bannerbannerbanner
Главная роль

Константин Тамерланович Давлетшин
Главная роль

Полная версия

Линкор

А как всё красиво начиналось! В тридцать четвёртом году я закончил военно-морское училище в Ленинграде, и попал служить на Балтику, эсминец «Борзый». Там, правда, мне пришлось сразу переквалифицироваться из штурманов в артиллеристы. Но новая служба мне даже понравилась, и я быстро еë освоил. За отличную боевую выучку через три года меня перевели сначала старшим артиллеристом на крейсер «Чапаев», а ещё через год на флагман Балтфлота – линкор «Мировая революция». А это очень серьёзное продвижение по службе.

Служба у меня шла как по накатанной, пока зимой 39-го в Кремле не решили, что финская граница проходит подозрительно близко от Ленинграда и пора бы её сдвинуть подальше. Рабоче-крестьянские полководцы вполне серьёзно считали, что нам достаточно только посильней шапкой размахнуться как перепуганные финны сразу разбегутся в разные стороны. Мы же «непобедимая и легендарная…»! Но не тут-то было! Финнами командовал бывший царский офицер, который догадывался о таком раскладе, и заблаговременно построил целую цепь бетонных укреплений, скромно назвав еë своим именем.

Пока наша армия и авиация с большим трудом и огромными потерями штурмовала «линию Маннергейма», кто-то излишне инициативный, на самом верху, вдруг вспомнил: а где же наш прославленный Красный флот? Может хватит ему болтаться на внешнем рейде Кронштадта, пора бы уже показать себя в бою! Комиссары, конечно большие и очень опытные стратеги, поэтому боевую задачу флоту поставили примерно так: «а ну-ка давайте обстреляем финнов с моря! Покажем им где раки зимуют!».

Сказано – сделано! Линкорную эскадру подняли по тревоге и чуть ли не пинками выгнали в море. Но линкор – не ледокол, Балтика-то зимой замерзает, но кабинетных флотоводцев такие тонкости не волнуют, им главное: давай-давай и поскорее! Три линкора, пять крейсеров и восемь эсминцев построились гуськом, то есть в кильватерную колонну, и тихим ходом потащились за ледоколами «воевать Финляндию».

Единственная финская береговая батарея была вооружена пушками времён царя Гороха, и никакой угрозы никому не представляла, ну разве что собственной орудийной прислуге и случайным чухонским рыбакам. Тем недобрым утром расчёт на батарее страшно удивился, увидев медленно выползавшие из-за горизонта главные силы Балтфлота! От удивления финны впали в полную прострацию, и смогли открыть ответный огонь, только через пять минут после начала стрельбы. Зато наши корабли открыли сумасшедший огонь и стреляли не переставая, и залпами, и одиночно, и дублетами, и триплетами. Прямо музыка! Финны беспорядочно и хаотично отстреливались, и даже изловчились уложить один снаряд в ста метрах от нас! Это называется – прицельная финская стрельба на поражение.

За линкорами глухо ухали залпами крейсера и непрерывно трещали очередями эсминцы, которые на радостях ввели в бой всю наличную артиллерию, включая мелкокалиберные пулемёты. Наверно даже из личных пистолетов стреляли! Но как на эсминцах не старались, все их снаряды ложились с большим недолётом. Хотя это совсем не помешало их командирам доложить о нескольких прямых попаданиях в финскую батарею! Зато линкорный главный калибр крушил одну огневую точку за другой. Точек, правда, было всего аж целых три штуки, но мы тоже считали каждое прямое попадание за отдельную огневую точку. Когда исход боя стал ясен всем, кроме совершенно обалдевших финнов, я ушёл с Главного поста корабля и занял место в дальномерном посту на крыше первой башни. Там значительно интересней.

