Лана Мейер
ИДОЛ
Черт подери. Ее соски, проступающие сквозь тонкую ткань, возбуждают меня куда сильнее, чем открытые тела тех наложниц, что пытались соблазнить меня полчаса назад. Кровь устремляется к паху, приятный ток простреливает поясницу, после чего член начинает болезненно пульсировать и через пару секунд уже упирается в ткань полотенца. Ему становится тесно, пока я жадно поглощаю взглядом каждый миллиметр ее кожи, наблюдая за тем, как капли пота стекают по ее ключицам и груди.
Она вспотела. Ей страшно? Чувствует ли она, что я наблюдаю за ней? Я не могу поставить камеры в ее доме, но мои люди следят за ней. Очень скоро она будет здесь. Для нее найдётся самая красивая комната с самой лучшей камерой, снимающей в full HD.
Моя рука тянется к члену, но я не спешу, когда представляю, что я бы ощутил, если бы сдвинул рукой ее майку в сторону и взял бы в захват ее нежные сиськи. Я бы медленно ласкал ее соски большими пальцами, наблюдая за тем, как ее зрачки расширяются, а рот инстинктивно приоткрывается, умоляя меня о поцелуе.
Я не целую женщин.
Они не касаются меня.
Исключений нет и не может быть.
Но не так много женщин, которые заставляют меня касаться себя, пока я смотрю на них.
Из тысячи цепляет одна. Та, что буквально тебя похоронила. Судьба иронична. Но еще ироничнее тот факт, что ее смерть неизбежна, и она не будет инсценированной, как моя.
Она не выдержит игру. «Идол» сломает ее. Любая изоляция ломает личность и возможно, за первый год полного заточения на этом острове и тотального одиночества, именно это и произошло со мной. Я бы сорвал, если бы сказал, что не обезумел, став изгоем общества, упав с вершины Олимпа.
Я сам не замечаю, как освобождаю член от оков полотенца и медленно трогаю себя. Не хочу торопиться, мне необходимо насладиться своими фантазиями. Горькая правда в том, что они куда прекраснее, чем ужасающая реальность. И в фантазиях я могу позволить себе не спешить. И даже намек на нежность.
Возбуждение нарастает, густым удовольствием устремляясь в пах. Стискиваю зубы, издавая глухой стон.
Такая красивая и нежная. Такая отвергающая и дерзкая. Упрямая. Я выброшу тебя на помойку, когда трахну, так же, как ты это сделала с моим приглашением.
– Маленькая сука, – резко закрываю экран, так и не кончив. Она не достойна, чтобы я дрочил на нее.
В следующую секунду мне звонит Грант, и я, вставив наушники и оставаясь обнаженным, встаю с кресла и подхожу к панорамному окну. Моему взору открываются известняковые скалы, покрытые зеленью и окруженные водой – пейзаж из фильма «Пляж» с Леонардо Ди Каприо.
– Ты не справился, – хлестко осуждаю его, все еще не понимая, какого черта он позволил ей соскочить.
– Я придумал решение, Кэл. К следующей церемонии посвящения она будет у тебя.
– Осталось два дня, двадцать три часа, пятьдесят восемь минут, – бросая взгляд на часы, напоминаю другу я. – Не подводи меня, Грант.
– Иногда мне кажется, что ты забываешь, что я твои глаза и уши в Нью-Йорке. Поэтому прошу отменить мою казнь и дождаться того, что будет через три дня.
– А через три дня будет очень весело.
– У меня все под контролем, Кэл. Мы вытащим тебя оттуда.
– И когда вы это сделаете, наше возвращение будет триумфальным, – усмехаюсь я, расправляя плечи. – Этой стране нужен новый президент.
– Ты еще слишком молод для поста президента.
– Я стану самым молодым президентом в истории. И помогу каждому из вас вернуть то, что у нас отняли.
Глава 3
Аврора
Колеса авто медленно катятся по знакомой дороге, шурша гравием и опавшими рыжими листьями. Сердце сжимается до раздирающей боли в груди, как только я торможу у родительского дома. Какого-то черта я по привычке приехала сюда, несмотря на то, что пустует он уже целый месяц.
