На другой день Ворошилов сидел на уроке суровей обыкновенного и, когда явилась Софья Ивановна, он ей поклонился и затем ни разу на нее не взглянул. Когда она спросила его: “отчего он такой сердитый?”, он довольно сухо ответил, что не совсем здоров, и продолжал объяснять ученикам положение городов на карте. А Софья Ивановна, как нарочно, облокотилась на руки и упорно глядела на Ворошилова.
“Экая беспокойная! – подумал молодой человек. – Тебе хорошо шутить, а мне ведь от уроков откажут!”
“И не взглянет медведь!” – думала молодая женщина и продолжала кокетничать, довольная, что убьет часа два времени.
Отворилась дверь, и вошел Петр Иваныч. Он был краснее обыкновенного и несколько смутился, подавая руку Ворошилову. Буковнин сердито взглянул на жену и спросил Ворошилова:
– Что, Николай Николаевич, успевают молодцы?
– Успевают!
– Скоро и в гимназию можно… Соня! – обратился Петр Иваныч к жене. – Ты бы пошла распорядилась, тебя повар ждет в столовой…
Молодая женщина улыбнулась и вышла из комнаты. Петр Иваныч, понуря голову, поплелся за ней, потрепав по щекам обоих сыновей.
“Решительно потеряю урок. Петр Иваныч ревнует. Причем же я-то тут?..” – подумал Ворошилов.
А в столовой в это время шла супружеская сцена:
– Софья Ивановна! Вы хотите, чтоб я отказал Ворошилову?
– Опять? – упрекнула жена.
– Да, опять! Это стыдно!
– Что стыдно?
– Да сидеть с ним…
– Ха-ха-ха… Вот Отелло!..
– К чему же вы меня раздражаете?..
– А к чему вы мне мешаете учиться?
– Не говорите вздору… Он вам нравится.
– А хоть бы и нравился?..
– Софья Ивановна! – крикнул муж.
– Петр Иваныч! – ответила жена.
– Если завтра я вас увижу в классной…
– Что тогда?
– Ты увидишь! – крикнул рассердившийся муж и хлопнул дверью.
“Ну, слава богу, нет ее сегодня!” – подумал Ворошилов, усаживаясь на следующий день с детьми за стол и приготовляя тетрадки для диктовки.
– Ну, господа, готовы? – спросил он мальчиков.
– Готовы!
– Пишите: У бурмистра Власа… [3] “Верно, после бала спит и хорошо делает!” Написали?
– Власа… – повторили дети.
– Бабушка Ненила… “Сегодня попрошу у Петра Иваныча десять рублей! – мечтал Ворошилов. – Верно, даст, завтра первое число!..” Починить избушку… “Куплю сапоги… Этот старший туповат!..” Лесу попросила… Точка.
Из спальни послышались рыдания.
– Лесу попросила… Написали? – громко повторил Ворошилов. “Верно, семейная драма! – подумал он. – Петр Иваныч с Софьей Ивановной вовсе не пара!”
Из-за двери доносился резкий голос Буковнина. Слышались отрывочные фразы:
– Я от жены требую… Я вас взял в одной юбке… Я не позволю шутить!
– Отвечал, нет лесу… – диктовал Ворошилов.
– Ведь это бог знает что! – раздавался голос в спальне. – Постыдитесь!..
Рыдания становились сильней.
– “Шибкая сцена ревности…” И не жди, не будет, – громко произнес Ворошилов, желая показать, что он ничего не слышит.
– Скандал в доме! Вешаться на шею!.. Дети! – бушевал голос Буковнина.
Нет ответа. Слезы.
– “Минуй меня сия чаша!..” Вот приедет барин, – продолжал Ворошилов еще громче. – Написали?..
Но дети остановились, и младший заметил:
– Это папа мамашу бранит?
– Пишите же: вот приедет барин…
Но мальчик не слушал и продолжал:
– Папа иногда сердитый бывает…
В спальне стихло. Дети продолжали диктовку. Когда урок был окончен, лакей попросил Ворошилова в кабинет к Петру Ивановичу.
Когда Ворошилов вошел в кабинет, Петр Иваныч заговорил смущенным голосом, опустив глаза вниз: