Лара Дивеева
Тот самый одноклассник
Глава 2. Данила
На следующее утро приходит осознание: я проиграла. Не будет ни выставки, ни популярности, ни денег. Как же обидно быть неудачницей! В каждой картине моя душа, поэтому проигрыш ранит очень сильно. Получается, что моя душа недостаточно хороша, никому не нужна, невостребованная.
Пообещав себе вечер в обнимку с розовым вином, отправляюсь к клиентам.
После обеда звонит Арк Молой и приглашает участвовать в выставке. Хоть что-то полезное вышло из пресловутого конкурса, и на том спасибо. Пусть я «отказная», но попала в заветную десятку полуфиналистов, а это открывает важные двери.
Арк притворяется, что не знает результатов конкурса, а я не обличаю его во лжи. Я не Резник, который не приемлет неискренности.
– Выставка продлится две недели. Выбери три работы, посмотрим, обсудим. Если хочешь, можешь забрать их в конце выставки. Если не жалко пожертвовать на благотворительность, тогда выставим на аукцион.
– Я согласна.
Дело не только в благотворительности, а в том, что мою работу купят и заберут домой. Повесят на стену и будут разглядывать, обсуждать, она станет частью не просто интерьера, а чужой жизни.
Или запихнут в кладовку, а потом, спустя время, не смогут вспомнить, зачем позарились на такую странность.
Или вообще не купят.
– Зайди ко мне в мастерскую, обсудим детали и подпишем контракт, – просит Арк.
Я бегу домой выбирать работы. Уж лучше заняться делом, чем обниматься с бутылкой розового вина.
По внешнему виду Арка вы бы никогда не догадались, что он художник. Скорее вышибала в клубе. Однако его работы настолько чувственны, что заставляют краснеть даже бывалых любителей эротического искусства. В отличие от меня, Арк может позволить себе настоящую мастерскую. Я была здесь и раньше, но в этот раз он смотрит на меня с острым любопытством. Прищурившись, листает снимки моих работ.
– Неплохой выбор. Насчёт первых двух не знаю, а вот эту точно купят. Абстрактное искусство в моде.
Арк поглаживает фотографию кончиком пальца, словно пытается ощутить рельефность работы. На ней объёмные формы разбросаны по холсту в эмоциональном беспорядке, но, если посмотреть издалека, всё вместе складывается в изображение раскидистого дерева. Работа так и называется «Взгляд издалека».
– Из чего это сделано?
– Пенопласт и дерево.
Арк берёт следующую фотографию.
– Тобой тут Данила Резник интересовался, – говорит, теребя в руках снимок настенной конструкции из лёгкого металла. – Говорит, вы бывшие одноклассники. А я у него гитары беру.
– Играешь?
– Нет. Работаю над новой темой – «Музыка тела».
Арк сдвигает занавесь и показывает на двухметровый холст – обнажённая женщина чувственно изгибается на ковре, прижимая к себе гитару. Провода змеятся по ногам порочными намёками.
– Знаешь секрет твоего успеха? – спрашиваю, разглядывая остекленевшие от похоти глаза любительницы рока. Сказала бы «металкора», но звучит совсем уж пошло.
– Знаю, – улыбается Арк, – но с интересом выслушаю твои догадки.
– На твоих работах изображены чужие тайны. Глядя на картину, люди притворяются, что не имеют отношения к такой порочности, но при этом упиваются и горят внутри. В результате все остаются довольны.
Арк загадочно улыбается, не желая комментировать мою теорию. А мне вдруг жутко захотелось предложить на выставку «Секрет». Арк его не примет, качество не то, работа совсем детская, но пусть посмотрит. Уж он-то почувствует в «Секрете» чужую тайну.
А я бы с удовольствием посмотрела на его реакцию.
– Слушай, Ника, а вы с Резником любовники или как?
– Или как. А что?
– Да так, любопытно. Он так о тебе говорил… короче, я решил, что вы встречаетесь.
– С Резником много кто встречается, но не я.
Арк понимающе усмехается.
– Он только что приобрёл новую гитару, принёс похвастаться. Носится с ней, как с ребёнком.
– Резник ещё в школе бредил гитарами.
– По-моему, сейчас он бредит кое-чем другим, вернее кое-кем! – Арк подмигивает. – Ладно, проехали. Я попросил Резника одолжить мне новую гитару для картины, и он поставил условие, что натурщицей будешь ты.
