Ксения Еленец
В плену у свободы
– С чего ты вообще взял, что я передумала возвращаться в Город? – буркнула уязвлённая Четвёртая, не в силах возразить на жёсткие аргументы.
– Вот упрямица. – Бес улыбнулся широкой светлой улыбкой, взъерошил отросшую шевелюру Четвёртой и неожиданно крепко прижал к груди, шепнув в самое ухо, – Дорога тяжёлая, будь осторожна. Если с тобой что-нибудь случится, я не прощу этого ни тебе, ни себе. До встречи.
Он ушёл, не дав растерявшейся Четвёртой времени, чтобы придумать ответ, а в следующую минуту в поле зрения появилась подозрительно тихая Спичка. Она с минуту мялась, комкая в руке какой-то листок, затем, словно решившись на что-то сложное, пихнула его в руки окончательно ошарашенной Четвёртой и протараторила почти одной фразой:
– Знаю, ты не любишь прозвище, которое дал тебе Шакал, да и нас, наверное, не успела полюбить, но, прошу, уходи с остальными. Тебе нельзя возвращаться в Город. Там тебя попросту убьют.
Спичка стиснула ладонь онемевшей Четвёртой и спешно ретировалась, исчезнув в недрах отряда бойцов.
А потом были скупые прощания, взгляды в спину уходящей в лес стае, формирование в плотную колонну с детьми по центру и вооруженным конвоем в голове и хвосте и начало длинной, тяжёлой дороги.
Когда перед уходом Четвёртая окинула пустую поляну потерянным взглядом, ей отчего-то подумалось, что подлый Бес слукавил насчёт благополучных прогнозов боя.
***
Предчувствия не обманули.
Неделю спустя, когда поредевший и обессиленный отряд, потерявший в стычках с диким зверьём практически весь конвой и часть гражданских, наконец ступил на улицу поселения – настоящего городка, пусть и отстроенного сплошь из дерева – их уже ждали вести с заставы.
Стая Шакала держала городских трое полных суток. Этого времени хватило, чтобы уничтожить все следы отхода, поэтому, ждать вторжения в поселение не придётся. Однако в уплату были положены жизни практически всех бойцов.
Последний выживший – Овод – который и принёс печальную весть, сам держался на сплошном упрямстве.
Новость ударила Четвёртую, и без того измученную дорогой, под дых, дезориентировала, стёрла в порошок и развеяла по чистеньким улочкам совершенно чужого городка. Утонув в водовороте собственных чувств, она сама не поняла, как оказалась у городских ворот. В тот момент Четвёртая практически не соображала, что творит её тело. Наверное, она хотела двинуть назад, по следам отряда, но была вовремя поймана и возвращена в поселение. Несколько дней Четвёртая металась в бреду, ей мерещились бесстыжие глаза Беса, клятвенно заверяющего в скорой их встрече, Шакал со своей бесценной гитарой, Спичка с неуклюжим прощанием, спокойные спины уходящих на смерть бойцов.
В один из редких моментов просветления Четвёртая нащупала сложенный вчетверо листок бумаги – подарок Спички – и осторожно его развернула. С потертого, желтоватого бумажного полотна на неё глядел глазами-бусинами маленький изящный зверёк с длинным тельцем и короткими лапками.
– Ошиблась ты, Спичка, – прошептала Четвёртая, чувствуя подступающий к горлу ком. – Похоже, я, всё-таки, успела…
***
– Ласка, прекращай терзать балалайку, тебе торговцев сопровождать к Городу, а ты, почему-то, до сих пор протираешь здесь штаны. Ты ведь знаешь Крыс – опоздаете хоть на десяток минут, вернётесь с пустыми руками.
Гитара издала обиженный надрывный стон, а хозяйка лишь закатила глаза к потолку и проворчала:
– Ты, Овод, живой пример утверждения, что власть портит людей. Был простым засранцем, а за каких-то три года превратился в занудного тирана. Народ, кто за то, чтобы свергнуть этого угнетателя и назначить командиром меня?
Население палатки бойцов грянуло дружным нестройным воплем в поддержку идеи восстания, но что командир лишь скупо ухмыльнулся:
– Да на здоровье, назначайся, пусть у тебя голова болит о том, как держать эту ораву раздолбаев в узде, а я займу твоё место, буду тренькать на гитаре и изредка гулять с караваном до Города и назад.
Ласка вскочила, прижав инструмент к груди и преувеличенно испуганно запричитала:
– Только не гитару! Мне наказали беречь её ценой свой жизни, я не могу доверить столь нежную вещь в твои дикарские лапы! Ладно уж, командуй, зануда. Где там твои торгаши?
– Твои торгаши – поправил Овод, старательно пряча улыбку, – Там же где и всегда. Память отшибло?
– Да нет. – Ласка упаковала гитару в чехол, до хруста потянулась и побрела в сторону выхода. – Всё я помню. Порой, даже чуть больше, чем нужно.
За матерчатой дверью вырос привычный палаточный городок с его родными цветастыми палатками и цыганистым населением. Караванщики в полном составе сидели на траве у импровизированной границы лагеря, сбросив груженные товаром для обмена короба под дерево и потягивали что-то из передаваемой по кругу бутылки.
– Узнаю, что там алкоголь, каждого персонально буду мордой в речку макать, пока не протрезвеете – рявкнула Ласка, бесшумно подкравшись с тыла. Торговцев от неожиданности подбросило на ноги. Пресловутая бутылка упала на землю, толчками выплевывая своё содержимое под ноги людей.
– Обижаешь, – добродушно усмехнулся один из караванщиков, – Вода там. Была. Не в первой же к Городу идём.
– Что ж, тогда выступаем, – Ласка деловито оглядела своих подопечных, подняла глаза, любуясь тронутыми желтизной кронами деревьев и, тряхнув головой, словно отгоняя наваждение, первой двинулась в сторону асфальтной дороги, ведущей к чужому и враждебному Городу.
