Константин Станюкович
На каменьях
Не успел старший офицер уйти, как с бака крикнули:
– В подшкиперской вода!
Этот неестественно громкий, взволнованный голос нашего боцмана-финляндца заставил меня невольно вздрогнуть. Под мостиком кто-то испуганно ахнул.
В ответ на отчаянный окрик капитан крикнул обычное «есть!» таким равнодушным, хладнокровным тоном, будто в известии боцмана не было ничего важного и он отлично знает, что в подшкиперской вода.
И, понизив голос, прибавил, обращаясь к старшему офицеру:
– Что за идиот этот чухонец!.. Орет, вместо того чтобы прийти доложить… Потрудитесь осмотреть, Алексей Петрович, что там такое, велите поскорей заткнуть пробоину и дайте мне…
Взбежавший на мостик младший механик прервал капитана докладом, что в машине вода.
– И много?
– Подходит к топкам! – взволнованно отвечал обыкновенно невозмутимый хохол.
– Помпа пущена?
– Сейчас пустили!
– Ну и отлично! – промолвил капитан, хотя, казалось, ничего «отличного» не было. – Давайте чаще знать, как в машине вода.
Механик ушел, а капитан хладнокровно продолжал отдавать приказания старшему офицеру, и только речь его сделалась чуть-чуть торопливее и отрывистее.
– Пустить все помпы! Скорей на пробоину пластырь! Когда сойдем, подведите парус.
Старший офицер бегом полетел с мостика, а капитан снова взялся за ручку машинного звонка.
«Сойдем ли?»
Сомнение закрадывалось в душу, усиливаясь при новом ударе беспомощного клипера и вызывая мрачные мысли.
«До берега далеко, не менее двадцати миль… Как доберемся мы на шлюпках при таком волнении, если придется спасаться? Неужели нам грозит гибель? За что же? А жить так хочется!»
И сердце тоскливо сжималось, и взор невольно обращался по направлению к этому далекому берегу.
Но глаз ничего не видит, кроме непроглядной тьмы бурной ночи. Ветер, казалось, крепчал. Всплески волн с шумом разбивались о бока клипера.
«Ах, если б он скорее сошел!»
С тех пор как мы вскочили на камень, прошло не более двух-трех минут, но в эту памятную ночь эти минуты казались вечностью.
– Господин С.! Взгляните, как барометр, да посмотрите, нет ли воды в ахтерлюке! – приказал капитан.
Я бросился вниз, и – странное дело! – мрачные мысли тотчас же исчезли; я думал только, что надо исполнить приказание, не вызвав снисходительно-насмешливого замечания «лорда».
На трапе я нагнал Гарденина, посланного старшим офицером с тем же поручением.
Гарденин вошел первый в кают-компанию, но вдруг остановился на пороге и, приложив палец к губам, шепнул, указывая на открытую докторскую каюту:
– Смотрите, как действует истинное мужество!
Несмотря на серьезность положения, я невольно улыбнулся вслед за Гардениным, увидав пана доктора. Без сюртука, с спасательным поясом, обвязанный весь какими-то мешочками, метался он по каюте, собирая вещи, и растерянным голосом бормотал какие-то слова.
– А ведь потом нам же будет рассказывать, как геройствовал! – зло проговорил Гарденин, входя в кают-компанию.
Заслышав голоса, доктор торопливо надел пальто и вылетел к нам.
Бледный, с искаженным от страха лицом, стараясь под жалкой, неестественной улыбкой скрыть перед нами свой страх, спросил он прерывистым голосом:
– Ну что? Есть ли надежда, что сойдем?
– Никакой! Сейчас тонем, доктор! – гробовым голосом отвечал Гарденин.
Страшный треск нового удара, казалось, подтверждал эти слова.
– О пан Иезус! О матка божка! – в ужасе шептал доктор крестясь.
– Полно врать, Гарденин! – перебил я, чувствуя невольную жалость к этому олицетворению страха. – Пока никакой непосредственной опасности нет, доктор!
– А вы уж собрались спасаться?.. Небось теперь и пана Иезуса и матку божку вспомнили? – насмешливо кинул Гарденин и, повернувшись, крикнул вошедшему с фонарем вестовому: – Живо, люк!
Несмотря на страх, доктор метнул в спину Гарденина взгляд, полный ненависти и злобы. Он не простил Гарденину этой злой шутки и с той минуты возненавидел его.
– А я на всякий случай приготовился ко всему! – обратился ко мне доктор с заискивающей улыбкой, оправившись несколько от страха после моих успокоительных слов. – Не следует никогда теряться в опасности! – прибавил он с хвастливостью и торопливо бросился наверх…
Я спустился за Гардениным в ахтерлюк. Воды там не оказалось, и мы тотчас вышли.
– Как вы думаете, Гарденин, сойдем?
– А черт его знает! Нет, непременно выйду в отставку, как вернусь в Россию, если только буду жив! – неожиданно прибавил он. – Эти ощущения не особенно приятны… ну их! Я вот смеюсь над доктором за его трусость, а ведь сам, признаться, жестоко трушу! – проговорил с какою-то возбужденной, подкупающей искренностью Гарденин, пользовавшийся заслуженною репутацией лихого офицера.
С этими словами он выскочил из кают-компании.
Взглянув в капитанской каюте на барометр, я поднялся наверх и взбежал на мостик.
