Кристен Перрин
Опасная игра бабули. Руководство по раскрытию собственного убийства
– Вы не могли бы меня подвезти?
Мистер Гордон улыбается, и в уголках его глаз расползаются морщинки.
– Конечно. Только запру дом.
Мы оба молча смотрим на резные деревянные двери. Он шарит в карманах в поисках ключей, но ничего не находит.
– Я на минутку, Энни. Наверное, оставил их где-то в доме.
– Я помогу вам искать.
Не знаю почему, но мне не хочется оставаться здесь в одиночестве, глядя на изгороди Арчи Фойла. Теперь все поместье как будто таит в себе угрозу.
Мы снова идем в библиотеку по большой прихожей, по отдающимися эхом камням столовой. На большом столе в центре комнаты по-прежнему разбросаны цветы, но все остальное выглядит идеально – и не подумаешь, что всего несколько минут назад на полу лежала мертвая женщина.
Мистер Гордон ныряет в маленькую комнатку, а я окидываю библиотеку последним взглядом. На краю стола лежит небольшой блокнот в зеленой кожаной обложке, и, открыв его, я замечаю тот же паучий почерк, что и на стенах в соседней комнате. Глаза останавливаются на фразе: «Уолт Гордон ушел вперед с открытой бутылкой пива в одной руке, а другой время от времени обнимал Эмили за талию…»
Это дневник. Первая страница датирована десятым сентября 1966 года. На мгновение я задумываюсь, но потом решаю спрятать дневник в рюкзак. В сущности, это не кража. Я ведь наследница тети Фрэнсис. Но даже мельком просмотренные слова позволят мне узнать необходимый контекст.
Мое внимание снова притягивают остатки букета на столе. Наверное, тетя Фрэнсис надергала для него растений из ближайшей живой изгороди. Откровенно говоря, полевые цветы и кружевная сныть вместе с белыми розами на длинных стеблях выглядят довольно уродливо.
А другой букет, стоящий у окна, наоборот, как будто сошел со страниц журнала о деревенской жизни. Все растения прекрасно гармонируют, а цвета напоминают о закате в сосновом бору, идеальный баланс.
Я рассеянно тереблю лепесток, упавший с букета на столе. Кто-то собрал с пола белые розы с длинными стеблями и положил сюда, на разбросанные вокруг полевые цветы.
Букет почему-то притягивает взгляд, возможно, просто потому, что кажется неправильным. В вазе есть даже клевер и ярко-оранжевые дикие маки, светящиеся, как неоновые шарики. Половина букета заваливается на бок, особенно клевер, так беспорядочно сваленный в кучу, что тянет за собой все остальное. Все, кроме роз, которые вызывающе торчат вверх, их шипы сверкают в солнечных лучах из окна.
Вглядываюсь пристальнее, шипы на розах глядят на меня в ответ с таким ожесточением, и я наконец понимаю, что тут не так. Вижу ускользнувшее от внимания в первый раз.
Когда возвращается мистер Гордон, я слышу звон ключей, но не оборачиваюсь.
– С розами кое-что не так, – говорю я.
– В каком смысле?
Он тянется к одной розе, чтобы взять ее.
– Стойте!
Я наклоняюсь и хватаю его за руку, пока он не успел прикоснуться к цветку.
– Что такое?
– Эти розы… они… Эти шипы… – Говорю я каким-то чужим голосом. – Из шипов торчит что-то металлическое. Из всех шипов.
Мистер Гордон наклоняется и бормочет ругательства, сипло дыша. Теперь он смотрит на букет как на невесть откуда взявшиеся щупальца.
– Я… Да. Точно. Не понимаю, как такое может быть, но тут иголки.
Он проводит рукой по остаткам волос.
Я очень аккуратно беру одну розу. Поднеся ее к свету, я вижу, как тщательно вставлены в каждый шип тонкие металлические иглы, они торчат в идеальном порядке. Я нервно сглатываю. Теперь здесь определенно нужна полиция.
Глава 8
Детектив Роуэн Крейн сидит в дальнем углу тесного кабинета в полицейском участке Касл-Нолла, большими глотками пьет кофе и смотрит в окно. Мистер Гордон назвал его имя и объяснил, где искать, а потом поспешил обратно к себе в офис.