Ба-ба-бах! Ба-ба-бах! Красота! Орудийная башня вздрагивает, из стволов вылетают огненные шары, которые сразу сливаются в один, раздаётся оглушительный грохот, от которого лопаются и трещат барабанные перепонки, весь горизонт впереди окутывается серым дымом. Как он рассеется, я смотрю в окуляр дальномера: есть попадание! Перезарядка, где-то в глубине, в подбашенных помещениях, зажужжали элеваторы, лязгнули орудийные замки, зашевелились стволы и снова: ба-ба-бах, ба-ба-бах… и тут труба дальномера почему-то летит влево, кресло подо мной проваливается, неведомая сила подхватывает меня и швыряет вниз!

…Черт! Как же больно! В ушах стоит дикий звон, из ноги хлещет кровь, я катаюсь по полу поста и ничего не пойму! Как из тумана ко мне тянут руки несколько матросов, как рыбы открывают немые рты, подхватывают и куда-то тащат. От боли я взвыл в голос, но не услышал сам себя, только звон в голове! Боль в ушах стала совсем невыносимой, словно кто-то пытался через ухо продырявить гвоздём мне мозг! И тут я, похоже, вырубился.

Очухался уже в корабельном лазарете. Голова замотана бинтами, в ушах продолжает звенеть, а ногу ниже колена я не чувствовал. Где она!? Неужели оттяпали? Я резко сел на кровати и схватился за ногу. Ух, на месте! И тут резкая боль снова ударила в голову, в глазах помутилось, я повалился на бок, схватился за черепушку и тихо завыл. Черт, как же больно…

Кто-то стал вежливо трясти меня за плечо, приоткрываю один глаз, передо мной стоит, согнувшись наш корабельный хирург, что-то говорит, но голоса я не слышу. Ну и замотали, ничего не слышно! Я оттянул в сторону повязку на голове, но слышимость не улучшилась! Я сказал хирургу, чтобы говорил громче, но к своему ужасу сам себя не услышал! Я испугался, резко сел на кровати и стал срывать с головы бинты, хирург пытался мне помешать, но я врезал ему под дых локтем. Слух не вернулся. Я взял голову обеими руками немного потряс и попытался сосредоточиться. Не помогло…

Через три месяца Центральный военно-морской госпиталь списал меня с корабля на берег. Ну в общем-то они правы, кому нужен хромой и глухой на одно ухо офицер? Какой от меня толк?

*****

Тогда на корабле случилось, то, о чём я неоднократно предупреждал командование. Построенный ещё тридцать лет назад корабль имел ресурс всего по 250 выстрелов на ствол, после чего трубу в стволе, а лучше весь ствол целиком, необходимо менять. Я вёл скрупулёзный подсчёт каждого выстрела и докладывал командованию, что орудия на корабле требуют срочной замены. Но кто у нас принимает решения? Комиссары! Бывшие «идейные» рабочие и матросы с образованием в лучшем случае три класса или вообще без оного! Они начали кричать, что я хочу вывести из строя самый сильный и мощный корабль Красного Флота, обзывали меня провокатором и грозили натравить на меня «органы» если я не замолчу!

– Советский корабль обязан вести бой до последнего снаряда, невзирая на трудности, потому что рабоче-крестьянский экипаж, ведомый вперёд единственно верным учением Ленина-Сталина должен задушить империалистическую гидру в еë логове!

Даже не знаю, как это прокомментировать. Наверно единственное подходящее определение – идиотический бред!

Ясно, что с таким идейным подходом к ведению боевых действий, корабли вышли в море имея остаток по ресурсу примерно по тридцать выстрелов на ствол. Хорошо, что на Балтике нам не с кем воевать, а то мы самый настоящий флот самоубийц! Нам было бы проще самим затопить свои корабли прямо в порту! Но я зря переживал, когда узнал о характере цели, то успокоился. Три линкора, 27 стволов главного калибра, почти пятнадцать тонн суммарный вес бортового залпа, думаю раз пять-семь пальнём по финнам и назад. Должно хватить.

Но гладко было на бумаге… Похоже в смутные времена Гражданской войны, двух матросских бунтов и послереволюционной неразберихи с командирами, на корабле никому и в голову не приходило считать выстрелы! На 230 выстреле у правого орудия оторвало дульный срез, одновременно ствол среднего орудия раздуло изнутри, и он раскрылся «розочкой»! Тысячи закалённых осколков полетели во все стороны кося личный состав. Взрывной волной меня ударило головой о броню башни и один из осколков распорол мне правую ногу до кости порвав все сухожилия.