– Я?! С какой стати?
– Он сказал, что гитара особенная. Вроде и корпус без изысков, и гриф обычный, и внешний вид не самый броский, но звук волшебный.
В словах Арка нет ничего вызывающего, но пальчики ног непроизвольно поджались. Взгляд возвращается к обнажённой натурщице с гитарой. То, что Резник представляет меня в таком ракурсе… в таком виде… Это волнует.
Проигрываю в мыслях варианты картины, одна другой неприличнее. В моих фантазиях в мастерской присутствует Резник.
– Э-э-э… спасибо, Арк, но это не моё. Если позировать, то только с контрабасом, чтобы за него спрятаться.
– Жаль!
– Не жалей, тебя мои формы не устроят.
– Зато есть гарантия, что на эту работу найдётся покупатель, – смеётся Арк.
Вернувшись домой, я раздеваюсь и придирчиво осматриваю себя в зеркало. Обычное тело, средненькие формы. На картину с балалайкой, может, и потяну, а вот с супермодной гитарой – никак. Да и лицо из разряда миловидных, не более того. Каштановые волнистые волосы чуть ниже плеч, обычные серые глаза и бледная кожа никак не вяжутся с образом женщины-вамп на вызывающей эротической картине. Если выложиться по полной – там оттенить, тут подкрасить, здесь начесать, то можно вылепить из меня претендентку на мужские взгляды. Однако, если слишком сильно стараться, то станешь в ряд бабочек-однодневок, которых без грима и не узнать. В детстве я надеялась вырасти высокой и красивой, но результат получился средненький. Так бывает – на что надеешься, то и не получишь. С конкурсом тоже так вышло.
Резник удивил меня своей странной фантазией. Любопытно, что именно он увидел на холсте. Может, позвонить ему и поблагодарить за вчерашнее? Нет. Хорошо, что я стёрла и забыла его номер. Совсем не помню, ни одной цифры не стоит перед глазами.
***
Следующие несколько дней я много работаю и стараюсь не думать о Резнике. В среду утром проезжаю мимо его магазина. Ничего примечательного – музыкальные инструменты в витрине, расчищенное от снега крыльцо. Зачем, спрашивается, приехала? На что нарываюсь?
В пятницу я приезжаю, чтобы помочь Арку перед открытием выставки. Он нервничает, мечется между залами и постоянно меняет картины местами.
– Всё не так! Мы не успеем! – вопит горестно. Арк творческий человек, как и я, поэтому удивляться нечему. У нас докторская степень по накручиванию себя.
Я ревностно слежу, как рабочие вешают мои картины. Не зря волнуюсь, потому что металлическую конструкцию вздёргивают вверх ногами.
– Неужели не видно, что на ней человеческое лицо? – возмущаюсь.
Зря возмущаюсь. Я пробую себя в разных стилях и не чураюсь абстракций. Повесишь вверх ногами – глядишь, популярность только повысится, да и смысла больше увидят.
Отвернувшись от недоумевающих рабочих, замечаю в дверях Резника.
– А ты здесь какими судьбами?
– А я спонсор. На картинах Арка инструменты из моего магазина. Покажешь свои работы?
Мне хочется произвести впечатление на Резника, что несправедливо, ведь мне совсем не нравится его музыка. Но я не смогу быть с человеком, который не понимает моё творчество. Никогда не смогу. Никак.
Данила стоит у каждой работы по паре минут, потом склоняется ко мне.
– Лиознов идиот!
По телу пробегает горячая волна, настолько сильная, что я пошатываюсь. Иногда пара слов сильнее сотни. Резник считает, что я талантлива, что должна была выиграть конкурс, что Лиознов, владелец галереи, идиот, потому что… по многим причинам.
Резник обнимает меня за плечи, осторожно, как в замедленном кадре.
– Лиознов идиот во всём, кроме одного, – говорит, глядя на мои губы.
Я хочу сосредоточиться на выставке, на работах, на творчестве, но вместо этого слушаю его дыхание.
– Арк предложил мне позировать для него. Сказал, что по твоему совету.
– Ты согласилась? – Его рука ощутимо напрягается и сжимает моё плечо.
– Нет, я отказалась, такие затеи не для меня, – сознаюсь с долей сожаления.