После их смерти меня фактически сразу выселили из него, поскольку оказалось, что родители не платили за него уже более шести месяцев и просрочили все кредитные каникулы.
Некогда уютный и полный жизни дом – теперь безмолвный. Мертвый. Покинутый. Это простое, расположенное в Бруклине, но достаточно комфортное семейное логово является воплощением американской мечты: родители много трудились, чтобы купить свое жилье в ипотеку. Квадратные метры в Нью-Йорке стоят баснословных денег, и большинство жителей города просто всю жизнь снимают квартиры и небольшие таунхаусы. Наша семья всегда едва сводила концы с концами, поскольку у моих родителей была очень волнообразная работа. Все детство и подростковый возраст мы с сестрой провели на съемных квартирах, хоть и особо не чувствовали, что в чем – либо сильно обделены.
Да, приходилось делить комнату с Лиамой, но нам повезло, что мы были детьми одного пола с небольшой разницей в возрасте. Сюда мы переехали, когда мне исполнилось шестнадцать, а через два года я уже поступила в Йель и переехала в общежитие в другой штат.
Я очень любила Лиаму. Но отчасти я была счастлива покинуть этот дом, где каждый день сталкивалась с ней и своими глазами видела, чего она лишилась по моей вине.
Лиама практически потеряла зрение из-за меня.
Не полностью, но это не меняет того, что она частично лишилась одного из важнейших органов чувств, и уже не могла ощущать себя полноценной.
И меня восхищает то, как она продолжала любить эту жизнь, теряя способность видеть как прежде с каждым днем. Я потеряла ее, родителей, свое будущее – и едва собираю себя по кусочкам, заставляя организм делать каждый новый вдох, а она – не закрылась в четырех стенах, не озлобилась на весь мир, а пыталась жить дальше, как полноценная личность. Она всегда жадно жила эту жизнь, была намного безумней и сумасбродней меня. Она недолго думала, когда ей предложили загадочную работу в Саудовской Аравии. По крайней мере так гласила ее легенда. У Лиамы было музыкальное образование, она прекрасно преподавала игру на фортепиано, даже на шестьдесят процентов лишившись зрения.
Конечно, едва ли она действительно поехала туда работать преподавателем по музыке. Косвенные признаки и улики, что я нашла после ее отъезда, дают мне понять, что она знала, куда едет.
Сфокусировав взгляд на красном знаке «продается», я крепче сжимаю руль. Эта надпись – словно метка проклятья, посланного на семью Хейз. Может ли быть это связанно с тем, что однажды я перешла дорогу дьяволу?
Тысячи вопросов и ни одного ответа.
Может ли Лиама быть сейчас жива?
Могли ли родители убить себя, не сказав мне ни слова?!
В том, как были найдены их тела, нашлись несостыковки, но полиция явно не собирается этим заниматься, как и пропажей Лиамы, поскольку она добровольно покинула страну и некоторое время выкладывала фотографии из путешествий, где писала о том, как она счастлива.2
Мог ли кто-то «помочь» родителям уйти из жизни, или я просто не хочу верить в то, что они так жестоко поступили со мной, и ищу произошедшему более «логичное» объяснение? С другой стороны, кому нужны были мои родители, даже если набрали кучу долгов и кредитов? Моя мама, Андреа Хейз – один из редакторов довольно популярного онлайн-журнала, а отец, Маркус, – геолог, посвятивший свою жизнь экспедициям, научным разъездам и преподаванию в Йеле.
Я из самой обычной семьи. Кому нужно убивать чету Хейз, еще и таким образом?
Как бы там ни было, родители не позаботились о моей подушке безопасности. Как будто они ничего подобного не планировали. Либо у меня паранойя, либо я реально начинаю думать, что им «помогли».
Я не могу выплачивать ипотеку за этот дом, учитывая, что мне всего двадцать один, а высшего образования у меня нет. Меня вышвырнули из Йеля почти сразу после той злосчастной вечеринки, где я увидела много того, чего не стоило видеть. С тех пор как я потеряла свою мечту, я работаю редактором в журнале, куда меня устроила мама, но платят там копейки. Никто не относится ко мне серьезно.
