Кэмрин Гарретт
Вич-положительная
– Ну, это не так легко. – Я понижаю голос. – Вас послушать, так все проще простого.
Когда я с Лидией и Клавдией, я чувствую себя крутой. Но этого недостаточно. Майлзу нет никакой причины со мной разговаривать, кроме как перекинуться парой слов. И по большей части меня это устраивает: я не собираюсь бегать за парнем. Вот только когда я его вижу, места себе не нахожу. Есть что-то в том, как он всех к себе притягивает на репетициях и в школе, – но что именно, я не знаю. Он просто живет, и этого достаточно. Вот бы и я так могла.
3
Как только раздается звонок с последнего урока, я направляюсь в актовый зал, где проходят репетиции. Не знаю, почему я так увлеклась театром: то ли из-за Лина-Мануэля Миранды, как и все вокруг, то ли потому, что мне это действительно нравится. Скорее всего, оба варианта. Если бы мне не нравилось, я бы не проводила по два часа в день, работая над этим мюзиклом.
– Так, ребята, идите все сюда, – зовет мисс Клейн.
В школе она преподает химию, так что не сказать, что она прям большой знаток театра, но я стараюсь никого не судить. Она продолжает:
– По большому счету, все у нас пока идет хорошо. «Богема» – это трудная для школьного театра постановка, и я очень горжусь, что у нас все так складно получается.
Актеры и рабочие сцены собираются возле нее каким-то странным полукругом. Рядом с ней, сложив руки на груди, стоит мистер Палумбо – невысокий лысеющий мужчина с большим животом. Хоть он и молчит, мне кажется, что все внимание зала на нем, а не на мисс Клейн. Он ловит мой взгляд и подмигивает.
Мистер Палумбо, возможно, самый крутой учитель, который у меня когда-либо был. Вообще, он ведет музыку, но с первых моих дней в этой школе он разрешал мне тусоваться в его классе и на перерывах между уроками. Прежде чем тебя выберут режиссером, чаще всего нужно долго ставить школьные спектакли, а он меня выбрал после горячего спора о возможной экранизации «Злой». И вот я здесь.
– Давайте не забывать, что наша премьера не за горами, – продолжает мисс Клейн. Она смотрит на меня, и я отвожу взгляд. В своей прошлой школе я помогала за кулисами, но режиссером ни разу не была. Мисс Клейн не единственная, кому сразу ясно, что я совсем еще новичок. – У нас осталось чуть больше пяти недель, чтобы подготовить самое лучшее шоу.
Рядом со мной стоит Лайла из выпускного класса. Она играет Мими. В первый день репетиций она меня обняла и не пялилась в мою сторону, как другие актеры, пока Палумбо не видел. Не уверена, можно ли мне выделять любимчиков, но она – точно одна из них.
– Этого более чем достаточно, чтобы довести все до ума и нанести финальные штрихи, – произносит Палумбо. – Так что не будем волноваться.
– Но нужно помнить, что зрители от нас ничего особо не ожидают, – не унимается мисс Клейн, потрясая руками. – А мы-то их хотим сразить наповал, так ведь? Мы хотим показать всем родителям, которые были против этой постановки, что вы в состоянии справиться с такой темой, способны на все возможное и невозможное.
– Только без напряга, – говорит Палумбо, поглядывая на мисс Клейн. В зале, обычно наполненном звуками музыкальных инструментов, голосами актеров и перешептыванием рабочих сцены, стоит странная тишина. – Для вас сейчас самое главное – это узнать, как устроен театральный процесс, и разобраться: хотите вы этим заниматься дальше или нет. И если не хотите, то ничего страшного. Вот я – учитель и здесь исключительно ради удовольствия. Ведь есть среди нас и те, кто просто любит театр.
Мисс Клейн бросает на него косой взгляд. Отличный сабтвитинг в реале, я считаю. Пока еще открыто она ему ничего не говорила, но я так и жду, когда у одного из них бомбанет.
Не знаю, как бы мисс Клейн отреагировала, если бы я сказала, что пришла сюда только ради удовольствия. Вполне возможно, придушила бы. Не, ну а серьезно, что она думает? Я обожаю мюзиклы, но делать из них карьеру – огромный риск. Не уверена, что у меня хватит для этого таланта.