Ближе к вечеру в участке пустынно. Не считая ворчливой секретарши, здесь нет никого, кроме детектива. Поскольку меня он еще не заметил, я быстро рассматриваю его. Мужчина одет небрежно, в темные джинсы и футболку, поверх которой не совсем подходящий светло-коричневый блейзер. На вид ему лет тридцать, темная шевелюра выглядит неухоженной, зато борода аккуратно подстрижена. Это придает ему суровый вид, но в целом он производит впечатление человека, который по утрам делает только то, что позволит выйти из дома.
Он поворачивается, замечает меня и тут же окидывает ответным оценивающим взглядом. Из тех, что длятся всего секунду, но подмечают мельчайшие подробности, которые ты пытался скрыть. У детектива карие глаза с неожиданно густыми ресницами, и он быстро смещает фокус с моих растрепанных белокурых волос к чернильным пятнам на пальцах и полиэтиленовому пакету в руках, и наконец его взгляд останавливается на торчащих из пакета розах с иголками.
В его глазах не видно осуждения, но меня словно занесли в каталог улик, прежде чем я даже успела сказать, зачем пришла. У меня начинают зудеть ладони, и я рассеянно вытираю их о джинсы.
– Чем могу помочь? – спрашивает детектив.
У него зычный и властный голос, и мне он сразу нравится. Но я тут же спохватываюсь. Встречая кого-то подобного (что случается редко, ведь в наше время такая спокойная уверенность осталась лишь в классической литературе), следует соблюдать осторожность. Если по капризу генетики чей-то голос вселяет уверенность, это еще не значит, что надо ему поддаваться.
– Детектив Крейн? – спрашиваю я, хотя его имя написано на прямоугольной табличке, стоящей на столе.
– Да, это я.
Я перекладываю пакет в другую руку, и детектив снова переводит взгляд на мои ладони.
– Меня зовут Энни Адамс, и я пришла из-за смерти своей двоюродной бабушки. Я нашла кое-что странное, мне кажется, вам стоит взглянуть.
Стул перед его столом отодвигается как будто сам собой, и я не сразу понимаю, что детектив подтолкнул его ногой в мою сторону.
– Наверное, вам лучше начать с самого начала. Как зовут вашу двоюродную бабушку? И когда она умерла?
Я сбрасываю с плеч рюкзак и устраиваюсь на краешке неудобного пластикового стула.
– Мы нашли ее пару часов назад? – говорю я с вопросительной интонацией, потому что время словно идет по кругу. – Ее забрали на «Скорой», но приезжали и полицейские.
На секунду детектив погружается в размышления, а потом берет ручку и рассеянно постукивает ею по стопке бумаг перед собой.
– Сюда никто не звонил, – медленно произносит он. – Но, видимо, медики вызвали полицейских из Литтл-Димбера, если те были неподалеку.
Детектив снимает с ручки колпачок и что-то записывает, но по выражению его лица ничего не поймешь.
– Медики сказали, в ее смерти нет ничего подозрительного и… – Я останавливаюсь, пытаясь сформулировать мысль получше, но ничего не выходит. – В общем, тетя Фрэнсис была уже немолода. Фрэнсис Адамс, моя двоюродная бабушка.
При упоминании тети Фрэнсис он роняет ручку.
– О господи! – восклицает Крейн, слегка откидываясь назад. – Примите мои соболезнования. Мне нравилась Фрэнсис, хотя она и названивала по пустякам. Она была интересной дамой.
– Вот именно, интересной, иначе не скажешь, – рявкает секретарша из-за своего стола у двери.
– Хватит, Саманта, – ровным тоном говорит детектив. – Фрэнсис только что умерла, и здесь ее внучатая племянница. Имейте уважение.
Саманта разворачивается на крутящемся офисном кресле и подвигает его чуть вперед, но не встает. Ее седые волосы завиты и уложены, и выглядит она не намного моложе тети Фрэнсис.
– Уважение? Такое, какое испытывала к нам Фрэнсис? Эта женщина зазря потратила больше времени и ресурсов полиции, чем детишки, устраивающие розыгрыши на Хеллоуин.
– Саманта!
В тоне Крейна звучит предупреждение, но Саманте явно все равно.
– Помните, однажды Фрэнсис позвонила, потому что ее якобы держат на прицеле? Но оказалось, что садовник подрезал дерево странной формы, и тень от него напоминала человека с винтовкой. Тень, Роуэн. А пока половина участка разбиралась с тенью в поместье Грейвсдаунов, в центре города угнали машину.
