Генерал был в гневе. Его голос был полным отчаяния и злости.
– Как ты могла ничего мне не сказать?! – голос генерала, словно рвались невидимые струны, сдерживающие бурю внутри. – Я что? Чем-то тебя обидел? Я все для тебя делал! Все! Платья, украшения, балы… Все, что мог сделать отец, я все делал!
Я стояла, прижавшись спиной к холодной стене узкого коридора, и завороженно следила за сценой, разворачивающейся в палате. Сердце сжалось в горле, когда я увидела искаженное гневом лицо генерала. Я видела его напряженные губы и глаза, полные сдерживаемых слез и гнева.
Он сидел на стуле у постели дочери, и каждый его вздох, каждое движение было пронизано такой яростью, что казалось, палата могла загореться.
Девушка с красивым именем Элисиф лежала неподвижно, как хрупкая статуэтка из фарфора, погруженная в сладкую темноту забвения. Я пыталась заглушить в себе муку услышать ее дыхание, увидеть хотя бы лёгкое движение. Но увы, в этой комнате царила тишина, прерываемая гневным голосом ее отца.
– Я всеми силами старался заменить тебя маму, когда твоя матушка умерла! – раздался его голос, в которой терпкой горечью плескалась смертельная обида. – Я читал тебе на ночь сказки! Мы вместе с тобой рисовали! Я играл с тобой в куклы! Я…
Голос его сорвался, а мне невыносимо было смотреть на эту сцену. Однако, уйти я не могла.
Генерал снова взглянул на дочь, которая даже не шевельнулась.
– Я что, мало сделал для тебя? Разве не вся страна считает тебя моей гордостью? Разве я не заботился о тебе? Я ни дня с момента смерти твоей матушки не жил для себя! Я жил для тебя! Каждый день! Я засыпал и просыпался с мыслью о тебе! Ты была для меня всем! Гордостью, счастьем… Смыслом моей жизни! Я пролил столько крови на поле боя, но это все было не так важно, когда я вернулся к тебе… Я всегда знал, что меня ждет моя доченька. И я просто не мог погибнуть! Не мог! Ты была моей надеждой, смыслом… Но ты оставляешь меня наедине с этим кошмаром.
“Вспомнила!”, – пронеслось в голове.. Легендарный род военных, которые всегда стояли на страже границ государства. Дед, отец, сын… Все они выбирали военную карьеру. И так поколение за поколением.
Я прониклась невольным уважением, глядя на широкие плечи, блеск орденов и гордый профиль. Только сейчас я увидела, что он невероятно красив. Темные волосы, профиль, словно выточенный из мрамора. И дочь так поразительно похожа на него.
– Ради тебя я женился на женщине, которую не люблю! – продолжал генерал, безумно сжимая кулаки от бессильного гнева.
Ого! Ничего себе, семейные тайны! А жена об этом знает?
Я увидела, как он опустился на колени рядом с кроватью, его руки легли на белоснежную простыню, и я почувствовала, как его душа распадается на части.
– Я женился на ней, потому что был уверен, что это поможет тебе. Она могла, взять на себя то, что я не мог. Из всех возможных претенденток, я выбрал ту, которая понравилась тебе! Я хотел, чтобы тебе было с кем обсудить моду, платья, женские штучки, в которых я не разбираюсь! Заколки, шляпки и прочую дребедень! Чтобы у тебя была подруга, который ты можешь довериться! Которая станет твоим проводником в мир моды и балов! Ты прекрасно знаешь, что у меня два мундира. Один повседневный, другой – парадный. Я ничего не понимаю в заколках и кружевах! А она понимает! Но теперь ты уходишь… и я остался с ней, с ее холодом и пустотой, которые никак не заполнят мое сердце.
Задыхаясь от обиды и гнева, генерал резко встал и выпрямился во весь свой немалый рост.
– Зачем? Зачем, Лисси, я наступил себе на горло, выбирая в жены женщину, которую не люблю, чтобы видеть, как моя дочь лежит в больничной палате без сознания? – произнес он, а в его глазах блеснул укор. – Зачем мне этот брак, когда ты, мой смысл жизни, когда ты решила уйти? Бросить меня одного в этом мире?!
Он проглотил последние слова, словно они дались ему непросто.