– А еще важно попытаться взять премию на конкурсе для старшеклассников за достижения в музыкальном театре. – Мисс Клейн натянуто улыбается.
При упоминании премии по толпе пробегает тихий рокот. Все перешептываются.
Лайла чуть слышно выдыхает:
– Она реально только об этом и говорит.
– Дык, – шепчу я, наклоняясь к ее уху, – за премию ее похвалит начальство.
– Но победа – это еще не все. – Палумбо делает шаг вперед. – Я хочу, чтобы все вы помнили, что «Богема» – это по многим причинам потрясающая постановка, и одна из них – то, как откликается в нас своей глубокой человечностью каждый персонаж. Если по завершении этого действа вы запомните только одно, я хочу, чтобы вы запомнили именно это.
– Верно. – Мисс Клейн поджимает губы. – Мюзикл знаменит своей темой и особенно музыкой. Полагаю, персонажи тоже важны.
Наступает молчание. Кто-то кашляет.
– Давайте уже репетировать? – подает голос Эрик, один из ведущих актеров. Афро у него пышнее, чем у меня, – это просто возмутительно. – Мне нужно домой к пяти, я не могу постоянно опаздывать.
– Что скажет наш режиссер? Может быть, слова поддержки? – спрашивает Палумбо, указывая на меня рукой. – Симона так хорошо излагает мысли, гораздо лучше, чем я. Уверен, ей есть что сказать.
Воу, вот это без напряга так без напряга. Ну спасибо.
– Э-э, угу. – Я делаю шаг вперед, Лайла остается позади. Без нее под боком я чувствую себя обнаженной. Я всматриваюсь в лица. Трудно прочесть их все, но, кажется, я здесь не суперпопулярна. Почти все мои пометки на репетициях – это замечания, я не Палумбо, из уст которого все звучит как похвала. – Мне кажется, у нас и правда пока все отлично получается. Знаю, из-за тренировок и других кружков времени на репетиции остается все меньше, и я хочу сказать вам спасибо за то, что вы остаетесь преданными этому проекту.
Вокруг лишь пустые взгляды. Эрик наклоняется и что-то шепчет на ухо Клэр, которая поет в хоре. Та хихикает. Я кашляю.
– На первом показе не все будет идеально, – говорю я, потирая шею. – Даже на Бродвее, где идут сотни представлений, после каждого есть что исправить. Так что не стремитесь к совершенству. Просто растрогайте зрителей до слез.
В гулком зале раздаются редкие смешки. В моей прошлой школе спектакли играли в столовой. В этой – драмкружку отдан целый актовый зал. Я обожаю здесь все: ступени, ведущие на сцену, и обрамляющий ее тяжелый красный занавес; тяжелый, старинный запах нафталина и свежий запах стружки и открытых банок краски за сценой; этот простор, этот уходящий вдаль зал, словно стены не в силах его сдержать. Когда Лайла или Эрик поют, звук эхом отзывается у меня внутри.
– По-любому! – выкрикивает Рокко. Он играет Энджела. – Давайте, ребята, собрались. Вперед и с песней!
– Хорошо, десять минут актерам, чтобы повторить слова, – объявляет мисс Клейн. – Ровно десять минут. Потом мы прогоним все с начала и до конца. Пожалуйста, обратите внимание, сколько раз вы заглянете в сценарий.
Палумбо бросает на нее взгляд, но, не говоря ни слова, переключается на остальных ребят.
– Все, кто в хоре, идемте со мной в хоровую, – зовет он. – Мы пока проработаем несколько песен в начале.
Я едва сдерживаю вздох. Это значит, что я остаюсь здесь одна с мисс Клейн. Я стараюсь не выглядеть как обиженный ребенок, пока он уводит за собой бо́льшую часть труппы. Мне даже с актерами нечем заняться, раз мисс Клейн уже дала им задание. Пожалуй, посмотрю вместе с ней, как они играют, и что-нибудь им подскажу.