Резник фиксирует меня пристальным взглядом, словно вот-вот достанет детектор лжи, потом выдыхает.
– Я рад, что ты отказалась, – говорит, глядя в сторону.
– Тогда зачем предложил?
– Я хочу эту картину для себя. – Резник прикрывает глаза, словно представляет её прямо сейчас. – Хочу увидеть, как твои пальцы скользят по грифу, как дрожат твои бёдра от прохлады дерева… Мне нужна эта картина, но я не хочу, чтобы Арк её писал, чтобы видел тебя обнажённой, – сознаётся Резник. – Знаешь, Ника, по внешнему виду гитары сложно определить её звучание. Новички зачастую бросаются на дорогие гитары из-за бренда и внешнего вида. Я и сам этим грешил. А дело совсем в другом – надо найти своё звучание, такое, чтобы в твоих руках оно было неповторимым.
Внутри появляется странное ощущение, словно начинается гигантский оползень. Каменные пласты памяти ползут вниз по склону. Страшно и неожиданно, потому что знаешь, что подняться обратно они уже не смогут.
– И ты нашёл своё звучание? – Этот вопрос – прыжок с обрыва, точка невозврата. Но я не могу молчать.
– Очень на это надеюсь, – отвечает Данила, глядя мне в глаза.
Даже если Резник играет со мной, боюсь, я уже не смогу спастись.
Секунда – и его серьёзное лицо расплывается в улыбке. Словно фокусник провёл ладонью – исчез незнакомый мне серьёзный, искренний мужчина, и появился привычный шалопай.
– Не передумала, Ника-Ника-Ника? Не хочешь, чтобы я тебя утешил? – Его пальцы пробегаются по моим рёбрам, и я подаюсь ближе, хихикая от щекотки.
– Спасибо, но я не расстроена.
– Нисколько не расстроена? – притворно удивляется он, прижимаясь ближе. – Может, хоть самую малость?
– Только если самую малость.
Его колено между моими, его пальцы танцуют на моей коже, синий взгляд потерял фокус.
Я тоже потеряла фокус. Совсем.
От Резника пахнет приятным, чуть сладковатым одеколоном, и я отвлекаюсь на запах, не могу почувствовать за ним мужчину.
– Нюхаешь меня, Ника? – говорит он так чувственно, что вдох замирает в моём горле. Мы обнимаемся посреди галереи среди суетящихся рабочих. Вернее, Резник обнимает меня, а я чуть отклоняюсь назад, но при этом млею от близости. В его эмоциях ощущается нечто настолько сильное, что вспоминается опьянение школьного спектакля. Когда Резник рядом, у меня кружится голова.
– Мне нравится, как ты пахнешь.
– Когда женщина говорит, что ей нравится твой одеколон, это значит, что ей не нравишься ты.
– Ты не можешь не нравиться, – выдаю дешёвый ответ.
– Не могу, но ведь умудрился, да, Ника? Я умудрился не понравиться тебе в школе.
Резник смотрит на меня, сощурившись. Я поймана в волнующей близости его тела. Вскоре всё станет ясно. Если это игра, то он быстро насытится, и я смогу избавиться от «Секрета» и от будоражащих воспоминаний заодно. Такой исход не будет обидным, скорее закономерным.
– Ты мне нравишься, – признаюсь, приняв решение.
– Ничего себе пауза! Я думал, ты снова мне откажешь.
– Я никогда тебе не отказывала, да и ты ничего не предлагал.
– Зато сейчас предлагаю. – Касается губами моего виска, и я вздрагиваю, как от электрического шока. – Знаешь, что я тебе предлагаю? – шепчет. – Я хочу услышать, как ты звучишь, Ника. Хочу почувствовать твою вибрацию под моими пальцами, изучить твои изгибы. Интуиция подсказывает, что это будет незабываемо.
Интересно, как часто он использует этот музыкальный подкат? Его популярность более чем обоснована. Улыбаюсь в ответ, стараюсь вести себя прилично, но мне не удаётся. Резник целует меня, страстно и глубоко, и я раскрываюсь навстречу.
– Когда надоест строить из себя хорошую девочку, я к твоим услугам, – говорит, отстраняясь.
Пошатываясь, смотрю ему вслед. Моргаю, трясу головой, но вижу его как сквозь толщу воды.