За разрыв стволов назначили виноватым старшего артиллериста корабля, то есть меня. Естественно, а кого ж ещё! Но я не деревенский дурачок как они думали! На разборе я выложил высокой комиссии увесистую пачку своих рапортов о состоянии орудий. Надо отдать должное, комиссия справедливо во всем разобралась и нашла настоящих виновников.

Говорят, Сталин лично, по докладу комиссии, определил кому, сколько и чего дать. Со мной поступили по-честному: наградили орденом Красного Знамени и… отправили дослуживать на берег! Но сидеть на складе и считать тухлые портянки – занятие недостойное морского офицера. Я нажал на кое-какие связи и через три месяца оказался в Одесском морском пароходстве на борту старого ржавого корыта – сухогруза «Вася Пупкин».

Пароход «Василий Песков»

Про пароход «Вася Пупкин» нужно рассказать особо. В момент рождения он было наречён просто и бесхитростно – «Тамбов». Он, наверно, тихо и незаметно прожил бы свой корабельный век, как спокойный провинциальный городок, в честь которого назван, не случись Русско-Японская война. Не знаю, какие звезды сошлись вместе на небосклоне, или на погонах в Адмиралтействе, но ранней весной 1905 года с парохода внезапно сняли почти всю гражданскую команду и заменили еë флотским экипажем.

Командиром стал бравый кавторанг (капитан второго ранга) Василий Песков, двухметровый богатырь с курчавой бородой до самого пупа. Команду ему подобрали особенно «тщательно»: исключительно из числа штрафников, в том числе офицеров, даже судовым попом стал списанный за богохульство корабельный священник крейсера «Паллада». Всё это безобразие в целях маскировки получило пышное наименование «Добровольческий флот». Вроде как, это самые обычные гражданские матросы-добровольцы, и совсем даже не военные моряки.

В Одессе судно под самую завязку загрузили провиантом и медикаментами, и дали командиру секретный приказ: следовать на Дальний Восток и любой ценой прорваться к окружённой японцами русской крепости Порт-Артур. Понятно, что «любой ценой» для русских означает совсем не деньги. Чтобы шансы на прорыв повысились, на носу и корме судна установили по пушке, замаскировав их досками. Местные плотники ничего умнее не придумали, как соорудить вокруг пушек небольшие избушки! Буквально избушки! Для полного сходства с деревней не хватало только кур с поросятами. Потом командир приказал эти образцы деревенского зодчества разобрать и сжечь в топке, а пушки завалить мешками с песком.

 

Прямо скажу: следовать на таком «сильно вооружённом» корыте в плотно окружённую и с моря, и с суши крепость Порт-Артур – верное самоубийство! Но, в русских штабах далеко не дураки сидят, знают кому какой приказ давать! Так уж повелось на Руси, что именно пьяницы, разгильдяи и прочие раздолбаи в трудной и опасной обстановке проявляют чудеса героизма, находчивости, отваги и смелости! А примерные отличники как раз начинают пасовать и теряться.

Выйдя в море Песков построил всех и в полной тишине зачитал боевой приказ: отныне мы французский гражданской пароход, следуем на Аляску за пушниной, с заходом в осаждённый Порт-Артур! Услышав приказ, экипаж обрадовался, стал кричать «Ура!», потом торжественно, с целованием креста и знамени, присягнул жизнь положить, но в Порт-Артур прорваться!