Пока актеры занимают места, я без объяснений кидаю папе картинку с Дорой Уиннифред из «Артура»[1]. Ему такое нравится, хоть я и не уверена, что он понимает, в чем прикол. Он не отвечает. Значит, занят чем-то важным – может, проверяет домашку своих учеников. Я заглядываю в фейсбук и инстаграм, но там ничего нового – все это я уже видела в обед. Ненавижу алгоритмы. Такое чувство, что весь день бегаешь по кругу.
Вот в твиттере иногда бывает интересно. В моей прошлой школе им почти не пользовались, а здесь чуть ли не у каждого есть аккаунт. Это отличный сайт для свежих новостей: кто с кем расстался, кто куда поступил, и просто скандалы, интриги, драма. Рабочие сцены ведут аккаунт драмкружка; за ним очень интересно следить из-за одного парня, на которого я стараюсь не смотреть.
– А нам что делать? – кричит со сцены девятиклассница по имени Лили. – Рабочие простаивают.
– Вами руководит Джесс, – отвечаю я, засовывая мобильник в карман. – Спроси у него, нужно ли ему с чем-нибудь помочь. А если не найдешь его, я что-нибудь вам организую.
Лили кивает и исчезает за кулисами. Я переключаю внимание на остальных рабочих сцены. Большинство из них красят столы и стулья, чтобы те выглядели как из одного гарнитура. Мои глаза быстро выхватывают из толпы сами знаете кого.
Майлз облокотился на здоровенный каркас, но я все вижу: выступающие вены на его руках, бугорки мышц на ногах и изгиб крепкой задницы. Знаю, знаю… наверное, лучше на него не заглядываться. Если б это было так легко… Я не привыкла видеть столько парней вокруг. В прошлой школе было по-другому. Там были толпы хорошеньких девчонок, но я их всех прекрасно знала, а потому на них не заглядывалась.
Здесь же я даже не знаю, куда смотреть. Глаза разбегаются при виде всех этих девушек и парней, еще и не в школьной форме. Полная сенсорная перегрузка. Вот на заднице Майлза я и даю глазам отдохнуть.
– Эй, Симона! Какой у нас спектакль дня?
Я моргаю. Теперь он на меня смотрит, на губах – улыбка. Может, он и не заметил, как я на него пялюсь.
– Да мюзиклы это, а не спектакли, – возмущаюсь я, скрещивая руки на груди. – Майлз, ну уже целый месяц прошел. Камон. Только не говори, что мой ликбез по мюзиклам не помогает.
– Ладно, ладно. Какой у нас мюзикл дня? – повторяет он, поворачиваясь ко мне. На миг у меня перехватывает дыхание, но только на миг, так что это не считается. – Что там было в прошлый раз? «Кошки»?
– Фу, блин! – Я карабкаюсь на сцену и плюхаюсь на пол возле него. Он усаживается рядышком. Его колено, такое большое по сравнению с моим, прижимается ко мне. Я поднимаю глаза и смотрю ему в лицо. Кажется, он не заметил. Не то чтобы меня прямо так удивило его прикосновение. Скорее тепло другого человека так близко – вот что. – Не напоминай про «Кошек». Меня от них жуть берет.
Он широко улыбается, обнажая ослепительно-белые зубы. Я быстро-быстро моргаю.
– Да ну, не верю! – Он качает головой. – Как ты можешь бояться «Кошек», когда твой любимый мюзикл – про парня, который режет людей и делает из них пирожки?
– Ну потому что это охренительный мюзикл, – закатываю глаза я. – А в «Кошках» актеры криповые, бр-р-р. Катаются по сцене в своих дурацких трико и пытаются выскочить в зал, чтобы трахнуть твою ногу. Это не мое. Держите свое актерство при себе и играйте, пожалуйста, на сцене.
– Ну не знаю. – Он пожимает плечами. Его кожа снова касается моей. Едва ощутимо, но я-то чувствую. Не могу не чувствовать. – По-моему, звучит круто. Типа ты – часть искусства.
– Нифига не круто. – Я внутренне содрогаюсь, вспоминая, как отец и папа взяли меня с собой на этот ужас. Мы ходим на бродвейские шоу каждое лето, когда навещаем моего сводного брата Дейва, но то лето, мягко говоря, нехило подкачало. – Поверь мне, если актерам так уж необходимо выходить в зал, то лучше бы они это делали как в «Короле Льве». Это в тысячу раз круче.