Я видела его искаженное гневом лицо, но старалась не выдавать своего присутствия, превратившись в безмолвного призрака. Людям обычно не нравится, когда кто-то становится свидетелем их семейных тайн.
Терпеть не могу этот нарастающий ужас, в который превращается гнев. В гнев на свое бессилие. И все же, что могла я сделать?
Ничего.
Сейчас генерал выглядел как человек, потерявший все – отцовство, надежду и даже себя. И я ничем не могла помочь. Но очень хотела. И делала все возможное!
Генерал наклонился ближе у дочери.
По лицу его проскользнула тень, которую я знала слишком хорошо. Я видела ее в лицах других родственников, точно так же склоняющихся над постелями больных. Это была не только злость, это была злость, переходящая в отчаяние.
Генерал склонился к неподвижной голове дочери, стараясь обнять её своим гордым, полным силы сердцем. Но я понимала, что это вряд ли поможет. И он тоже это понимал.
– Я бы всё отдал, чтобы ты вернулась, – прошептал генерал. – Я бы повторил тебе эти слова в лицо. Я хочу знать, чего тебе не хватало?!
В этом шёпоте был трепет надежды, полный искренности, от которого у меня перехватило дыхание. Было видно, что дочку генерал любил до безумия. И от этого вдруг стало еще обидней за свое бессилие.
– Я надеюсь, что ты меня слышишь! – голос генерала снова стал строгим и полным гнева. – После смерти твоей матери, я согласен был отдать все, что у меня есть, лишь бы ты была счастлива! Слышишь! Все, что у меня есть! И разве я не отдавал? Я жизнь тебе отдал! Что? Что я сделал не так, чтобы ты заставила меня так страдать?! Отвечай, Элисиф! Отвечай мне! За что ты так со мной, Элисиф?
Так, надо что-то делать. Иначе он может отказаться от девочки! Или того хуже! Я вспомнила, как один отец в гневе и ярости пытался убить дочь прямо у нас в палате со слезами на глазах с причитаниями: “Прости меня, доченька!” потому как позор семьи нужно смывать кровью! А все начиналось точно так же, как с генералом! И если бы меня не оказалось рядом, если бы на крик не подоспели медсестры, чтобы оттащить отца, то девочку похоронили бы на следующий день.
Я тихонько отошла от двери, а потом зацокала каблуками, обозначая генералу свое присутствие. Поспала, называется! Вот так всегда!
– Вы еще здесь? – спросила я, видя, как он поднял на меня полные бессонницы глаза.
– А где я должен быть, по-вашему? – резко произнес генерал.
– Дома, в постели с женой. Вы время видели? – строго спросила я.
– Мне плевать, который час, – хрипло ответил генерал и тут же добавил довольно резко. – Почему вы ничего не делаете?
– А что я должна делать? – спросила я, прислонившись к дверному косяку.
– Уколы, настойки, зелья, припарки! – резко произнес генерал. – Что-нибудь! Что обычно делают в таком случае! Вы – доктор! Вы лучше меня должны это знать! Вы же просто ничего не делаете!
Я посмотрела на мою белоснежку и вздохнула.
– Ей не поможет никакой волшебный настой, никакое чудодейственное зелье. И припарки тоже не помогут, – произнесла я. – Все, что можно было сделать – мы сделали. Мы вылечили ушибы, зарастили переломы, залатали раны, я сохранила ей способность иметь детей в будущем. Хотя, все указывало, что шансы спасти ей будущее материнство очень маленькие! Мы поместили ее сюда, отняв у других пациентов возможность оказаться на ее месте. Ведь у нас только одна магическая система! И я решила, под свою ответственность, что она ей нужнее, чем другим!
– И перед кем же вы отвечаете, если это – ваша больница? – с вызовом в голосе спросил генерал. Он явно был очень зол и хотел выплеснуть на кого-то свою ярость.
– Перед самым страшным человеком. Перед самой собой! – произнесла я.
В этот момент в глазах генерала я увидела, как ярость сменяется уважением.
– Простите, – произнес он, глядя мне в глаза. – Я сказал лишнее. Я не должен был так говорить. Я просто ужасно зол.
– На нее? – спросила я, снова с надеждой глядя на белоснежку.