– Саманта…
Детектив Крейн морщится, но Саманта не унимается.
– Нет, я должна это сказать! Ее родственникам следует знать, во что обошлась деревне ее безумная мания! А вы должны быть на моей стороне, детектив Крейн, учитывая то, как она с вами обращалась.
– Тетя Фрэнсис плохо обращалась с детективом? – Я удивленно моргаю. – Казалось, если так боишься, что тебя убьют, лучше, чтобы полиция была на твоей стороне.
– У нее пунктик насчет фамилий, связанных с птицами, – рявкает Саманта. – Из-за этого она третировала всю семью Крейнов[6].
– А, точно, – бормочу я, вспомнив предсказание: «Остерегайся одинокой птицы, ибо она тебя предаст».
Детектив Крейн проводит рукой по подбородку и замирает, словно собирается высказать Саманте все, что думает. Но тут его лицо приобретает деловое выражение, и он отворачивается от нее.
Саманта пожимает плечами и катится на кресле обратно к столу.
– Можете рассказать, что произошло, а также имена всех присутствующих? Вы сказали «мы ее нашли».
Я в подробностях рассказываю о том, как провела утро. Теперь все это кажется книжной историей, и я могу отстраниться от событий, будто смотрю в окно, как другая Энни обнаруживает свою мертвую тетю на полу в шикарном поместье.
Дойдя до букета, я замолкаю и протягиваю пакет с розами детективу, не желая снова смотреть на иглы. Моя рука дрожит. На секунду я вспоминаю предсказание – слова об увядании, связанном с тем, что держишь в правой ладони. И тут до меня доходит.
– Вот черт! – шепчу я.
Я вроде бы не трогала розы. Точно не трогала. Я была очень осторожна.
Разве нет?
Но, посмотрев на свою ладонь, я вижу на ней и между двумя пальцами крохотные вздутия. Я определенно что-то трогала. Снова чертыхаюсь, на этот раз резче.
Детектив Крейн подается вперед, озабоченно хмурясь.
– Выглядит паршиво, – бормочет он так тихо, как будто разговаривает сам с собой.
Я спешу выпалить все остальное:
– В этих розах иголки! Перед смертью тетя сжимала эти цветы, у нее все руки были порезаны! Вот почему я здесь!
Детектив Крейн раздражающе спокойно достает из ящика стола хирургическую перчатку и натягивает ее прямо как врач. Он мягко берет меня за запястье, переворачивает мою ладонь и осматривает ее. Я как будто присутствую то ли на месте преступления, то ли в операционной. Другой рукой с помощью второй перчатки, зажатой между пальцами, он осторожно вытаскивает букет из сумки. Кладет цветы на стол и снова поворачивается к моей руке.
– Вы слышали, что я сказала? – повышаю я голос.
От скрипа колес на кресле Саманты мне хочется выбежать из участка. Мне кажется, она собирается обвинить меня в том, что я устроила сцену, как раньше устраивала моя безумная тетя. И от этого я еще решительнее настроена добиться, чтобы меня принимали всерьез.
– Тетя Фрэнсис мертва, – кричу я, – а когда ее нашли, она сжимала в руках розы, нашпигованные иголками, и я тоже каким-то образом до них дотронулась! Почему вы не вызываете «Скорую»?
– Потому что узнал растение в букете и вашу сыпь, – ровным тоном сообщает Крейн.
– Да, все знают розы и сныть, – огрызаюсь я.
Детектив Крейн внимательно смотрит на меня, по-прежнему держа мое запястье указательным и большим пальцами. Он подносит мою ладонь к свету от настольной лампы.
– Это не сныть, – объявляет он, дергая подбородком в сторону беспорядочного нагромождения растений. – Эта трава раздражает кожу, каждое лето в Касл-Нолле приходит эта напасть. Мы в любом случае покажем вас врачу, он пропишет какую-нибудь антигистаминовую мазь.
– И что же это за растение? – спрашиваю я.
Я еще не вполне успокоилась, но детектив говорит так уверенно, что мои плечи начинают расслабляться.
Он еще раз оценивающе смотрит на меня. Отмечает мою бледность и как дрожат мои ладони, лежащие на столе.