У меня больше нет дома.
У меня нет семьи.
И нет будущего.
Будто в последний раз попрощавшись с домом и частью меня самой, я с силой давлю по педали газа и, проехав пару кварталов, выезжаю на трассу. Красно-желтые листья охватывают деревья по обе стороны от дороги, овевают их, словно языки пламени. Их огненный танец завораживает, создавая иллюзию, что весь мир объят мягким и теплым золотистым сиянием.
Сумерки окутывают пейзаж, придавая ему особую магию. В этот час рыжина листвы становится еще ярче, контрастирует с темнеющим небом. Каждый порыв ветра срывает горсти медных листьев, и они кружатся в воздухе, словно искры от невидимого костра.
От созерцания этого природного шоу меня отвлекает телефонный звонок. Звонит моя личная Круэлла – директор журнала, в котором я работаю. Меня туда устроила мама, и все это время я занимаю там позицию «девочки на побегушках», и это вместо того, чтобы писать сценарии фильмов к мировым бестселлерам или театральным постановкам. Мой удел – обзоры новостей, редактура статей, мелкая работенка, не имеющая ничего общего с истинным творчеством. Свою личную книгу я пишу в стол, но без знакомств в мире издательского дела и денег я никогда не найду себе хорошего литературного агента, способного продвинуть мое творчество.
Да и честно говоря, курс драматургии я не закончила. Не уверена, что выдаю что-то стоящее, как автор.
– Ава, я, конечно, все понимаю, у тебя тяжелый период, но можно узнать, какое сегодня число? – надменный голос Кэтрин, ассоциирующийся у меня со скрипом старой двери, еще больше погружает меня в депрессию.
– Двадцать первое сентября, – чеканю я, стараясь говорить уверенно.
– В этом месяце ты не выдала никакого интересного материала. Я не понимаю, зачем нам держать в штате такую бездарь, как ты. Ты не делаешь и половину того, что выполняла твоя мама.
Вы не найдёте в мире более токсичной начальницы, чем моя. Там, где обитает ядовитая кобра и плюется ядом, Кэтрин – преподает этот навык.
– Кэтрин, – я стараюсь мысленно сосчитать до трех и успокоиться, прежде чем жестко ответить ей и послать в ад. – Я не могла работать в этом месяце из-за своего эмоционального состояния. Ничего не писала, но я много редактировала.
– Ничего не хочу слышать, у нас идет сокращение штата. Мне шепнули, что твоя кандидатура всерьез рассматривается на увольнение.
Мне хочется закричать в голос: «Да пожалуйста, мать вашу! Увольняйте! Плевала я на ваши гроши», но вовремя себя останавливаю, поскольку знаю: сейчас мне важен каждый цент.
Если меня уволят, мне придется пойти работать обслуживающим персоналом, и я ничего не имею против такой работы. Да только мои родители в гробу от такого расклада перевернутся.
Все-таки мою маму знали многие медийные личности. А отец – преподаватель и ученый в университете «лиги плюща». Для них это было бы позором.
– Я работаю над очень интересной статьей сейчас, но мне нужно больше времени, – на ходу выдумываю я.
– Мне нужна статья в рубрику «Изнанка», – ультимативным тоном заявляет Круэлла. Изнанка – рубрика, в которой представлены драматические и реальные истории, выворачивающие души читателей наизнанку. Например, рассказы о детских травмах, пережитом насилии или буллинге. – Я даже подумала, не могла бы ты написать в ней про свою сестру? Все-таки эта история может быть поучительной для многих девушек. Твоя сестра захотела заработать телом легких денег. Решила: поверчу задом и хорошенько заработаю по-быстрому. А итог какой? Пропала? Умерла? Для многих будет пища для размышлений. А молодые девушки хорошо все взвесят, прежде чем уезжать заграницу в роли проститутки.
Кислород мгновенно покидает мои легкие. Клянусь, если бы Кэт сейчас была тут, я бы избила ее, как боец ММА боксерскую грушу. Стерла бы в порошок.