Это наваждение. Испытание Резником.
Он хочет меня «утешить», играет со мной. Я не должна соглашаться, но…
Мне кажется, я согласна, хотя…
Кто утешит меня после того, как Резник наиграется с бывшей одноклассницей?
***
Открытие выставки проходит замечательно, без излишней помпы и с должным уважением к благотворительной организации. У Арка отличный вкус. Я брожу по выставке, то и дело возвращаясь к своим работам и подглядывая за посетителями. Группа мужчин окидывает зал равнодушными взглядами. Пожилая женщина в мехах пренебрежительно морщит нос. Не моя аудитория. Каждый взгляд как рана. Легче не выставляться, легче запереться в студии и забросать работы брезентом, чтобы никогда не ловить чужие взгляды и не сгорать от немого вопроса – нравится или нет. Нравится ли им моя душа.
Любой скажет, что так нельзя и что я извожу себя по глупости. Творческие люди поймут, мазохисты пожмут руку, остальные покрутят пальцем у виска.
В искусстве нет хорошего и плохого. В нём не может и не должно быть стандартов. Есть только «моё» и «не моё». Остальное – шум.
– Видишь пожилую пару? Мужчина с тростью и женщина с блокнотом, – шепчет знакомый голос за спиной, и, ослабевшая после сложного дня, я откидываюсь на грудь Резника.
Вздыхаю, прикрыв глаза. У меня перерыв. Пусть пользуется мною, как хочет.
– Ш-ш-ш, спокойно, расслабься! – Резник прижимает меня к себе, поглаживая ладонью. – Довела себя до нервного срыва? Зря. Вот, слушай: эти люди направились прямиком к твоей абстрактной работе, «Взгляду издалека», долго её обсуждали, потом записали номер лота. Всё хорошо. – Разворачивает меня лицом к себе. – Люди останавливаются у твоих работ, обсуждают их. Один мужик завис около металлического портрета. Кстати, как называется та работа?
– «Сильный мужчина». Портрет сделан из металла, символа мужской силы. Все думают, что металл – значит, прочно и надёжно. А это не так.
– Ты часто работаешь с металлом?
– Это проба со времён академии. Я предложила Арку три работы в разном стиле, чтобы посмотреть, какая привлечёт больше интереса.
Резник улыбается и проводит большим пальцем по моей щеке. Отвлекает меня вопросами и вниманием, хочет, чтобы я не волновалась. Это приятно.
– Расскажешь о своей жизни? – просит мягко. – Про академию, про друзей, про всё. Хочу наверстать упущенное. – Кончики его пальцев пробегаются по моей скуле и спускаются к углу рта.
– Расскажу.
Тянусь губами к его ладони, как младенец, ведомый безусловными рефлексами.
Прикрыв глаза, Резник выдыхает. Замирает, с силой сжимая губы. Когда он снова смотрит на меня, его глаза светятся.
– Ты останешься здесь до вечера? – спрашивает глухо. – Пойдёшь в бар вместе с остальными?
– Д… нет.
– Тогда…
Проводит большим пальцем по моим губам, размыкая их и с нажимом касаясь зубов. Скользит по кончику языка и, наклонившись, заменяет руку губами.
– Надоело быть хорошей девочкой? – спрашивает, щурясь.
– До ужаса.
– Тогда держись!
Держаться мне не приходится, по крайней мере, не в том опасном смысле, который обычно вкладывают в это слово. Данила Резник оказывается невероятно нежным любовником. И красивым, завораживающе красивым. Пока мы едем в такси, он держит меня за руку и молчит. А я волнуюсь. Что, если я скучна в постели? Опыта у меня мало, навыки стандартные, а Резник привык…
Я ничего о нём не знаю. Ни к чему он привык, ни что ему нравится.
Но мне не хочется его разочаровать.
Когда мы заходим в квартиру, Данила берёт меня за руки и делает глубокий вдох, словно готовится признаться в смертном грехе.
– Если тебе кажется, что всё происходит чересчур быстро, отбрось эти мысли! – говорит срывающимся голосом. – Мы и так потеряли слишком много времени, чтобы отвлекаться на сомнения.
Данила Резник волнуется сильнее, чем я. Бесшабашный бабник, избалованный повеса, он нервничает из-за предстоящей близости.
