полная версия
Ксения Мира
Музыка жизни Александра Сергеевича Грибоедова. История в стихах
Рукопись вторая
Прощальный завтрак у Жандра. Накурено. Густые клубы дыма словно туман застилают пространство комнат, драпируя гостей в дымные облака
Александр Грибоедов (в продолжение общего разговора):
– Хоть бы поверили своим глазам,
Коль уж не верят и своим умам:
Нас всех там перережут. Мне
Столь очевидно: где есть искра -
там месту быть в огне.
Гости:
– К чему такие мысли? Ты хандришь
Александр Грибоедов:
– Когда о жизни речь – серьёзно говоришь,
Хоть до последнего могли смеяться.
Конец не отвратишь: родился – победил,
умрёшь, что смерти сдался.
Я с правдой дружен – для меня открыты
Её слова: начертаны они рукою дюжей,
Коль выживем – ещё послужим,
Но мы не вечны, хоть пути вечны.
Кто-то из гостей (пытаясь разрядить похоронную атмосферу):
– Шампанского! Извольте, господа,
За счастье выпить и за добрый путь!
Александр Грибоедов:
– Но истина одна и не в вине.
Жандр:
– А в Грибоедовском «Горе от уме»!
(грустные улыбки и короткий дружеский смех)
Александр Грибоедов:
– Но с этим вам придётся примириться.
Всеволожский:
– И поколениям вослед тобой гордиться.
Александр Грибоедов:
– Благодарю (мягко сжимает плечо Всеволожского).
Но каковы людские лица – таковы столицы.
Людей сейчас не разбирают – на безлюдье
Пусть в голове царит прошедший век -
Он гражданин и личность, человек,
И всех обедом вровень так встречают,
И подлецов, и молодцов,
Но по карманам только привечают -
Людей же дела гонят из сенцов.
Люблю я Петербург, горжусь и уважаю,
Хоть и Москва – столица первая в миру,
Но здесь живу и чувством осязаю.
Останусь здесь – вовеки не умру.
Рукопись третья
Начало июня. Пасмурный и дождливый день. Прощание Александра Сергеевича с друзьями и Санкт-Петербургом. Грибоедов, Жандр и Всеволожский едут в Царское Село, откуда Александр Сергеевич уедет, чтобы не вернуться. Всю дорогу друзья едут, не сказав ни единого слова до момента расставания навеки
Александр Грибоедов:
– Молчание убийственно. Нарушим
Мы тишину, ведь мы со словом дружим.
Господа… Что говорю, о! – верные друзья!
Я с вами, вы – со мною вместе,
А это – много, это – всё, хоть на весах вы взвесьте!
Прощайте – слово страшное – нет слова,
Уж лучше тишина, хоть и она сурова.
Жандр:
– Мой друг, жить без таких людей нельзя,
И с грустью провожаем мы тебя,
Но слову истины и справедливости поверь:
Где дверь захлопнулась, там есть другая дверь.
Всеволожский:
– Мы ждём, мы ждём тебя и новой встречи,
Храни тебя Господь, и нам тебя беречь бы!
(прощаются, не скрывая горечи)
Рукопись четвёртая
В Туле. Грибоедов проводит три дня у Бегичева перед тем, как продолжить свой путь. Вечером вдвоём они беседуют в зеленоватом мраке библиотеки и старающимся рассеять темноту и холод мягком золочёном свете свечей. На круглом столе между друзьями – шахматы)
Бегичев:
– В тебе уныние я вижу – тяжкий грех.
Александр Грибоедов (беря Бегичева за руку, с глубокой грустью):
– Я как Ромео видел сон – уволим смех…
К тому же, брат, я знаю персиян,
Мой личный враг – Аллаяр-хан.
Ножи давно заточены, клинок
С тех давних юных пор там сердце моё ждёт…
Бегичев:
– Но сердце для того ли рождено,
Чтоб быть убитым,
Возможно, ждёт любовь,
А распри все забыты.
Александр Грибоедов:
– Что-что, а память не кратка,
Хоть жаждем мы любви -
Не избежать клинка!
И даже чувство вышнее -
Бывает так порой -
Нас убивает – выживает лишь герой.
Бегичев:
– Герой тот – ты, всегда душою молод,
Бросаешься то в жар, то в холод,
Не ты ли в бытность юности лихой
Как рыцарь, на коне въезжал на бал пышной?
Да, вот она, твоя улыбка,
И блеск мудрейших и лукавых глаз!
Ты думал, выходки и шалости забыты?
Ох, не забыть мне их подчас!
Ты – ветер, ты – огонь, ты – воздух,
Ты- цель и ты – стрелок – всё это – ты,
Творец Фортуны…
Александр Грибоедов:
– Но сейчас уж поздно…
Бегичев:
– Не поздно никогда, пока живут мечты.
И есть любовь, она иного рода -
Ты знаешь сам, ты ею обуян,
В тебе заложена она природой,
Так призови её иль ею станься сам.
Александр Грибоедов:
– Любовь мою ты знаешь – музыкальный
Её язык, со мной он говорит.
Бегичев:
– Да, музыка твоя… Не знали с ней печали,
И жизнь мелодией пусть с нею воспарит.
А помнишь случай: были в Брест-Литовске,
И в церковь их зашли. Ты увидал орган,
Ты рвался как актёр на древние подмостки,
И камаринского средь хоров заиграл!
Александр Грибоедов:
– Я молод был! Душа рвалась к родному,
Ах, не смущай – то жизнь, и то игра.
Мы были далеко, а с музыкой – как дома.
Бегичев:
– Но впредь ты службу отслужил тогда:
Когда, казалось, вздрогнули и своды -
И нёсся звук хрустальный, чистый как вода,
Он говорил: едины вера со свободой.
Божественная музыка мир в храме разлила…
Тебя я знаю , ум с душой мятежной,