– Нет. Не могла бы, – отзываюсь я, ощущая, как скрипят зубы. – Увольняйте. Знать вас не хочу.
– Ава, да брось ты…
– Заявление занесу завтра, – резко отрезаю я.
Этот чертов разговор в очередной раз добивает меня и опускает на дно. Я бы даже сказала так: дно было только что в очередной раз пробито.
Я вновь едва ли не врезаюсь в тачку, резко затормозившую спереди. Вот дерьмо.
Кажется, в конце этого непроглядного тоннеля просто нет света.
***
Поскольку у меня больше нет постоянного места жительства, я временно проживаю у подруги. Солана живет на Манхэттене в крошечной студии, которую снимает для нее модельное агентство. Она постоянно бегает по кастингам, расположенным в сердце города, поэтому они сжалились над ней и выбрали жилье в престижном районе и огромном красивом небоскребе с названием «Ocean». Да только конечно я в ее тридцати квадратных метрах являюсь подруге огромной обузой.
Пройдя через панорамные двери, автоматически раздвинувшиеся передо мной, я захожу в здание, где сразу ощущаю себя на птичьих правах. Тем не менее сдержанно улыбаюсь охране и, немного вжав голову в плечи, направляюсь к лифту. По крайней мере в таком огромном доме я чувствую себя в безопасности.
А повод опасаться у меня есть. И словно прочитав мои мысли, этот повод не заставляет себя долго ждать: я получаю очередное sms сообщение с незнакомого номера.
Эти смски с угрозами и вымогательством всегда приходят с разных телефонов.
Неизвестный: «Думаешь, ты спрячешься в этом шикарном доме?», – пока лифт поднимается вверх, мое сердце стремительно падает вниз. Это уже слишком. Я, конечно, подозревала, что аноним следит за мной, но до этого момента он не писал подобных вещей.
Я только что зашла в здание. И сразу получила это сообщение. Мысль о том, что кто-то опасный и очевидно сумасшедший постоянно наблюдает за мной, заставляет мою кожу покрыться инеем. Еще пару секунд спустя меня наоборот бросает в жар. В лифте становится трудно дышать, словно у меня приступ клаустрофобии.
Неизвестный: « Ты готова хорошенько заплатить мне за то, чтобы я перестал беспокоить тебя?»
Прочитав очередное сообщение, я с шумом выдыхаю. Лифт со звоном колокольчика, наконец, останавливается на необходимом мне этаже.
Я все еще пытаюсь переварить информацию о том, что за мной следят, буквально ходят по пятам. Приступ паранойи нарастает, несмотря на то, что я не уверена, что чувствую истинный страх.
Я ничего, блядь, не чувствую и давно.
Разве мне есть что терять, если со мной что-то случится?
До ужаса боюсь боли, пыток, насилия. Как физического, так и морального. Боюсь каких-то мучительных истязаний. Быстрой смерти – нет.
Обращалась ли я в полицию с заявлением о том, что за мной следит больной аноним, присылающий странные сообщения и требующий деньги? Определенно. Но в полиции почему-то ответили, что отправителя сообщений отследить невозможно, поскольку пользователь использует туристические сим-карты разных стран, которые можно приобрести и активировать без паспорта.
В отделении мне объявили, что позвонят, как что-то станет неизвестно, но посоветовали не придавать значения таким сообщениям, поскольку, если бы преследователь был настоящим и представлял бы опасность, он бы давно начал действовать.
Короче говоря: им насрать, что очередная девушка получает на свой телефон странные угрозы. Они создают только видимость деятельности. По делу с Лиамой я уже давно поняла, что на закон в этом городе рассчитывать не стоит.
– Привет, у тебя такой вид…Ты в порядке, Ав? – Солана открывает дверь, на ходу поправляя бретельки своего лифчика. Я застаю ее в одном нижнем белье, и этот развратный образ в сочетании с ее растрепанными светлыми волосами буквально кричит мне о том, что я вернулась домой не вовремя. В следующую секунду из глубин квартиры появляется Джексон, играя спортивными и рельефными мускулами. Кажется, он популярный хоккеист, за которым ходит слава плейбоя. Солана – начинающая модель, покоряющая каталоги купальников и мечтающая стать ангелом «Виктории сикрет».