– Ты что, обсираешь творение самого, как его там, Уэббера? – Он картинно ахает. – Погоди, погоди. Мы что, в альтернативной вселенной?
– Ой, заткнись, – бурчу я, пока он хохочет. – Музыка в «Кошках», конечно, охренительная. Вот только я хочу следить за тем, что происходит на сцене, и не отвлекаться на взрослого мужика, трахающего мою ногу.
Он открыто разглядывает мое лицо и улыбается. Майлз улыбается чаще всех, кого я знаю. Нельзя сказать, что при виде меня его лицо озаряет улыбка, потому что он всегда сияет. Именно поэтому мне очень легко убедить себя, что я ему нравлюсь.
Будь он мудаком, возможно, было бы легче. Когда он здесь только появился, я думала, что он будет до меня докапываться, но за все это время он ничего плохого не сделал. Он ни с кем не развлекается в кладовке с реквизитом и всегда готов помочь, если что-то нужно сделать. Пожалуй, единственная проблема в том, что он ведет себя как приличный парень, а не обжимается со мной где-нибудь у стены.
– Ну так что? – Я и не заметила, как он пододвинулся ближе. Так близко, что, когда он говорит, я чувствую на щеке его дыхание. – Если мюзикл дня не «Кошки», то что?
– Ах да. – Я придвигаюсь ближе. Его губы чуть заметно подрагивают. – Ну, мне нравится «Аида». Это про нубийскую принцессу, которая попадает в рабство и потом влюбляется в Радамеса, начальника дворцовой стражи египетского фараона.
– Ничего себе. – Он моргает. – Это Уэббер?
– Нет, – говорю я. – Вообще-то Элтон Джон.
– Элтон Джон, и всё? – Он приподнимает бровь. – Ты уверена?
– Не, ну там еще Тим Райс. – Я стараюсь сдержать улыбку. – Он вместе с Уэббером работал над «Эвитой», например.
– А, ну да. – Майлз качает головой. – Ты же без ума от Уэббера.
– Это не Уэббер! – Я пихаю его в плечо. – Уэббер и Тим Райс – два совершенно разных человека!
Он усмехается и снова мотает головой, но я продолжаю:
– Так что это не считается. К тому же моего любимого «Суини Тодда» сочинил Сондхайм.
– Ну да, конечно. – Он хлопает руками по джинсам и качает головой, как старик. – Да ладно, Симона. Можешь говорить все, что хочешь, но я тебя уже хорошо знаю.
В груди что-то по-дурацки трепещет. На уме лишь одно – как я хочу его поцеловать, но не могу, если ему не нравятся девушки.
Я еле сдерживаюсь, чтобы не запустить руку в свои волосы. Лидия бы точно знала, что сказать. Вот что бы она сказала?
– Слушай. – Я прочищаю горло. – Я тут подумала… Мои подруги, в общем, они сопрезидентки Альянса геев и гетеросексуалов. Ты на собрание сегодня не идешь?
– Э-э. – Он морщит лоб. – А надо?
– Не, ну в смысле… – Я замолкаю. Блин, понимание и эмпатия — та еще сложная хрень. – Я пару раз была на их собраниях. Там круто и можно пообщаться с такими же, как ты. Я просто подумала, что тебе…
– Подожди, – перебивает он. – В каком смысле «с такими же»?
О боже. Мне ему правда придется все разжевывать?
– Ну, это… – мямлю я. – Альянс геев и гетеросексуалов. Там есть и другие геи. В смысле натуралы там тоже есть, но я ручаюсь, что квиры представлены адекватным образом, и…
– Симона. – Его рука мягко опускается на мое плечо. Я смотрю ему в лицо. Похоже, он пытается скрыть улыбку… Почему он смеется? – Я… По-моему, ты ошиблась.
У меня уходит секунда, чтобы понять, что он сказал.
– Ой, – говорю я, – ты… не гей.
– Нет, – качает он головой, – я не гей.