– Нет, страшнее. На самого себя, – произнес генерал. А наши взгляды сцепились, как клинки. – Я отвечаю за нее перед самым страшным человеком. Перед самим собой. И сейчас я злюсь на самого себя, что проглядел, недосмотрел, упустил что-то важное, что привело Лисси к такому страшному решению. Как вы думаете, почему она мне ничего не сказала?
– Ну, давайте начнем с того, что это – довольно пикантный вопрос, – заметила я. – Понимаете, она могла просто посчитать, что с мужчинами такие вопросы … ну, не обсуждаются…
– Вы думаете, она просто постеснялась? – спросил генерал, скользнув взглядом по лицу девушки. .
– Ну, может быть. К сожалению, я не могу говорить наверняка. Я имею право только попытаться представить ситуацию. Так что на мое мнение можете не сильно полагаться, – вздохнула я.
Сейчас я балансировала на острой грани. Одно неверное слово, сказанное генералу в момент его злости и ярости, способно навсегда вычеркнуть дочь из его жизни. Поэтому нужно очень аккуратно подводить его к той мысли, что вины девушки в этом нет. Даже если моя белоснежка виновата на все сто процентов.
– Понимаете, ваша дочь слишком юна, – заметила я. – Сколько ей?
– Семнадцать, – хрипло произнес генерал.
– Вот, – кивнула я. – Она еще совсем наивная, неопытная и вряд ли сама узнала о зелье мадам Рэдворд. Ей кто-то подсказал. Кто-то умудренный опытом в прерывании беременности.
– А что это за зелье такое? – спросил генерал.
– Ой, – простонала я. – Это очень страшное зелье, которое, к сожалению, довольно легкой приобрести. Его может сварить каждый аптекарь. Но, к сожалению, многие из них не соблюдают рецептуру. Где-то чуть-чуть больше, где-то чуть-чуть меньше. Вроде бы и не видно, что что-то не так… Но последствия могут быть … ужасными. Открывается сильнейшее кровотечение. И женщины умирают от потери крови. Это ужасная смерть. Я предполагаю, что вашей дочери досталось неправильно сваренное зелье.
– Значит, это – вина аптекаря? А как узнать, у кого куплено? – спросил генерал, сощурив глаза.
– Они отличаются флаконами, пробками, бирками, – поморщилась я. – Я просто в этом очень плохо понимаю. Но я знаю ту, которая знает. Поищите мадам Брысь. Она лучше всех знает про зелья. Она способна понюхать пробку и сказать, настоящее оно или нет.
– Значит, она их варит? – настойчиво спросил генерал.
– Нет, она их перекупает, – терпеливо ответила я. – Если нужно добыть какое-то зелье или выйти на зельевара, узнать подлинность зелья, то лучше к ней. Я беру зелья только у нее. Потому что очень много подделок. А в больнице нет права на ошибку. Только так вы сможете узнать, у кого ваша дочь купила зелье. Или кто покупал зелье для вашей дочери. Я сомневаюсь, что она сама решила пойти в аптеку. Скорее всего, она кого-то оправила. Чаще всего это доверенный слуга или учитель. Он может даже не знать, за чем его отправили. Чаще всего это просто записка и деньги.
– Я вас услышал, – произнес генерал, задумавшись. – Значит, зелье мадам Рэдворд. Искать у мадам Брысь. Спросить у слуг.
Я вздохнула. Может, хоть это заставит его поехать домой.
– Но я не понимаю, неужели нет никакого способа привести ее в сознание? – спросил он. – Я бы все оплатил! Я бы достал, добыл…
– Я знаю, – выдохнула я. – Мне безумно жаль ее. Я помню, как несла ее на руках…
– Вы несли ее на руках? – удивился генерал, глядя на меня. – Сами?
– Ну, мы с Аэлитой вместе несли ее на носилках, – выдохнула я. – К сожалению, больше никто не помог. Я отправила Литу сбегать за помощью в ближайшую таверну. Но никто не согласился помочь…
– Как называлась таверна? – спросил генерал.
– Эм… Пу-пу-пу… – напряглась я, пытаясь вспомнить название. – Честно, не помню. Там мышь в пивной кружке сидит. Вывеска старая такая, потрепанная…
Генерал промолчал.