Судя по его влажным волосам, он только что вышел из душа. Спасибо, что не в полотенце на голое тело, а в спортивном трико. Обхватив Солану за талию, он тянется губами ко рту девушки. Солана, в свою очередь, смущенно отвечает на поцелуй парня, стараясь слегка оттолкнуть его от себя. Знаю, подруга с радостью бы осталась наедине со своим новым любовником, но ей будет неудобно передо мной.
Вот черт. У них явно только что была секс-вечеринка, а я все испортила. Совместное проживание, хоть и с близкой подругой, становится чертовски невыносимым. Я чувствую себя лишней и осознаю, что конкретно мешаюсь.
– Ава, прости, Джекс уже уходит, – извиняющимся тоном щебечет Сола. Да только Джексу, кажется, плевать на эти слова, потому что он тут же хватает мою подругу за бедра и приподнимает ее над полом, чтобы полноценно взять на руки. Горячий хоккеист кружит ее по комнате, словно невесомую статуэтку. Она заливается смехом и отвечает на его поцелуй дерзко и развязно, словно меня здесь нет. Все в ее теле говорит мне о том, что она не может устоять от напора его ласк.
По сердцу царапает нож, пропитанный ядом зависти.
Да, я завидую.
У меня никогда не было ничего подобного. В двадцать один я до сих пор девственница, и если честно, к своему телу я практически никого не подпускала. Близость – это страшно. Несмотря на то, что влюблённые пары не хило триггерят меня, я не могу представить себя занимающейся сексом с кем-либо. Я хочу этого. И я знаю, что многие из мужчин мечтают стянуть с меня трусы и полапать за все интимные места. Да только у меня ни один реальный мужчина не вызывает таких эмоций. Вот что бывает, когда читаешь слишком много книг о любви.
Я влюбляюсь совершенно в других персонажей. Порой они меня пугают и заставляют мою кровь закипать, а сердце – танцевать в бешеном темпе. Дориан Грей, Граф Монте-Кристо, Хитклиф… Моя душа тянется к неоднозначным персонажам, живущим в выдуманных мирах, а реальным мужчинам до них далеко. Они слишком просты и примитивны.
– Черт, – возвожу глаза к потолку. – Это вы меня простите, мне стоит пойти погулять.
– Нет, я уже ухожу, – с неохотой отрываясь от Соланы, Джекс наконец опускает ее на пол, но не перестает жамкать задницу.
Быстро повесив пальто на крючок, я скрываюсь в туалете, чтобы позволить им попрощаться без моих глаз. Выжидав несколько минут, возвращаюсь в холл, услышав отчетливый хлопок входной двери.
– Прости, я думала, ты будешь на собрании психологической поддержки до одиннадцати, – вновь извиняется Солана, хотя она не должна.
– Прости, что не предупредила, что приду раньше, – пожимаю плечами, ощущая себя максимально неловко. – Это твоя квартира и твоя личная жизнь. Ты не обязана передо мной извиняться.
– Должна, детка, – подруга раскрывает руки для объятий и тянется ко мне. – Ты моя гостья, Ава. А Джекс… У нас с ним просто конфетно-букетный период, – Сола с долей хвастовства кивает в сторону шикарного букета розовых гортензий, возвышающихся над обеденным столом. – Ты такая грустная, – она внимательно вглядывается в черты моего лица. – Хочешь, тоже найдем тебе горячее свидание? Откроем тиндер, запасемся вином и шоколадом. А я уеду куда-нибудь, чтобы ты расслабилась, – игриво касаясь моего носа, предлагает Сола.
Находясь так близко от нее, я обращаю внимание на изящную родинку над ее верхней губой – она придает ее лицу особый шарм и отсылает к роковой красоте Мерлин Монро. Очаровательные ямочки на щеках Солы делают ее неотразимой на снимках. Неудивительно, что даже законченный хоккеист-бабник не просто использует ее для секса, но и дарит цветы.
Мне никогда не дарили цветы. И да, я завидую. Мне, как любой девочке, хочется сказки и красивых ухаживаний.