А как же мюзиклы? Майлз постоянно о них говорит. На каждой репетиции он умудряется меня найти и каждый раз спрашивает про мюзикл дня, хочет подробностей…
Стоп! Он все время спрашивает, а сам не знает, кто сочинил «Аиду». Даже это мне пришлось объяснять. А еще пришлось рассказывать про «Богему», «Кабаре» и «Скрипача на крыше».
Ой.
Звуки вокруг смолкли. Я слышу лишь тихий смех Майлза. Мои щеки горят. Как я могла подумать, что он гей? У меня родители геи, ну или по меньшей мере квиры. Уж я-то должна в этом разбираться. Меня так раздражает, когда люди делают выводы, ничего обо мне не зная, и каким-то образом я точно так же поступила с Майлзом.
Однако это же неплохо. Это совсем неплохо. Я невольно начинаю улыбаться. И это не нормальная улыбка. А такая дурацкая, широченная, во весь рот. Я отодвигаюсь и встаю на ноги.
– Ой, – повторяю я, – это… слушай, это же здорово. Это офигеть как хорошо. В смысле, я ничего против геев не имею. Просто… я рада, что ты не такой. Не гей в смысле. Но не потому, что я гомофобка.
– Боже мой… – Майлз прыскает, закрывая лицо рукой. Его плечи трясутся от беззвучного смеха. – Боже мой, Симона.
Я крепко сжимаю губы, стараясь перестать лыбиться. Выходит не очень. Уголки моих губ так и ползут вверх, хотя щеки все еще пылают. Он точно расскажет друзьям, что я веду себя как полная дура. Если повезет, то я стану посмешищем только для них и дальше дело не пойдет.
– Ну, я просто, это… Э-э-э. – Вот засада. Терять больше нечего, так что я пру напролом. – А ты это, ну… Э-э-э… Типа на свидания ходишь?
Его смех обрывается. Теперь у него такой озабоченный вид, вроде как: а все ли у меня дома?
Боже. Я без понятия, как нормальные люди зовут на свидания, но уж наверняка не так позорно. В свое оправдание могу сказать, что я это делала в первый раз. И с таким успехом он же будет и последним.
– Так, ребята. – Мисс Клейн хлопает в ладоши. – Начинаем!
Слава богу.
Я соскакиваю со сцены и бегу на свое место. Дороги назад уже нет.
4
Прошло полчаса, а я все еще не могу поверить, что сделала это. Я могла бы просто извиниться за то, что решила, что он гей. Могла бы вежливо попрощаться и уйти, как нормальный человек. Блин, если уж выставлять себя полной дурой, можно было найти время получше. А так мне теперь до пяти торчать на репетиции, всячески его избегая. Удерживать внимание на чем-либо еще практически невозможно, потому что в голове я снова и снова проигрываю эту сцену.
Палумбо (а он уже вернулся из хоровой) хлопает в ладоши, вырывая меня из глубоких дум о моем позоре:
– Вот сейчас было отлично, ребята. По-моему, с предложениями Симоны эта сцена заиграла новыми красками.
– Вы уверены, что у нее больше нет замечаний? – спрашивает Эрик, приковывая меня к месту взглядом. – Они у нее обычно не кончаются.
Несколько артистов хора поворачиваются в нашу сторону. Я с трудом сдерживаю вздох. Он не мог выбрать для этого другой день?
– Эрик, ты же знаешь. Делать замечания – это ее работа. Ничего личного. – Палумбо поворачивается ко мне. – Ну так что, есть у тебя замечания?
– Э-э-э, нет. – Я изо всех сил пытаюсь не краснеть, но, по-моему, у меня не получается. Ну спасибо, Эрик. Выставил меня перед всеми дурой. – Пока нет.
Рокко спускается со сцены, следом за ним – Эрик. Я стою не очень близко, но мне все равно видно, как он закатывает глаза. И часть меня его не винит. Уверена, он заметил, что сегодня я не уделяла внимание тому, что происходит на сцене. Дожили: какой-то парень отвлекает меня от мюзикла. Нормальные люди влюбляются и не теряют головы, ну или хотя бы притворяются, что все нормально.
А у меня всегда с этим было не очень.
– Симона. – Палумбо сжимает мое плечо. – У тебя все в порядке?