– Так вы поедете домой? – спросила я.
– Нет, я пожалуй, останусь с дочкой, – ответил генерал.
Я осторожно прикрыла дверь, чувствуя, что если сейчас не вздремну, то все пропало, поэтому отправилась предупредить дежурную.
– Я посплю пока. Если что – будите. Если никаких происшествий, то разбудите в семь утра. Я должна успеть на обход, – устало предупредила я дежурную, направляясь в свои покои.
Это была, пожалуй, одна из немногих нетронутых комнат, которая осталась такой же, как и была в момент моего появления в этом мире. Разве что второе кресло переехало в приемный покой. На втором этаже размещались жилые помещения для меня и моего немногочисленного персонала.
Не раздеваясь, я обрушилась на кровать, и уже лежа, дергая ногами, попыталась разуться.
Ботинки упали на пол, а я заползла повыше, обняла подушку и закрыла глаза.
Сегодня мне немного повезло, и я чуть-чуть выспалась. Я проснулась, когда меня трясла за плечо медсестра.
– Сколько времени? – хриплым голосом произнесла я, осматриваясь и разглаживая мятое платье. – Который час?
– Семь утра, – произнесла Аэлита. – Вы просили разбудить вас в семь…
Я выдохнула, тряся головой.
– А генерал? Ушел? – спросила я с надеждой, вставая с постели.
– Нет, увы. Он все еще сидит с дочерью, – произнесла Аэлита. – Госпожа доктор! Кажется, все хуже, чем вы говорили. Кристаллы его нашли!
Мои суставы хрустели, как пачка чипсов, которую кто-то давит ногами. И я понимала, что в мои двадцать пять, старость уже стучится ко мне клюкой и требует, чтобы я перебралась поближе к камину под теплый плед, научилась вязать и хаять молодое поколение.
Я привела себя в порядок, накинула белый фартук – халат и направилась на обход пациентов. Начать я решила с дальней палаты.
Свет в палате моей белоснежки был приглушенным. Я увидела генерала, который сидел рядом с кроватью. От изумления, я подняла брови. Ну и крепкий орешек этот генерал Моравиа!
– Может, вы поедете домой? – спросила я, осторожно касаясь его плеча.
Я тут же поймала на себе резкий взгляд, полный укора и отчаяния. – Вам не стоит долго находиться рядом с кристаллами. Это опасно.
– Неужели ничего нельзя сделать? – произнес он, пока я смотрела на мою Белоснежку. Мне казалось, что генерал меня не слышал.
Секунды растянулись в вечность, когда я наклонилась ближе, внимая её дыханию. В этом самом моменте я ощутила искру надежды, вновь заполнившую моё сердце. Она каждый раз заполняла его, когда я смотрела на полуоткрытые губы. Я всем сердцем хотела верить, что она очнется. Возможно, именно сейчас, когда всё казалось потерянным, может случиться самое важное. Может быть, она услышит и почувствует, что ей есть к кому возвращаться. И будет бороться за свою жизнь.
Но нет. Кристалл, который я положила ей на грудь не показывал никаких изменений.
– Сейчас все зависит только от нее, – произнесла я, проверяя пульс.
Я вспомнила, как шептала, таща ее с того света: “Давай, милая, ты можешь! Я в тебя верю!".
– От ее сил. Хватит их или нет, – произнесла я, поджимая губы.
– Есть шансы, что она очнется? – с надеждой спросил генерал, а я взглянула в его серые глаза.
О, как же мне хотелось дать ему надежду. Как мне хотелось сказать, что -то вроде “конечно же!”. Но я не могла гарантировать то, что зависит не от меня.
– Понимаю. Многие лекари стали бы вас обнадеживать. Говорить, что все будет хорошо. Но я … я не привыкла лгать. Я говорю правду. По поводу вашей дочери, скажу так. Шанс есть всегда, – уверенно произнесла я. – Я очень в это верю. И делаю все возможное.
Только сейчас я понимала весь ужас отца в полной мере. Он привык сражаться с врагами, но этот враг ему не по зубам. Он никому не по зубам, кроме самой девушки.
