама созвонилась с бабушкой, которую почему-то странно называла Марина Ивановна, и отвезла мальчика к ней, а сама полетела на работу. Глеб был очень недоволен подобным развитием событий. Он-то надеялся, что мама посидит сегодня с ним, и когда узнал, что этого не будет, жутко разозлился и даже на нее накричал. Знал бы он, что видит маму в последний раз.
Ну а бабушку он мягко скажем, недолюбливал. Да и посудите сами, как можно любить и уважать бабушку, которая не дает есть сладости, смотреть телевизор, играть на телефоне, ругается, стоит мальчику начать капризничать и постоянно чему-то учит. В общем, единственное, что примерило его с действительностью, было обещание бабушки сходить с ним в парк.
Вот когда они вышли из дома все и началось. Над городом зависли десятки огромных тарелок. Все, кто был на улице, остановились. Большинство достали телефоны и стали снимать. Дальнейшее Глеб помнил не четко. Бабушка почему-то очень разнервничалась, тянула его за руку к машине, а когда он, как обычно, решил устроить истерику, чтобы от него отстали, совершенно неожиданно дала ему затрещину. Мальчишка, которого никогда в жизни не наказывали, настолько растерялся от этого, что безропотно дал усадить себя в машину и почти два часа потрясенно молчал, даже не интересуясь, а куда они собственно едут.
Бабушка всю дорогу до МКАД все пыталась куда-то дозвониться, лавируя между остановившихся машин, очень многие останавливались и пялились в небо над городом, но у нее ничего так и не получилось. А потом они, наконец, вырвались из города. И стоило им отъехать от кольцевой буквально на пятьсот метров, как началось. Развязку, дорогу, дома, машины, людей за спиной залил ярчайший свет, а потом все, чего коснулся этот свет превратилось в пыль. Глеб заорал от ужаса, бабушка грязно выругалась и, объехав очередную остановившуюся машину, нажала на педаль газа так, что мальчишку буквально вжало в детское кресло.
О том, что тоже самое творилось и в других местах Земли, Грустинин узнал уже сильно позднее. В тот день пришельцы атаковали всего четыре города на планете. И все четыре практически безнаказанно. В пыль были стерты Москва, Вашингтон, Санкт-Петербург и Нью-Йорк. Наверное, пришельцы считали, что этим ударом обезглавили два сильнейших на планете государства. Но уничтожив вместе с обычными жителями и прогнившие правящие элиты они сами того не понимая оказали Земле огромную, ни с чем несравнимую услугу и в конечном итоге проиграли войну едва ее начав. Вот так иногда бывает, думали парализовать, а на самом деле освободили. Больше им ни разу не удалось уничтожить что-нибудь безнаказанно.
Наверное, у него был шок. Что-то осознавать он начал только ближе к вечеру, когда им навстречу стали попадаться колонны бронетехники. А утром следующего дня он увидел воздушный бой, в котором звено наших истребителей, потеряв одну машину, сумело уничтожить маленькую тарелку инопланетян. Откуда он знал, что это инопланетные тарелки? Может бабушка сказала, а может сам так решил, черт его знает, он просто знал и все. И когда та тарелка взорвалась, он испытал такую радость, которую не испытывал никогда прежде, даже вскрывая новогодние или подаренные на день рождения подарки.
Два дня пути смазались у него в какое-то мутное пятно. Он знал, что они едут в какой-то загадочный Псков, но не знал зачем. Откуда-то знал, что родителей больше нет, и от этого тихо плакал на заднем сиденье. А потом они доехали до городка, со странным названием Остров8, и в нем он остался совершенно один. У бабушки стало плохо с сердцем. Все, что она успела сделать, это остановить машину на обочине. Дальнейшее Глеб помнил еще более смутно. Было очень страшно, голодно и одиноко. Более-менее связные воспоминания у него начинались уже в детском доме во Пскове. Этот детский дом был импровизированный, созданный наспех при Псковской воздушно-десантной дивизии. И стал он домом для трех с лишком сотен мальчишек и девчонок, для кого-то до окончания школы, ну а для Грустинина – на всю последующую жизнь.
***
В гравипорту Пскова его встречали. Это было неожиданно, приятно, но одновременно и настораживало. За все время службы такого с ним еще не бывало. Что называется, прямо у трапа и с цветами. Ну точнее у посадочного шлюза и без цветов, зато с табличкой. Молодой лейтенант, явно вчерашний выпускник, в новенькой форме, без орденских планок, но зато с таким выражением лица, что сразу было понятно – адъютант. Из трех пассажиров гравилета в военной форме был только Глеб, но лейтенант даже бровью не повел в его сторону, продолжая сжимать в руках табличку с именем. Ну и черт с тобой, жди дальше у моря погоды, – подумал Грустинин и решительно прошел мимо.