Сразу после присяги, списанный с Черноморского флота за пьянство и разврат, бывший флаг-штурман кавторанг князь Вяземский, вдруг вскочил, замахал руками, закричал и быстро убежал в свою каюту. «Совсем свихнулся от пьянки», подумали многие, знакомые с его прошлыми выходками. Но Вяземский, громко пыхтя и как-то воровато озираясь, через пару минут вытащил на палубу два тяжеленых чемодана. На палубе он упал на колени, осенил себя крестным знамением, три раза отбил поклон о палубу и подняв руки к небу поклялся до конца похода водки в рот не брать! Потом открыл чемоданы, и все увидели, что они под завязку забиты самыми разнообразными бутылками! Ровные ряды бутылок составляли всё его имущество! Вяземский взял первую бутылку, поцеловал её, погладил как родную, даже всплакнул чуть-чуть, прижал к груди, и.… выкинул за борт! Затем взял вторую, снова поцеловал и погладил, что-то тихо прошептал и отправил её вслед за первой. Остальные бутылки не вызвали у него прилива горячих чувств и, с криком полного отчаянья, Вяземский выкинул их за борт без всяких церемоний. Все, до единой! Вслед за бутылками в воду полетели чемоданы.

– Братцы, а чем мы хуже? – Крикнул повеса, дуэлянт и любимец женщин мичман барон Эхлер. И за борт полетело шампанское, марочное вино, разные настойки и наливки, коньяки и арманьяки, но и, конечно, водочка, просто в неизмеримых количествах! После этого бывшие пьяницы, бабники и просто бездельники, как записано у них в служебных формулярах: «неспособные к флотской службе», преобразились, дисциплина на корабле стала железной.

Князь Голицын

Один член экипажа отличался от всех остальных – это был князь Голицын, бывший капитан первого ранга, бывший командир броненосца «Таврида», кавалер почти всех орденов империи, разжалованный в матросы лично царём. Иван Иванович участвовал во всех сражениях русского флота за последние сорок лет, прошёл все ступени морской карьерной лестницы от юнги до каперанга, был грамотным морским офицером, смелым и решительным, про таких как он говорят: слуга царю, отец матросам. Хоть князь и принадлежал к известнейшей в России фамилии, но в жизни был человеком простым и неприхотливым.

За два года до этих событий царь на собственной яхте «Штандарт», в сопровождении миноносца «Донской казак», вышел в море с целью лично проинспектировать морские силы Балтийского флота. Корабли флота встали в кильватерную колонну, на мачтах и реях развивались сигнальные флаги всех расцветок, экипажи, наряженные в белую парадную форму, построились на палубах. На баках кораблей сводные оркестры во всю силу лёгких выдували царю «Встречный марш». Всё было строго и торжественно. Царская яхта медленно продефилировала вдоль строя кораблей, эффектно развернулась и остановилась напротив флагмана – броненосца «Таврида». Царь в белоснежной морской форме, встал на стойке «смирно» и ожидая встречного салюта поднял руку в воинском приветствии.

На «Тавриде» не растерялись, поприветствовали царя-батюшку как положено. Молодой мичман, командир первой башни, так торопился выразить самодержцу свои верноподданнические чувства, что трёхорудийно пальнул в императора пробками! Да-да, теми самыми пробками, которыми закрывают стволы орудий от воды и соли! Одна пробка упала в воду, вторая сбила верхушку мачты царской яхты, а третья приземлилась царю прямо под ноги! На яхте все оцепенели от страха.

Увидев, что по царю открыли огонь, молодой и горячий командир «Донского казака» лейтенант Ильин-четвёртый, сразу сыграл «боевую тревогу» и бросил свой миноносец на перерез «Тавриде», намереваясь прикрыть собой царя, одновременно обстреливая броненосец. И даже несколько раз попал! Правда «Тавриде» его снаряд, что слону дробинка, бронированный борт и не такие удары выдержит!

Царь с минуту стоял молча, потом злобно пнул ногой пробку за борт и передал через сигнальщика: «Казак, огонь прекратить! Таврида, благодарю за салют! Оценка за стрельбу – отлично. Поднимаюсь на борт. Встречайте!».

На броненосце прекрасно видели, что выстрелили пробками и уже мысленно приготовились к каторге. Да, за такую стрельбу одна награда – каторга, причём для всех: от командира до последнего трюмного матроса!

На борту царь не стал слушать рапорт вахтенного офицера, раздражённо отмахнулся, приказал распустить команду по местам и подозвал к себе старшего на корабле – командующего флотом.

– Ну, что, сударь, скажите в своё оправдание? – царь с трудом сдерживал гнев.