– Не важно, – рассеянно произносит Крейн.
– А для тети Фрэнсис было важно? – холодно спрашиваю я.
Я прекрасно вижу, когда от меня что-то скрывают, чтобы не напугать. Я раздражена, но цепляюсь за это чувство, оно помогает мыслить яснее.
Детектив молчит, просто выключает лампу и встает с кресла.
– Тетя Фрэнсис всю жизнь была убеждена, что кто-то хочет ее убить, и вдруг ее нашли мертвой, а вот это стояло на столе! – Слова так и сыплются из меня; я зла от того, что только что вручила детективу букет с иглами и какой-то травой, вызывающей на коже сыпь, а он не придает этому значения. – Так вы собираетесь исследовать букет?
Детектив Крейн выводит меня из участка, по пути к двери резко кивая Саманте.
– У вас что, вся семья состоит из сыщиков-любителей? – бормочет он. – Когда вы разговаривали с тетей в последний раз? – спрашивает Крейн, так и не ответив на мой вопрос.
Мне не хочется признаваться, что я никогда с ней не разговаривала.
– Я приехала из Лондона, чтобы встретиться с тетей Фрэнсис. Уолтер Гордон говорил с ней по телефону незадолго до того, как мы поехали к ней домой, вероятно, он был последним человеком, который с ней разговаривал.
Крейн снова молчит, только хмурится и кивает. Я стараюсь не смотреть на свои ладони, но не могу удержаться, и меня слегка качает.
Крейн берет меня под руку и ведет по извивающимся переулкам Касл-Нолла. Дома из песчаника залиты золотистым закатным светом, но я слишком поглощена разговором, чтобы обращать на это внимание.
Хоть Крейн так и не рассказал мне, к какому растению я прикоснулась, я не чувствую себя беззащитной. Вообще-то совсем наоборот. Он спокойно выслушивает мои теории и время от времени играет роль адвоката дьявола.
– Я видела букеты, которые составляла тетя Фрэнсис. Они бесподобны. Как свадебные букеты от профессионального флориста.
– Ну она делала букеты для многих свадеб в Касл-Нолле. И каждую неделю для церкви, – добавляет Крейн.
– Да. Мистер Гордон упоминал об этом. Мы видели несколько букетов, подготовленных для отправки в церковь. Но букет с этими розами выглядел нелепо, как будто надерган из сорняков. Мне кажется, кто-то послал его тете Фрэнсис, зная, что ей захочется его распотрошить.
– Если только смерть не произошла в тот момент, когда она сама составляла букет, – рассеянно говорит детектив. – Вы предполагаете, что букет был для Фрэнсис. А если от нее? Если он предназначался кому-то другому?
– Вы правда думаете, что кто-то пошлет такой жуткий букет на свадьбу? Или в церковь?
– Не знаю, вдруг кто-то ее разозлил. Фрэнсис злопамятна.
Я делаю мысленную пометку, это важные сведения.
– Что она имела против церкви? – спрашиваю я.
– У нее определенно была какая-то история с викарием.
Крейн морщится, словно запоздало понял, что ему не следовало этого говорить.
– История? В смысле…
– Забудьте, что я это сказал, Энни. Мы почти у больницы.
– И эта история теперь обернулась ей боком, как думаете?
– Я же сказал, забудьте. Это было сто лет назад, – слишком пылко отвечает он, и приказной тон вызывает еще меньше желания подчиниться.
– Сто лет назад? Например, в 1965-м? Когда ей предсказали судьбу? – Шестеренки у меня в голове бешено крутятся. – Или месяц назад? Какой-нибудь спор о цветах был раздут до предела, а потом…
Я пытаюсь представить, каким образом спор тети Фрэнсис с викарием может иметь отношение к скелету и послужить причиной отметить фразу из предсказания, но ничего не выходит.
– Например, в 1965-м. Член моей семьи был знаком с Фрэнсис в то время, так что я знаю, о чем говорил, когда вежливо попросил вас оставить эту тему. – Он на секунду умолкает и смотрит на меня так сурово, что я чуть отодвигаюсь. – И прежде чем у вас разыграется воображение, а вы из тех, кто любит воображать всякое, повторяю, оставьте в покое беднягу викария. Джон и без того натерпелся.
Любопытно. И если я собираюсь разгадать загадку этих цветов, теперь у меня есть новое имя. Джон.