– Даже если бы у меня был парень, я бы никогда не позвала его к себе или в твою квартиру, – морщусь, выражая непринятие того факта, что Джекс не позаботился об отеле.
– Когда страсть накрывает с головой, становится все равно где трахаться, – выдает Сола, слегка надувшись. – Ты искала квартиры? – как бы невзначай интересуется она, и я в этом слышу только одно: «Я хочу, чтобы ты скорее свалила отсюда». – Ты можешь оставаться здесь сколько хочешь, Ава, я не гоню тебя, – дополняет свой вопрос она, но я знаю и чувствую, что последняя фраза сказана из вежливости.
– Нормальных квартир просто нет, – тяжело вздыхаю я, вспоминая цены на студии и комнаты. – Сейчас высокий сезон. Я по-прежнему не знаю, что делать. Вдобавок ко всему, я уволилась. Кэтрин… нелестно отозвалась о Лиаме.
– Ох, дорогая, – Солана хмурится, замирая на месте как вкопанная на слове «Лиама». – Ну ты знаешь. Время еще есть. Уверена, ты найдешь что-нибудь интересное, новую работу, новую квартиру… Не отчаивайся.
– Очевидно, что слово «отчаяние» уже буквально вырезано на моем лице, поскольку ко мне уже посторонние подходят и предлагают сомнительную работу.
– Что за работу предлагали? – глаза Солы загораются, и, включая чайник, она жестом приглашает меня присесть за барную стойку. Я кратко делюсь с ней тем, что произошло в психиатрической клинике.
Встреча с Грантом.
Странное предложение.
Черная, черт ее раздери, коробка.
– И что? Ты взяла и выкинула эту коробку? Даже не посмотрев, что там внутри?! – задыхаясь от возмущения, кричит подруга, выслушав рассказ.
– Да.
– Я умираю от любопытства. Я бы так не смогла, – Солу буквально трясет, она едва ли не подпрыгивает на месте. – А вдруг там лежала безлимитная золотая карта? Дорогая, ты в печальном положении, и я не смогу кормить тебя вечно. Возможно, стоило подробнее узнать о том, что тебе предлагают, – осторожно продолжает Сола.
– То, что он мне предлагал, звучало как эскорт и проституция.
– Нет, совсем нет. Он же сказал: создавать контент, – подмигнув, напоминает Сола. – Мне кажется, он имел в виду что-то типа «only fans». И знаешь, я считаю, тебе стоит присмотреться к этому виду заработка. Ты можешь спокойно зарабатывать несколько тысяч долларов. С твоей-то фигурой, детка, – выразительно приподнимая бровь, она присвистывает, оглядывая меня с головы до ног.
– Я не хочу. Я не умею позировать и фотографироваться. И вообще – это унизительно. Продавать свое тело…
– Да брось, двадцать первый век. Это не продажа тела, это продажа эстетичных фотографий своего тела. А оно у тебя красивое. Ты всегда его скрывала. Конечно, если вставать на этот путь, стоит сотрудничать с хорошим и проверенным агентством. Нужно все взвесить, но чувак подал тебе отличную идею, как выбраться из долговой ямы.
– Не думаю, что это мое. Это неправильно…, – ощущая агонию в эпицентре груди, я с трудом делаю вздох. – Я училась в Йельском университете, я выиграла грант, который достается трем процентам абитуриентов… Я не могу пасть так низко, Сола. Вертеть жопой на камеру после того, как изучала психологию, литературу и сценарное дело в стенах, в которых училась Энн Пэчетт? В стенах, где преподавал мой отец. В стенах, где…
– Нельзя жить прошлым, Аврора. И не стоит так романтизировать Йель, учитывая, как там с тобой поступили. И да, я против проституции и эскорта. Но знаешь, – Сола демонстрирует мне журнал, открывая его на странице с закладкой, – я и сама часто фоткаюсь в белье и хочу, чтобы за это платили больше. То, что тобой заинтересовалось подобное агентство, не удивительно.
– Почему?