Адмирал не успел и рта открыть, как вперёд вышел командир броненосца – князь Голицын.

– Ваше величество, – произнёс он спокойно, так, словно обращался к равному, – это МОЙ корабль, и за всë, что происходит на его борту, отвечать мне одному.

Царь сначала очень удивился такой наглости, но вспомнив, что Голицыны в дворцовой иерархии стоят сразу за Романовыми, а учитывая их заслуги перед государством, то почти ровня, смягчился.

– Полноте, вам, Иван Иванович, давайте пройдёмся, доложите мне, что на ВАШЕМ корабле творится.

О чём они говорили никто не слышал, но царь из всех причастных наказал только одного человека – князь был разжалован в рядовые матросы сроком на три года. С сохранением всех наград и жалования командира корабля. На этом дело о стрельбе в царя было закрыто, официального следствия не проводилось.

Командир «Донского казака» лейтенант Ильин-четвёртый был лично награждён царём золотой саблей и повышен в чине. Потом он честно служил на флоте и дослужился до командира линкора «Петропавловск». После революции перешёл на сторону Советов, но во время Кронштадтского восстания 1921 года был зарезан пьяным матросом.

Порт-Артур

До Японского моря добрались без приключений, если не считать небольшого пожара в носовом шпилевом отделении. Нашлась всë-таки сволочь среди матросов, заныкала водку и напилась, заодно подпалив окурком старые канаты. Нарушитель «сухого закона» сначала был избит своими, а потом командир в первом же порту ссадил его на берег и передал русскому консулу. Разжалованный матрос с видом брошенной собаки бегал по причалу, молил взять его обратно на борт, хватался за швартовый канат, рыдал в голос и обещал погибнуть в первом же бою. Песков был непреклонен.

На подходе к Порт-Артуру Песков приказал поднять из трюмов весь груз и разместить его на верхней палубе, разделив на плавучий и неплавучий. Плавучий связали между собой цепями и канатами, а неплавучий разложили напротив шлюпок и плотов.

К крепости подходили поздним вечером, держась как можно ближе скалистого берега. На внешнем рейде скучали на якоре два японских миноносца. Подойдя ближе и поняв, что японцы его заметили, Песков приказал поднять флажный сигнал «испытываю неполадки с машиной, разрешите войти в гавань». Японцы ответили сразу: «застопорить машину, приготовить судно к досмотру».

– Полный вперёд! – закричал Песков в машинное отделение, а сигнальщику, – ответь им: «не разберу ваш сигнал, повторите».

На японских кораблях начали спешно выбирать якоря, разводить пары и разворачивать башни в сторону «Тамбова», но, видимо полной уверенности у них ещё не было, поэтому сигнал повторили.

– Сигналь обратно: «управляюсь с трудом, прошу помощи».

Тут до японцев дошло, что к чему, и место помощи ближайший миноносец выстрелил «Тамбову» перед носом, приказывая остановиться.

– Боевая тревога! – взревел Песков, – по местам стоять! Груз на шлюпки и гребём к берегу! Плавучий груз за борт! В машинном – ход не сбавлять! – А сам отодвинул рулевого и направил судно к берегу, намереваясь посадить его на мель.

Не дожидаясь команды, к орудию, широко расставив ноги, встал комендор – князь Голицын. Надвинул, как все артиллеристы, фуражку на самые глаза и, после быстрых расчётов в уме, резко скомандовал – заряжай!

Бой был короткий и бестолковый. Японцы стреляли часто, но в основном попадали в «молоко». Им, с интервалом с минуту, отвечал князь, но гораздо точнее и, похоже, добился одного или двух прямых попаданий, потому что в какой-то момент японские корабли прекратили стрелять и резко сбавили ход. Ещё бы! Князь научился метко стрелять ещё в те времена, когда никаких прицелов на пушках не было. Закатил ядро в дуло, поджёг фитиль и бабахнул в сторону врага. Издалека японцам стало виднее, и они всё же один раз попали в «Тамбов», но снаряд пробил «картонный» борт и ушёл в воду не взорвавшись.