Я отворачиваюсь и лишь тут замечаю, что мы подошли к неприметной двери бодрого зеленого цвета. Каменный дом, как и его соседи, выглядит таким древним, что наверняка был построен, еще когда существовал замок. Детектив Крейн стучит костяшками пальцев по двери, и даже это делает как профессионал. У двери висит табличка с именем: доктор Эси Овусу.
Дверь открывает женщина в белом халате.
– Эси, – извиняющимся тоном произносит детектив Крейн, – у тебя есть время на осмотр пациента без записи?
Доктор Овусу выглядит слегка раздраженной, но смотрит на меня с сочувствием – настоящие врачи это умеют, даже в самом плохом настроении.
– Да, конечно, – говорит она, приглашая меня войти. – Обычно я не принимаю пациентов по вторникам, это день для заполнения бумаг. Но времени у меня мало, внезапно потребовалось провести срочное вскрытие и все такое.
Она бросает на Крейна пристальный взгляд, и между ними проскакивает какая-то электрическая искра деревенской осведомленности. Мои глаза округляются. Зачем местному врачу делать срочное вскрытие? Ведь речь не о тете Фрэнсис? Не слишком ли быстро?
– Пожалуйста, Эси, – настаивает Крейн. – Мне не хочется вести ее в отделение скорой. По-быстрому, хорошо?
Теперь мои ладони пульсируют от боли, а сыпь расползается дальше.
– Ладно, – соглашается женщина, открывая дверь пошире, и приглашает нас войти. – И зачем же вам неожиданно понадобился врач? – мягко, но настойчиво спрашивает доктор Овусу.
У меня вдруг пересыхает во рту. От флуоресцентного света в кабинете врача голова опять плывет, и боль в ладонях превращается в эхо нарастающей паники.
Когда Крейн вынимает букет, шуршание полиэтилена звучит как будто где-то далеко. Доктор Овусу тычет в него пальцем и тихо что-то говорит Крейну.
Тот зычным голосом произносит «болиголов», но у меня кружится голова. Я чувствую странную слабость, а кости словно плавятся, и чьи-то руки усаживают меня на стул.
Прежде чем все погружается в темноту, опять эхом раскатывается слово «болиголов».
Глава 9
Записки из Касл-Нолла, 21 сентября 1966 года
– Я мог бы спросить, что вы здесь делаете, – произнес Резерфорд, обводя взглядом каждого из нас. Он посмотрел на Эмили, которая до сих пор держала в руке пиво, на Роуз с сигаретой и на меня, с рукой Джона на плече, так, будто видел насквозь. – Но думаю, я уже знаю.
Его губы дернулись в улыбке, словно ему пришла в голову какая-то шутка.
Он оказался моложе, чем я ожидала, хотя, согласно городским сплетням, ему всего двадцать три. Он был широкоплечим и гораздо выше любого из нас. Я плохо видела его глаза, но, судя по грозному подбородку, в кулачном бою он мог бы выдержать на удивление много ударов, а после выйти победителем. Интересно, почему он до сих пор не женат? Богатым и привлекательным нетрудно найти пару. А в двадцать лет у него уже имелся титул, да еще и племянник на попечении. На его месте мне не хотелось бы оставаться в одиночестве.
Даже не потрудившись спрятать пиво, Эмили расправила плечи, но я знала, что это наигранная уверенность. Она многозначительно стрельнула в меня взглядом, а потом снова посмотрела на лорда Грейвсдауна. Посмотрела прямо в глаза, и клянусь, я видела, как она слегка покачала головой. Я чувствовала себя как на сцене, словно кто-то разыгрывает шутку со мной в главной роли.
Его взгляд надолго задержался на Эмили.
– И кто же вы?
Эмили удивленно фыркнула, но улыбнулась и шагнула вперед.
– Меня зовут Эмили, сэр, а это Уолт. Это Роуз, Джон и его подруга.
Она указала на всех нас по очереди, и, к моему возмущению, только я не удостоилась ничего большего, чем «подруга Джона».
– Понятно. И что вы делаете в моем поместье так поздно?
Эмили откашлялась. Все это выглядело как отлично подготовленный спектакль.
– Мы приносим извинения, но вы же знаете, как это бывает, правда? Никто в деревне не понимает наши безобидные развлечения.