Прикладываю ладонь к его груди, целую в губы и говорю:
– Тогда зачем тратить время на разговоры?
Данила всё делает красиво. Раздевает меня медленно, нежно, лаская грудь кончиками пальцев, поглаживая живот. И смотрит. Ставит перед собой, обнажённую, и смотрит, смотрит, смотрит. С таким вниманием, с такой страстью, что я и сама опускаю взгляд, чтобы понять, что он видит во мне такого, чего не замечаю я.
Потом он меня целует, настойчиво и долго, словно после месяцев воздержания. Раскладывает на постели и изучает каждый сантиметр кожи, водит по ней губами, языком и пальцами. Я пытаюсь ответить тем же, но Данила удерживает меня на месте.
– Я очень долго ждал, – ворчливо объясняет свою жадность.
И снова целует, пока я не умоляю о большем, не в силах вынести чувственную дрожь.
Данила входит в меня и замирает, глядя в мои глаза. Капля пота катится по его скуле и падает на моё лицо. Напряжённый, он нависает надо мной на подрагивающих руках и смотрит на каплю. Смазываю её указательным пальцем и слизываю кончиком языка. Глядя в глаза Даниле, сглатываю и облизываю губы.
Мы не размыкаем взглядов.
– Хочешь, чтобы я занялся с тобой любовью? – спрашивает он, не двигаясь. Проверяет мою решимость, мою отдачу, и тогда я начинаю двигаться сама. Уверенно, настойчиво, и он подхватывает мой ритм.
– Очень. Очень.
Говорю дважды. Первый раз – ему, второй – себе.
Вот так начинается моё падение в мир Данилы Резника.
Он кончает быстро и сильно, до боли прикусывает мою грудь и разражаясь утробным криком. После последних ударов его бёдра придавливают меня каменным весом.
– Это было невероятно! – выдыхает хрипло.
А передо мной встаёт выбор – солгать или нет.
Данила знает правду и ждёт моих слов. Я могу отделаться вежливой ложью типа: «Ты был великолепен», но лгать в таких вещах бессмысленно и опасно.
– Я не всегда кончаю с первого раза, – говорю честно. – Только когда привыкаю к мужчине и… когда доверяю.
– Нет ничего важнее доверия. – Его взгляд вдруг темнеет, наливается незнакомой силой. – Ника, послушай, для меня это важно. Ты всегда должна говорить мне правду. Всегда.
Потом он лежит на спине, а мои руки и губы жадно бродят по его совершенному телу. Я целую широкую грудь, идеальный живот, музыкальные пальцы. Даже мозоли от гитары кажутся красивыми.
Моя страсть пробуждается неожиданно, в ответ на порыв Данилы, и я теряюсь, стону, выпрашивая вторую попытку.
Он играет со мной очень умело, но этот вид игры доставляет удовольствие.
– Тебе хорошо, Ника? – дразня меня языком, спрашивает он.
– Д-д-да-а.
– Покажи, насколько хорошо!
Крохотный укус за место, кусать которое никому другому и в голову бы не пришло, – и я изгибаюсь на постели в остром наслаждении.
Если судить по силе оргазма, то я научилась доверять Даниле Резнику. Несмотря на его дурную репутацию и на прошлое, свидетельницей которого была я сама.
– Наконец-то я показал тебе мой «Гибсон»! – смеётся он, вспоминая нашу беседу в школьной мастерской.
Резник держит меня на краю. На краю всего – чувств, ощущений, откровений, оргазма. Я боюсь закрыть глаза и пропустить эмоции на его лице. Хочу увидеть хоть что-то, позволяющее понять бывшего одноклассника и расшифровать магнетическую синеву его взгляда. Но уследить за ним невозможно, его эмоции подвижны, как ртуть. Он то шутит, то отчитывает меня с внезапной строгостью – а потом вдруг вздыхает и с силой прижимает меня к себе.
– Есть такое выражение: «Лови момент». Иногда удаётся поймать момент, когда ты совершенно и абсолютно счастлив и имеешь всё, о чём мечтал. Я только что поймал такой момент.
Воздух вокруг нас накаляется необходимостью моего ответа. Неотложной необходимостью.
– Мне очень хорошо с тобой, – шепчу. Это всё, что я могу предложить в ответ. Мы только что встретились, это наш первый раз… В Даниле всего слишком, с избытком, и это вызывает невольный страх. Словно меня затягивает в синюю бездну.