До берега оставалось всего каких-то двести метров, как Тамбов на полном ходу наскочил на подводную скалу и распорол днище! Судно резко остановились, развернулось и завалилось на левый борт. В воду полетели люди вперемешку с грузом. Князь тоже упал за борт, но наученный горьким опытом, что лучшая спасательная шлюпка – это корабль, даже тонущий, быстро забрался обратно. Экипаж спешно перегрузил груз на шлюпки и плоты и, со всей силы налегая на вёсла, поплыл к берегу, а «Тамбов» стал медленно погружаться в воду. Пушка стояла беспомощно, задрав ствол к небу, но князь не растерялся, взял винтовку, залёг за мешками и начал свою, личную, войну с японцами.

…Утром японцы выловили из воды единственного человека – князя Голицына. Князь, проплавав на кораблях с девяти лет, похоже сам стал непотопляемым. Другого объяснения у меня нет, как князь смог продержаться в штормовом море всю ночь, не имея ничего, за что можно было бы схватиться!

На допросе князь назвался матросом Ивановым, теребя в руках старую, засаленную бескозырку доложил, что всю службу чистил картошку на камбузе и мыл посуду, поэтому, то, что интересует уважаемых господ, ему знать не положено. На вопрос, что он делал около пушки, князь с глупым видом ответил, что сам не понял, как там очутился: «все побежали и я побежал…». Странный аргумент, но сработал – Иванушка-дурачок – решили японцы, что с него возьмёшь? Японцы без особого энтузиазма продолжали его допрашивать, но князь ничего толком не сказал, ссылаясь на провалы в памяти и преклонный возраст. В конце концов он оказался в лагере для военнопленных, где сидел тихо и не высовывался.

Так продолжалось полгода, пока не случилось Цусимское сражение. После разгрома японцами русского флота в лагерь, где сидел князь, прибыли сотни моряков с погибших кораблей, в том числе и с броненосца «Таврида»! Вот тут-то японцы стали замечать странные вещи. В присутствии старого бородатого матроса с потопленного парохода, все встают, даже старшие офицеры. Адмиралы, так же встают, первыми здороваются за руку и тихо обращаются к нему «ваше сиятельство»! Японское адмиралтейство надавило на внешнюю разведку, и та быстро выяснила кто есть кто.

На следующий день князя пригласил к себе командующий японским флотом адмирал Камимура. Японец долго тряс Голицыну руку, восхищался его подвигом, достойного настоящего самурая. Камимура не поверил разведке, что князя разжаловали в матросы за стрельбу пробками. Он подумал, что это такой хитрый русский план, и князь плыл в Порт-Артур как новый командующий эскадрой, вместо подорвавшегося на мине вместе с кораблём адмирала Макарова. После восхищений, Камимура угостил князя сакэ и воинскими почестями передал русскому послу.

Посол долго крестился, увидев у дверей посольства князя в окружении почётного японского эскорта. По донесениям из Порт-Артура, до берега добралась почти вся команда «Тамбова», кроме князя и пропавшего вместе с судном Пескова. Князь уже как полгода считался погибшим! В Исаакиевском соборе по нему была отслужена литургия, на которой присутствовал сам царь.

После войны японцы сняли «Тамбов» с мели и отремонтировали. Он даже пару лет проплавал под японским флагом, но потом Россия его, крейсер «Варяг» и ещё ряд кораблей выкупила у Японии.

На фоне полного разгрома русского флота в Цусимском сражении, героической обороне крепости Порт-Артур, подвига экипажей крейсера «Варяг» и канонерской лодки «Кореец», подвиг «Тамбова» кажется маленьким и незначительным. Судно без лишнего шума вернули в порт приписки – Одессу, где оно продолжило перевозить мирные грузы. Единственное, что напоминает о тех героических днях – это новое название – «Капитан Василий Песков». Но Одесса, есть Одесса, тут уж ничего не поделаешь, очень скоро «Василий Песков» стал «Васей Пупкиным», и под этим именем стал известен всем.

 
1  2  3  4  5  6  7  8  9  10  11  12  13  14  15  16  17  18  19  20  21 
Рейтинг@Mail.ru