На секунду она опустила взгляд, а потом посмотрела лорду Грейвсдауну прямо в глаза. Эмили еще на пару шагов отошла от Уолта и слегка наклонила голову, так что волосы упали на плечо, и она с нервным видом заправила прядь за ухо. Эмили уж точно не нервничала, но очень хорошо умела притворяться. Я догадывалась, что еще пара минут, и из нее польются фальшивые слезы вместе с обещаниями ходить в церковь.
Он прервал ее взмахом ладони. Эм сморщила лицо еще чуть-чуть, но публика явно потеряла интерес.
– Не уходите далеко от леса и развалин греческого храма в восточной части поместья и не оставляйте после себя мусора, – произнес лорд Грейвсдаун.
Уголок его губ слегка дернулся вверх, и я решила, что, может, между нами не настолько уж огромная пропасть. Может, до того как на него свалилась такая ответственность, он приезжал сюда с друзьями и устраивал вечеринки? В противном случае я не видела причин, почему лорд Грейвсдаун просто нас не выпроводил. Возможно, мы олицетворяем для него прошлое, которого уже не вернуть.
– Держитесь подальше от сада и лужаек у дома и ни в коем случае не приближайтесь к заброшенному фермерскому дому. Там сломалось водяное колесо, и это очень опасно. Я не хочу вытаскивать из реки Димбер трупы. – Он повернулся и окинул меня долгим взглядом, и я почувствовала, как Джон напряг плечи. – Саксон любит шататься по округе. – Лорд Грейвсдаун сурово покосился на племянника. – Так что если снова его увидите, пожалуйста, приведите домой. А ты… Как тебя зовут?
Я откашлялась и пропищала:
– Фрэнсис.
– Фрэнсис, – повторил он и мягко улыбнулся.
Мне показалось, лорд Грейвсдаун оценил, что я не накричала на его племянника, когда тот нас напугал. Когда я вспомнила, что мы обсуждали жену Резерфорда всего за несколько секунд до того, как он появился из леса, к моим щекам прилила кровь, и лунного света было достаточно, чтобы мужчина заметил мой румянец.
Выражение его лица изменилось, а улыбка стала надменной – так улыбаются те, кто знает, сколько в их руках власти, и готовы ее использовать. Он поманил меня пальцем. Мне хотелось прильнуть к Джону поближе. Внезапно я ощутила себя в ловушке, но все-таки подошла к лорду Грейвсдауну.
– Фрэнсис, – сказал он уже тише. – Тебе нравятся головоломки?
Нелепый вопрос сбил меня с толку, и я возмущенно фыркнула. Он что, сфинкс, стоящий на страже перед рухнувшей колоннадой и испытывающий меня? Если здесь и были развалины, то они походили на древнегреческие храмы, воздвигнутые в саду аристократами, все до одного фальшивые. Весь этот разговор теперь казался ненастоящим. Мое сердце учащенно забилось, и я вдруг осмелела.
– Нет, – ответила я. – Я не люблю головоломки. Они хороши только в выдуманных историях, а люди используют их, чтобы выставить напоказ свою фальшивую сообразительность.
Он разразился смехом, запрокинув голову. А когда снова посмотрел на меня, в его глазах отразилось одобрение.
– А ты мне нравишься, – фыркнул Грейвсдаун.
Эмили засопела. Возможно, от раздражения, что ее игра не подействовала на лорда так же, как мой вызов, или просто от зависти, что я вдруг оказалась в центре внимания.
Повисла долгая пауза, и я поняла, что должна что-то сказать. Я не знала, сделал ли он мне комплимент или просто высказал свои мысли.
– Благодарю, мистер… э-э-э… сэр. И спасибо за то, что не выгнали нас и не разозлились, – поспешно добавила я.
Его улыбка стала шире, и в лунном свете блеснули ровные белые зубы.
– Прошу, зови меня просто Форд.
Лорд Грейвсдаун посмотрел на меня так пристально, что я на мгновение поверила в рассказ Эмили о ноже с рубином и реке Димбер. Это был всего лишь взгляд, но он как будто околдовал меня. Эмили втиснулась между нами, и лорд Грейвсдаун отвел взгляд.
– Не волнуйся, Форд, – с легкостью перешла она на «ты», как будто они были старыми друзьями. Я же все равно собиралась называть его «сэр». – Конечно, мы выглядим немного диковатыми, – продолжила Эмили, сбросив маску нервозности с той же легкостью, с какой и надела ее, – но уверяю, ведем себя достойно.