– Вам стоит поехать и отдохнуть, – мягко произнесла я. – Вам нужно поспать. На вас лица нет. К тому же повторяю, находиться рядом с кристаллами продолжительное время опасно!
Я видела, как бессонные ночи ожесточили его черты. Глаза в окружении темного ореола бессонницы, усталости и переживаний, казались неживыми. Аэлита права. Кристаллы его нащупали и сейчас начнут тянуть с него жизненную силу.
– Я не могу ее здесь бросить одну! – произнес генерал, а я вздохнула.
– Я понимаю вас. И понимаю, что вы чувствуете.
Я протянула руку, желая его поддержать, но тут же остановилась, осознаваясь, что его гордость может лишь усилить его страдания. Поэтому просто сделала вид, что поправляю одеяло на больничной кровати.
– Я посажу к ней сиделку, если вам так будет спокойней, – ответила я. – Я просто переживаю за вас. Вы очень неважно выглядите. И не ровен час, нам придется поставить сюда еще одну кровать, чтобы уже выхаживать вас! Вы когда в последний раз ели? Когда спали?
– Не помню,– коротко ответил генерал.
– Вам сейчас нужно быть вдвойне сильным, – произнесла я. – Представьте, что ваша дочь очнется, и узнает, что вам плохо. Что она будет чувствовать? Поэтому подкрепите свои силы, и приезжайте. Даже если вы приедете ночью, я поговорю с дежурной, и вас пропустят. Так и быть, приезжайте в любой время.
Генерал покачал головой. Сейчас он выглядел опустошенным. Вчерашний гнев испарился, а он просто сидел и смотрел на дочь.
– Вы подумайте над моими словами, – улыбнулась я мягкой улыбкой. Сейчас, когда мне удалось немного поспать, я подобрела.
Я оставила генерала в палате, а сама вышла на обход. Со мной шла медсестра.
– Шестая палата, – записывала она. – Мистер Рейнбоу, мистер Корнаван.
– Поняла, – кивнула я, открывая дверь.
Я вошла, видя, что старый дедушка – волшебник тут же заулыбался.
– Обход, – улыбнулась я в ответ, снимая показания магией. – Так, у нас есть маленькое улучшение. Поздравляю! Повязка не давит?
– Нет, милая, – ласково произнес дедушка, трогая свою перебинтованную руку. Зелье взорвалось у него в руке, а осколки стекла я потом осторожно вынимала на операционном столе. – Не давит. Я уже могу пошевелить пальцами! Вот…
Удовлетворенная результатами, я увидела легкое шевеление. Ну, хоть здесь все обошлось.
– А вы как поживаете? – улыбнулась я, видя трактирщика с перебинтованной головой.
– Лучше всех! – усмехнулся толстяк.
Пьяный постоялец маленького трактира решил оставить чаевые в виде удара бутылкой по голове.
– Шрам, конечно, останется, – вздохнула я, пока медсестра бережно разматывала повязку.
– Ну да, – произнес трактирщик с досадой, глядя в зеркало на шрам.
– Зато будете рассказывать в трактире, что раньше были разбойником, и шрам остался вам на память о славной битве с королевской стражей, – улыбнулась я.
– О! Народ на такое клюнет! Они любят истории! Я уже придумал парочку! И трактир переименую. Только еще не придумал как!
Я вздохнула и рассмеялась. Рана чистая, не воспалена, швы скоро можно будет снимать. Идем на поправку!
– Только не переборщите, а то вами заинтересуются те самые королевские стражи! – заметила я, глядя в высокое окно. За окном цвела весна и весело щебетали птицы. В такую чудесную погоду так и хочется выздоравливать.
Выйдя из палаты, я прошла по коридору в следующую.
– Здесь у нас лежит вчерашний. Я не знаю, как его зовут, поэтому написала, что Мистер Незнакомец, – заметила медсестра. – Когда он очнется, мы спросим и запишем!
Я открыла дверь, видя вчерашнего пациента. Он пока лежал без сознания под одеялом.
Достав кристалл, я несколько раз встряхнула его и положила на вздымающуюся волосатую грудь, сохранившую следы бурного прошлого.
Стоило мне только прикоснуться к его груди, как вдруг мистер Незнакомец открыл глаза и резко ударил меня по лицу.