– Угу, – говорю я, опуская руки. – Просто день тяжелый.
Это еще мягко сказано, но если он тоже так думает, то вслух ничего не говорит. Я как никогда рада, что мисс Клейн уже ушла.
– Ладно, ребята, – выкрикиваю я и беру свой блокнот под мышку. Несколько актеров на сцене оборачиваются посмотреть, но не все. – Давайте полностью прогоним первый акт, со сменой декораций и песнями. Рабочие сцены готовы? Я буду делать по ходу заметки, и в субботу мы их разберем.
Палумбо мне улыбается:
– Вот это Симона, которую я знаю.
– Она никуда и не исчезала.
Из-за кулис выходит Джесс; вокруг его шеи болтаются наушники. У него короткие темные волосы ежиком и смуглая кожа. На каждой репетиции он одет во все черное, подавая таким образом пример остальным. Это наш ведущий машинист сцены: он относится ко всему серьезнее, чем все остальные вместе взятые.
За ним выходит Майлз, и я замираю. Он вскользь смотрит на меня, и на секунду наши глаза встречаются. Я не могу разобрать выражение его лица. Да мне это и не нужно. Наверняка он сейчас рассказывает Джессу про наш разговор. Я отворачиваюсь, чтобы этого не видеть. Дело в том, что мне нравится работать с Джессом. Если он узнает о случившемся, то перестанет принимать меня всерьез.
Давай, Симона, напряги мозги. Я могла бы сказать Майлзу, что у меня случилась небольшая аллергическая реакция на орешки из автомата. Или можно все свалить на месячные, но это типа против правил феминизма. Кажется.
– Эй, Симона.
Я напрягаюсь и слегка поворачиваю голову. Слава богу, это всего лишь Джесс. Один. Майлза нигде не видно.
– Здесь я, – брякаю я и выдыхаю. Я рада, что это он, потому что думать о постановке – это как раз то, чем я и должна заниматься. – Не знаю, слышал ты или нет, но мы сейчас весь первый акт будем прогонять. Если у тебя сценарий с собой, советую взять карандаш и делать пометки.
Он кивает, но задерживает взгляд на моем лице.
– Что? – Я скрещиваю руки на груди.
– Ничего, – говорит он с легкой улыбкой на губах. – Просто у тебя вид какой-то напряженный.
Черт. Майлз ему рассказал. Я мешкаю секунду, потом дико машу руками в сторону сцены. Народ все еще слоняется без дела, несмотря на то что я только что объявила начало прогона. Я предпочитаю не повышать голос, но сейчас смотрю на них и понимаю, почему мисс Клейн все время кричит.
– Понятно. – Он смотрит на мои руки. – Уверена, что больше ничего? Может, напряги с парнем?
Мои щеки снова краснеют. Джесс хороший и все такое, но мы с ним обычно не разговариваем ни о чем, кроме постановки. И, по-моему, сейчас не самое подходящее время вдруг заводить дружбу.
– Блин, – вздыхаю я и запускаю руку в волосы. – Он тебе рассказал? Уже? Слушай, все не так плохо, как кажется…
– О чем? – Джесс мотает головой. – Майлз только сказал, что у тебя трудный день. А у тебя тот еще видок – явно напряги с парнем. Я-то знаю, я у себя в зеркале такой же постоянно вижу.
– Ой… – Майлз ему не рассказал. Я невольно улыбаюсь. – Парни – отстой, скажи?
– Всяко, – подтверждает Джесс. – Но они нам все равно почему-то нравятся. Такова жизнь.
Может быть, я ошибаюсь, но, кажется, его взгляд задерживается на Рокко немного дольше, чем нужно. Рокко – неплохой парень. Вот только… по-моему, они друг другу не подходят. Хотя кто знает, вот я Майлзу тоже не подхожу. Он популярный, и язык у него хорошо подвешен, а я сильна только идиотскими поступками. Приятно знать, что я не единственная, кто ничего не понимает во всех этих любовных делах.
– Таким темпом мы закончим, когда нам стукнет лет по восемьдесят, – говорит Джесс, переводя взгляд на сцену. – С каждым годом только хуже. Когда я начинал в девятом классе, все делалось как надо и было готово раньше срока.