Он не ответил, лишь задумчиво кивнул.
– Идем, Саксон, – наконец сказал лорд Грейвсдаун.
Проходя мимо Эмили, Саксон быстро прошептал:
– Будьте осторожны. Мы любим почудить.
Потом он ухмыльнулся и последовал за дядей в лес.
Никто из нас не двигался с места, казалось, целую вечность. Наконец Эмили расхохоталась, прогнав возникший холод.
– Ну и семейка! – прыснула она.
Роуз прошлась вперед по тропе, вертя головой влево и вправо, и наконец вернулась, немного успокоившись.
– Они и правда ушли? – спросил Уолт.
– Ушли, – подтвердила Роуз.
После встречи с Грейвсдаунами она стала больше напоминать себя прежнюю. Словно наше маленькое приключение ее разбудило.
Признаю, я тоже чувствовала себя бодрее. И спасение, и загадка, и свобода – все сошлось вместе.
Пока остальные шептались о том, что сейчас произошло, Джон подтянул лямку рюкзака и улыбнулся мне. Он снова взял меня за руку, и мы пошли дальше по тропинке среди деревьев, в противоположном направлении от того, в котором удалились Саксон и его дядя.
– И где же развалины этого древнегреческого храма, Эм? – спросила я.
Джон уверенно шел вперед, ведя меня за руку в темноте.
Эмили хихикнула.
– Сверни направо, Джон! – сказала она, но Джон уже и так шел туда.
Наконец мы добрались до поляны, и в лунном сиянии я поняла, почему именно здесь решили возвести загадочную постройку. Лес обступал поляну со всех сторон стеной берез и сосен, а над головой простерлось бескрайнее небо. Ночь была ясной, и я четко различила ковш Большой Медведицы.
– Хватит смотреть в небо, Фрэнсис, – поддразнил меня Уолт. – Давай лучше расслабимся.
Я услышала щелчок еще одной открываемой бутылки с пивом и увидела, как Эмили и Уолт устроились на упавшей колонне храма.
Вокруг раскинулись фальшивые руины – ландшафтный дизайнер тщательно уложил камни, придав этому месту атмосферу загадочности, хотя на самом деле это были просто скамейки.
– Чем займемся? – спросил Уолт, и я учуяла запах его самокрутки.
Эмили затянулась, прищурившись.
– Это очевидно. Мы с тобой будем курить, Роуз продолжит киснуть, а Джон с Фрэнсис уединятся, чтобы перепихнуться.
– Ох, ты такая обломщица, Эм! – рассмеялся Уолт, толкнув ее локтем.
Джон на секунду стиснул зубы, но отвечать не стал. Вполне в духе Эмили вот так все опошлить. Она вытащит на свет то, что лучше бы оставить невысказанным, и вытряхнет из этого душу, выставив все как шутку. Но я не могла позволить ей превратить мои отношения в фарс.
Я снова стиснула руку Джона и расправила плечи. А потом заявила с высокомерным видом:
– Уж не знаю, чем будете заниматься вы, но мы не станем зазря терять время с такими придурками.
Не самый остроумный ответ, но ничего лучшего в голову не пришло.
Однако Эмили напряглась, как будто я объявила ей войну. Она злобно ухмыльнулась.
– Не волнуйся, Фрэнсис, – мягко, почти успокаивающе приознесла Эмили. – Я понимаю, как тяжело остаться последней девственницей в компании. Но у Джона есть опыт в этих делах, так что ты в хороших руках.
– Не слушай ее, Фрэнни, – прошептал Джон. – Давай просто уйдем, ни к чему нам это все.
Я поцеловала его долгим, неторопливым поцелуем, только чтобы показать, что мне плевать на слова Эмили. И он увел меня по другой тропинке в темноту.
Минуту-другую мы шли молча, Джон впереди. Его рюкзак раздулся от одеяла и бутылки вина, которые он туда засунул. Я не рассказывала Эмили о наших планах, да и Джон вряд ли, но полагаю, наши намерения были очевидны. Естественно, мы не могли пойти домой, к родителям, и машины у нас не было. Всех сюда привез Уолт, он оставил машину на дороге в миле отсюда, а дальше мы шли пешком и пробрались через дыру в заборе, которую нашла Эмили.