Я почувствовала как меня просто сносит на соседнюю койку, а я ударяюсь головой о ее спинку. Не прошло и секунды, как великодушный пациент схватил меня за горло рукой. Видимо, чтобы поблагодарить за спасение.
– Слышь, шлюха! – зарычал он, выпучив глаза. – Это ты меня вчера ножиком пырнула и грабанула?
– Успокойтесь! – произнесла я. – Вы в больнице!
– Мистер, прошу вас, успокойтесь! – испуганно прошептала медсестра, но пациент внимания не обращал.
Я покосилась на медсестру, видя, как она заметалась по палате.
– Кто – нибудь! На помощь! – крикнула она в коридор.
– И где мои деньги, паскуда?! – процедил благодарный пациент, дыша на меня перегаром. – Отвечай!
Он больно сжал мое горло, а я пыталась что-то сказать, но не могла. Воздуха не хватало. Однако, история вчерашнего случая стала обрастать пикантными деталями.
– Или ты мне сейчас живо возвращаешь мои деньги, или я ломаю твою чудесную шейку! – произнес он, глядя на меня мутными глазами.
– Помогите!!! – завизжала медсестра в коридор.
– Краля, считаю до трех! Раз, – процедил этот приятный адекват, скаля гнилые зубы. – Два…
Я пыталась вырваться, но силы в нем было куда больше, чем я думала. В глазах уже темнело. Сознание плыло.
И тут я увидела, как в воздухе мелькнуло что-то красное. Послышался удар, и меня резко отпустили. Я сидела на полу, пытаясь прийти в себя. Чувствовала я себя ужасно. Из разбитой и припухшей губы сочилась кровь. Я видела чужие грязные ноги, скомканное и упавшее на пол одеяло, и искала дрожащей рукой, обо что бы опереться, чтобы встать.
– Благодарю вас, господин генерал, – послышался голос сестрички.
Я почувствовала, как меня бережно поднимают на ноги. Увидев мое лицо, сестричка тут же бросилась мочить полотенце.
– Сейчас, одну минутку… Я постараюсь найти еще зелье, – суетилась она.
Прижав холодное полотенце к щеке, я опустилась на свободную кровать.
– Вы целы? – спросил генерал, одергивая красный мундир, а я вдруг почувствовала, что меня переполняет благодарность.
– Условно, – выдохнула я, отнимая полотенце от лица и морщась. Языком я проверила все зубы. Вроде бы ничего так. Сойдет.
– Может, что – то еще сделать? – спросила медсестра, все еще не придя в себя от произошедшего.
– Можете вызвать скорую, – мрачно усмехнулась я, постанывая от боли и тумана в голове.
– И часто у вас такое бывает? – спросил генерал, присаживаясь на корточки и глядя на мою опухшую щеку.
Ничего, сейчас зелье принесут, и опухоль спадет.
– Никогда такого не было, и вот опять, – отшутилась я, видя как медсестра протягивает мне флакон.
Я откупорила его и вылила на полотенце, прижав к щеке. Холод стал пробирать кожу. Я чувствовала, как боль медленно покидает меня, уступая место легкому покалывающему онемению. Сознание стало проясняться, как от контрастного душа.
– Считайте это издержками профессии, – заметила я, пытаясь улыбнуться.
Вот зря я решила улыбаться. Щека заныла, а я поморщилась от боли.
– Госпожа доктор, что будем с ним делать? – спросила сестричка, пока я смотрела на распростертое возле кровати тело, преисполненное внутренней благодарности за спасенную жизнь.
– Проверить пульс, – выдохнула я, доставая одной рукой из кармана магический кристалл диагностики и отдавая его медсестре.
– Я … я боюсь его, – прошептала она, но потом вздохнула и опасливо положила кристалл на грудь буйному пациенту.
Кристал стал менять цвет, а я одной рукой взяла планшет и перо, внося записи о самочувствии.
– Да выбросьте его на улицу.! – ледяным голосом произнес генерал. – Если он не умеет ценить заботу, если он посмел ударить женщину, то пусть подыхает сам! Или я его убью.
В его голосе прозвучали не просто бахвальство или бравада. Я чувствовала в нем реальную угрозу. Генерал не шутил. Он был совершенно серьезен. И эта серьезность меня слегка напугала.