У ворот гравипорта стоял электрокар, приписанный к их полку, на котором и прибыла комиссия по встрече. Глеб, не раздумывая уселся в него, перехватил управление, нагло воспользовавшись разницей в званиях, включил автопилот, после чего, задав маршрут, откинулся в кресле и стал наслаждаться поездкой. Есть уже как-то перехотелось, дел в городе особых не было, если чего-то и хотелось, то добраться до своего домика, залезть под душ и завалиться на койку с хорошей книжкой. Самолично ехать в штаб и отчитываться о прибытии не было никакой необходимости. Система уже была в курсе, что майор Грустинин прибыл, автоматически внесла его во все реестры, а служба у него начнется только завтра утром. Так что у него законный выходной, и все генералы вместе с их тупоголовыми адъютантами сегодня могут идти лесом!
Глеб успешно начал реализовывать этот план. Добрался до дома, посетил душ, перекусил, а вот завалиться с книжкой не успел. На коммуникатор пришел вызов от командира полка. Грустинин чертыхнулся и ответил.
– Как самочувствие Глеб Глебович? – поинтересовался коммутатор голосом Николая Константиновича.
– Благодарю, все в норме, – ответил Глеб.
– Я так полагаю, что в штаб ты сегодня не собирался? – вновь поинтересовался голос.
– Вы как всегда проницательны, Николай Константинович, – хмыкнул Грустинин.
– Это да, этого, как говорится, не отнять, – тоже хмыкнул голос, – Боюсь тебя расстроить, но подъехать тебе все же придется, не смотря на законный выходной.
– Коль, на черта я тебе сдался? – в лоб спросил Глеб.
– Да мне, ты до завтра, вообще, не уперся, – успокоил комполка, – Но по твою душу из высоких штабов прибыли очень сурьезные господа-товарищи. Так что пятнадцать минут тебе на сборы, кар я за тобой на всякий случай выслал. И давайте майор Грустинин без глупостей. Военное положение пока что никто не отменял. Вопросы есть?
– Никак нет! – отрапортовал Глеб, – Есть, быть готовым через пятнадцать минут!
– Вот и ладушки. Конец связи.
– Конец связи, – на автомате бросил Глеб и, нахмурившись, пошел одеваться.
***
В штабе Грустинина встретил уже знакомый лейтенант. На сей раз лицо у него было поживее и уже не напоминало исполненную достоинства маску древнегреческого героя. Глеб не удержался и подколол его вопросом, как тому так быстро удалось добраться до штаба, на что получил обезоруживающую улыбку и сообщение, что лейтенант за время учебы научился очень быстро бегать. Решив про себя, что адъютант в принципе нормальный парень и не потерян для общества, Глеб вслед за ним направился в дальний конец штаба, где кроме архива располагалась лишь комната отдыха. Выбор места встречи со штабными шишками Грустинина несколько озадачил.
В архив они естественно не пошли, а вот за поворотом коридора их встретили двое бойцов с автоматами и хмурый подполковник с общевойсковыми пагонами. Тот мазнул взглядом по лейтенанту, чуть дольше задержал взгляд на Глебе и остановил их вопросом:
– Майор Грустинин?
– Так точно, – ответил Глеб.
– Свободны, – это лейтенанту, – Вам придется подписать кое-какие документы, – а вот это уже Грустинину. Подполковник достал из папки несколько листов и, положив их поверх папки, протянул Глебу, – Внимательно ознакомьтесь и распишитесь.
Грустинин принял папку и охренел. Перед ним лежали бланки строгой отчетности о неразглашении секретной информации. Подобный он видел один единственный раз в жизни, перед тем как их, еще курсантов, знакомили с матчастью9 звездочек. В то время эта информация еще считалась секретной, причем, скорее, по военной привычке секретить все, что только можно. Глеб не без внутреннего трепета подписал документ и протянул его вместе с папкой подполковнику.
– Сейфовую папку оставьте себе. Там часть информации. А бланк давайте сюда, – проверив документ, подполковник неуловимым движением убрал его в другую папку, вообще, не понятно, как материализовавшуюся у него в руках, – Проходите, вас ждут.
Подполковник потерял к Грустинину всякий интерес, отошел к стене и, подперев ее плечом, погрузился в изучение какой-то информации на планшете. Куда он дел папку, что буквально только что была у него в руках, осталось для Глеба совершеннейшим секретом. Бойцы расступились, освободив проход, и Грустинин вошел в комнату отдыха.