– У тебя бейби фейс. Глаза как у анимешки. А тело, как у «горячей штучки», которое ты постоянно скрываешь. За тебя пользователи будут огромные бабки отваливать. Факт. Сейчас в тренде «естественная красота», так называемая «случайная», не напускная. Силиконовые куклы очень упали в рейтинге.
– Мне плевать. Это может быть опасно.
– Именно это предложение – возможно. Но как идея – интересно. Ты сможешь снимать себе хорошую квартиру, встать на ноги. Может не так плохо хоть немного побыть вертихвосткой?
– Так и скажи, что я для тебя обуза и ты хочешь меня выгнать.
– Нет, Ава, – качает головой Сола, хотя я не до конца верю в ее искренность. – Я, как человек, который зарабатывает на внешности, предлагаю тебе заняться тем же. Я не раз предлагала тебе сходить на модельный кастинг. Я отношусь к этому проще и считаю, что нет ничего плохого в том, чтобы делать фотографии, даже если они интимные.
– Лиама тоже считала, что в этом нет ничего такого. По итогу – она не вернулась из Саудии. Ее давно могли убить или держат в рабстве. Что угодно…
– А может быть, она замужем за арабским шейхом и очень счастлива, – накидывает положительный вариант Сола. – Может быть, она настолько счастлива, что не хочет возвращаться в прошлую жизнь, где все напоминает ей о боли, о трудностях, связанных с жизнью после несчастного случая. Ведь Лиама уехала, потому что потеряла смысл жизни, лишившись зрения, – больно и осознанно бьет по мне Солана. – Она просто хотела найти мужчину высокого статуса. Очевидно, что ею заинтересовались по каким-то причинам, и ей это льстило. Ведь с тех пор как она стала слепой, она не ощущала внимания со стороны мужчин и не ходила на свидания. До трагедии она была первой красавицей.
– Ты винишь в этом меня? – сглатываю ком в горле. Любой разговор о Лиаме возвращает меня в личный ад.
Я сама себя виню. Из-за меня Лиама ослепла. Это я ее убила.
– Нет, Аврора. Не виню. Я просто объясняю, что в нашей природе – пользоваться тем, что есть, даже когда у тебя отняли нечто невероятно значимое. Надо же выживать, как-то вертеться. Искать новые смыслы, в конце концов. Я по-прежнему остаюсь при своем мнении: ее нанял для своих утех уродливый извращенец, прикрывая непристойное предложение тем, что он хочет обучаться игре на фортепиано. Она, судя по последним фото в социальных сетях, влюбилась в него. А потом…
– Если с ней все хорошо, она бы выходила на связь. Она бы сообщила об этом. Она бы не смогла оставить меня в неведении.
– Милая, один Бог знает, что чувствует человек, когда теряет зрение, пусть и не полностью, в осознанном возрасте. Ли постоянно жила в страхе, что совсем потеряет его. Она утратила смысл жизни и нашла его, построив новую. Почему ты так на это не смотришь? И ты не виновата. С Лиамой может быть все хорошо. Хочется верить, что она жива…
– Мы обе знаем, что это не так. И если бы не я, она была бы здесь. Родители бы были живы. Я разрушаю все, к чему прикасаюсь, – тихо заканчиваю за Солу я и резко выбегаю из квартиры.
***
Хлопнув дверью, я бросаюсь к лестничному проему. Я на десятом этаже, но мне просто необходимо подняться выше. Еще выше. Перепрыгиваю ступени, ощущая, как колет в боку, грудную клетку сводит от недостатка кислорода. По телу струится пот, оно явно не было готово к такому внезапному кардио. Несколько лестничных пролетов, и я выскакиваю в одну из открытых зон здания – здесь расположен небольшой коворкинг для тех, кто любит работать на свежем воздухе. Здесь всегда мало людей, а чаще всего и вовсе никого нет. В груди разрастается свинцовый камень, имя которому одно – чувство вины. Ни одна операция не способна его достать из меня, вырезать.
Бросаясь к краю, опускаю руки на перекладину. Стеклянного ограждения нет, но есть камеры. Охрана не придет так быстро. Никто не предаст значения тому, что я стою здесь и рассматриваю другие небоскребы города и звездное небо, затянутое тучами.
