Константин Пастух
Птица с двумя клювами
Птица с двумя клювами
Вечер на Кумейке.
Не доезжая посёлка, я свернул направо и поехал через поля по грунтовой дороге. Так было ближе и привычней. Направлялся я на берег моря, где обычно рыбачил. Слева на пологом косогоре шли посевы овса с горохом, видать, на корм скотине. Справа широкой неровной полосой тянулся луг. Выгоревший на солнце, в колдобинах, со следами гусениц прошедшего трактора, с пересохшим руслом ручья посередине, выглядел он безрадостно и уныло.
И всё-таки луг был замечательный. Ближе к морю на его возвышенностях, на солнечном припёке разрослись целые плантации луговой клубники. Когда я собирался сюда на рыбалку с женой и дело было летом, то мы брали с собой сахар, вёдра и прямо на берегу моря вечером у костра варили варенье из ароматной лесной ягоды. Правда, сперва надо было её набрать. И это, между прочим, не самое сложное.
Сложно и муторно было потом обрывать хвостики у этой самой клубники, всё-таки набирали мы десятилитровое ведро, а ягода лесная, мелкая. Со временем мы приловчились – брали с собой мясорубку, перекручивали клубнику вместе с черешками и пересыпали сахаром. Мы много лет ездили сюда рыбачить. Здесь, возле посёлка с названием Кумейка, в Братское море вливали свои воды две сибирские реки: Ия и Ока. Рыба такие места любит, и рыбалка была здесь отменная.
Ездил сюда я и с женой Людмилой, ездил и с друзьями – Спартаком Арбатским и Володей Инешиным – в то время моими постоянными напарниками в тайге и на море. Спартак и показал мне это место. Как-то встретил я его на Кирова, возле книжного магазина «Прометей», а он мне давай жаловаться: собрался на рыбалку, и вдруг – облом. С транспортом не получилось. Подвели.
– А куда собрался? – спрашиваю.
– Да в Кумейку, на залив. Я там всегда рыбачу, уже много лет, – отвечает Михалыч.
Мне приходилось бывать в тех краях – и в Кумейке, и в Куватке, и в Ключи-Булаке: всё это были отделения нашего подшефного совхоза. Расстояние неблизкое – 140 километров в один конец. Но насчёт рыбалки было заманчиво. Я там никогда не рыбачил.
– Так что, Спартак, отвезти тебя, что ли? Поедешь со мной? Нет? – спрашиваю его и ехидно улыбаюсь. Дело в том, что он как-то забежал ко мне на работу по своим делам. Пока ждал нужного человека, зашёл разговор о тайге, а он мне и говорит: «Вот мы с тобой не смогли бы вместе охотиться». «Это ещё почему?» – спрашиваю. Я был удивлён его неожиданным заявлением. «А потому, – отвечает он мне, – что двум медведям в одной берлоге не ужиться».
Я никаким медведем себя не считал, с напарниками в тайге ладил неплохо, и его слова мне показались странными и несправедливыми. И теперь я не удержался, чтобы не поддеть его по поводу «двух медведей в одной берлоге», – как, мол, ехать-то будем в одном салоне? Михалыч тут же повинился, дескать, был неправ, каюсь. И мы отправились на моей «Ниве» в Кумейку. С тех пор я и прикипел к благодатным этим местам.
В этот раз я ехал один, но на берегу меня ждали мои приятели, всё те же Спартак и Володя. Примерно через полтора километра я свернул налево. Дорога пошла на подъём. Я ехал так же по грунтовке, поднимая за собой облако пыли. Рядом лежала дорога, отсыпанная щебнем, но по ней никто не ездил. Вела она на колхозную ферму, видимо, по этой причине и решили её отсыпать. Хотели как лучше – получилось как всегда. Тяжёлая совхозная техника очень скоро разбомбила её до основания – и стала она совершенно непроезжей. Так что теперь все ездили рядом с отсыпанной, по полю, где образовалась новая дорога.
Через несколько минут справа открылся вид на залив, который предстал во всю свою ширь, во всей красе. Бывало, когда я ехал со Спартаком, то в этом месте он цепко вглядывался в открывшуюся панораму, что-то там прикидывал и радостно восклицал: «Костя! Ну ты посмотри, ты только посмотри! Ветерок несильный, с Харанжино дует в нашу сторону, к нашему берегу. Ты понимаешь? Вся рыба наша! Сто штук наши! Гарантию даю! Веришь? Нет?» – имелось в виду сто лещей. Конечно, мы ловили. Грех жаловаться.
Ловили сетями. Разовая путёвка стоила недорого, и мы со Спартаком брали две путёвки. На каждого. Так сетей больше (уже не две, как положено, на одного рыбака, а четыре) и норма вылова другая. Выписывалось разрешение на три дня, места были рыбные, так что случалось, предсказания Спартака сбывались. Случалось – и не сбывались. Но и на этот случай у Михалыча было что сказать: «Старик, держим хвост пистолетом! Что мы, рыбы не видели?» И в самом деле, что мы, рыбы не видели?
Я подъезжал к развилке. Отсыпанная дорога здесь заканчивалась. С этого места шли две грунтовые. Одна поворачивала направо и довольно круто спускалась к морю. Другая шла прямо по пологому длинному спуску и в самом низу поворачивала на ферму. По этой же дороге можно было ехать дальше, мимо фермы, и тоже выехать к морю, на мыс. По ней мы обычно и ездили.