Мне наша затея представлялась романтичной, но, пока мы переступали через поваленные ветки, подыскивая место без торчащих коряг и мокрых листьев, начало казаться, что это никогда не кончится. Я выругалась себе под нос. Именно это и пыталась внушить мне Эмили.
– Я начинаю ее ненавидеть, – сказал Джон, озвучив мои мысли.
– И я.
Больше об этом мы не говорили, но было приятно, что наши мысли совпадают.
Наконец мы нашли укромное местечко под огромной сосной, с мягким слоем хвои внизу и достаточно низкими ветвями, чтобы скрыться под ними. И как только мы забрались под сосну, мои стиснутые челюсти немного расслабились. Здесь было безопасно, и нас никто не увидит. Идеально.
Видимо, Джон чувствовал то же самое, потому что улыбнулся и поцеловал меня, а потом открыл рюкзак и расстелил одеяло. Он откупорил бутылку, уже полупустую, поскольку, как я подозревала, стащил ее из родительского буфета, и сделал большой глоток, прежде чем передать ее мне.
Я отхлебнула слишком много, и красное вино потекло по подбородку. Я засмеялась, а Джон вытер капли пальцем. Когда он снова поцеловал меня, то был уже совершенно серьезен, и наши движения стали более настойчивыми. Заметив, как уверенно руки Джона справляются с пуговицами на моей блузке, как быстро он расстегнул свой ремень, я старалась не думать о словах Эмили. Вся эта возня была из-за меня, и я снова возненавидела Эмили, когда почувствовала смущение, испугавшись, что не понравлюсь Джону, из-за волнения покажусь незрелой, и ни один из нас не получит удовольствия.
И еще ненавидела ее за то, что она заставила меня думать об этом под другим углом – как о финишной черте, а не медленном наслаждении, о котором я мечтала. Мне лишь хотелось перешагнуть через некий рубеж, покончив с этим.
Джон целовал меня в шею, опускаясь ниже, в расстегнутый вырез блузки, и я потихоньку начала расслабляться. Я смотрела на покачивающиеся рядом сосновые ветви, вдыхала запах земли и решила, что Эмили не сможет это испортить. Я закрыла глаза и наконец-то ощутила удовольствие, гладя волосы Джона. Однако неожиданно ветви раздвинулись, пропустив полоску света.
– Черт! Джон, это опять тот мальчишка!
Я открыла глаза и, увидев прямо перед собой лицо Джона, поспешно запахнула блузку, испытывая смесь злости, стыда, разочарования и желания.
Джон по-прежнему нависал надо мной, его ремень был расстегнут, но остальная одежда оставалась на нем. Я застегнула блузку, хотя все равно было очевидно, чем мы тут занимались. Саксон не шевелился, и это только нагоняло жути. Почему он не убежал? Мальчик просто бесстрастно пялился на нас сквозь ветки, пока я надевала шерстяное пальто.
Когда Джон отвернулся и сердито застегнул ремень, я почувствовала под его привычным спокойствием настоящий кипящий котел ярости. Его плечи внезапно напряглись, он сжал зубы и встал так резко, что я испугалась, как бы он не сделал что-нибудь с Саксоном.
– Убирайся отсюда, Саксон! – рявкнула я полным тревоги и возмущения голосом.
Пусть он и выглядел жутковато, но все равно был просто мальчишкой.
Крик словно разрушил чары, и Саксон бросился бежать, но Джон погнался за ним. Я тут же поспешила следом, споткнулась об одеяло и, упав, разлила остатки вина.
Тут же быстро поднялась с исколотыми хвоей ладонями и внезапно услышала крик Саксона где-то в лесу.
Всего шагах в десяти от того места, где лежали мы с Джоном, лес резко заканчивался, уступая место лужайкам. Я не понимала, насколько близко мы находились к открытому пространству, и меня бросило в дрожь при мысли, что мы чуть не занялись сексом почти у всех на виду. В тот момент я возненавидела поместье Грейвсдаун. Извращенное, притягивающее место, которое я больше не хотела видеть. Я прижала руки к груди и натянула шерстяное пальто на шею, как будто пытаясь исчезнуть. Вдруг я услышала плач Саксона и поспешила дальше, пока не увидела его лежащим на траве и нависшего над ним Джона.