Бо́льшая часть декораций выкрашена в темно-серый цвет, и только по краям – яркие граффити. Работы тут еще много, но все не так ужасно.
– Ой, да ладно. – Я пихаю Джесса в плечо, и он изгибает бровь. – Не так уж и плохо, че ты. Все успеете.
– Будем надеяться. – Он складывает руки на груди. – Иначе мы попали.
– Я смотрю, ты, как всегда, на позитиве, – качаю я головой, засовывая руки в карманы. – Слушай, давай как-нибудь встретимся и поболтаем. Может, за обедом? Мы с тобой единственные ученики на типа руководящих постах.
– Давай. Вместе разберем твои заметки, – соглашается он с легкой улыбкой. – Только, наверное, одного перерыва нам на все не хватит.
– Я не специально! – говорю я. Боже, надеюсь, щеки у меня не красные. – Палумбо сказал делать, как я считаю нужным, так что я записываю все мысли, а потом разгребаю тонны заметок. Конечно, я не ожидаю, что Палумбо будет со всем соглашаться. На самом деле я все жду, что в один прекрасный день он попросит меня заткнуться.
– Симона, да все нормально, – смеется Джесс, держа руками наушники. – Я просто прикалываюсь.
Может быть, но, как по мне, это не очень похоже на шутку. Джесс явно не единственный, кто заметил, что я в режиссуре новичок.
– Эй, ребята!
Мы поворачиваемся на голос. Я почти отпрыгиваю назад, когда вижу у двери Майлза. И вся напрягаюсь.
– Чего? – спрашивает Джесс. Я не могу разлепить губы.
– Симону вызывают к директору. – Он бросает на меня незаметный взгляд. – Сказали, чтобы явилась сейчас же. Видимо, что-то серьезное.
Джесс поворачивается ко мне и выжидающе смотрит. Я пожимаю плечами. У директрисы я была всего раз, и то еще до того, как сюда перевелась. Она достаточно приятная. Не представляю, зачем она меня вызывает.
– Палумбо, я сейчас вернусь, – кричу я и бегу к дверям. – Джесс, ты пока подготовь декорацию для первой сцены, хорошо?
Дверь с шумом захлопывается.
– А директриса не сказала, зачем меня вызывает? – спрашиваю я Майлза, перекладывая блокнот в другую руку. – Потому что, если это надолго, мне нужно предупредить Палумбо…
– Симона. – В его голосе слышна улыбка, и я быстро перевожу на него взгляд. Он закусывает губу, так быстро, что я не уверена, действительно ли он улыбался. – Никого никуда не вызывают. Все в порядке. Я просто хотел тебе кое-что сказать.
– Что? – В груди снова трепещет. К разговору с директором я была готова, а вот с Майлзом наедине? Как говорится, это две большие разницы. – Что случилось?
Он делает шаг вперед, и я прижимаюсь спиной к стене. Надеюсь, я не раздавила чей-нибудь арт-проект. Майлз издает тихий звук, похожий на фырканье.
– Ты сбежала.
Я сглатываю комок в горле:
– Не понимаю, о чем ты.
Я прекрасно понимаю, о чем он. Все это время я только и делала, что в мельчайших подробностях прокручивала в голове случившееся.
– Ты задала мне вопрос. – Он приподнимает пальцами мой подбородок. – И ушла, а я не успел ответить.
Он трогает мой подбородок. Его пальцы трогают мой подбородок, как в фильмах, над которыми я стебусь с друзьями. Сейчас мне совсем не смешно. У него мягкие руки, как будто он не строит декорации все свободное время и не размахивает клюшкой на лакроссе. Мое сердце выпрыгивает из груди.
– Правда? – еле выдавливаю я. Каким-то чудом я все еще могу говорить. – Я подумала… не знаю… что ты не хочешь.
– Ну как ты… – Он замолкает и нервно сглатывает. – Симона, я совершенно точно хочу.
Я или сплю, или под кайфом. Или все вместе.
Я обвиваю его шею и притягиваю к себе. Он приникает губами к моим губам.
Не опирайся я на стену – уже давно бы оказалась на полу.