После секундной паузы он смотрит на меня с ухмылкой.
– А сейчас будет ещё лучше, – обещает.
Женщины придают особое значение тому, остаётся ли мужчина на ночь. В нашем случае всё проще – мы так и не засыпаем.
– Не ходи больше на выставку, – просит Данила на следующее утро. – Не трепли себе нервы. Лучше выспись, а я вернусь после работы.
Он вернётся вечером. Значит, наши отношения не на одну ночь. Я добровольно зашла в зыбучие пески, погрузилась по горло и жду, что будет дальше.
– Если соскучишься, приезжай в магазин, и я познакомлю тебя с друзьями, – предлагает.
С друзьями? Уже?!
Сев на постели, отодвигаю ширму, чтобы увидеть лицо Данилы. Увидеть-то увидела, а вот что сказать – не придумала. Наши отношения развиваются со скоростью, от которой захватывает дух.
– Почему ты смотришь на меня с таким священным ужасом? Ты же спрашивала про магазин, вот и зайди, если хочешь посмотреть.
– Хорошо.
Мне не заснуть. Брожу по квартире озадаченная, довольная и приятно опустошённая.
Пытаюсь рисовать, но карандаш валится из рук. Говорят, такое случается при влюблённости?
***
Данила Резник и я. Я и Данила Резник. Мы встречаемся уже две недели. Не обсуждаем наши отношения, не вешаем на них ярлык. Данила приходит по вечерам и остаётся у меня. Не каждый день, но если не приходит, если уезжает на концерты, то звонит. Он по-прежнему не пускает меня на выставку, чтобы не волновалась. Успешно отвлекает меня собой.
Но сегодня аукцион, и я не могу остаться дома. Данила пытался меня переубедить, но я была непреклонна, и тогда он пошёл со мной. Мы на выставке вместе, как пара. Общаемся со знакомыми, но постоянно ищем друг друга в толпе. Не сдержавшись, Данила ведёт меня на лестницу, и мы целуемся взахлёб, словно не виделись целый месяц.
– Ты мне не доверяешь, – смеюсь. – Ревнуешь к Арку.
– Я скучаю, когда тебя нет рядом. Поехали домой!
– Я не могу, через час аукцион.
Данила улыбается, и в его улыбке поровну нежности и мольбы. Придвигается ближе, прижимает меня к стене и шепчет:
– Дело в том, что у меня возникла небольшая проблема. – Надавливает бёдрами и прикусывает мою губу. – Чувствуешь какая?
– Похоже, что у твоей проблемы впечатляющие размеры, – улыбаюсь.
Мысли плывут. Моргаю, разгоняя марево желания, но тело уже отзывается на ласки.
– М-м-м… похоже, у тебя тоже возникла проблема, – улыбается Данила. – А давай моя большая проблема решит твою маленькую проблему? – С этими словами он запускает руку туда, куда, совершенно точно, не суются в общественном месте.
Повисаю на нём, ослабев от неожиданности, и в этот момент аукцион кажется блажью. Мелким событием в сладком потоке моих отношений с Данилой Резником.
– Скажи, что я тебе нужен, Ника! – просит он. Когда Данила топит меня в силе и нежности синего взгляда, я не могу отказать.
– Очень. Очень. – Моё традиционное двойное «очень». Одно – ему, второе – мне.
Я должна пойти на аукцион, чтобы увидеть, как продадут или не продадут мои работы. Должна…
– Поехали домой! – соглашаюсь.
Пока мы спускаемся по лестнице, я искоса слежу за лицом Данилы, ожидая увидеть на нём торжество. Я не дурочка и догадываюсь, что происходит. Он нарочно отвлёк меня и везёт домой, чтобы оградить от переживаний на аукционе. Ведь если не купят мои работы, ему предстоит справляться с моей депрессией.
Но на его лице только нежность, а в глазах – туман желания.
Дома он усаживает меня на постель, но, когда я запускаю ищущие руки под его рубашку, останавливает.
– Подожди! Ты должна кое-что знать.
Внутри появляется мерзкое ощущение, словно я проглотила ледяную рыбину. В глубине души я всё ещё жду подвоха, признания, что наши отношения – всего лишь игра для Данилы. Как будто вот-вот вбегут его дружки и посмеются над наивной старостой.