Там его действительно ждали. Одно из кресел занимал целый генерал-полковник, командующий всеми военнокосмическими силами страны к Западу от Уральских гор. Во втором расположился смутно знакомый пожилой тучный мужчина в гражданском костюме и очках. Третье кресло занимал командир полка, явно чувствовавший себя в присутствии гостей не в своей тарелке. Четвертое кресло оставалось пустым. Присутствовавшие в комнате гости никак не отреагировали на его появление, продолжая тихий разговор на гране слышимости. Комполка бросил на Грустинина быстрый взгляд, и тоже казалось, потерял к нему интерес.
Глеб завелся, первым побуждением было просто молча занять четвертое кресло, но усилием воли он сдержался и, став по стройке смирно, пожирая глазами противоположную стенку, громко как на плацу, отрапортовал:
– Майор Грустинин по вашему приказанию прибыл!
Гости оторвались от беседы, и как показалось Глебу, недоуменно на него взглянули, а комполка на секунду закатил глаза и сказал:
– Проходите, Глеб Глебович, присаживайтесь.
– Ага, – произнес мужчина в гражданке, взглянув на Глеба поверх очков, – Вот и нашлась наша пропажа. Николай Константинович, может вы нам организуете чайку с бутербродами, а то мы с Петром Евгеньевичем, признаться, не планировали столь долгий визит.
– Да, конечно, – сразу же подскочив, сказал командир полка и направился к двери, – Сейчас распоряжусь.
– Да, Николай Константинович, и мы не смеем вас больше задерживать, у вас же наверняка дел не в проворот, – пророкотал генерал.
– Да, да, не то слово! – как-то облегченно ответил комполка и покинул помещение.
– Ну, что же, пожалуй, приступим. Да вы присаживайтесь, присаживайтесь Глеб Глебович, в ногах правды нет, – продолжил штатский, – Давайте знакомиться. Меня зовут Кирилов Владимир Александрович, ну а Петра Евгеньевича вы наверняка знаете.
– Благодарю! – машинально ответил Грустинин, опускаясь в кресло. Он понял, почему этот не молодой штатский в очках показался ему знакомым. Перед ним сидел человек-легенда! Создатель первой звездочки, сам Кирилов В.А., собственной персоны!
– Я, пожалуй, начну, – сказал генерал, – Начнем с вашего рапорта об отставке. Держать вас в рядах против вашей воли, лично у меня нет ни малейшего желания. Но и отпустить опытного пилота в такой критический момент я тоже не вправе. Кроме того, так уж получилось, что ваше имя засветилось в связи с битвой на орбите, на новостном канале. Прямо скажем, журналисты сделали из вас героя, – он сделал паузу, – В общем, мы предлагаем вам компромиссное решение, – он снова замолчал и, побарабанив пальцами по столу, продолжил: – Возглавить одну миссию, а по ее окончании выйти в отставку со всеми положенными наградами, почестями и привилегиями.
У Глеба внезапно пересохло в горле, он сглотнул слюну, подавился и закашлялся. Кое-как продышавшись, он хрипло спросил:
– Что за миссия?
– Браво! – вдруг воскликнул Кирилов и, обернувшись к генералу, продолжил, – Я же вам говорил Петр Евгеньевич, что Грустинин лучший кандидат на эту должность! Простите, что прервал.
– Я по-прежнему с вами не согласен, Владимир Александрович. Но! – генерал выделил это слово, – Окончательное решение в подборе экипажа остается за вами.
– А миссия, молодой человек, довольно неожиданная, – ответил на вопрос Глеба Кирилов, – Полет на Марс, проведение исследований и возможно вступление в контакт с местными обитателями. Ну, как вам перспектива?
– Охренеть! – честно ответил Грустинин, который ожидал всего чего угодно, от предложения возглавить полк, до перехода в преподавательский состав, но только не такого.
– Ответ не очевидный, но явно от души, – констатировал Кирилов, – Тем не менее, мне нужен четкий ответ. Да или нет.
– Шансы вернуться есть? – проигнорировал вопрос штатского Грустинин.
– М-да! – Кирилов аж руками всплеснул и головой покачал, – Шансы есть. Во всяком случае, корабль на это рассчитан!
– А местные обитатели – это шутка? – продолжил спрашивать Глеб.
– Нет, не шутка. Данные в переданной вам папке, – уже с раздражением ответил Кирилов.
– Последний вопрос. Почему я? – игнорируя раздражение собеседника, спросил Грустинин.