Как бы я хотела жить там, где всегда светит солнце…
Как бы я хотела жить. Жить, а не существовать.
Есть вещи, которые уже никогда не сбудутся. На мгновение ловлю себя на мысли: мои родители, они тоже так думали? Они сделали это с собой из-за чувства вины, несмотря на то, что не было никаких признаков депрессии и того, что они планируют?
Они проявили слабость, решившись на это непростительное Богом действие. И я тоже могу… избавить себя от этого свинцового камня. Я сказала, что операция не поможет, но всего один шаг за борт этой тоненькой перекладины, разделяющей меня и пространство за пределами здания, может.
Шире открываю глаза, жадно набирая в легкие воздух. Хочется видеть свои последние секунды. Хочется дышать полной грудью. Но перед смертью не надышишься…
Схватившись покрепче за перекладину, я закидываю ногу и подтягиваюсь всем телом. Хватаюсь за столб, к которому прикреплен балконный фонарь. Все словно в тумане, и вот я уже опускаю ноги вниз, устраиваясь на ограждении. Одно неосторожное движение – и мое тело рухнет вниз, пролетит несколько десятков метров и разобьется об асфальт.
А если я упаду на кого-нибудь? На невинного человека? И попутно прикончу еще кого-нибудь?
Итак, как это делается?
Насчет три?
Раз…
Два.
И…
Т…
В момент, когда я готова соскользнуть вниз, нечто странное цепляет мое внимание и заставляет схватиться за столб железной хваткой. Именно он удерживает меня от стремительного падения. Резкий порыв ветра хлещет по щекам то ли для того, чтобы наказать меня, ненормальную, то ли для того, чтобы все-таки поспособствовать моему падению. Я не понимаю, что хочет мне сказать Бог, но мое внимание цепялет простая фраза, написанная на анимационной видео-рекламе.
«Здесь ты снова почувствуешь себя живой», – гласит слоган нового шоу. Или не шоу? Рекламы? Я не совсем понимаю, что именно транслируется на экране, мой взор примагничивает тропическая картинка, нарезки роскошного бала, включающего элементы маскарада, и кричащая надпись «На кону сто миллионов долларов». В конце рекламы мелькает лицо Гранта Монтгомери, открывающего черную, мать его, коробку.
На этом моменте ролик прерывается. Мне так и не показали, что находится внутри.
Все происходит быстро. Точно так же, как я оказалась на крыше, с той же скоростью я слезаю с перекладины, чудом не свалившись вниз, спускаюсь вниз и вызываю такси, поскольку не в состоянии водить машину сейчас.
Разум затянут поволокой тумана. Я мчусь в клинику, как одержимая. Чувствую себя сумасшедшей, увидавшей какой-то знак от Бога, не меньше.
Эта реклама спасла меня от большой глупости. Это не может быть случайностью.
В более-менее осознанное состояние я прихожу уже когда оказываюсь у той самой двери, где нашел меня Грант. Не проходит и секунды, как я начинаю рыться в мусорном ведре, куда выкинула коробку.
Черт. Черт. Черт. Уже в помойке роюсь… Дожила. Браво, Аврора. Ты опустилась с Йеля до помойки в психушке. Прекрасно жизнь устроила. И-де-аль-но. Но мне плевать. Мне просто необходимо узнать, что находится в этой чертовой коробке…
Дрожащие пальцы нащупывают черный бархат. Все внутри ликует: я как ребенок радуюсь, что наконец-то узнаю, что внутри, и при этом не позволю увидеть свое моральное падение и сокрушительное любопытство Гранту.
Затаив дыхание, открываю футляр. Он выглядит как упаковка от очень дорогого эксклюзивного украшения. Внури – белая записка, и я читаю ее:
«Возьми с собой туда три личных вещи. Все необходимое для жизни тебе предоставят на острове. Если ты кому-нибудь расскажешь об этом, он узнает. И ты не попадешь сюда», – короткое послание завершается адресом, куда мне нужно подойти ровно через два дня. Что ж, есть время в последний раз выпить свой любимый Сингапурский латте в уютной кофейне на пятой авеню.