– Угу? – нахожу в себе силы ответить.
– В школе ты не обращала на меня внимания и встречалась с Гришей. Я подозревал, что вы просто друзья, но так и не признался, что я тебя любил.
А ведь я подозревала, какие чувства прятал его синий взгляд. Не могла на них ответить, поэтому притворилась, что не знаю.
Данила садится рядом и берёт меня за руку.
– Ты любила Гришу?
– Я хорошо к нему относилась.
– Я так и знал, что не любила, но всё равно держалась от меня подальше. И Гришу настроила, чтобы он за мной следил. Я тебя не осуждаю, Ника, ты поступила правильно, ведь я был никем, пустым местом. А теперь… мне показалось, что в кафе ты смотрела на меня по-другому, не так, как в школе. Словно готова дать мне шанс. Я знаменит, да и деньги появились, а мои чувства никуда не делись.
Данила решил, что я повелась на его деньги и славу. Он совсем меня не знает.
– Деньги и слава только мешают. Из-за них ты всё время на виду, тебя окружают соблазны и шум.
Опрокинув меня на постель, Данила нависает надо мной и выговаривает чётко:
– Тебе, – целует в губы, – не о чем, – целует подбородок, – волноваться, – проводит губами по шее, щекоча дыханием.
В такие минуты я и не волнуюсь. Мужчина в моей постели не похож на Данилу Резника из прошлого. Хочется верить, что только я знаю его таким. Что только моё тело он изучает с чувственным интересом. Только мне шепчет, гипнотизируя синим взглядом:
– Скажи, чего ты хочешь, Ника, и я сделаю. Расскажи обо всех твоих желаниях!
Тягучий, грешный шёпот отзывается дрожью в позвоночнике.
– Да, – отвечаю одними губами.
– Что «да»? – улыбается и заставляет раздвинуть ноги. – «Да» – это согласие или признание?
Дразнит меня кончиком пальца, потом надавливает так сильно, что я изгибаюсь и ловлю ртом воздух. Данила целует меня, выпивая сбившееся дыхание.
– Я дам всё, что тебе нужно, Ника.
Его слова перебрасывают меня через край. Чувства Данилы настолько сильны, что хватит на нас обоих. Его мягкие губы и большие обещания таят в себе тайны, вкусные и разные.
– Да, – повторяю, соглашаясь на всё, что он предложит.
– Ты кончила быстро, Ника, а теперь кончишь ещё раз, только медленно.
Я уже не пытаюсь закрыться, потому что это бесполезно. От Данилы Резника не закроешься.
– Хочу, чтобы со мной ты всегда была искренней и открытой, – настаивает он. – Хочу знать тебя всю.
Никогда не думала, что от удовольствия можно устать, но нежность Данилы выпила все мои силы.
– Давай отпразднуем Новый год вместе? Тогда и весь следующий год будет нашим, – шепчет он.
Весь. Следующий. Год.
Данила Резник отводит мне целый год. Целый год вместе. Это долго. Или нет, наоборот, это очень мало.
Я не знаю. Сейчас я ничего не знаю. Я оглушена страстью.
Данила засыпает, сжимая меня в объятиях, его голова на моей груди. Стараюсь его не разбудить, не двигаться, но тут оживает мой мобильник, нарушая тишину вибрацией.
Высвободившись, беру телефон и прячусь в ванной.
Звонит Арк Молой.
– Где ты, Ника? Ты пропустила аукцион!
Я забыла предупредить его о моём уходе. Ушла с Данилой, загипнотизированная эффектом синих глаз.
– Всё понятно, причина исчезновения – Резник, – усмехается Арк, не дождавшись моих признаний. – Жаль, что ты ушла, на таких мероприятиях заводят очень полезные знакомства. Если тебя интересует результат, то знай: всё прошло отлично. Оставшиеся картины продадут на интернет-аукционе…
Арк что-то говорит по поводу вырученных денег, телевидения и вечерних новостей, но я почти не слушаю. Приоткрываю дверь ванной и смотрю на Данилу.
– Ника, ты меня слушаешь?
– Конечно, слушаю. Ты большой молодец, Арк!
Я настолько отвлечена, что забываю спросить про мои работы. Забываю! Это немыслимо.
– А про свои работы спросить не хочешь? – усмехается Арк недоверчиво.
