Константин Станюкович
Волк
I
Однажды, под вечер воскресного дня, баркас с матросами первой вахты пристал к левому борту парусного корвета «Гонец», стоявшего на севастопольском рейде.
В числе возвратившихся с берега пожилой фор-марсовой Лаврентий Чекалкин, носивший кличку «Волка», поднялся со шлюпки озлобленный, мрачный и бледный. Голова его была обмотана тряпицей, пропитанной кровью.
Другой матрос, тоже пожилой фор-марсовой, Антон Руденко, поднялся на палубу, прихрамывая на одну ногу. Вспухшее его лицо было окровавлено. Половина уха была оторвана.
– Это что такое? – сердито спросил старший офицер Петр Петрович старшину баркаса.
– Передрались, ваше благородие.
Быстрый и решительный во всяких случаях, Петр Петрович крикнул боцману Гордеенку:
– Завтра до флага перепороть обоих!
– Есть, ваше благородие! Но…
– Какие там «но»? Я тебе «но» пропишу на морде!
– Слушаю, ваше благородие. Однако дозвольте переждать порку.
– Почему?
– Волк быдто поранен ножом, а Руденко вовсе измят. И ноги, должно быть, перелом.
– Были вдребезги?
– Выпимши, но при полном рассудке, ваше благородие!
Старший офицер изумился.
Оба матроса были исправные и приятели.
– И вдруг так изувечили друг друга? Из-за чего?
– Не могу знать, ваше благородие. Должно, из-за эстой самой Феньки, – со снисходительным презрением к женщинам прибавил боцман.
– Какая такая Фенька?..
– Молодая вдовая матроска.
– Ну, так что ж?
– С Волком два года путалась и в один секунд: «Отваливай! Очертел, мол, сразу». Беда какие торопливые есть матроски! – насмешливо промолвил боцман.
– Так, значит, Руденко не зевал на брасах… А Волк приревновал?..
– Не должно… Фенька в Симферополь утекла. Новый город пожелала увидать. Любопытная, видно! – усмехнувшись, пояснил старый боцман.
– Ничего не понимаю! – воскликнул Петр Петрович.
– Как баба облестит – никакого не выйдет понятия, ваше благородие!
– Тоже нашли – из-за бабы драться! А еще хорошие матросы! Позови-ка их сюда! – приказал Петр Петрович.
Он решительно был изумлен романической историей, и у кого же? «У пожилого умного Волка, казалось, не способного на такие штуки!» – подумал старший офицер, питавший некоторую слабость к лихому марсовому.
Уж очень хорошо он вязал штык-болт на ноке фор-марса-реи и вообще был «отчаянный» в работах матрос… Первый на «Гонце».
И вдруг – скажите пожалуйста!
Через минуту оба матроса подошли на ют, где стоял старший офицер.
– Так как же, Волк? Обезумел, что ли, под старость?
– Никак нет, ваше благородие! – застенчиво промолвил Волк.
– Хорош: «Никак нет!» Полюбуйтесь оба на себя. Доктор сейчас осмотрит. Нечего сказать: старые петухи! А еще приятели!.. Прежде пьянствовали вместе… А теперь, видно, отстал пить?
– Отстал, ваше благородие…
– Ну, говори, Волк, чтобы мне знать, как вас выдрать после починки. Из-за чего разодрались?
– Так, ваше благородие! Из-за разговора.
– Не ври, Волк… Из-за Феньки?.. Сказывай!
Волк молчал.
– Точно так, ваше благородие! С позволения сказать, из-за непутящего ведомства и вышла раздрайка! – проговорил виновато Руденко.
Волк только презрительно взглянул на приятеля.
– И ты, Волк, из-за бабы изувечил Руденку? А эта злая скотина пырнул тебя? Кто зачинщик?
– Я, ваше благородие! – безучастно вымолвил Волк.
– А ты, верно, подзадорил его, подлец? Волк зря не начнет! – сердито обратился старший офицер к Руденко.
– Я, ваше благородие, думал, чтобы как следует… Для его старался… Открыть, значит, глаза его хотел… Вижу, Волк здря в тоску вошел. Я и обсказываю: по той, мол, причине Фенька от его сбежала, что не очень-то лестно ей хороводиться с им. Прикидывалась, говорю, быдто обожает… Как пить, в Симферополе тую ж минуту молодого солдата нашла. Лукавая, ваше благородие! Вокруг пальца обводила Волка, а он…
– И Волк за твои подлые слова изувечил тебя, Руденко?
– Точно так, ваше благородие!
– Ты, подлец, как разбойник… ножом? Ну уж и отполирую я тебя, мерзавца!
– Не оборонись я ножом, не жить бы мне, ваше благородие! Освирепел из-за слов Волк. Извольте взглянуть на морду… И ухо… И нога…
– Мало еще тебе. Будешь помнить выволочку… Зачем лез с подлым разговором к Волку?.. Просил он тебя насчет Феньки?.. Говорил, что ли?
– Никак нет, ваше благородие…
«Какой же он привязчивый дурак!» – подумал старший офицер, взглядывая на Волка. И, казалось, теперь понял причину перемены Волка в последнее время.
Волку было стыдно и обидно. То, что скрывал он от всех, стало предметом общего внимания. Главное, о Феньке пойдут разговоры.
– Ступай оба. Доктор осмотрит! – сказал Петр Петрович.
И значительно смягченным тоном прибавил, обращаясь к Волку:
– А ты не тронь больше этого подлеца!
– Есть, ваше благородие!
– Ведь до смерти его изобьешь… У тебя кулак!.. И угодишь в арестанты из-за мерзавца. Помни, Волк.
– Есть, ваше благородие!
И тон голоса Волка, и выражение его лица как будто говорили, что не стоит в арестанты из-за такого человека, который своим подлым разговором довел до драки и теперь, как «последний матрос», обсказал причину старшему офицеру.
– И ты, Волк, знаешь… того… Не распускай шкотов… Нечего матросу скучать… Плюнь! – почти ласково промолвил Петр Петрович.