– По кочану! – вспылил штатский.
– Отлично. Тогда, я согласен! – сказал Глеб и широко по-Гагарински улыбнулся.
***
На следующий день после разговора с важными гостями по его душу пришла целая пачка корреспонденции. Прежде всего, документы на перевод в новую часть. Дальше начинались приятные бонусы. Во-первых, подтверждение о награждении Штатовской медалью Конгресса, вместе с коробочкой. Во-вторых, родное государство тоже расщедрилось, а скорее усмехнулось в его адрес. Когда они с Колей читали документы о награждении, то чуть не свалились под стол от хохота. Майора Грустинина наградили медалью «За заслуги в освоении космоса», учрежденной еще в две тысячи десятом! Причем Глеб оказался аж триста двадцать седьмым награжденным! Он о такой награде не то что не мечтал, а даже и не слышал никогда о её существовании.
– Ну, что же. Ты Глебушка теперь у нас редкий иконостас имеешь! – сказал комполка разглядывая медали, – Такого второго и не найти, пожалуй, не то что у нас, а и во всем мире!
– Завидуй молча, Коля! – хмыкнул Грустинин, – Что там еще интересного по мою душу?
Один из двух оставшихся пакетов поставил Глеба в тупик. Ну и обрадовал, конечно. Хотя было совершенно не ясно, с чего такая щедрость. В пакете находился приказ о присвоении ему очередного звания подполковник. Последний документ подтверждал право Грустинина на доступ к кое-каким совершенно секретным документам, в общем, интереса для Глеба не представлял, а вот Коля, прочитав, аж присвистнул и, взвесив на руке всю стопку сказал:
– Пошли пить кофе! Лучше бы чего покрепче, но нельзя. Будем новую звездочку обмывать, – и уже сделав шаг, спросил, – Да, тебе награждение перед строем устроить?
– Оно тебе надо? – лениво переспросил Грустинин.
– Не особенно, – ответил комполка.
– Ну и мне, не особенно, – хмыкнул Глеб, – Пойдем, действительно кофейку тяпнем.
Кофе у Николая Константиновича оказался просто великолепный! Где уж комполка раздобыл бутылку коньяка, пусть навсегда останется тайной, хотя злые языки не первый год твердили, что пищевому синтезатору все едино, что синтезировать, главное, чтобы программа была. Новые звездочки были обмыты согласно традиции и тут же перекочевали на погоды новоиспеченного подполковника. После они немного посидели, уже попивая вполне обычный кофе и перебирая совместные воспоминания.
Познакомились они еще в кадетском корпусе, правда, дружбы между ними как таковой никогда не было, так приятельствовали помаленьку. После корпуса служили в разных полках, но так уж получилось, что ближе к окончанию войны двух молодых капитанов судьба снова свела вместе. В битве за Австралию их эскадрильи дрались бок о бок и не раз, и не два пилоты спасали друг другу жизнь. А уже в самом конце войны всех лучших пилотов, в числе которых оказались и они, собрали в одной части и пересадили на тип-16.
После победы, ну если это можно так назвать, судьба на полгода раскидала их по разным уголкам необъятного, но такого маленького земного шарика, а потом вновь свела в родном для обоих городе Пскове. Только Николай добился чуть большего, чем Глеб и через год занял место ушедшего на повышение командира полка, а Грустинин так и остался комэском. Чуть позже в их часть попал Соболев, ставший бессменным заместителем Глеба, еще один из шестерых переживших войну выпускников их курса.
В общем, вспомнить было что. На прощание они с Колей крепко пожали друг другу руки, обнялись и каждый пошел своей дорогой, как это уже не раз бывало в их жизни.
Вечером у Глеба собрались оставшиеся в живых пилоты его эскадрильи, новичков по понятным причинам не приглашали. Посидели, поздравили командира, пожелали удачи, помянули не вернувшихся, да и разошлись. Комполка предусмотрительно дал его пилотам на завтра выходной, так что расходились ближе к утру. Грустинин навел в комнате идеальный порядок, пару часов подремал и в девять часов утра, приняв душ, наскоро перекусив и подхватив чемоданчик с немногочисленными личными вещами, навсегда покинул «офицерское общежитие» бывшее его домом без малого весь последний год.
Его жизнь перелистнула очередную страницу. Но на новой оказалось совсем не то будущее, о котором он грезил еще недавно. Тем не менее, молодой подполковник с оптимизмом глядел на жизнь и не тратил время на переживания по поводу того, что не сбылось. Он уже давно считал, что все перемены к лучшему, даже не запланированные.