Сжимаю телефон изо всех сил, случайно нажимая на кнопки.
– Давай, говори! – прошу тихо.
– Всё продано.
– Правда?!
Я словно пробуждаюсь. Данила отвлёк меня, заколдовал, но ненадолго. Хочу знать всё и сразу: как продано, за сколько, много ли было желающих… Всё.
Арк довольно хихикает.
– Наконец-то! А то притворялась равнодушной, на тебя это не похоже. Все твои работы купили. Цены можешь узнать в офисе. Поздравляю, Ника! Надеюсь, ты больше не расстраиваешься из-за Лиознова.
Наверное, мои работы купила та пожилая пара, про которую говорил Данила. Или…
– Арк, а ты знаешь, кто купил мои работы?
– По-моему, все три работы ушли одному покупателю. Некоторые участвуют в торгах сами, другие анонимно или через посредников. Если приспичило, интересуйся у организаторов. Может, и узнаешь, кто купил.
Я снова открываю дверь ванной и смотрю на спящего Данилу.
Мы с Арком обмениваемся любезностями и договариваемся о скорой встрече, но мои мысли витают в другом месте. Над постелью, в которой спит Данила Резник.
Я уверена, что именно он купил мои работы.
Он очень старался увести меня с аукциона. Боялся, что я узнаю посредника и догадаюсь о его вмешательстве? Он отвлёк меня и обеспечил себе алиби.
Опускаюсь на пол и думаю. Теперь мне видна только рука Данилы, расслабленно лежащая на простыне, и я хочу подойти и дёрнуть за неё изо всех сил. Хочу сделать ему больно.
Данила не верит в меня. Не верит, что мои работы заинтересуют покупателей, поэтому сам их купил. Наверное, так поступают, когда действительно любят человека и хотят защитить его от боли.
Но это неправильно. Я поторопилась насчёт доверия. Оргазм – не самый надёжный показатель.
Выхожу на лестничную площадку и звоню организаторам аукциона. Вместо ответа получаю лекцию о конфиденциальности.
– Если хотите, я могу передать покупателям, что вы ими интересовались, – предлагает мужчина официальным тоном.
– Нет, прошу вас, не говорите ему, что я звонила.
Мужчина хмыкает.
– Я искренне вас поздравляю. Ваши работы привлекли большой интерес, и я понимаю почему. Вы очень талантливы.
Большой интерес?!
Эти слова расцветают во мне острой радостью. Мне хочется его обнять.
Хочется всех обнять.
То, что Данила купил мои работы, больше не расстраивает. Слова незнакомца стёрли мою неуверенность.
Возвращаюсь в квартиру в приподнятом настроении и наталкиваюсь на Данилу. Он стоит у двери, скрестив руки на груди.
– С кем ты разговаривала? – Напряжённый взгляд сканирует моё лицо.
– Данила, я знаю, что ты сделал. – Сердце прыгает в горле, делая слова прерывистыми и нервными.
– Что ты имеешь в виду? – Прищуренный взгляд отталкивает меня, защищаясь от грядущих обвинений.
– Я знаю, что ты купил мои работы. Ты увёл меня с аукциона, чтобы я не волновалась и не расстраивалась. Ты договорился с посредником?
Он не отвечает, сканирует моё лицо, решая, сознаться или нет. Ведь он тоже творческий человек и всё понимает.
– Я сначала расстроилась, но потом поняла, почему ты это сделал. Ты хотел меня защитить. Спасибо!
Прижимаюсь к нему, обнимаю. Мышцы под пальцами кажутся каменными.
Наклонившись, Данила согревает мои губы сухим поцелуем, долгим нежным касанием.
– Ника… – шепчет, прикрыв глаза, – я тебя люблю.
Возможные ответы щекочут язык. Я никогда не любила мужчин, кроме папы. Я не знаю, как возникает уверенность, что твои чувства – любовь. Где та лакмусовая бумажка, которая подтвердит, что вот оно, то самое книжно-песенное чувство?
– Ох, Даня!
Слабенький ответ, на троечку с минусом, но к нему прилагается такой поцелуй, что Даниле пришлось меня простить.
Я не отпускаю его губы до тех пор, пока он не начинает смеяться.
– У тебя нет доказательств, что я купил твои работы. Вдруг это тайный поклонник твоего таланта?