Впереди, справа от развилки, на обочине дороги, идущей к морю, возвышалась куча щебня, брошенного за ненадобностью. Слева же от развилки торчали два огромных камня – валуна. Один пониже, широкий и плоский, как стол, другой гораздо выше, какой-то неопределённой формы. На камне, напоминающем столешницу, я увидел пёструю красивую птицу. Яркая, привлекательная – раньше таких я здесь не встречал. Мне захотелось её рассмотреть получше, я сбавил скорость, а затем и совсем остановился, не выключая двигателя, – старался не спугнуть. Птица смотрела в мою сторону, видимо, опасалась.
Была она немногим больше голубя, с длинным тонким, как у кулика, клювом. Вся передняя часть её – и голова, и шея, и грудка – была празднично-рыжая. Всё, что шло дальше, было чёрно-белым. Я не узнавал птицу, но где-то в глубине сознания было ощущение, что я её когда-то уже видел, что знаю её. Я пытался вспомнить, мне почему-то надо было обязательно вспомнить, но не удавалось, что-то мешало.
Моя остановка, хоть и с работающим двигателем, птицу встревожила. Она повернулась в противоположную от моря сторону, пробежалась по столешнице и перепорхнула на валун повыше. Когда птица повернулась боком, мне показалось, что у неё на затылке растёт ещё один клюв. Я понимал, что никакого клюва там быть не может, но ведь что-то там торчало и оно в самом деле напоминало клюв. По крайней мере, ничего подобного я раньше не видел, не встречал.
Правду сказать, рассмотреть всё досконально, в подробностях, мне не удалось – сильно уж пугливой оказалась нарядная птица. Вспорхнув на валун повыше, она тут же снялась с него и полетела над широко раскинувшимся пастбищем в направлении виднеющегося вдали небольшого перелеска.
Уже на воде, в лодке, когда ставил сети, когда их проверял, несколько раз прилетала мне на память птица в ярком оперенье. Как-то забрала она меня и никак не отпускала, и мне всё казалось, что я её когда-то уже видел… А, может, мне просто это казалось… Вечером, когда втроём сели у костра ужинать, я рассказал друзьям о встрече с необычной птицей. Я её подробно описал и ждал, что они подскажут мне её название, а может, и объяснят, что там такое у неё торчит на затылке. Рассказ о птице с двумя клювами моих приятелей развеселил и даже послужил поводом для всяких шуточек. Но ни один, ни другой по существу сказать ничего не смогли. Им обрисованная мной птица была незнакома.
Да и неудивительно. И Спартак, и Володя – оба были с севера Иркутской области, с Нижней Тунгуски. Как природные сибиряки они знали рябчика, тетерева, глухаря, вальдшнепа – в общем, тех птиц, на которых охотились. Спрашивал я и у других у рыбаков на берегу – никто ничего не знал о птице с двумя клювами.
Вернувшись в город, я при первой же возможности отправился в библиотеку – мне нужен был определитель птиц (интернета ещё не было). Я всё искал ответ на вопрос: что же за птица встретилась мне во время поездки на рыбалку? Если бы кто спросил, зачем мне это надо, я бы не смог ответить. Но что-то меня толкало на эти поиски. Я ведь в своей жизни столько раз встречал незнакомых птиц – и в тайге, и на море, но никогда прежде не бегал искать определитель, выяснять название незнакомой птахи. А тут побежал…
Вскоре я сидел за столом читального зала, обложившись книгами о птицах. Работники библиотеки, женщины хорошие, приветливые, притащили мне всё, что имелось на эту тему и в читальном зале, и на абонементе. Я погрузился в мир пернатых. Перелистывая страницы, нашёл картинку с птицей, очень похожей на ту, что встретилась мне на полях Кумейки. Под картинкой я прочитал название – удод. Обыкновенный удод. Надо сказать, для наших краёв птица редкая.
Как только я увидел это название, в моей памяти тут же всплыла история, которую я так настойчиво и так безуспешно пытался вспомнить. Это было в далёком раннем детстве. Я сидел на полу в избе и играл с маленькой, видавшей виды лошадкой на колёсиках. Мы жили в селе. Мама во дворе кормила кур. Я слышал, как она их созывает.
– Тю-тю-тю, тю-тю-тю, тю-тю-тю-теньки! Тю-тю-тю, тю-тю-тю!
Картина мне была знакомая, не раз виденная. Мало того, я и сам несколько раз с мамой кормил наших кур просом. Они при этом неслись наперегонки с огорода во двор, жадно накидывались на зерно, рассыпанное по земле. Куры толпились, иногда переругивались, но больше ворковали от удовольствия.
Я продолжал играть с лошадкой и одновременно прислушивался к происходящему во дворе. Я не мог не прислушиваться – там была мама. Слышно было шуршание зёрен по металлической стенке кастрюли – мама перемешивала просо с каким-то другим зерном. Потом она бросала очередную пригоршню, и куры каждый раз при этом сильно оживлялись, радостно галдели, будто одобряли мамину щедрость. Так продолжалось несколько раз. Затем всё стало стихать, куры молча доедали остатки зёрен.
